Текст книги "Хамелеонша"

4

После тесноты шатра ночной воздух показался одуряюще свежим. Я дышала и не могла надышаться. Совсем рядом грохотали воды ручья, разнося эхо по ущелью. Пахло влажной землёй и первыми пробивающимися сквозь почву травами.

Людо разминался спиной ко мне. Думала подкрасться к нему на цыпочках, но когда до цели оставалось всего ничего, брат скользнул в сторону и оказался позади меня, взяв шею в захват.

– Ты мертва! – объявил он и тут же фыркнул в ухо: – Топаешь, как кентавр.

Я отвела его руку и повернулась.

– И пахну так же. – Я сунула ему под нос ладонь, насквозь пропахшую всеми мазями и благовониями леди Йосы.

Людо понюхал и сморщил нос.

– Пойдём к ручью – смоешь, – предложил он.

Так мы и сделали.

Пройдя мимо часового, спустились с откоса. Я поплескала на руки, а после мы немного поговорили, обсудив, что нас ждёт в замке. Вздохнув, я приникла к брату и положила голову ему на грудь.

– Не хочу возвращаться в шатёр.

К храпящей вдове и Её Светлости с блудливыми глазами и состоящим из плавных изгибов телом, каждый дюйм которого несёт следы тщательного ухода. И снам, радость от которых превращалась в горький стыд по утрам. Даже Людо не знал про них. Иногда будил меня, если бормотала, и тогда я говорила, что видела наш дом… брат понимал. Но никогда в подобные моменты не упоминала того, кто поселился в моих грёзах, как отрава на дне кубка.

Наконец мы двинулись обратно в лагерь.

– Скоро смена на часах, – сказал Людо. – Кажется, кто-то вышел из палатки.

Рыцарь действительно вышел, только не из палатки, а из кибитки кухарки. Тот самый балагур, щипавший её за ужином. Он замер, мы тоже. Рыцарь перевёл взгляд с меня на Людо и обратно и поправил штаны. А потом мы молча разошлись, словно ничего не произошло.

Когда я вернулась, леди Йоса уже спала – по крайней мере так я решила, устраиваясь на ночь, пока не услышала некоторое время спустя её недовольный голос:

– Не прекратите вертеться и вздыхать, отправитесь спать к мужчинам.

Вертеться я перестала, но ещё долго не позволяла себе заснуть. Едва чувствуя подступающую дрёму, колола руку сорванной возле шатра веточкой шиповника. И всё равно заснула, мечтая ощутить тепло и безопасность. Шутки снов порой очень жестоки… я получила свою иллюзию безопасности.

…трофейная всегда была моим любимым убежищем. Не отпугивал ни специфический запах, исходящий от прибитых к стенам рогов и голов, ни жутковатый отрешённый блеск невидящих зрачков, ни якобы поселившийся тут призрак рыцаря, насмерть затоптанного вепрем, чьи бивни теперь украшали эту комнату. Я любила прятаться здесь, когда мир был ко мне слишком жесток. А мир частенько бывал ко мне жесток, потому что я «упрямая несносная девчонка, наказание для своей матери», по словам моей собственной, и такие, «если не исправляются, рано или поздно получают по заслугам». Исправиться я не могла, и по заслугам получила рано. Смех, звон кубков и звуки виел[19]19
  Струнно-смычковые музыкальные инструменты, широко распространённые в Средневековье в VIII–XIV веках.


[Закрыть] за стеной лишь усугубляли мои страдания.

От горьких дум отвлёк золотой мячик, ткнувшийся в бедро. Дремавшая на соседней шкуре Никс, престарелая левретка, приоткрыла глаз и снова закрыла. В камине с нетерпеливым треском взвились искры. Я вяло подтолкнула шарик обратно в огненный зев. Сегодня даже любимая игра не утешала. Снова задумавшись, пропустила следующий бросок, и мяч укатился к дверям. Вскочив на ноги, я хотела кинуться за ним, но обнаружила беглеца под подошвой стоящего в дверях золотоволосого мужчины. Гость нагнулся, поднял мячик и двинулся ко мне, перекатывая его змейкой между пальцами одной руки ловчее жонглёров, показывавших трюки за ужином.

Я, набычившись, наблюдала за ним. В зале сидел за столом для почётных гостей. Весь вечер смеялся, травил охотничьи истории и не пропустил ни единого тоста. Один раз я поймала на себе его пристальный, безо всякой улыбки, взгляд. Но уже в следующий миг его отвлёк кто-то из приятелей отца.

– Почему вы сидите здесь в свой праздник, миледи? – спросил он, остановившись передо мной. – Разве вы не должны быть в саду, с Годфриком?

Праздник, как же! Я молча отвернулась и плюхнулась обратно на шкуру спиной к нему. Ужасная грубость. Именно из-за таких выходок я никогда не стану «послушной ласковой девочкой, как кузина Хейла, отрадой для матери». Сейчас он уйдёт и расскажет всё отцу. Тот посмеётся, а когда гости разъедутся, прикажет няне наказать меня. Делает это она куда охотнее кормилицы, и рука у неё тяжелее. Но гость вдруг устроился рядом на полу и как ни в чем не бывало протянул мячик.

– Кажется, ваш? В игру примете?

Зыркнув на раскрытую ладонь, я схватила шарик, зашвырнула прямо в угли и злорадно усмехнулась ему в лицо.

– Приму, доставайте!

Вот теперь точно уйдёт. Или начнёт браниться – взрослые не могут быть долго дружелюбными с детьми. Правда, я больше не ребёнок. Так сказала кормилица, наряжая меня к пиру, и её подбородки мелко тряслись от всхлипов. И то же повторила мама, холодно и веско, когда пришла проверить её работу.

Гость не изменился в лице, только в уголках серых глаз наметились морщинки. Радужка вдруг начала стремительно выцветать, сделавшись из стальной почти белой. Он чуть повернул голову в сторону подрёмывающей Никс и, сложив губы трубочкой, издал мелодичный посвист. Уши левретки встали торчком. Она резво поднялась, покачиваясь на тонких жилистых ногах, и потрусила к камину. Перед огненной пастью замерла. Не успела я сообразить, что произойдёт дальше, как она сделала бросок, почти невозможный для её четырнадцати лет, увернулась от просвистевшего в дюйме от уха огненного кнута и, сжав мячик зубами, отскочила обратно. Мелко перебирая лапами, подбежала к гостю, аккуратно положила добычу ему на колени и вернулась на место.

Мужчина беззаботно подкинул мяч, словно не замечая моих широко распахнутых глаз. Его собственные уже вернули прежний цвет.

– Как вы это сделали?!

– Похоже, я не слишком-то вам нравлюсь, – заметил он вместо ответа.

– Не вы! – выпалила я и прикусила язык.

Гостя это развеселило. Откинувшись слегка назад, он смерил меня взглядом и кивнул:

– Значит, Годфрик. Чем же вам не угодил мой племянник?

Перед глазами снова встало прекрасное, словно из снега вылепленное лицо матери.

– Леди Анна, – назвала она меня первым, официальным, именем, – развлеките будущего супруга. Покажите ему наш сад.

– Хотите, сходим в оранжерею?

Высокий рыжеволосый мальчишка пожал плечами, и мы двинулись по усыпанной галькой дорожке. На сегодняшний праздник не пожалели восковых свечей, и замок от подвала до сторожки караульного на крыше был залит огнями. Позади, шоркая, переваливалась кормилица. В траве стрекотали цикады, подпевавшие менестрелям, в воздухе стоял тяжёлый аромат спелых слив.

– Вам понравятся наши розы, – произнесла я, когда терраса осталась за поворотом. – Их завезли в прошлом году, и…

– Не нужно. – Голос у Годфрика был под стать лицу и всему скучающему облику – такой же бесцветный.

– Что не нужно? – не поняла я.

– Разговаривать. Просто пройдём до оранжереи и обратно.

Произнося это, он ни разу на меня не посмотрел. Пару мгновений мы шли в полном молчании, на фоне которого шум из трапезной, где праздновали наше обручение, казался особенно громким.

– Вы не хотите на мне жениться?

Ответный взгляд был полон презрения.

– Жениться на выродке? Да мне мерзко даже смотреть на тебя!

Ударила я быстрее, чем успела подумать, и получила звонкую оплеуху в ответ. Из глаз от неожиданности брызнули слёзы. Ладонь судорожно прижалась к горящей щеке.

– Бьёшь, как девка!!

Этому страшному оскорблению я научилась у Людо…

– Он не такой, каким должен быть супруг, – сдержанно ответила я гостю, прикрывая волосами до сих пор красную щеку.

– А каким должен быть супруг? – заинтересовался он.

– Сильным внутри и снаружи.

– Достойный критерий, – кивнул мужчина. – Так говорит ваша матушка? Или отец?

Он что, думает, у нас собственного мнения нет?

– Так считаем мы с братом, – обиделась я. – Он говорит, что нет ничего важнее силы, а слабые вовсе не должны появляться на свет, они не заслуживают жить. Поэтому брат так презирает Артура.

– Кто такой Артур?

Я опомнилась и промолчала. Про Артура никто не должен знать. Не дождавшись ответа, гость спокойно продолжил:

– В чем-то ваш брат прав, просто сила бывает разной. Со временем вы с Годфриком притрётесь. А ещё у меня есть племянница чуть помладше вас. Бланка – добрая и ласковая девочка, которая нуждается в подруге.

Странно было вот так разговаривать. Странно и приятно. В замок постоянно приезжали приятели отца, особенно в последние месяцы, но они никогда не пытались со мной заговорить. Детей не принято замечать, особенно девочек. Отец и тот вспомнил о моём существовании лишь полтора года назад, после случая с няней.

Мысленно я сравнивала гостя и будущего супруга. Волосы у Годфрика тоже рыжие, но совершенно другого оттенка: почти красные и прилизанно-гладкие, разделённые на пробор, а не золотистые и вьющиеся. Да и вид какой-то болезненный, словно вся сила ушла в рост. Он действительно высок, но плечи у́же, чем у Людо, хотя брат на год младше него. Сидящий же рядом человек был воплощением крепости, от него исходила спокойная уверенность.

– Мы никогда не притрёмся, – угрюмо изрекла я. – В нём нет и уже не будет стержня.

– Погодите судить. Годфрику всего одиннадцать. Через три года, когда состоится ваша свадьба, он подрастёт и возмужает.

– А ещё он назвал меня чернявой уродиной!

Вообще-то он много чего успел наговорить…

Гость перестал усмехаться:

– Вот это он зря. Просто пока не понимает, как ему повезло.

Я уставилась на него и нерешительно переспросила:

– Повезло?

Мужчина кивнул:

– Вы уже сейчас красивее большинства знакомых мне леди, а через несколько лет затмите и остальных.

Красивая? Я? Мне такого ещё никто не говорил, даже кормилица, а уж она-то любит меня больше всех после Людо. Может, насмехается? Но выражение серых глаз было абсолютно невозмутимым.

Я помолчала, обдумывая его слова и ощущая, как кончики ушей начинают гореть, а внутри всё трепещет от непонятного, но упоительного чувства. Стало стыдно за то, как вела себя с ним вначале. От следующей мысли я покраснела ещё сильнее и покосилась на гостя из-под ресниц. Жаль, что такой старый. Наверное, ему столько же, сколько маме, а ей осенью исполнится двадцать шесть. Других недостатков обнаружено не было, даже короткая борода его не портила. Казалось, подбородок и скулы припорошены золотом. И я решилась:

– Вы ведь желаете союза с нашей семьёй?

– Верно, – прищурился он и скрестил руки на груди.

– И для этого нужен брак?

Дождавшись подтверждения, я выпалила, боясь растерять храбрость:

– Тогда, может, на мне женитесь вы?

Сперва он удивился, а потом пристально посмотрел, явно всерьёз взвешивая предложение, и наконец сокрушённо покачал головой.

– Рад бы, но это невозможно, миледи.

– У вас уже есть супруга? – расстроилась я. – Или не хотите ждать ещё три года? Я постараюсь вырасти поскорее и буду хорошей женой, клянусь!

Он вздохнул, поглаживая браслет из заплетённой в косичку лески, и потерянно развёл руками – сразу видно, искренне сожалеет.

– Вы уже обручены с моим племянником.

– Но если я ему не нужна? – Я все ещё не теряла надежды его уговорить.

– Он скоро изменит мнение, ручаюсь, – сверкнул глазами гость.

5

Дорога была утомительна и монотонна. У меня часто болели глаза от чтения при тряске, а духота и запахи преющих под платьями тел сводили с ума. Чувствуя себя разбитой, я пользовалась любой возможностью на привалах, чтобы пройтись. Вдова почти всё время спала или дремала. Флакон, поначалу вынимаемый лишь ближе к ночи, перешёл в разряд лекарства от всего: зубной боли, ломоты в пояснице, нервов, расстройства желудка, меранхолии[20]20
  Так произносилось слово «меланхолия» во французском языке в Средневековье. Это объясняется забытой смысловой связью с древнегреческой «чёрной жёлчью» и особенностями артикуляции.


[Закрыть] и шуток Камдена – того самого рыцаря, навещавшего кухарку по ночам. Нрав леди Йосы совсем испортился от вынужденной бездеятельности. Я-то привыкла терпеть и выжидать, а она изнывала и цеплялась к нам по любому поводу.

– Сколько раз говорить, чтоб не пили эту гадость в повозке, вдова Хюсман! Дышать нечем! А вы, – напускалась она на меня, – почему бубните пылкое признание, как надгробную речь? В вас что, нет ни грамма чувства? Вы никого не любили?

– Разумеется, любила и люблю – своего брата.

– Я не о том, – отмахнулась она. – Вы ни к кому не испытывали страсти?

Её романы казались мне насквозь фальшивыми, а речи влюблённых донельзя напыщенными и искусственными. Прискакать под окно возлюбленной и донимать её сравнениями губ с кораллами, а зубов с жемчугом. И в чём тут любовь?

К самой леди Йосе я испытывала презрение, к которому из-за придирок теперь примешивалось глухое раздражение. Она не выполнила долг перед семьёй, предписывавший хранить себя до свадьбы, и ничуть не смущалась своего проступка, если его так можно назвать. Я свой долг выполню. Презирала я её не за потерю целомудрия, а за пренебрежение обязательствами перед родом.

День на четвёртый, устав разглядывать проносящиеся за окном поля, она остановила взор на скакавшем рядом рыцаре, какое-то время рассматривала его и с шумным вздохом откинулась на подушки.

– Что вы знаете о близости между мужчиной и женщиной, леди Лорелея? – вызывающе спросила она, прервав моё чтение на полуслове.

Вдова, как обычно, похрапывала и причмокивала во сне. Тальк осыпался с груди, припорошив чёрный бархат белёсой пылью. Запнувшись, я подняла глаза от страницы и встретилась с насмешливым взглядом. По лицу леди Йосы гуляла полуулыбка, рука поигрывала талисманом.

Поскольку я молчала, она продолжила, правда, на этот раз соизволила-таки понизить голос, покосившись на вдову:

– Вам предстоит первая ночь, неужели вы о ней не задумывались?

Я наконец отомкнула губы и бесцветно произнесла:

– Должна идти кровь.

Она приподняла брови.

– Откуда вы знаете?

Тот же вопрос я задала Людо. Мы ведь тщательно обговаривали план и обсуждали детали.

«Откуда знаешь про кровь, если никогда не женился?»

«Не твоё дело».

Я закусила губу. Ненавижу, когда брат так говорит, и он это прекрасно знает. У меня же от него нет секретов… ну, почти нет.

«И много должно вылиться?» – холодно спросила я.

«Не так, чтобы слишком».

«И как это понять? Две капли? Стакан? Как при регулах?»

«Как из ранки на пальце! И прекрати меня донимать!» – разозлился он, странно посмотрел, встал и ушёл. Вернулся, только успокоившись. В итоге мои знания о первой ночи ограничились спальней и кровью. Остальное, сказал Людо, мне не понадобится, я ведь в действительности не собираюсь исполнять супружеский долг леди Йосы. Ну, ещё нужно знать про традиционный кубок с вином, который молодая жена преподносит мужу.

– Так откуда? От матери? – настаивала леди Йоса. – Моя скорее б лопнула, чем сказала!

– А вы? От помощника грума? – дерзко спросила я.

Она удивлённо поморгала, а потом вдруг прыснула, прижав ладонь ко рту.

– Нет, не от него.

– То есть леди Катарина ошиблась, и вы не…

– На пару лет раньше, – пояснила она. – У моей матери был духовник. Она думала, он её любит. Настолько, что когда мне было двенадцать, отец вдруг скоропостижно скончался. Знаете, он был неплохим человеком. Как-то раз я осталась после мессы, и…

Интересно, была бы она столь откровенна, если б уже не сажала меня мысленно в дроги Жнеца?

– Да и я вовсе не о крови, – она лениво скинула туфлю и, уперев пятку в колено, принялась нарочито медленно растирать стопу. – А о том, как доставить и получить удовольствие. Вы что, совсем ничего об этом не знаете? Не слышали перешёптывания служанок по углам? И картинки не видели? Ну, уж случку собак-то заставали?

Рука зачесалась влепить ей пощёчину за снисходительность тона. Теперь она смотрела чуть свысока, словно презирая меня за незнание.

К снисходительному тону прибавилась ещё и снисходительная улыбка, доведя меня до белого каления. Леди Йоса в последний раз с непристойной неторопливостью провела рукой по стопе, вернула ногу на пол и расправила подол:

– Ну, так слушайте. – Проворно привстав со своего места, она уселась рядом. Вдова осталась в одиночестве, похрапывая в углу. Набрякший подбородок клонился к груди, чепец накренился. На ухабах она вскидывала голову и сонно ворчала, не открывая глаз.

– Сперва он, скорее всего, велит вам раздеться и лечь, – зашептала леди Йоса под цокот копыт снаружи и скрип повозки. Она сидела так близко, что я ощущала тёплое дыхание на лице. – Лучше сделайте это сами, пока будете ждать в опочивальне. Потом Его Величество может дотронуться здесь, – она коснулась моей груди, или тут, – провела костяшками по шее.

– Рукой? – спросила я странно хриплым голосом.

– А это уж как захочет, – рассмеялась она. – Мне продолжать, или мои речи скучны и ничего нового не сообщают?

Я промолчала, и она, лукаво улыбнувшись, снова заговорила. Многое из того, о чём она поведала, оказалось неожиданно знакомо. Просто раньше я не подозревала, что под «потерей целомудрия» и «исполнением супружеского долга» разумеют именно это. В народе-то проще называют…

Останься я дома, получи воспитание настоящей леди, вероятно, пребывала бы в неведении и по сей день. Но в дороге взрослеют быстро. А в моей жизни было слишком много дорог…

Впервые с вопросом я столкнулась год на третий наших с Людо скитаний. Наверняка случалось что-то и раньше, но мне не запомнилось. В тот день мы заночевали в храме. Их двери открывались для всех без разбора, лавки на ночь сдвигали к стенам, и люди укладывались на пол вповалку.

Проснулась я среди ночи от возни по соседству. Какой-то крестьянин вскарабкался на женщину и двигался на ней взад-вперёд. Он кряхтел, она постанывала.

Я растолкала Людо.

– Гляди, смешные…

Но брат почему-то не смеялся.

– Эй, вы там, уймитесь! А ты, Лора, заткни уши и отвернись.

– Зачем это?

– Делай, как сказал! – рявкнул он.

Я обиженно накрыла уши ладонями, но так, чтобы всё слышать. Отвернулась по тому же принципу. Парочка не обратила на окрик никакого внимания. Слово за слово, тумак за тумаком. Вокруг начали просыпаться, заворчали, заругались, прибежал всполошённый клирик… в общем, из храма пришлось уйти.

– Людо, а что они делали?

– Отстань, Лора. И вообще забудь, что видела.

Но случай, как нарочно, не выходил из головы. В последующие месяцы я ещё не раз видела подобные сцены, не только в храмах, но и на постоялых дворах, где на одну кровать укладывались до дюжины человек, однако уже не будила брата. Действо было не слишком похоже на то, что описывала леди Йоса. Скорее уж и впрямь напоминало случку собак. Много сопенья, много возни, и вообще выглядит… так себе. Но участникам явно нравилось.

Примерно тогда же Людо начал пропадать по ночам, и не только по ночам. Отлучался ненадолго и оставив под присмотром какой-нибудь матроны, но я всё равно чувствовала себя брошенной и несчастной, а дознаться о причине уходов не получалось: стоило спросить или попытаться последовать за ним, сразу злился. Как-то поздним вечером я лежала на постоялом дворе и, глотая слёзы, слушала, как трактирщик зовёт свою дочь с крыльца. Я-то видела, что они с Людо спрятались в сарае… Вернувшись, брат по обыкновению улёгся сзади, подгрёб меня и, уткнувшись носом в макушку, собрался спать.

Я выставила локоть:

– Уйди.

– С чего это?

– Просто уйди, и всё.

– Куда мне идти? Ночь на дворе!

– Иди обратно… к той.

– К кому? – нахмурился он, приподнявшись на локте.

– Откуда я знаю её имя! – огрызнулась я, хотя, конечно, уже знала. Ещё бы: её папаша битый час его орал!

– Лучше не выводи меня, Лора. Разве я не предупреждал, чтоб не спрашивала?

– А я и не спрашиваю. Больно надо!

Хотя очень хочется понять, чего она такого знает или умеет, что меня ему недостаточно.

Я отодвинулась на край матраса и ровно задышала, делая вид, что сплю, а сама не сомкнула глаз до утра. Даже пошмыгала, мучительно переживая происходящую перемену: в жизни Людо появилось нечто, куда мне путь заказан и о чём он не рассказывает. Я чувствовала разверзающуюся между нами пропасть и не знала, как всё исправить. Отчаянно хотела, чтобы было, как раньше, но, как раньше, не получалось. Я смутно догадывалась, что всё это неким образом связано с давней сценой в храме и тем, что происходит между мужчинами и женщинами, но гнала от себя гадкие мысли. Людо не такой! Мы же лорды, а не какие-нибудь вилланы, эта возня для них. Благородные уж точно ничем подобным не занимаются… Должна быть другая причина, и, может, если я её доищусь, то пропасть удастся преодолеть?

Я ненавидела каждую, с кем он уходил.

Но других версий не находилось. Несколько недель спустя я спросила у Людо, зачем мужчины ложатся на женщин. Тогда брат впервые меня ударил… Решил, что не просто так интересуюсь.

– Если хоть раз, слышишь, хоть с кем-то из них тебя застану… на меня смотри, говорю! – И я, втянув голову в плечи, смотрела в подёрнутые пеленой глаза, пока он, держа за ворот, отвешивал пощёчины.

Людо-то через час остыл, а вот я целый месяц с ним не разговаривала и игнорировала лишние куски хлеба, равно как горсти свежих ягод в подоле и даже новый гребень. Но в глубине души чувствовала, что он был прав. Мне не следовало спрашивать. Зато весь месяц Людо был только мой, ни разу не отлучился. Ради этого стоило спросить…

Позже я, конечно, узнала, что так простонародье развлекается и заводит детей. И что надо соблюдать осторожность, чтобы не приняли за одну из них…

Рассказ леди Йосы не только восполнил имеющиеся пробелы, но и ошеломил: неужели всё? Я не могла примерить такое поведение к родителям, например, или их высокородным приятелям. Вспомнив отлучки Людо, помрачнела: подтвердилось то, о чём я и так в общем-то давно догадалась. Но как от этого можно получать удовольствие? И что значит «я сама захочу»? А дети точно по-другому не могут появиться, например от большого желания или горячей молитвы? Нет, смеялась леди Йоса, только так. Поэтому нужно пользоваться специальным травами, если не хочешь понести. Я всё равно до конца ей не поверила. Наверняка есть другой способ, и она специально поддразнивает, либо просто не знает о нём. Я хотела спросить ещё о чём-то, но тут её настроение резко переменилось. Она словно бы впервые заметила, как близко мы сидим, и отодвинулась, а потом и вовсе пересела обратно к вдове. Веселья как не бывало.

– А вообще забудьте все, что я сейчас рассказала, – резко бросила она. – Не приведи Праматерь, Его Величеству понравится – ещё станет докучать мне потом каждую ночь. Так что просто лежите и, сцепив зубы, терпите. Покорность, а вовсе не невинность – главная добродетель женщины, если верить моей матери. Невинность – всего лишь товар.

Она отвернулась к окну и подарила мне целый час тишины.

* * *

На стоянке Йоса поручила перекидышу зашить платье, которое сама же тайком и порвала. Наряд потом придётся выбросить: шьёт девушка будто двумя левыми ногами. Вдова тем временем кряхтела, втирая целебное снадобье в распухшие суставы.

– Пожалуй, пройдусь немного перед сном, – беззаботно обронила Йоса, откидывая полог шатра. – Нынче дивная ночь.

Девушка подняла голову от шитья, провожая её тёмным взглядом, но промолчала. Никогда не поймёшь, о чём думает. Выполняет все поручения, но иногда кажется, что вместо «слушаюсь, Ваше Величество» сожмёт пальцы на горле. Есть в ней что-то дикое и неуправляемое. В них обоих это есть… Но то, что отталкивает в женщинах, нередко привлекает в мужчинах.

Кухарка скоблила песком днище котла. Йоса велела ей отвлечься и собрать, что нужно. Та бросилась выполнять. Забрав готовый свёрток, Йоса обогнула крайнюю палатку и очутилась на небольшом участке между лагерем и лесом.

Юноша был там. Смазывал коню натёртые подпругой бока. Животное ему нравилось, Йоса это ясно видела.

– Можете оставить коня себе.

Он полуобернул голову, неопределённо повёл плечом и снова отвернулся.

– Он ведь вам нравится?

Ещё одно неопределённое пожатие.

– Как его назвали?

– Торф.

– А вас мне как называть? Людовик?

– Людо.

– Это полное имя?

– Да.

Рука скользила по шкуре, оставляя жирные дорожки мази.

Йосу начал раздражать этот разговор. Не так она себе его представляла. На неё обычно глазели, а не отворачивались, тем более, когда она давала себе труд так тщательно готовиться к встрече.

– За ужином вы не притронулись к окороку, – сказала она резче, чем собиралась. – Эдак кухарка обидится, решив, что вы брезгуете. Вот, я принесла, попробуйте. – Она протянула свёрток из промасленного пергамента.

– Положите туда. – Он кивнул на плоский камень под дубом, на нижней ветке которого висела седельная сумка.

Йоса едва удержалась, чтобы не швырнуть окорок ему в спину. Вместо этого топнула ногой и сказала высоким звенящим от гнева голосом:

– Смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!

Рука на боку коня замерла. Юноша неторопливо отставил мазь, так же спокойно вытер пальцы, повернулся и, ни слова не говоря, двинулся на неё.

Йоса думала, он остановится через пару шагов и, когда этого не произошло, попятилась, невольно покосившись на лагерь. Часовые совсем близко… стоит крикнуть, и кто-нибудь обязательно прибежит. Ей ничего не грозит! О том, что можно попросту не успеть крикнуть, она в тот момент не подумала.

Отступала, пока не уткнулась спиной в дерево. Юноша упёр ладони в ствол по обе стороны от её лица и наклонился непозволительно близко:

– Так смотреть?

Дыхание щекотнуло щеку. Йоса ничего не ответила. Сердце колотилось где-то в горле, грудь часто вздымалась. К страху примешивались любопытство и возбуждение.

Он протянул руку, заставив её ещё сильнее вжаться в кору, хмыкнул, заметив, как она дёрнулась, пошарил в висевшей на суку сумке и извлёк блеснувший лезвием нож. Вот теперь самое время было кричать, но язык присох к нёбу. Прежде чем Йоса успела издать хоть звук, он забрал окорок, который она всё это время, забывшись, прижимала к груди, отрезал ломтик, наколол ножом и с лязгом снял зубами.

Прожевав, отрезал и насадил на острие второй и протянул ей:

– Вы ведь тоже хотите попробовать?

Поколебавшись, Йоса потянулась к мясу, но в последний момент убрала руку и, кинув на него вызывающий взгляд, тоже сняла зубами, медленно, не отводя глаз.

Он ухмыльнулся и провёл пальцем по её нижней губе, надавливая так, что рот непроизвольно приоткрылся.

В этот момент кто-то из рыцарей окликнул товарища, и Йоса вздрогнула.

– Мне пора, – выпалила она, отталкивая руку и, поскольку юноша не шелохнулся, добавила: – Пропустите.

Он, наконец, сделал шаг назад. Подобрав подол, Йоса протиснулась мимо него и поспешила к лагерю. Заворачивая за палатку, обернулась, но юноша уже снова отошёл к коню и стоял спиной к ней. Это было даже досаднее, чем оставшиеся на платье жирные пятна.