Текст книги "Вожделенный мужчина"

Алена Винтер
Вожделенный мужчина

Красный «Феррари» медленно подъехал к ступенькам главного входа. Из машины вышла молодая женщина в легком голубом платье. На мгновение она остановилась, сняла очки и задумчивым взглядом осмотрела дом. В полуденном зное он казался спокойным и умиротворенным. Тихо стуча каблучками, женщина вошла внутрь. Холл освежал прохладой. Оглядевшись по сторонам, женщина мрачно улыбнулась: как она и предполагала – никого нет. Все спасались от жары в своих комнатах. Женщина достала из сумки пистолет и стала неспешно подниматься по лестнице. Мягкое ковровое покрытие приглушило шум шагов, но она знала, что Рун и Гойя уже видели ее машину, и была уверена, что это их не насторожит. Поднявшись на второй этаж, она повернула направо и двинулась к апартаментам Мартина. Рун, развалившись на диване, читал газету. Он ошеломленно посмотрел на нее, увидев пистолет, но так ничего и не успел предпринять, потому что она уже выстрелила ему в грудь. Затем мгновенно развернулась в сторону. Раздался глухой хлопок, и Гойя схватился за шею, пытаясь зажать рукой рану, из которой хлестала кровь. Она быстро открыла дверь спальни и, увидев, что Мартин подскочил с кровати, пытаясь дотянуться до пистолета, нажала на курок. Мартин одернул руку и прижал ее к телу. Лицо его побелело от боли. Молоденькая девушка, лежавшая рядом с ним, пронзительно закричала. Она схватила одеяло и натянула его на себя, словно старалась защититься от того, что последует далее. Женщина усмехнулась. Как большинство богатых кобелей, которых она знала, Мартин не отличался оригинальностью: чем старше становился он сам, тем моложе были его любовницы. По крайней мере, этой дико орущей дурочке на вид можно было дать не более двадцати. Мартин снял наволочку с подушки и неуклюже обмотал ее вокруг раненой руки.

– Закрой рот! – рявкнул он на вопящую девку.

Та перестала кричать, но продолжала громко всхлипывать, испуганно поглядывая на пистолет в руках женщины.

– Здравствуй, Клементина, – мягко произнес Мартин.

– Зачем ты убил его? – спросила она.

– Я этого не делал, – ответил Мартин.

– Врешь! – голос Клементины задрожал. – Он единственный любил меня.

– Не единственный, – Мартин протянул к ней здоровую руку. – И я люблю тебя, Клементина. Больше жизни своей!..

Ненависть лавой вскипела в ней.

– Замолчи! – И она нажала на курок.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

– Фрэнки-и!

Мальчишки истошно кричали, столпившись на берегу озера, вернее, ямы, которая только называлась озером. Несмотря на то что солнце уже спряталось, было очень жарко, и ребята, которым нечем было заняться в это время суток, охлаждались в глубоком котловане, наполовину заполненном водой.

Фрэнк освободился лишь пятнадцать минут назад, до этого он помогал Джеку Стравински разгружать машину со стройматериалами и очень устал. Он с радостью окунулся в воду и теперь с наслаждением ощущал, как она мягко расслабляла его затвердевшие мышцы.

– Фрэнки-и-и! – не унимались мальчишки.

– Что надо? – нехотя отозвался он.

– Твоего старика видели в баре у Калагана.

– И?

– Он был прилично пьян. Устроил драку, и Калаган его выгнал.

«Откуда у него деньги?» – подумал Фрэнк. Наверняка украл у матери. Быстрыми гребками он поплыл к берегу, вылез, отряхнулся и помчался домой.

Они жили на окраине Детройта, в бедном районе. Отец за всю свою недолгую жизнь сменил множество работ. Из-за сварливого характера, а также излишней любви к горячительным напиткам он нигде надолго не задерживался, а последний год вообще не работал. Ему было все равно, что жена, когда-то красивая и веселая, совсем сгорбилась от постоянной работы. Женщины жалели Рут Уилкенс, потому что она вынуждена была тянуть на своих плечах двух подростков, да еще и этого противного пьянчугу, своего мужа. Часто лицо ее было разукрашено синяками, и она прятала глаза, горевшие стыдом, от любопытных соседей. «Надо бежать быстрее, – думал Фрэнк. – Если он начнет махать кулаками, никто из соседей и носу к нам не сунет, чтобы его успокоить. Опять до смерти напугает Роберта!» Роберт был на шесть лет младше Фрэнка. Сейчас ему было восемь. Он был тихим, добрым мальчуганом, и, когда в доме начинался скандал, мальчик испуганно прятался где-нибудь в углу, боясь даже открыть глаза от страха. После таких «концертов» он мог несколько дней не разговаривать, лишь молча рисовал в своем альбоме.

– Когда-нибудь ты станешь знаменитым художником, – говорила мама, рассматривая рисунки. – А ты, Фрэнк, будешь известным адвокатом.

Роберт радостно смеялся, а Фрэнк таял от любви, светившейся в ее глазах. Потом они усаживались на кровать и начинали мечтать о том, как будут жить, когда у них появится много денег. И никогда в их мечтах не было отца. Фрэнку становилось больно от этих иллюзий, но он понимал, что только они поддерживают маму и не дают ей окончательно упасть духом.

Из-за быстрого бега больно закололо в боку, и Фрэнк, тяжело дыша, остановился у калитки. Он напряг слух, пытаясь определить, что творится в доме, но было тихо. «Слава богу, – с облегчением подумал он, – или старик еще не пришел, или он настолько пьян, что уже улегся и храпит». Легко перескочив через три ступеньки, Фрэнк открыл дверь.

В прихожей он быстро скинул с себя тесные ботинки и, блаженно зажмурившись, пошевелил онемевшими пальцами.

– Мама, это я.

Тихий всхлип раздался в гостиной.

– Роберт? Ты один, малыш?

Он направился к испуганному брату и едва не упал, споткнувшись о сломанный стул. Выругавшись, Фрэнк отодвинул его в сторону и в ужасе остановился. На полу без движения лежала мама. Лицо ее было окровавлено, одна рука неестественно вывернута в сторону. Она не дышала.

– Мама! – он склонился над ней.

Казалось, он весь превратился в слух, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки жизни. Но тщетно – мама была мертва. В углу тихо плакал Роберт. Не будучи в силах подняться, Фрэнк на коленках подполз к нему и судорожно обнял. Нежно гладя худую детскую спину, он чувствовал, как в душу медленно вползает гнев. Наконец он открыл глаза и увидел торчавшие из-за дивана ноги отца. Ярость ослепила его, и он, не помня себя, подлетел к бесчувственному телу и стал молотить его кулаками. Уилкенс был настолько пьян, что не мог пошевелиться. Он лишь мычал и пытался что-то сказать.

– Молчи! – кричал Фрэнк. – Лучше молчи! Как ты мог?! Скотина!

Он плюнул ему в лицо и наотмашь ударил. Уилкенс на мгновение очнулся и заплетающимся языком проговорил:

– Пошел ты…

Фрэнк огляделся. Накрытый пеленой горя, он ничего не видел, перед ним лишь стоял образ мертвой матери. С диким рыком он схватился за горло отца. Очнувшись, он понял, что все еще сжимает руками его тощую шею. Рот Уилкенса был открыт, а мертвые глаза дико смотрели вверх. Ярость ушла, оставив место страху. И Фрэнк закричал. В этом крике было столько боли, сколько не может вместить в себя ни одно человеческое сердце. Как раненое животное, он катался по полу. Его трясло, и он не понимал, где находится. Время исчезло, стерлось. Был только он сам и его боль… Потом Фрэнк увидел над собой глаза Роберта, полные слез. Он смотрел в них и медленно приходил в себя.

Быстро собрав вещи в ветхий чемоданчик, Фрэнк побежал в кухню, где под мойкой мама прятала деньги, сунул их в карман и схватил спички. Как сумасшедший, он бегал по дому, поджигая все, что могло гореть. Комнаты стали быстро заполняться дымом.

– Идем, – сказал Фрэнк брату.

– Мои рисунки! – умоляюще протянул тот.

– Нет времени.

И, схватив его за руку, Фрэнк вытащил Роберта из дома. Отойдя подальше, Фрэнк услышал крики соседей. Он оглянулся и еще несколько минут смотрел на то, как горит его детство.

ГЛАВА 2

На вокзале было шумно и суетно. Какой-то толстяк толкнул Роберта, и тот упал, больно ударившись коленкой о скамейку.

– Ну ты, жирный боров! – крикнул ему Фрэнк. – Смотри, куда прешь!

Нещадно жарило солнце, хотелось пить. Вокруг толпились люди, с шумом проносились мимо машины. Чикаго встретил братьев с присущим всем большим городам суетой и равнодушием.

Все деньги Фрэнк потратил на билеты, в кармане у него оставалось лишь несколько центов. Он купил немного жареной картошки, бутылку «Кока-колы» и с жадностью смотрел, как ест Роберт.

– Роберт, – мягко произнес Фрэнк, опустившись перед ним на корточки, – сейчас мы найдем приют. Не смотри на меня так, малыш. Это только на первое время.

Роберт молчал. Он ни слова не сказал после той ночи, и, как Фрэнк ни старался, он не мог расшевелить брата.

– Ну ладно, идем.

Роберт всунул в его руку теплую ладошку и покорно пошел следом. Фрэнк оглянулся по сторонам и, заметив проходившую мимо хорошо одетую даму, окликнул ее:

– Мэм, вы не подскажете, где здесь поблизости находится какой-нибудь приют?

Женщина испуганно отпрянула в сторону и прошипела:

– Я тебе что, бог, чтобы все знать? Спроси у полисмена, – и пошла вперед, бубня себе под нос: – Оборванцы!

– Чванливая кобыла! – каркающим голосом прокричал ей вслед какой-то старый дед, неизвестно как оказавшийся рядом.

Фрэнк с изумлением посмотрел на него. Старый, небритый, в засаленной одежде, он, наверное, принял последние слова богатой дамы на свой счет. Тогда понятно, почему он так брызгает слюной от злости.

– Приезжие? – спросил дед, оглядев ребят, и зашелся в приступе тяжелого кашля.

Дед был вовсе не страшным, но Роберт нервно сжал руку Фрэнка. Тем временем сам Фрэнк высматривал полисмена, но не видел ни одного мужчины, одетого по форме.

– Ночлег ищете?

– Да, сэр.

– Какой я тебе сэр! – сипло засмеялся дед. – Мы не из благородных. Видел, как тебя одна из таких отшила? Ей, видите ли, трудно было ответить – мол, мальчики, не знаю. Так нет! Оборванцами обозвала, – дед плюнул. – Это кто еще из нас оборванец, у самой за душой ничего нет! Это ты – нищая, дура! – прокричал он.

– Мистер, может быть, вы знаете о каком-нибудь приюте? – прервал деда Фрэнк и от нетерпения стал пританцовывать на месте.

Дед ухмыльнулся:

– Отчего не знать, знаю. В двух кварталах отсюда находится приют Святой Анны. Там всегда дают беднякам чем брюхо набить. Спросишь сестру Долорес. Станет отказывать, мол, мест нет или еще что, – моли, слезно моли ее! Она баба, то есть сестра, добрая. Поможет.

– Спасибо, сэр!

– Был бы я сэром, – дед потер бороду, – катился бы ты у меня куда подальше!

* * *

Они стояли у железных ворот приюта уже несколько минут, но на них никто не обращал внимания. Мимо проходили люди, а за воротами, казалось, мир остановился. Вдруг показалась толстенькая монашка, и Фрэнк встрепенулся.

– Мэм! – закричал он так громко, что сам испугался.

Монашка направилась к ним. Она оглядела их с нежной материнской улыбкой и спросила:

– Что случилось, мальчики?

Фрэнк растерялся от этого простого вопроса. Она ободряюще смотрела на него, ожидая ответа. Круглолицая и белокожая, в простом черном одеянии, она была похожа на пирожное, облитое шоколадом.

– Мэм… – неуверенно начал Фрэнк.

– Сестра Долорес, – поправила монашка, и он от радости просиял.

– Сестра, нам нужна помощь, – Фрэнк замялся, – у нас нет дома, нет семьи.

Комок застрял в горле. «Ну давай, говори что-нибудь!» Он уставился на свои ботинки и не знал, что еще добавить.

– Проходите, – сестра открыла калитку.

«Неужели все так просто?!» Фрэнк посмотрел на пухленькое лицо сестры Долорес, и оно показалось ему самым прекрасным в мире. Сердце его запело от счастья.

– К сожалению, мы не можем вам помочь, – печаль прозвучала в ее голосе.

Фрэнк онемел.

– Наш приют переполнен, – продолжала она.

Фрэнк так стремительно схватил сестру Долорес за мягкие руки, что она вздрогнула.

– Мэм, сестра, пожалуйста, возьмите только его, меня не надо. Я уже взрослый. Прошу вас. Помогите! Наши родители сгорели, и дом сгорел, – всхлипывал он. – У нас никого нет. Пожалуйста, я сам позабочусь о себе. Только его!

Фрэнк трясся от рыданий, и Роберт с удивлением посмотрел на него. Раньше старший брат никогда не плакал.

– Ну успокойся, успокойся, – мягко произнесла сестра Долорес. – Документы у вас есть?

Фрэнк испугался. Документов не было, потому что он о них даже не подумал. Он покачал головой и вытер слезы рукавом.

– Ну что же, мы что-нибудь придумаем. Вы из Чикаго? Нет?

В душе у него все похолодело. «Если они пошлют запрос в Детройт, узнают, что я – отцеубийца и трус. Они заберут Роберта, а меня упрячут в тюрягу! Она ждет, что же ей сказать?»

– Мы из Джолиэт, – выдавил он из себя. – Это недалеко от Чикаго.

– Вы католики?

Фрэнк утвердительно кивнул. На самом деле они даже не были крещеными.

Мама в Бога не верила и в церковь не ходила, хотя иногда рассказывала мальчикам об Отце Божьем. Для Фрэнка Бог ничего не значил, поэтому ему не составило труда соврать.

– Хорошо. Как вас зовут?

Фрэнк сжал руку Роберта, и тот зажмурился от боли.

– Его – Роберт. А меня Мартин. Роберт и Мартин Хаксли.

– Идем, Роберт, – она взяла мальчика за руку, и он покорно подошел к ней.

– Роберт, – выкрикнул Мартин, бывший еще несколько мгновений назад Фрэнком, – я буду приходить каждую неделю!

– Попрощайся с братом, – сестра Долорес подтолкнула Роберта к Мартину, но тот, сделав один шаг, остановился и опустил глаза. – А вы, мистер Хаксли, не забывайте о своем обещании!

* * *

Мартин брел по Лейк-Шор-Драйв, набережной Чикаго, протянувшейся извивающейся лентой вдоль озера. Он не обращал внимания на роскошные дома и богато одетых людей, он шел как пьяный, шатаясь от слабости, просто передвигал ноги, потому что если бы остановился на мгновение, то просто упал бы и никогда больше не встал. Вот уже больше недели он находился в этом проклятом городе, не имея ночлега, голодный и без работы. К кому бы он ни обращался, все гнали его прочь, как собаку. Он уже и превратился в собаку, подбирая какие-то объедки с земли и ночуя под открытым небом. Глаза у Фрэнка слипались, но он упрямо шел вперед. Желудок крутило, и внутри все полыхало огнем. К нему подошел полицейский и сказал:

– Проваливай отсюда, пока я не отвел тебя куда надо!

«Отведи меня куда надо, может, там меня накормят», – пронеслось у него в голове, но он побрел дальше, так ничего и не ответив. Уже стемнело, а Фрэнк все шел, не понимая, куда идет. Справа от себя он услышал шум. Кто-то вышел из двери и толкнул его плечом:

– Ну ты, оборвыш, не путайся под ногами!

«Это мне? Нет, я не оборвыш».

Он вошел внутрь. Это был бар. Много мужчин… Шум и чудесный запах лимонада. Стены словно закружились, мужчины затанцевали вокруг него. Как весело, и пахнет лимонадом…

Джей Коллуэн, маленький толстый владелец заведения по кличке Граммофон, протрубил из-за стойки:

– Эй, пацан, стой, где стоишь! А то я тебя…

– Сэр, я ищу работу и ночлег, – обратился к нему Фрэнк-Мартин и, неуклюже пошатнувшись, упал на пол.

Очнувшись, он увидел перед собой мокрое от напряжения лицо Джея, который усердно обмахивал его полотенцем.

– Давай-ка, держись за меня, – сказал Джей.

Он без труда поднял на руки легкого Мартина и куда-то понес его.

– Слышь, Джей, а из тебя получится хорошая нянька, – загоготали мужчины.

– Когда я напьюсь, поухаживай за мной, Джей-Джей!

Джей, не отвечая на шутки, молча отнес мальчика в небольшую комнату и положил на диван.

– Давно ел? – спросил он, потрепав его по щеке.

У Мартина не было сил ответить, он лишь едва заметно кивнул.

– Понятно, – не удивился Джей. – Сейчас принесу бульон.

* * *

Вот уже два месяца Мартин жил у Джея в маленькой комнатке, пристроенной к задней половине бара. Три на четыре метра комнатушка, в которой едва помещались стол, диван и маленький платяной шкаф, казалась Мартину шикарным дворцом. «Толстая бочка» Джей просыпался всегда в шесть и громким воплем возвещал о том, что начался новый день и пора приниматься за работу. Мартин быстро вскакивал, складывал свой матрац и бежал во внутренний дворик, ополаскивать лицо водой.

– Мойся чище! – громыхал Джей. – Не хочу, чтобы люди говорили, что мой мальчишка бегает, как грязная свинья.

Он хватал Мартина за шиворот, подтаскивал его к холодной струе и намыливал ему лицо. Потом они завтракали яичницей с ветчиной, и Мартин приступал к уборке бара. Он тщательно протирал столы, ставил на них стулья и с опытом старой домохозяйки принимался мыть пол. Вечером, когда появлялись посетители, он обслуживал их, иногда выполнял чьи-нибудь поручения. Словом, не было такой работы, от которой Мартин отказался бы. Шустрый и смышленый, веселый и абсолютно незлобивый, он нравился всем. Джей, у которого не было ни семьи, ни близких, был рад мальчишке, так неожиданно появившемуся в его жизни. Конечно, поначалу он относился к Мартину настороженно и тщательно наблюдал за его поведением, пытаясь разобраться в характере парнишки, которому он дал работу и приют. Но вскоре его подозрения угасли. Уставший от одиночества, Джей получил большой подарок от жизни – друга. А Мартину посчастливилось начать новую жизнь. Он был рад, что Джей не заговаривает о школе. Сам он туда не хотел ходить, а Джею, похоже, и в голову не приходило, что четырнадцатилетний мальчишка должен учиться. Первое время Мартин боялся, что его будет разыскивать полиция, пугался, когда видел людей в форме, но время шло, им никто не интересовался, и он успокоился. Джей относился к нему ласково, но бранил его за проказы, не давал лениться и кричал, когда узнавал, что Мартин водит дружбу с «нехорошими шалопаями». Все, кто не работал и имел дело с криминалом, были для Джея «шалопаями». Несмотря на то что Джей и сам состоял в неких отношениях с лицами, ведущими не совсем законный образ жизни, он гордился, что никогда не имел проблем с законом, и тем, что совесть его чиста.

Чикаго тех лет был относительно спокойным городом, несмотря на его богатое криминальное прошлое. Времена Великой депрессии и Аль Капоне, когда в городе хозяйничали банды гангстеров, державшие в страхе жителей, давно прошли, но люди остались прежними, и «великие семьи» не изменились. Да, некоторые уходили, но на их место приходили новые, потому что теневая сторона жизни всегда представляла собою лакомый кусок, и мало находилось людей, готовых упустить возможность насладиться ее прелестями.

Джей с сомнением относился к дружбе Мартина с Тони Сфорца, племянником Сальваторе Маццола. Маццола являлся правой рукой Марио Бианчи, заправлявшего делами в их части города. Хотя Джей и сам мог пропустить рюмочку с Маццола, сидя в глубине прокуренного бара, он, не стесняясь в выражениях, высказывал Мартину все, что думает по поводу его интереса к подобным людям. А когда Мартин особенно горячо защищал своих товарищей, Джей, недолго думая, вытягивал его полотенцем по спине, грозился отправить к чертовой матери и загружал по горло делами.

Дружба с Тони началась с драки, в которой участвовал сам Тони, а также двое незнакомых ребят. Впрочем, это сложно было бы назвать дракой, потому что силы были неравными. Тони лишь слабо защищался, не имея возможности нападать. Проходившего мимо Мартина возмутила эта ситуация: в ней напрочь отсутствовало понятие честного боя, не ощущалось спортивного духа соперничества, имело место только грубое численное превосходство. Недолго думая, он отправил одного из парней в нокаут сильным ударом в ухо. Второй убежал, не желая для себя подобной участи.

– Ничего себе удар! – восхитился Тони. – Тренировался?

Мартин отрицательно покачал головой.

– Самоучка?! – ахнул Тони. – Надо рассказать о тебе дяде. Знаешь, у него есть боксерский зал. Кто знает, может, из тебя получится…

– Кассиус Клей? – хмыкнул Мартин.

– Мартин! – раздался нетерпеливый голос Джея, и Тони поднялся.

– Ты, похоже, занят, – неохотно протянул он, отряхивая штаны от пыли. – Можно прийти к тебе завтра?

Он с надеждой посмотрел в лицо Мартина. Вглядываясь в черные просящие глаза, Мартин ощутил, насколько ему не хватало друга, и с улыбкой протянул Тони руку:

– Увидимся завтра.

Красивое лицо Тони просияло, и он хлопнул Мартина по раскрытой ладони:

– До завтра!

Отца у Тони не было. Они с матерью жили в доме своего дяди, Сальваторе Маццола. Тони всегда хорошо одевался, много смеялся и был очень щедрым. Много раз они бегали в старый кинотеатр смотреть фильмы с Натали Вуд, слушали Луи Армстронга и часами говорили о боксе. Кумиром Тони был Флойд Петтерсон, который когда-то господствовал на профессиональном олимпе.

– Я бы эту Натали, да как…

– Кишка тонка, – рассмеялся Мартин и запустил огрызком от яблока в пробегавшего мимо них кота.

– Да ты знаешь, сколько у меня девчонок было? – не унимался Тони.

– Ври больше! Ты и голой сиськи не видел!

– А сам-то?

– А я и не хвастаюсь. Сиськи видел, а пробовать не пробовал.

Раз в неделю к Джею приходила немолодая на вид и густо накрашенная дамочка. Джей выставлял Мартина за дверь, давал ему пару монет и просил исчезнуть на два часа. Несколько раз Мартин пытался подглядывать за ними, но потом это ему надоело, и он проводил свободные часы в более интересных занятиях. Девушки его еще особо не привлекали, но в последнее время он начал замечать за собой интерес к дочери бакалейщика. Ее светлые волосы, чарующая походка волновали его и заставляли замирать на месте, когда девушка обращала на него внимание.

– Мелисса тебе хрен даст, готов спорить на что угодно, – ехидничал Тони.

– А тебе и подавно, – хохотал в ответ Мартин.

– Да меня бабы обожают!

Мартин и не сомневался в том, что Тони нравится противоположному полу. Черные миндалевидные глаза, по-детски свежая смуглая кожа, красиво очерченный рот – да, он был весьма притягателен и интересен. Но, несмотря на его мужественную фигуру и многообещающую внешность, в душе Тони был ребенком, он и вел себя как ребенок.

– Завтра будешь свободен?

– А что?

– Фрэнк Левински позвал нас к себе.

При имени Фрэнк Мартин вздрогнул. У него все поджилки затряслись, перед глазами появилось разбитое лицо матери и посиневшие губы отца. Он покачнулся и прислонился плечом к стене.

– Эй, Фрэнк, ты что?

– Какой Фрэнк? Я не Фрэнк. Я – Мартин! – сдавленно выкрикнул он, пытаясь справиться с головокружением.

– Я и сказал Мартин, – недоумевал Тони. – Давай сядем, а то ты совсем белый.

Мартин присел на корточки, и Тони, примостившись рядом, участливо спросил:

– У тебя что-то болит?

– Голова закружилась. Нужно идти, – Мартин поднялся, – Джей, наверное, уже ревет на всю округу.

Молча они подошли к бару, у дверей которого стоял «Кадиллак» Сальваторе Маццола. Черный, начищенный до блеска, он выглядел по-гангстерски лихим. Мальчики в восхищении крутились возле него, когда из бара вышел Маццола. Он кивнул Тони, и тот быстро шмыгнул в машину. Подойдя к Мартину, Маццола протянул ему руку в знак приветствия. Мартин не подал виду, но ему очень польстило, что такой важный человек здоровается с ним как с равным. Он выпрямил плечи и с достоинством ответил на рукопожатие. Рука у Маццола была сильной и твердой, но такой холодной, что даже спустя некоторое время он все еще ощущал прохладу на своей ладошке. Мартин вновь удивился тому, как они с Тони были похожи внешне. Черноволосый и смуглый, с гладко выбритым лицом, Маццола смахивал на банкира. Трудно было представить, что этот импозантный мужчина связан с мафией.

Когда Маццола узнал о драке между мальчишками и о том, что Мартин выручил Тони, он пошутил по этому поводу, но Мартин оборвал его на полуслове, сказав, что мистер Маццола не должен вмешиваться. Краем глаза он увидел, как ухмыльнулся за стойкой Джей. Маццола понимающе кивнул и извинился за свой излишний интерес. После того случая он стал по-особому относиться к гордому пареньку. Иногда он просил Мартина выполнить кое-какие поручения и всегда щедро платил ему за труды. И сейчас, когда Маццола попросил передать конверт бакалейщику, Мартин с радостью согласился.

– Только сделай это сегодня.

– Да, сэр.

– Ты хороший парень, Мартин, – Маццола белозубо улыбнулся.

Мартин немедля побежал к О’Донавану. В магазине было пусто. Он передал письмо бакалейщику и еще несколько минут постоял рядом с Мелиссой. Девушка давно заметила, что нравится ему. Видя, что Мартин не предпринимает никаких попыток сблизиться, она схватила его за руку, притянула к себе и прижалась губами к его губам. Мартин слегка захмелел от этого нового ощущения и стеснительно ответил на поцелуй. Девушка заинтересованно на него посмотрела:

– Ты еще ни с кем не целовался?

Он смущенно засопел.

– Не страшно, всегда приходит время, когда нужно начинать.

Всю ночь он не мог заснуть, вспоминая ее влажные губы. Он так шумно вздыхал, что Джей не выдержал и прикрикнул на него:

– Спи, ухажер! Завтра снова будешь дергать свою цыпочку за сиськи.

Наутро всем стало известно, что бакалейщик О’Донаван повесился прямо над кассой. Больше Мартин никогда не видел Мелиссу. После похорон отца они с матерью куда-то переехали. Парень смутно предполагал, что причиной самоубийства могла быть записка Маццола, принесенная им. Но он постарался избавиться от этой мысли, убеждая себя, что поводом для самоубийства бакалейщика могло послужить все, что угодно. Теперь на месте бакалейного магазина была букмекерская контора, и, проходя мимо, Мартин печально вздыхал, вспоминая золотые волосы веселой девчонки и ее звонкий смех.