Текст книги "Грустная девочка"

Глава 9

Мартин пришел без опоздания – как всегда, переодетый после работы, подготовленный и бодрый. Эмма даже удивилась его оптимистичному настрою – в те дни, когда они встречались, он был немного усталым и даже отрешенным. Куда теперь делись эти вечные мысли о работе?

– И что ты мне принес? – спросила она, пропуская его за дверь.

– Покажу, когда закончим работать.

Теперь Эмма даже удивлялась тому, как много оставалось для нее неизвестным в то время, когда они просто гуляли и развлекались. Совместный труд открыл для нее совершенно другого Мартина, и она была готова поклясться, что такой Мартин нравился ей куда больше, чем вечно занятый, серьезный и сосредоточенный молодой человек, который встречал ее у парадного входа каждый будний вечер.

Прошел целый час, прежде чем они управились со всей посудой и умылись оставшейся горячей водой.

Без накрашенных ресниц, без красивых платьев и босоножек на каблуках Эмма чувствовала себя легко и уверенно, что казалось странным. И почему девушки так боятся показаться на людях без макияжа? Будто парни никогда не увидят их ранним утром, сразу после пробуждения. Ведь надеются они когда-нибудь выйти замуж и проснуться рядом с супругом? Или придется подняться еще засветло, и нанести косметику еще до того, как проснется муж? А как же эти идиотские бигуди, которые обычно затягиваются сеточкой? Как в этом можно спать?

Эмма даже ухмыльнулась, и Мартин, который всегда очень внимательно следил за ней, сразу же встревожился:

– Что смешного?

Как обычно, он подумал, что она смеется именно над ним. С другой стороны, о чем еще ему было думать? На кухне находились только они, и его выводы были даже логичными.

– Нет, ничего, – вытирая шею большим хлопчатым платком, успокоила его она. – Я просто думаю о том, что теперь ты уж точно не видишь меня романтической героиней. Ну, знаешь, я тут стою в бриджах и клетчатой рубашке, вся такая бледная и без макияжа. Ручаюсь, ты нечасто видишь таких вот девушек.

Мартин подошел чуть ближе, словно пытаясь лучше разглядеть ее лицо.

– Вообще-то, я никогда особо не думал о том, что ты красишь губы или глаза. Я не замечал этого.

Милая ложь, которая должна была приятно удивить ее, подействовала иначе – Эмма почти разочарованно вздохнула.

– Завтра надо будет воспользоваться косметикой, чтобы ты мог сравнить выводы.

– Ты меня не поняла, – откладывая на ближайший стол свое полотенце, тоже вздохнул Мартин. – Я знаю разницу между просто лицом и лицом с макияжем, и, думаю, любой дурак ее знает. Просто я не очень обращал внимание на твои туалеты. Платья, прически…

– Я не делаю никакие прически.

– Тем более. Вот ты сама помнишь, в каких костюмах я ходил с тобой на свидания?

Пришлось признаться:

– Нет.

– Ну, вот видишь. Когда хочется просто быть рядом с человеком, тебе все равно, как он выглядит. Ты просто приходишь к нему и стараешься провести с ним как можно больше времени.

Вот и ответ. Все это время она хотела узнать, для чего конкретно он приходил, и теперь он сам все сказал – нужно было лишь немного открыться ему, и он ответил тем же.

– Вот и хорошо, – завершая сентиментальную часть беседы, улыбнулась она. – Что ты принес?

Мартин ответил на ее улыбку, а потом развернул бумажный пакет и извлек наружу два газетных свертка.

– Это селедка с картофелем, – с широкой улыбкой пояснил он, разворачивая один сверток. – Надеюсь, ты на меня не обидишься.

– Селедку я, пожалуй, поем, – почти радостно сказала она.

– Картофель тоже придется съесть, потому что он жареный, – показывая ей нарезанные соломкой ломтики, рассмеялся Мартин.

– Жареный картофель с рыбой? – тоже начиная смеяться, спросила Эмма. – Это, наверное, самое романтичное лакомство за всю историю человечества.

– Но ведь у нас не свидание, – с легкой иронией заметил он, отдавая ей раскрытую упаковку.

– В точку, – согласилась она, поворачиваясь к металлическому ящику, в котором были сложены столовые приборы.

– Нет, нет, вилка с ложкой тебе не понадобятся – только пальчиками, – предупредил Мартин, наблюдая за ней и угадывая ее намерения.

– Что, серьезно? – удивилась она.

– Конечно.

– Ладно, – возвращаясь к столу, кивнула Эмма.

Есть руками было непривычно, но интересно. Эмма без зазрения совести облизывала пальцы и вытирала губы тыльной стороной ладони. Если бы ее увидела Эмили, у нее наверняка случился бы удар.

Мартин также чувствовал себя просто отлично – он привычными движениями разделял рыбу на кусочки и показывал ей, как правильнее всего обращаться с такой необычной едой. Пару раз она даже просила его разобраться с ее селедкой своими руками, нисколько не смущаясь мысли, что он тоже облизывал свои пальцы.

– У тебя сноровка лучше, – признала она, отправляя в рот очередной кусочек селедки. – И где ты научился?

– Дома. Когда мама уезжала к бабушке, мы с отцом часто так развлекались. Это не очень дорого, и к тому же, ничего не надо готовить.

– А еще это очень вкусно и просто. Если не считать того, что я измазалась почти до локтей.

– Ничего, со временем, если будешь часто так себя баловать, научишься есть с минимальными потерями.

– Я, если честно, не ожидала, что ты принесешь такую простую еду. Не потому что я рассчитывала на пирожные или шоколадки, нет. Просто ты всегда казался таким серьезным и интеллигентным. Я немного стеснялась себя на твоем фоне.

– Ты? – Казалось, Мартин ей не поверил.

– Ну, да. Ты красивый, состоятельный, востребованный специалист и самый успешный молодой человек, из числа тех, что входили в двери нашего общежития.

– Ерунда. Я обычный парень, которому просто повезло выводить в свет красивую девушку. Это длилось недолго, но было очень ярко.

– Спасибо, Мартин, – искренне поблагодарила его она. – Если честно, я не знаю, к чему нас приведут такие встречи. Просто я ничего не могу с ними поделать, потому что ты сам приходишь сюда.

– Да ладно, я ни к чему тебя не обязываю. Если встречу девушку своей мечты, то перестану приходить. А пока что мне просто нечем занять вечера.

– Ясно, – легко принимая эту ложь, закивала она.

– Зато нам стало проще. Теперь нет этих проклятых обязательств. Ненавижу покупать пирожные и вообще сладости – все так понимающе кивают, словно уже знают, что я собираюсь на свидание. Девушки за прилавками даже краснеют, заворачивая выпечку для молодого покупателя мужского рода. А сегодня, когда я покупал рыбу и картошку, никто даже внимания на меня не обратил. Просто, зато с удовольствием.

– Мне сегодняшняя еда очень нравится. Я вообще люблю поесть.

– Что, правда? – снова глядя на нее с недоверием, уточнил он.

– Чистая. В жизни не так много удовольствий, а потому я считаю, что нужно ценить любую радость.

– Немного странная точка зрения для молодой девушки. По правде говоря, звучит даже грустно. У тебя проблемы?

– Наверное. Сама не знаю. Как-то тревожно.

– Скажешь, в чем причина?

– Нет. Пока что не могу рассказать, иначе ты сочтешь меня ненормальной.

– Тебе должно быть все равно, о чем я подумаю.

– А мне почему-то не все равно. Сама себе удивляюсь.

– Ладно, если так, то я лучше не буду настаивать. Расскажешь, когда сочтешь нужным. А если такой момент не наступит никогда, то можешь хранить свое молчание. У тебя была, есть и будет Мэйлин, а значит, ты никогда не останешься одна, и это главное.

Эмма помолчала, кусая губы, а потом сказала:

– Я обязательно все тебе расскажу, только дай время. Может, нам обоим и нужно было время для того чтобы стать такими как сейчас. Я ведь даже подумать не могла, что мы можем вот так сидеть за кухонным столом, и это будет прекраснее, чем свидание в любом ресторане. Кто знает, возможно, в будущем мы станем еще ближе и сделаем другие открытия?

Мартин отложил еду, поднял лицо и посмотрел ей прямо в глаза смелым, честным и долгим взглядом.

– Договорились. Ты даешь время мне, а я тебе, получается? Я не тороплю, а ты не прогоняешь.

– Согласна.

Дожидаться выходных стало сложнее. Каждый день Эмму разрывали противоречивые желания – с одной стороны ей хотелось, чтобы суббота не наступала никогда, а с другой она жаждала отправиться в родной городок и выяснить причины странных перемен. Однако, как только она оказывалась в доме Ирены, как на нее нападала совершенно несвойственная ей робость, и она тихо выполняла свою работу, ощущая присутствие Софии в доме, но не имея возможности встретиться с ней лично. Надежды на то, что она сможет случайно встретиться с малышкой почти не осталось.

Впрочем, от ее желаний здесь зависело очень мало – после череды одинаковых будней наступал вечер пятницы, а за ним и субботнее утро, которое ей так не хотелось встречать.

Мягкий сентябрь коснулся дорог, деревьев и полей. Эмма совершала свой обычный ритуал – возвращалась в дом детства, чтобы потом опять заменить Инесс. Встреча с матерью, завтрак и ожидание – все прошло как обычно. Скучная череда занятий усыпила Эмму, и она почти не слушала разговоров своей матери, когда они сидели за столом. Даже слова Эмили о приближающихся родах Инесс не задели Эмму и не причинили ей прежней боли. Все ее мысли были заняты предстоящим походом в дом, где жила София, и она едва могла обращать внимание на что-то другое. Заметив это, Эмили обеспокоенно спросила:

– С тобой все в порядке?

– Нет, мама, мне страшно и больно, – глядя на мать пустыми глазами, откровенно ответила Эмма.

Логичнее было бы отшутиться или солгать, произнеся стандартное: «Нет, с чего бы? Со мной все хорошо». Однако сейчас она ответила честно, потому что хотела увидеть, как отреагирует Эмили. Она была почти уверена в том, что ничем не рискует – наверняка мать не стала бы уточнять подробности, и ей не пришлось бы выкладывать всю глупую правду о том, как она подружилась с соседской малышкой, вместо того чтобы просто отрабатывать по паре часов в выходные.

Эмили удивила ее. Как и ожидалось, она ничего не сказала, но остановилась на пороге, а затем отложила легкий плащ и сумку – вещи, заранее подготовленные для того чтобы уйти к Инесс. Женщина просто замерла на пороге, глядя на свою дочь настороженными глазами и взволнованно дыша.

– Когда она родит, я вообще перестану с тобой встречаться, – горько продолжила Эмма. – Я бы и сама с радостью родила малыша, но мне это не грозит.

Невольно вырвавшиеся слова были продиктованы обидой, вспыхнувшей под действием постоянного страха и неуверенности. То, что она так легко скрывала все это время, обнажилось из-за мучительной размолвки с Софией.

Мать в ответ лишь опустила глаза, продолжая молчать. Это ее полное отсутствие желания защититься и оправдаться заставило Эмму пожалеть о своих нападках, и она ощутила раскаяние.

– Прости, мама, – не особенно рассчитывая на прощение, попросила она. – Я просто идиотка.

– Что я должна сделать? – поднимая густые ресницы, спросила, наконец, Эмили. – Ты все еще ходишь в клинику? Мне пойти вместе с тобой в следующий раз?

– Я никуда не хожу, потому что с этим ничего нельзя сделать. Так что тебе не придется тратить на меня свое время.

Боже, и кто же это всего несколько секунд назад просил прощения? Почему она снова говорит совсем не то, причиняя боль родному человеку?

– Иди, – не зная, что еще можно сказать, Эмма подошла к двери и открыла замок. Лучше положить конец этой беседе и прекратить наносить раны собственной маме. – Не обращай внимания на мои гадкие выпады, у меня просто небольшие проблемы с работой.

– Ты справишься сама?

Вопрос отозвался немедленным желанием сказать едкое «Я ведь отлично справлялась до этого и без тебя», но Эмма проглотила это замечание и просто покачала головой:

– Разумеется, там ничего серьезного.

Когда дверь за Эмили закрылась, Эмма прислонилась спиной к внутренней стороне и закрыла лицо руками.

Ну, какая же она дрянь. Что еще сказать?

Теперь Филипп носил рубашки с длинными рукавами, манжеты которых принципиально не застегивались. Наверное, Ирену это просто бесило – насколько Эмма смогла понять, Филипп часто делал определенные вещи только из желания побесить свою тетушку. Он встретил ее у порога, и они обменялись уже традиционными молчаливыми кивками.

Помыть посуду, выстирать покрывала с мебели в гостиной, вытереть следы извести с кухонных окон, привести в порядок ванную комнату – список дел был объемным и удручающим. Ирена обещала хорошо заплатить, и Эмма не сомневалась в том, что это правда – с деньгами всегда был полный порядок. Такой перечень заданий заведомо не мог уложиться в пару часов, так что она выполняла каждый пункт с неспешностью и тщательностью, стараясь найти предлог для того чтобы подняться в детскую.

И почему с тех пор, как София перестала к ней спускаться, Ирена еще ни разу не поручила ей сделать что-нибудь в детской? Эмма одернула себя. Наверное, у нее развилась паранойя – иначе, чем еще можно объяснить такие бредовые мысли?

Работу с окнами было решено оставить на потом – после обеда она вернулась в этот дом, заранее предупредив об этом хозяйку. Пользуясь тишиной второй половины дня, когда маленькая Диана мирно спала в своей комнате под чутким оком своей матери, Эмма прошла к кухне, взяв по пути ведерко с водой.

Погрузиться в размышления не составило труда – именно так она проводила все дни. Однообразная работа при минимальной ответственности создавала подходящий фон для длительных раздумий, но стоило признать, что пользы такие самокопания не приносили никакой. Днем по будням она работала на небольшом предприятии, которому косметическая компания заказывала изготовление упаковок. Каждый день Эмма клеила маленькие картонные коробочки, не боясь допустить ошибку или сбиться с ритма. То же самое касалось и хозяйства, которым она занималась в чужом доме.

Ей не удалось заметить, в какой момент Филипп оказался рядом с ней. Когда она обратила на него внимание, он уже сидел за столом и наблюдал за тем, как она вытирает стекло сложенным куском газеты.

– Ты все ходишь к нам домой, – подпирая подбородок кулаком, заговорил он. – Я думаю, что тебе нужно перестать.

– Скоро Инесс родит, и твоя тетя наймет кого-нибудь другого на полную ставку, вот тогда и перестану, – ответила Эмма, не делая никаких скидок на возраст своего собеседника.

Филипп никогда не казался ей просто ребенком, и теперь, когда они оказались с глазу на глаз, его слишком рано повзрослевшая и огрубевшая душа проступила еще явственнее.

– Так я и знал, – почти с удовлетворением сказал он. – Тебе все равно, что будет с нами, ты просто работаешь, пока есть такая возможность. И много успела накопить?

Эмма оставила промокшую бумагу и слезла с подоконника. Разговор обязывал пересесть за стол, и она опустилась напротив Филиппа.

– Не очень много. Я не коплю – отдаю деньги матери.

– А детей у тебя в другом городе нет? – глядя на нее с каким-то необъяснимым презрением спросил Филипп.

Озарение пришло быстро и легко, но оно сразило Эмму почти наповал. Причина странного молчания Софии сидела прямо перед ней, теперь в этом можно было не сомневаться. И то, что она не поняла этого раньше, казалось даже глупым.

– Нет у меня никаких детей, – тем временем, автоматически ответила она.

– А муж? Муж есть?

– Нет, я не замужем.

– Все понятно. Знаешь, если ты работаешь, то работай, не трогая других. Я думал, что София действительно что-то значит для тебя, но на самом деле ты просто еще одна пустышка, которую нам подсунул кто-то сверху.

– И когда ты сделал такой вывод?

– Когда ты устроила из моей сестры зоопарк для своей приезжей подружки.

Все верно – в тот день и произошла та небольшая катастрофа, которая привела к отчуждению.

– Зоопарк?

– Да. Никто не смеет издеваться над нами, и уж тем более делать из нас посмешище.

– Я не делала из нее посмешище.

– Твоя подруга дурачила Софию, а потом вы смеялись над ней. Разве не так?

– Нет, было совсем не так. Я не…

– Ну и плевать на то, что там на самом деле было. У тебя, оказывается, есть друзья, которые тебе намного дороже Софии, так что когда-нибудь тебе надоест играться с маленькой девочкой, и ты ее просто бросишь, чтобы вернуться к своим взрослым подругам. Чтобы ходить с ними гулять, покупать тряпки и обсуждать всякую лабуду. Ты забудешь ее, а она этого не перенесет и станет такой же, как я.

– Я дорожу Софией.

– И поэтому продолжаешь ходить сюда, даже если она не выходит? Если бы ты приходила к ней, то уже давно перестала бы стучаться к нам домой. Какая тебе радость скакать на побегушках у моей тети, если Софии все равно нет рядом? Ты врешь, Эмма. Тебе нужны только деньги, и за ними ты и приходишь.

– Не нужны мне эти деньги, я прекрасно обходилась и без них до встречи с вами. Я работаю по двенадцать часов в сутки, приезжаю домой только по субботам и воскресеньям, и живу в общежитии, где даже постирать нельзя, не отстояв трехчасовую очередь. Думаешь, я забесплатно все это терплю? Вот так я и зарабатываю настоящие деньги, и должность горничной мне в этом совсем не помогает.

– Ты лгунья, каких я еще не видел, – обреченно покачал головой Филипп. – Просто редкостный экземпляр.

– Да плевать мне, веришь ты или нет.

– А вообще, тебя это должно волновать. Потому что сейчас София любит меня больше, чем тебя, и она будет делать так, как говорю ей я. Она меня слушается, и только от меня зависит, увидишь ты ее снова или нет.

– Разве тетя и дядя не принимают серьезных решений в этом доме?

– Мы не часть этого дома, так что, может, в своей семье они что-то и решают, но между нами с Софией действуют совсем другие силы. Тетя Ирена и рада бы избавиться от нас, да некуда.

– Ты такой маленький поганец, что я бы с удовольствием тебе врезала пару раз, – призналась Эмма. – Однако вынуждена признать, ты действительно прав. Кто я такая, чтобы вмешиваться в вашу жизнь?

– И зачем же ты играла тогда в добрую фею? Захотелось ощутить себя благодетельницей?

– Я не знаю.

– Чего именно не знаешь?

– Прежде всего, мне неизвестно, почему я так привязалась к твоей сестре.

– Да что ты? Привязалась она, надо же.

– Знаешь, что? – Его ирония почти вывела ее из себя. – Я только затем и продолжаю ходить сюда – надеюсь хоть мельком ее увидеть. Хотя бы один раз, мне много не надо.

– А что же твоя подруга? – поднимая подбородок и насмешливо глядя на нее, поинтересовался Филипп.

– Я привела ее, потому что хотела показать ей, как много София значит для меня. Теперь я понимаю, что вела себя как дура, но тогда мне казалось, что это разумное решение.

– Хочешь сказать, эта самая Мэй так хорошо разбирается в людях?

– Эта самая Мэй очень за меня беспокоится.

– А при чем здесь София?

– При том, что из-за моей дружбы с чужим ребенком мне могут как-нибудь начистить рожу, ты так не считаешь? Никогда не слышал о том, что соседи любят лезть не в свои дела? В один прекрасный день, пронюхав о том, что я сблизилась с девочкой из соседней семьи, они могут объявить мне войну, обвинив в том, что я разрушаю чужой дом и сбиваю с толку маленького ребенка. Я всего этого не знала, пока Мэй не открыла мне глаза. В ответ я решила, что нужно познакомить ее с Софией, показать ей, какая она замечательная девочка, и что ради нее стоит рисковать. Вот за этим я и привела ее в свой дом.

Мальчик ничего не ответил. Эмма долго ждала хоть какой-то реакции, но через несколько минут Филипп поднялся из-за стола и вышел из кухни, оставив дверь открытой.

Глава 10

Возможность хорошо зарабатывать оставалась главной причиной, по которой Шерлок терпел разлуку с семьей. Когда Диана только родилась, ему хотелось все время быть дома, рядом со своей женой и дочерью, видеть, как растет девочка, наблюдать за ее жизнью и ловить каждое движение. Тех редких дней, которые он проводил в доме, катастрофически не хватало, и он проклинал свою работу каждый раз, когда наступало время уезжать. Однако содержать большую семью было непросто, и он понимал, что должен быть благодарным за то, что в столь молодом возрасте смог стать первым пилотом и зарабатывать хорошие деньги.

Да, признаваясь себе по чести, Шерлок уверенно отдавал предпочтение своей родной дочери, но в его сердце было достаточно места и для племянников. Когда погибли Марк и Луиза, Шерлок поначалу просто не знал, что делать. Стало ясно, что племянники будут жить у него, но он не представлял, как сможет справиться с такой ответственностью. София была еще совсем малышкой, а Филипп отчаянно нуждался в отцовском воспитании, чего Шерлок, конечно же, не мог ему дать. Не зная, как приступить к общению с детьми, он предпочел уйти в работу, доверяя все заботы нанятым горничным и нянькам. Кроме того, у него была Ирена, которую он любил всем сердцем.

Они поженились, несмотря на то, что в его доме жили дети старшего брата, и он считал, что Ирена пошла на серьезный риск. Поначалу все казалось идеальным, и он гордился своей женой, рассказывая всем друзьям о том, что она так замечательно заботится о детях, с которыми ее не связывали кровные узы. Он перестал тревожиться за Софию, понимая, что теперь рядом с ней находилась женщина, с которой можно было брать пример. Казалось, что все наладилось…

Приехав в очередной раз, он понял, насколько сильно заблуждался.

Конечно, это бросилось в глаза не сразу – понадобился целый день, чтобы понять: в доме произошло что-то неприятное. Причем касалось это только старших детей – Ирена и Диана были в полном порядке и как прежде ворковали со своим «папочкой». Все, о чем могла говорить жена – это о подвигах единственной дочери. Она подробно описывала ему каждый осмысленный поступок Дианы и с гордостью звала его в комнату всякий раз, когда малышка делала попытки встать на нетвердые пухлые ножки. Он тонул в этом спокойном, теплом и родном мире, где не было опасностей, суеты и ответственности за десятки пассажирских жизней.

И все же, он заметил, что за обедом София почти ничего не ела, а Филипп находился в каком-то мрачном настроении. Не то, чтобы он вообще был жизнерадостным и веселым – большую часть времени Филипп был настороженным и грубоватым подростком, чьи поступки вгоняли в ступор обоих опекунов. Однако теперь было ясно, что между состоянием Софии и поведением ее старшего брата существовала прочная связь.

Зародившаяся тревога побудила его прийти вечером в детскую спальню. Воспользовавшись тем, что Ирена унесла дочь в ванную, где им предстояло пройти ежедневный ритуал купания, он поднялся на второй этаж и постучался в дверь.

Филипп впустил его почти сразу же, но разговаривать не стал – он вернулся к своей кровати и лег поверх покрывала, взяв в руки книгу. София лежала у другой стены, почти без движения, она даже не обратила на него внимания.

– Милая, что с тобой? – опустившись на колени у изголовья кровати, спросил Шерлок.

– Ничего, – ответила она.

– Тебе плохо? Что-то болит?

– Нет.

– Тогда почему ты такая грустная?

– Не знаю.

Никогда прежде он не замечал, чтобы она что-либо скрывала от него, и теперь он был неприятно удивлен.

– Скажи мне, детка, что случилось. Я могу помочь, только скажи.

– Обними меня, – посмотрев на него глазами, в которых застыли слезы, попросила она.

Шерлок и сам чуть было не разрыдался. Он осторожно поднял ее с кровати и уложил к себе на колени, укачивая как младенца. Ему даже показалось, что она похудела и стала легче.

– Маленькая, тебя кто-то обидел? Скажи мне, что происходит? Ты молчишь, и мне становится страшно.

София прижалась лицом к его рубашке и отчаянно заплакала, схватив в кулачки его рукава. От этих сдавленных рыданий стало еще больнее, и Шерлок перехватил ее покрепче, не зная, что должен сделать. Он беспомощно посмотрел на Филиппа, но мальчик упорно глядел в книгу, хотя было ясно, что чтение его не занимало.

Девочка начала что-то бормотать, но ее голос был слишком тихим для того чтобы разобрать слова. Все, что удалось понять: «Мне плохо». Что он должен был сказать ей? Стоило ли пообещать, что все обязательно пройдет? Несмотря на то, что она была совсем еще маленьким ребенком, Шерлок чувствовал, что ее горе самое настоящее. Это значило, что обращаться с ней нужно было бережно и внимательно, без скидки на возраст и, отбросив мысли о том, что у детей проблем не бывает.

Она продолжала плакать, постепенно затихая и судорожно вздрагивая от икоты и всхлипов. Его рубашка промокла от детских слез, и впервые в жизни Шерлок ощутил настоящий страх за Софию. Племянница всегда была беспроблемной малышкой – она не норовила сделать что-нибудь назло, исправно выполняла все требования и старалась помочь. Ласковая, светлая и необидчивая, София была настоящим теплым лучиком, который никто не умел ценить по достоинству. Кажется, теперь было уже слишком поздно что-то менять – столкнувшись с ее болью, Шерлок так сильно испугался открывшейся картины, что ему показалось, будто впереди нет никакой надежды.

Дождавшись, когда она перестанет плакать, он уложил ее на кровать, накрыл одеялом и поцеловал в горячий лоб. Слезы вымотали и без того обессилевшую девочку, и она заснула прямо у него на руках, даже не заметив, когда он оставил ее.

Вернувшись в свою супружескую спальню, Шерлок обнаружил, что Ирена уже ждала его.

– Что случилось с Софией? – сразу же спросил он. – Кто ее расстроил?

– С ней не происходило ничего плохого, все было как обычно, – пожала плечами она. – Ты пробовал спросить у нее?

– Я пытался, но она ничего не говорит.

– Это пройдет, у детей такое бывает.

Он сел на другую сторону кровати и тяжело вздохнул:

– Как долго она страдает?

Даже не глядя на нее, он почувствовал, что Ирена завела глаза к потолку:

– Она еще слишком маленькая для того чтобы страдать. Обычная хандра, что тут такого криминального? Я не знаю, почему она такая грустная.

– И почему она так плохо ест ты, тоже не знаешь? – ощущая, как внутри поднимается едкая злоба, спросил он. – Ты понятия не имеешь, по какой причине ребенок заболел и потерял интерес к жизни. Как тебе кажется, это вообще нормально?

– Черт возьми, Шерлок, мне хватает и других забот! У меня маленький ребенок, который учится ходить. Я должна постоянно быть рядом с нашей дочерью, и мне некогда заниматься выяснением причин, по которым твоя племянница теряет аппетит.

Он повернулся к жене, желая видеть ее лицо, поскольку ему казалось, что такие слова просто не могут быть сказанными всерьез.

– Ирена, ей всего пять лет, она тоже маленькая. Куда ты, черт тебя подери, смотришь, и чем занимаешься целыми днями, если даже не можешь уследить за таким спокойным ребенком, как София?

Хотелось добавить что-нибудь о деньгах, которые он зарабатывает, жертвуя своим здоровьем, но он разумно воздержался от подобных высказываний. И без того было ясно, что он наговорил лишнего. Когда они только поженились, он был уверен, что в их семье никогда не будет места пустым упрекам и замечаниям, он клялся себе, что не станет упрекать жену за то, что она не работает или не успевает следить за домом. Ему хотелось быть внимательным и заботливым, стать настоящей скалой, за которой его хрупкая Ирена могла бы спрятаться от всех жизненных невзгод. Однако сейчас ее равнодушное отношение к болезни Софии привело его в настоящее бешенство, и Шерлок сказал все то, что ему меньше всего хотелось произносить вслух.

Ирена застыла, сидя на кровати и глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Шерлок, о чем ты говоришь, – почти шепотом заговорила она, и ее нижняя губа задрожала.

Можно было бы подумать, что она собирается спекулировать слезами, но Шерлок знал, как действует на его жену грубость – всякий раз, когда он повышал голос, ей становилось слишком страшно, и она едва могла себя контролировать. Или может, дело было не в страхе?

– Прости, милая, просто я совсем не ожидал, что найду ее в таком состоянии.

– Думаешь, я не пыталась ей помочь? Она не принимает ничью помощь, и ей не нужна ласка. Это продолжается примерно месяц, и я уже устала ходить вокруг нее на цыпочках. Почему ты сам раньше этого не заметил?

– А почему ты мне не сказала? Думаешь, мне интереснее смотреть на то, как Диана в очередной раз вылезает из своей кроватки? Чем показывать мне всякую ерунду, лучше бы рассказала о действительно важных вещах!

И этого также не стоило говорить. Она была права – ему действительно следовало приглядеться к Софии раньше. Однако то, что Ирена сказала правду, почему-то и разозлило его больше всего. Досада на самого себя вылилась в очередную ошибку, и он причинил жене еще больше боли.

– Наша дочь, по-твоему, ерунда? – уже теряя голос от возмущения, спросила она.

– Я не это имел в виду, не надо цепляться к словам, я тебя прошу.

– Хорошо… хорошо, я не буду вести себя так, как это делают все жены. Я не стану кричать, причитать и закатывать истерики. Чего тебе нужно, Шерлок? Я смотрю за домом, слежу за твоими племянниками…

– Нашими племянниками, Ирена, – предостерегающе поправил ее он. – Ты что же это – не считаешь, что мы с тобой одна плоть?

– Отлично, теперь ты еще цепляешься к моим словам. Ладно, черт с ним, оставим это позади. Так вот, о чем же я говорила… я все для тебя делаю, и не получаю никакой благодарности.

Как же ему хотелось напомнить ей о том, что в их доме наводит порядок беременная женщина, которой сама Ирена платит деньги! Понимая, что для одного вечера гадостей достаточно, Шерлок промолчал, слушая ее монолог.

– Я не говорила тебе, потому что считала, будто приезжая домой, ты не хочешь заниматься проблемами. Прости, но мне казалось, что тебе хочется отдыхать, а не выслушивать новости о том, что твоя племянница впала в уныние!

– Наша племянница, черт бы тебя побрал! – Ей все же удалось вывести его из себя.

Она сразу сникла, и ее плечи опустились.

– Прости, – едва шевеля губами, попросила она.

Сказать на это было нечего. Шерлок отвернулся от нее, расстегивая рубашку и спуская с плеч резиновые подтяжки.

Прежде чем он вновь вернулся к ней и заговорил, прошло несколько минут, но когда их взгляды встретились, Ирена по-прежнему сидела в том же положении, не двигаясь с постели.

– Это ты меня прости, – остывая и осознавая собственную глупость, наконец, сказал он. – Но ты должна понять – Филипп и София очень важны для меня. Конечно, Диану я люблю больше, врать не стану. Однако сейчас, сравнивая первые шаги нашей дочери и серьезную болезнь Софии, я ставлю выше второе, потому что маленький ребенок, жизнь которого протекает в нашем доме, действительно страдает. Ирена, ты хоть видела, как она плачет? Не все взрослые мужчины не сдавливают себе горло так, как научилась она. Это настоящая боль, понимаешь, это не игры. Мне сегодня стало страшно, и я собираюсь попросить знакомого, чтобы он заменил меня. Останусь здесь с вами, посмотрю, что можно сделать.

Это Ирене было нужно меньше всего. Она ждала приездов Шерлока как праздников, но сейчас ей казалось, что его затянувшиеся выходные могли все испортить.