Текст книги "Шах и мат"

Глава 4

– Мэл?

– Мэл.

– Мэ-э-э-эл!

Я смаргиваю сон. Дарси прижалась своим носом к моему, глаза в утреннем свете выглядят насыщенно-голубыми, как вода на Галапагосских островах.

Зевок.

– Что случилось?

– Фу, Мэл, – она отшатывается, – почему у тебя изо рта пахнет, как от скунса в брачный сезон?

– Я… все в порядке?

– Да. Я сама приготовила себе овсянку. У нас закончилась «Нутелла».

Я сажусь или по крайней мере пытаюсь. Тру заспанные глаза.

– Вчера оставалось еще полбанки…

– А сегодня она закончилась. Круговорот жизни, Мэл.

– Как там мама и Сабрина?

– Нормально. Маккензи и ее отец забрали Сабрину. Мама в целом в порядке. Она встала, затем снова отправилась в кровать, потому что плохо себя чувствовала. Но там к тебе кое-кто пришел.

– Пришел?..

Воспоминания о вчерашних событиях постепенно возвращаются.

Моя королева объявила шах королю Сойера. Я бежала к поезду, спотыкаясь по дороге. Отправила Истон сообщение о «срочном деле» и выключила телефон. Унылый городской пейзаж за окнами поезда почему-то напоминал шахматную доску. Остаток вечера я провела за марафоном «Вероники Марс» с сестрой, и в мозгу не осталось никаких мыслей.

Не хочу хвастаться, но я хорошо умею переключаться. Если учесть, что я еще прекрасно определяю лучшее блюдо в меню, то это мой самый грандиозный талант. Именно так я заставила себя забыть о шахматах на несколько лет. И так умудрилась выживать все это время, не гипервентилируя по поводу и без. Или ты отстраняешься, или разоришься на ингаляторах.

– Скажи Истон, что…

– Это не Истон, – вспыхивает Дарси. – Хотя ты могла бы ее пригласить. Может, сегодня после обеда?

Не Истон?

– Кто тогда?

– Я ее не знаю.

Я издаю стон:

– Дарси, говорила же тебе, когда люди из «Тысячелетнего царства» стучатся к нам в дверь…

– …мы вежливо сообщаем им, что вечное спасение не в наших силах, знаю, но это не они. Спрашивают именно тебя, а не хозяина дома.

– Ладно, – я чешу затылок. – Ладно… скажи этому человеку, что я буду через минуту.

– Отлично. О, еще. Вчера пришло вот это. В получателях мама, но… – Дарси протягивает мне конверт.

У меня перед глазами все еще туман. Я снова моргаю, чтобы буквы перестали расплываться, но от прочитанного внутренности скручиваются в узел.

– Спасибо.

– Это уведомление, да?

– Нет.

– Про ипотеку?

– Нет. Дарси…

– У тебя есть деньги?

Я заставляю себя улыбнуться:

– Об этом не беспокойся.

Она кивает, но, прежде чем уйти, добавляет:

– Я спрятала его, когда забрала у почтальона. Мама и Сабрина не видели.

Веснушки у нее на носу образуют облачко в виде сердца; и моя единственная работающая извилина думает о том, как это несправедливо, что ей вообще приходится беспокоиться о подобных вещах. Ей двенадцать. Когда мне было двенадцать, моя жизнь состояла из бабл-ти и обновления сайта сhess.com.

Я натягиваю грязные шорты и вчерашнюю футболку. С учетом вежливого замечания Дарси решаю прополоскать рот, пока включаю телефон. Оказывается, уже 9:13 и у меня миллион сообщений. Я смахиваю в сторону новые пары из приложения для знакомств, уведомления из соцсетей, новости. Пролистываю послания от Истон (она сначала паникует, потом допытывается: «Как от Сойера пахнет?»; следом идут несколько абзацев подобного содержания, а затем я вижу фото, как Истон мстительно вгрызается в макарон). И только потом выхожу из ванной.

Не знаю, кого я ожидала увидеть. Определенно, не высокую женщину со стрижкой пикси, тату-рукавом и бессчетным количеством пирсинга. Она поворачивается ко мне с усмешкой на ярко-красных губах. Ей, должно быть, под тридцать, может, чуть больше.

– Прости, – говорит она, указывая на сигарету. Голос у нее низкий и удивленный. – Твоя сестра сказала, что ты спишь, и я подумала, что тебе потребуется больше времени. Ты же не начнешь курить, потому что увидела, как курю я, правда?

Мои губы расплываются в ответной улыбке.

– Сомневаюсь.

– Хорошо. Никогда не знаешь, нынешняя молодежь довольно впечатлительная.

Она достает окурок, заворачивает его в салфетку и кладет в карман – может, чтобы не мусорить, может, чтобы никто не смог извлечь ее ДНК.

Ладно, больше никакой «Вероники Марс».

– Ты Мэллори, верно?

Я вздергиваю голову:

– Мы встречались?

– Нет. Я Дефне. Дефне Бубикоглу. Я бы на твоем месте не пыталась повторить, если только ты не говоришь по-турецки. Приятно познакомиться. Я твой фанат.

Из меня вырывается невольный смешок. Затем я понимаю, что она не шутит.

– Простите?

– Любой, кому удается победить Нолана Сойера, получает пожизненный набор восхищения от меня, – она театрально указывает в свою сторону. – Готова даже доставлять продукты.

Я напрягаюсь. О нет. Нет-нет. Что это такое?

– Извините. Вы ошиблись дверью.

Дефне хмурится:

– Ты не Мэллори Гринлиф?

Делаю шаг назад:

– Да, но это не такое уж редкое имя…

– Мэллори Вирджиния Гринлиф, которая была вчера на турнире? – Она достает свой телефон, куда-то нажимает, а затем протягивает мне с улыбкой. – Если это не ты, тогда у тебя серьезные проблемы и кто-то украл твою личность.

Она запускает видео. Тикток, в котором девушка объявляет Нолану Сойеру шах и мат своей королевой. Пряди светло-русых волос закрывают половину ее лица, стрелки размазаны.

Не могу поверить, что Истон не сказала, как дерьмово выглядят мои стрелки.

А еще не верится, что кто-то снял это видео, выложил в интернет и оно уже получило больше двадцати тысяч лайков. В мире вообще существует двадцать тысяч людей, умеющих играть в шахматы?

– Кстати, к чему был такой драматичный уход? – спрашивает Дефне. – Проблемы с двойной парковкой[11]11
  Двойная парковка – парковка параллельно машине, которая уже припаркована у тротуара.


[Закрыть]?

– Нет. Я… ладно, это я, – провожу рукой по лицу.

Мне нужен кофе. И машина времени, чтобы вернуться в тот момент, когда согласилась помочь Истон. Возможно, я смогу даже отправиться в более раннее время и покончить с нашей дружбой.

– Что касается игры… это была просто случайность.

Дефне вздергивает бровь:

– Случайность?

– Именно. Знаю, выглядит так, будто я какая-то невероятно талантливая шахматистка, но я вообще не играю. Сойер, должно быть, запаниковал и… – Я замолкаю, потому что Дефне заливисто смеется. Судя по всему, я сказала что-то очень забавное.

– Ты хочешь сказать, что текущий чемпион мира по шахматам, а также чемпион мира по быстрым шахматам взял и запаниковал?

Я сжимаю губы:

– Даже у чемпионов бывают плохие месяцы.

– Сомневаюсь. На прошлой неделе он выиграл чемпионат Швеции по шахматам.

– Ну, – продолжаю упираться я, – он устал от всех этих побед и…

– Подруга, остановись. – Дефне делает шаг вперед, и до меня доносится приятный аромат цитрусов, смешанный с табаком. – Ты победила лучшего игрока в мире. Ты обвела его вокруг пальца своей игрой – например, вот этот твой финт? Как ты выбралась из ловушки? Твоя королева? Перестань принижать себя и признайся: Нолан вряд ли стал бы сдерживаться в своей игре. Думаешь, хоть кто-нибудь стал бы?

Дефне кричит. Краем глаза замечаю, как миссис Абебе, моя соседка, не отрываясь смотрит на нас из своего двора. В ее глазах ясно читается: «Нужна помощь?» Я осторожно качаю головой. Дефне похожа на страстную, громкоголосую чирлидершу. Думаю, она мне даже нравится, несмотря на то что пришла обсудить шахматы.

– Вряд ли я первая победила Сойера, – говорю я. На самом деле я знаю, что это не так. Я изучала его партии, когда еще… интересовалась шахматами. Антонов – Сойер, 2013-й, Рим. Сойер – Шанкар, 2016-й, Сиэтл. Энтони – Сойер, 2012-й…

– Нет, но такого давно не было. И, проигрывая, он делает глупые ошибки. Только сейчас не тот случай, насколько я могу судить. Ты просто была… лучше.

– Я не…

– И не то чтобы это твоя первая шахматная победа.

Я в растерянности трясу головой:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я немного погуглила и… – Дефне смотрит в экран телефона. У нее чехол с изображением Галактики и надписью «Шах и мат!». – Я нашла статьи о том, как ты побеждала в местных чемпионатах, и фотографии, где ты с завязанными глазами проводишь сеансы одновременной игры. Кстати, ты была очаровательным ребенком. Я даже удивлена, что ты не участвовала в больших турнирах, потому что ты бы там всех порвала.

Я вспыхиваю.

– Моя мама этого не хотела, – выпаливаю я, сама не знаю почему.

Глаза Дефне расширяются.

– Твоя мама не поддерживает твою любовь к шахматам?

– Нет, ничего подобного. Она просто…

Мама обожала мои игры. Она даже выучила правила, чтобы понимать мою бесконечную болтовню о шахматах. Однако не собиралась уступать отцу. Большую часть моего детства самой горячей темой в доме Гринлифов была убежденность отца в том, что ребенок, который настолько хорош в счете и запоминании идей, должен стать профессиональным игроком. Мама отвечала, что не хочет, чтобы я с раннего возраста находилась в гиперконкурентной среде, где каждый сам за себя. В такие моменты из ниоткуда возникала Сабрина и равнодушным тоном спрашивала: «Когда вы закончите спорить о своей любимой дочери, может, уже пообедаем?» В итоге родители договорились, что я начну соревноваться в больших турнирах, когда мне исполнится четырнадцать.

Но когда мне стукнуло четырнадцать, все изменилось.

– Мне было неинтересно.

– Понимаю. Ты дочь Арчи Гринлифа, верно? Думаю, я с ним встречалась…

– Прости, – резко перебиваю я. Резче, чем собиралась, из-за внезапно появившегося горького привкуса во рту. Все эти разговоры похожи на выкапывание трупов из могилы. – Прости, – повторяю уже мягче. – Ты здесь… по какой-то причине?

– Точно, да, – если ее и задела моя резкость, она этого не показывает. Зато удивляет меня следующим заявлением: – Я здесь, чтобы предложить тебе работу.

Я моргаю:

– Работу?

– Агась. Подожди, ты несовершеннолетняя? Потому что если да, возможно, кто-то из твоих родителей мог бы…

– Мне восемнадцать.

– Восемнадцать! Ты сейчас собираешься в колледж?

– Нет, – я сглатываю. – Больше никакой учебы.

– Что ж, все складывается идеально. – Дефне улыбается так широко, будто дарит мне подарок. Будто я буду от него в восторге. Будто сама идея, что я обрадуюсь, поднимает ей настроение. – Расклад такой: у меня есть шахматный клуб. Называется «Цугцванг»[12]12
  Цугцванг – положение в шахматах, когда любой ход игрока ведет к ухудшению его позиции.


[Закрыть], он находится в Бруклине, рядом с…

– Я слышала о нем.

Клуб «Маршалл», может, и старейший, и самый прославленный клуб в Нью-Йорке, но в последние годы «Цугцванг» стал знаменит тем, что в нем играют не самые стандартные игроки. У него есть аккаунт в тиктоке, и некоторые видео иногда становятся вирусными. Они много взаимодействуют с шахматным сообществом и устраивают турниры по стрип-шахматам. Я смутно вспоминаю истории о напряженном соперничестве двух клубов. Думаю, этим и объясняется ликование Дефне по поводу моей победы над Сойером, раз он играет за «Маршалл».

– Тут вот какое дело. Некоторые из наших игроков решили использовать свои накачанные шахматами мозги для других занятий, и они отправляются в большой мир, находят себе работу в финансах или другой прибыльной сфере, где не чтят мораль, зарабатывают кучу денег и обожа-а-ают списание налогов. Если совсем коротко, то у нас много спонсоров. И в этом году мы учредили стипендиальную программу.

– Стипендиальную программу? – Она что, хочет, чтобы я взаимодействовала со спонсорами? Может, думает, я бухгалтер?

– В течение года мы будем выплачивать зарплату игроку, у которого есть потенциал стать профи. Тебя будут наставлять и посылать на турниры от нашего имени. Наша основная цель – помочь многообещающим шахматистам начать карьеру. Но мы также мечтаем о том, чтобы с попкорном наблюдать за тем, как ты снова надерешь задницу Нолану. Правда, последнее необязательно.

Я чешу нос:

– Не понимаю.

– Мэллори, я бы очень хотела, чтобы ты стала стипендиаткой «Цугцванга».

До меня не сразу доходят ее слова. Но когда доходят, то все еще крутятся в голове по инерции, потому что теперь я не уверена, что правильно расслышала.

Она только что сказала, что будет платить мне, чтобы я играла в шахматы?

Это безумие. Просто невероятно. Подобная стипендия – что-то из разряда фантазий. Она может изменить мою жизнь. Это все, о чем могла мечтать четырнадцатилетняя Мэллори Гринлиф.

Как жаль, что та Мэллори уже выросла.

– Мне жаль, – говорю я Дефне. Она все еще смотрит на меня со счастливым выражением лица. – Я уже сказала, что больше не играю.

Радость на ее лице немного тускнеет.

– Почему?

Она мне нравится. Даже очень нравится, и на мгновение я решаю объяснить ей, как обстоят дела на самом деле. Проблемы. Жизнь. Мои сестры, мама, счета за роллер-дерби. Боб, замена дворников, потребность не в годовой стипендии, а в стабильной работе на долгие годы вперед. Отец, все воспоминания о нем, и та ночь, когда я поклялась, что с шахматами покончено. Навсегда.

Кажется, перебор для первой встречи, поэтому изрекаю короткую версию правды:

– Мне неинтересно.

Дефне мгновенно грустнеет. Ее брови слегка хмурятся; и какое-то время она изучает меня, будто только начала осознавать, что известно ей обо мне далеко не все. Ха.

– Скажу тебе вот что, – произносит она, – я сейчас пойду, воскресенье – самый загруженный день в «Цугцванге». Много всего надо подготовить. Но дам тебе несколько дней на размышления…

– Мое мнение не изменится…

– …а пока отправлю контракт на твою почту. – Она хлопает меня по плечу, и я снова оказываюсь в облаке лимонного аромата.

Замечаю, что одна из ее татуировок – это шахматная доска с расставленными фигурами. Скорее всего, какая-то знаменитая позиция, но не могу понять какая.

– Э… у тебя нет моей почты, – отвечаю я.

Она уже у своего «Фольксвагена-жука» 2019 года выпуска.

– О, у меня есть. Турнирная база данных.

– Какого именно турнира?

– Вчерашнего. – Дефне машет мне рукой и усаживается на водительское сиденье. – Я его организовала.

Я не жду, пока она уедет. Разворачиваюсь, возвращаюсь в дом и притворяюсь, что не заметила, как мама наблюдала за мной из окна.

Глава 5

Я окружена. В осаде. Меня безжалостно атакуют со всех сторон.

Вытекающая из «Хонды-Цивик» охлаждающая жидкость? Прямо надо мной.

Письмо об ипотеке от кредитного союза? В моем рюкзаке.

Сообщение от Сабрины с напоминанием оплатить роллер-дерби до пятницы и о ее разрушенной жизни, если я этого не сделаю? У меня в телефоне.

Суперзлодей Боб, беснующийся оттого, что я отказалась передать починку тормозов школьнику? Носится туда-сюда по гаражу.

Истон, бесперебойно засыпающая меня жалобами, будто я местный чиновник? Где-то рядом с «Цивиком».

Я успешно избегала ее целых три дня. Сегодня среда, и когда она появилась у меня на работе, то я не знала, где спрятаться. Ну, разве что под потоком охлаждающей жидкости.

– Ты ведешь себя странно, – в двадцатый раз говорит Истон. – Победила Сойера и сбежала? Отказалась от предложения играть в шахматы за деньги?

– Слушай, – начинаю я, но замолкаю. Отчасти потому, что протечка усилилась, отчасти потому, что устала объяснять.

Мне нужна стабильная, постоянная работа, где я смогу брать дополнительные смены, когда с деньгами станет туго. Мне нужно что-то здесь, в Патерсоне, на случай, если с мамой что-то произойдет и я понадоблюсь сестрам. Меньше всего я сейчас хочу возвращаться в шахматы.

Эти три причины я могу объяснить ограниченным числом способов.

– Ты уезжаешь в следующую среду, верно?

Истон игнорирует мой вопрос.

– Люди обсуждают твою игру. На сайте chessworld.com анализируют каждый ход. Там пишут слова типа «шедеврально», Мэл. Зак не перестает отправлять мне ссылки!

Я заделываю дыру в радиаторе и выкатываюсь из-под «Цивика», затем хватаюсь за кроп-топ Истон с логотипом Колорадского университета и вытираю им нос. Детский сад, конечно.

– Зак в итоге сыграл с Лалом?

– Теперь тебе интересно, как прошел турнир? – Истон закатывает глаза. – Нет. Думаю, это к лучшему, потому что все остальные партии он продул.

Я злорадно усмехаюсь, но она тычет в меня пальцем.

– Эй, по крайней мере, Зак не оставил меня без игрока, потому что психанул из-за того, что Нолан Сойер ему подмигнул.

Я чувствую себя оскорбленной:

– Во-первых, я сильно сомневаюсь, что Нолан Сойер когда-нибудь кому-нибудь подмигивал, подмигнет или в принципе знает значение слова «подмигивать». – Я встаю и вытираю ладони о заднюю часть комбинезона.

Серьезное, напряженное выражение лица Сойера – это совсем не то, о чем я позволяла себе задумываться. Хорошо, возможно, мне снилось, как он пристально смотрит на меня через внезапно загоревшуюся доску. Или как толкает часы в мою сторону, едва улыбаясь, и говорит: «Ты знала, что я секс-символ поколения Z?» Или как опрокидывает меня, словно короля при сдаче, а затем упрямо протягивает руку, чтобы помочь подняться. Ладно, возможно, за последнюю неделю мне снились три разных сна с участием Нолана Сойера. И что? Подайте на меня в суд. Пришлите полицию сновидений.

– Во-вторых, у меня была чрезвычайная ситуация.

– Забыла выключить мультиварку?

– Что-то типа того. Эй, я хотела бы проводить тебя в аэропорт…

Голос Боба в основном здании становится громче, и я хмурюсь.

– Подожди секундочку, – говорю и бегу на знакомый шум, чтобы проверить, что случилось.

Когда-то мой дядя был совладельцем этого гаража, и я работала здесь во время каникул. У меня всегда была хорошая интуиция, когда дело доходило до починки вещей. Я легко догадывалась, как разные части образуют большую систему, представляла, как они работают вместе, вычисляла, как изменения в одной части влияют на остальные. «Совсем как в шахматах», – говорил отец. Не знаю, насколько он был прав, но дяде Джеку нравилось, что я была поблизости. А затем поблизости не оказалось его самого: через неделю после того, как я окончила школу и начала работать на него полный день, он принял неудачное решение продать свою часть Бобу и переехать на северо-западное побережье Тихого океана, цитирую, «ради данженесского краба». В результате мне приходится довольствоваться компанией Боба.

Ну и счастливица.

Я нахожу его в обществе незнакомой женщины и двух механиков. Руки уперты в бока – все они выглядят разозленными.

Точнее сказать, взбешенными.

– …за замену масла, и мне сказали, это будет стоит в районе пятидесяти баксов, не двести…

– Это за промывку двигателя.

– Что такое «промывка двигателя»?

– То, что нужно вашему авто, дамочка. Возможно, вам забыли сообщить о необходимости промывки, когда вы оставили вашу машину. С кем вы разговаривали?

– Девчонка. Блондинка, немного выше меня…

– Это я регистрировала машину, – улыбаюсь клиентке и захожу внутрь, игнорируя, с какой ненавистью глазеет на меня Боб. – Какая-то проблема?

Она мрачнеет:

– Ты не сказала, что моей машине нужна продувка… или как ее там. Я не могу себе это позволить.

Я разглядываю автомобили в сервисе, пытаясь отыскать тот, что принадлежит ей.

– У вас «Джетта-Седан» 2019 года, правильно?

– Да.

– Промывка двигателя ей не понадобится, – я ободряюще улыбаюсь. Она выглядит взволнованной и даже в каком-то смысле обезумевшей из-за денег – узнаю себя в ней. – У машины пробег меньше пятидесяти тысяч миль.

– Так промывка двигателя была не нужна.

– Абсолютно точно. Уверена, это ошибка и… – Я прерываюсь, осознавая, что именно она сказала. Была. – Простите, я правильно понимаю, что промывку уже сделали?

Она поворачивается к Бобу, твердая как сталь.

– Я не буду платить за эту работу! Даже ваш собственный механик заявляет, что она была не нужна. И больше я к вам обращаться не намерена! Но хорошая попытка.

Меньше минуты уходит, чтобы разобраться с оплатой пятидесяти долларов. Напряжение в гараже можно пощупать руками, и я стою у прилавка, ощущая болезненную неловкость, пока «Джетта» выезжает через ворота. Затем поворачиваюсь к Бобу.

Какой сюрприз, он почти дымится.

– Мне жаль, – говорю я со смесью раскаяния и злорадства, при этом пытаясь обороняться. Работа с Бобом вызывает у меня сложные, разноплановые эмоции. – Я не знала, что промывку уже сделали, иначе бы не сказала ничего подобного. Она выглядела так, словно у нее нет денег на…

– Ты уволена, – говорит он, даже не смотря на меня и все еще возясь с транзакцией.

Не уверена, что правильно расслышала.

– Что?

– Ты уволена. Я заплачу тебе то, что должен, но не вздумай возвращаться.

Я моргаю:

– Что ты…

– Ты меня достала! – орет он, разворачиваясь, а затем идет в мою сторону. Я делаю два шага назад. Боб не то чтобы крупный или высокий, но он хам. – Ты вечно это делаешь.

Я трясу головой, поглядывая на других механиков и надеясь, что они вмешаются. Но остальные наблюдают за нами с каменными лицами, и я…

Я не могу потерять эту работу. Не могу. У меня в рюкзаке лежит письмо, а на мобильный пришло новое сообщение – вероятно, о том, что морские свинки впадают в депрессию, когда живут поодиночке.

– Слушайте, мне жаль. Я работаю здесь больше года, и мой дядя…

– Твоего дяди здесь нет, и ты мне поперек горла. Ладно сама не разводишь на бабки, но мешать мне это делать? Собирай манатки.

– Но это не моя работа! Моя работа – чинить машины, а не втюхивать людям услуги, которые им не нужны.

– Больше это не твоя работа.

– Она права, вы не можете уволить ее.

Я оборачиваюсь. За мной стоит Истон с лицом, на котором читается: «А сейчас я поправлю твою грамматику, дружок».

– Существуют нормативно-правовые акты, которые защищают сотрудников от несправедливого завершения трудового…

– Как хорошо, что мы с блондиночкой с самого начала не связаны никакими обязательствами.

На это Истон нечего возразить. Да и я понимаю, что Боб может делать со мной все что захочет, поэтому молчу.

– Забирай вещи и вали, – говорит он в последний раз.

Как всегда, груб и отвратителен. Ничего не поделаешь. Я совершенно, абсолютно бессильна, и мне приходится сжать кулаки, чтобы не наброситься на него и не расцарапать лицо. Я заставляю себя уйти, пока не разорвала его в клочья.

– Мэллори…

Я останавливаюсь, но не поворачиваюсь.

– Из того, что тебе причитается, я вычту стоимость промывки двигателя.

Строго говоря, еще ни разу я не попадала в оползень, мое тело не мотало по острым горным скалам, чтобы в итоге его съели у подножия дикие кабаны. Но по ощущениям неделя после моего увольнения выдалась еще хуже.

И на то есть несколько причин. Во-первых, я не хочу беспокоить маму или сестер. А это неизбежно случится, если я расскажу им, что Боб уволил меня. Так что в течение дня я не появляюсь дома, пытаясь найти новую работу. А это непросто, если учесть, что в Нью-Джерси все еще август и бесплатных мест с вайфаем и кондиционером в прекрасном 2023 году не так много. Впервые за долгое время я оказываюсь в городской библиотеке Патерсона. Она не изменилась с тех пор, как я была здесь в последний раз в семилетнем возрасте, и все так же рада мне и моему перегревшемуся ноутбуку в своих недофинансированных стенах.

Боже, храни библиотеки.

– После утомительного расследования, – говорю я Истон по телефону в вечер четверга после не самого продуктивного дня, – я обнаружила, что счета нельзя оплачивать золотыми слитками из «Кэнди краш». Настоящая трагедия. А чтобы устроиться механиком к кому-нибудь, кто не является твоим дядей-слеш-любителем-крабов, тебе нужны такие модные штуки, как сертификация и рекомендации.

– У тебя их нет?

– Нет. Хотя у меня есть комикс под названием «Мэллори – автомеханик», который Дарси нарисовала, когда ей было восемь. Думаешь, прокатит?

Истон вздыхает:

– Ты же помнишь, что у тебя есть еще один вариант?

Я игнорирую ее замечание и провожу следующий день в поисках чего-то еще – чего угодно. Патерсон – третий по размерам город в Нью-Джерси, черт его побери. Где-то должна быть работа для меня, любая работа, черт ее побери. Хотя это еще и третий густонаселенный город во всей Америке, а значит, здесь высокая конкуренция. Черт бы ее побрал.

Хуже всего красные цифры банковского счета, которые я вижу этим вечером. Мама дала мне доступ, когда отец исчез с горизонта. Чувствую, как кишки завязываются в узел.

– Эй, – зову я Сабрину, когда застаю ее одну в гостиной. Прячу руки в карманы, чтобы не заламывать их при сестре. – Кое-что насчет оплаты дерби.

Она отрывается от телефона и выпаливает с широко открытыми глазами:

– Ты же внесешь ее, правда?

У меня чешутся глаза оттого, что я целый день пялилась в монитор, и на мгновение – ужасное, пугающее, сбивающее с толку – я злюсь на Сабрину. На мою красивую, умную, талантливую четырнадцатилетнюю сестру, которая не знает, не понимает, как сильно я стараюсь. Когда мне исполнилось четырнадцать – в день моего глупого дня рождения, – все изменилось. Я потеряла отца, шахматы, себя. И с тех пор все, что я делаю, – только пытаюсь…

– Мэл, ты можешь, пожалуйста, не испортить мне хотя бы это?

Она не добавляет вслух «в отличие от всего остального», и раздувающийся пузырь гнева лопается и превращается в чувство вины. Вины за то, что Сабрине приходится просить меня о подобном. Если бы не мои тупые решения, сейчас не было бы никакой проблемы.

Я прокашливаюсь:

– В кредитном союзе какая-то путаница. Завтра схожу проверю, но ты не могла бы попросить об отсрочке? Всего на несколько дней.

Сабрина смотрит на меня:

– Мэл.

– Прости. Я заплачу сразу, как со всем разберусь.

– Все в порядке, – она закатывает глаза. – Дедлайн в следующую среду.

– Что?

– Я сказала, что до пятницы, потому что знаю тебя.

– Ты, маленькая… – Я облегченно вздыхаю и плюхаюсь на диван, чтобы защекотать ее.

Через тридцать секунд попытка защекотать превращается в объятие, и Сабрина смеется, говоря:

– Фу.

И:

– Это отвратительно!

И:

– Серьезно, Мэл, ты себя позоришь.

Затем она неожиданно спрашивает:

– Почему от тебя пахнет старыми книгами и яблочным соком? У нас что, есть сок?

Я беззвучно киваю и направляюсь в кухню, чтобы налить ей стакан. Чувствую, как задыхаюсь от бесконечной любви к сестрам и оттого, как мало могу им дать.

Вечером почта напоминает мне о непрочитанном письме от [email protected]. Получено пять дней назад. Ответить? Я долго пялюсь на сообщение, но так и не открываю письмо.

В субботу и воскресенье мне наконец начинает везти: подворачиваются несколько подработок. Работа по саду для соседа, которому я иногда помогаю с ребенком, и выгул собак. Мгновенная оплата наличными – это, конечно, прекрасно, но нестабильно и не подходит ни в перспективе, ни с учетом кредита.

– Просто оплатите, – говорит мне кассир кредитного союза в понедельник утром, когда я показываю ей письмо, которое можно охарактеризовать только как «уважаемый бесполезный член общества, вот срочное напоминание о том, насколько вы не в состоянии позаботиться о своей семье».

– И желательно за все три месяца, которые вы просрочили, – женщина оценивающе смотрит на меня. – Скажите, сколько вам лет?

Не думаю, что выгляжу младше своих лет, но это не имеет значения, потому что восемнадцать – довольно юный возраст, даже если он таким не ощущается. Возможно, я всего лишь ребенок, который притворяется взрослым. В таком случае у меня не очень хорошо получается.

– Думаю, лучше позволить вашей маме с этим разобраться, – говорит кассир со всей возможной добротой.

Но у мамы выдалась тяжелая неделя, одна из худших с того момента, как ей поставили диагноз, и нам, скорее всего, вновь придется перейти на другие лекарства, хотя это дорого. Я велела ей отдыхать, сообщила, что у меня все под контролем и я взяла несколько дополнительных смен.

Ну, вы понимаете. Соврала.

– Ты выглядишь уставшей, – сообщает Джианна, когда я появляюсь у нее на пороге этим вечером, отчаянно стараясь не думать о деньгах.

Мы вместе ходили на алгебру. В этом доме мы обычно делали домашку и, минуту поработав над функциями, проводили два часа за развлечениями в ее комнате. Сейчас родители Джианны в морском путешествии, а она сама меньше чем через неделю уезжает в маленький колледж свободных искусств. Хасан, другой мой хороший друг, покинет меня через неделю после ее отъезда.

– Усталость – это мои заводские настройки, – говорю я с вымученной улыбкой.

По возвращении домой – не такой расслабленной, как надеялась, – получаю сообщение от Истон («Просто прими стипендию, Мэл») и заставляю себя открыть шаблон договора.

Это неплохие деньги. Неплохой график. Добираться не очень близко, но, когда сестры пойдут в школу, станет легче. Дефне даже готова рассмотреть гибкий график.

И все же здесь есть над чем подумать. Мои чувства к шахматам слишком сильно связаны с чувствами к отцу. Эти две сущности переплетены. Они сотканы из боли. Сожалений. Ностальгии. Вины. Ненависти. И ненависти там больше всего. Внутри меня тоже слишком много гнева. Горы, целые горные хребты, без единого пика, не пылающего ненавистью.

Я зла на папу, зла на шахматы и потому не могу играть. Довольно просто.

Но если отстраниться от всего этого, достаточно ли я хороша? Знаю, что талантлива – мне говорили об этом бесчисленное множество раз самые разные люди. Но я не тренировалась годами и, честно говоря, считаю, что победа над Ноланом Сойером (который в моем последнем сне отломил кусочек от своей королевы и предложил мне, будто «Кит-кат») и правда была чистой случайностью.

Дарси спит на двуспальной кровати рядом с моей и храпит, как мужчина средних лет, страдающий одышкой. Голиаф бесцельно носится по своей клетке. Соль в том, что шахматы – это спорт и, как в других видах спорта, кто-то в нем побеждает. Все слышали про Усейна Болта, но всем по барабану, кто пятнадцатый самый быстрый человек в мире, пускай он тоже бегает чертовски быстро.

В закусочной, где я когда-то работала официанткой, всегда требуются люди, и местный продуктовый магазин наверняка кого-то ищет, но всё это стартовые позиции с минимальной зарплатой. Недостаточно. Я продолжаю размышлять обо всем этом во вторник и жалуюсь на свои страдания по телефону.

– Послушай, ты, упрямая сучка, просто прими стипендию и получи от нее удовольствие, – раздраженно, но с любовью произносит Истон, и внезапно мне становится страшно.

Я боюсь, что она забудет обо мне, что я никогда не сравнюсь со стандартами Колорадо и людьми, которых она там встретит. Знаю, что вскоре потеряю ее. Подобный исход кажется настолько неизбежным и предопределенным судьбой, что я даже не заморачиваюсь, чтобы озвучить свои страхи.

Вместо этого спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты можешь взять деньги и целый год играть так хорошо, как сможешь, но в то же время тебе не нужно беспокоиться о шахматах. Не думай о них после того, как встанешь из-за стола. Тебе не нужно быть одержимой игрой или поглощать всю связанную с ними информацию, как было до тех пор, пока твой отец… Просто включайся и выключайся. А в свободное время можешь получить свой сертификат механика.

– Ха, – выдыхаю я, впечатленная ее более-менее коварным планом. – Ха.

– Всегда пожалуйста. Ну что, справишься?

– Справлюсь с чем?

– Не будешь сходить с ума из-за кое-чего?

Я улыбаюсь: