Текст книги "Из пепла"

– Хорошо, – пробормотал он сквозь охватившие его чувства. Он обнял меня крепче, его грудь постоянно вздымалась от безмолвных слез. – Я согласен.

Больше мы ничего друг другу не говорили.

Изон и я стояли в прихожей и плакали вместе, казалось, целую вечность. Два человека, потерявшие все, но нашедшие утешение друг в друге.

Когда он наконец отпустил меня, я не почувствовала себя лучше. Наличие компании в аду не меняло того факта, что вы все еще были в аду. С другой стороны, я не почувствовала себя хуже. И это само по себе уже было прогрессом.

Глава 5
Изон

Мы похоронили Джессику спустя десять дней после пожара. Могла пройти хоть тысяча дней, и я все равно не был бы готов. На ее похоронах было человек пятьдесят. Несколько членов семьи приехали из Флориды, а ее отец вообще пропал вскоре после того, как я отправил ему деньги на билет на самолет.

Несмотря на зияющую дыру в моей груди, я сделал все, что мог, чтобы этот день был таким особенным, какого заслуживала Джессика. Оранжевые розы, такие же, какие она несла в день нашей свадьбы, покрывали гроб из слоновой кости, а сотни фотографий, которые я скрупулезно собирал с облачных хранилищ наших старых мобильных телефонов, создали нужную обстановку для прощания с моей женой.

Проповедник, который никогда не видел ее, говорил о том, что нам стоит отпраздновать ее жизнь и почтить память.

Бри попыталась рассказать историю их знакомства, но примерно на середине разрыдалась, так что мне пришлось проводить ее обратно на место.

Я сыграл на гитаре песню Роллинг Стоунз «Дикие лошади». Она должна была быть со словами, но меня хватило лишь на то, чтобы подобрать правильные аккорды.

Все это время Эвелин стояла в углу, покачивая мою суетившуюся дочь, у которой не останется никаких воспоминаний о матери.

Я обнимал каких-то незнакомых людей.

Встретился со старыми друзьями, которых не видел много лет.

Утешал членов семьи, которых она ненавидела.

Бри оказалась достаточно щедра, чтобы после похорон пригласить нас всех на обед к себе домой. Это было очень тактично с ее стороны, особенно с учетом того, что тот пустырь, который когда-то считался моим домом, был все еще огорожен полицейской лентой.

К концу дня, когда мы с Луной забрались в домик у бассейна, я был настолько физически и эмоционально истощен, что мне каким-то образом удалось по-настоящему заснуть. Это было удивительно, учитывая, что на следующее утро мне нужно было встать и вновь пройти через все это.

– А на небесах папе нужно будет носить рабочую одежду?

Сидя на корточках перед Ашером, я перестал застегивать его рубашку и посмотрел ему в глаза.

– Что?

– Ну типа костюмы и все такое. Ему обязательно их носить или он может надевать выходную одежду?

В горле застрял комок.

– Это же рай. Думаю, твой папа сможет носить все что захочет.

Он слегка улыбнулся.

– Тогда он, скорее всего, выберет выходную одежду. У него была одна футболка, которую он все время носил, с дыркой под мышкой. Маме она не нравилась, поэтому она всегда тыкала туда пальцем и велела ему идти переодеваться. – Он наклонил голову. Все – от прямых темно-каштановых волос до выразительных бровей – напоминало молодую версию Роба. – Интересно, взял ли он ее с собой?

Знакомая боль скрутила живот. Мэдисон и Луна – это одно. Они были слишком маленькими, чтобы понять, что случилось с Джессикой и Робом, но Ашера охватывало любопытство. За неделю он превратился из бешеного ребенка в участника телевикторины, застрявшего в категории «Загробная жизнь». Впрочем, я не мог его в этом винить. Смерть являлась чем-то непонятным даже для взрослых, не говоря уже о пятилетнем ребенке. Я не понимал, как Бри с этим справлялась. Я едва ли мог говорить с Луной о Джессике, хотя она обычно только била меня по лицу или пускала слюни на протяжении большинства наших бесед.

– Не думаю, что ему там что-то потребуется, приятель. Но, возможно, ты захочешь оставить эту футболку себе. Ты сможешь надевать ее каждый раз, когда будешь скучать по нему.

Его глаза расширились от удивления.

– Ты так делаешь с одеждой тети Джессики?

Смех вырвался из моей груди прежде, чем перманентное состояние страдания успело его подавить. Если бы я хоть на секунду задумался об этом по-настоящему, это было бы как ножом по сердцу. У меня не осталось ни одной вещи Джессики. Ничего, что я мог бы прижимать к груди по ночам. Ничего, что я мог бы передать Луне. Не считая фотографий, которые я сумел откопать, ничего из нашей совместной жизни не уцелело после пожара.

Однако в этот момент, глядя на храброго маленького мальчика, собирающегося на похороны отца, я жил настоящим.

– А что? Думаешь, я бы плохо смотрелся в одном из ее нарядов?

Он пожал плечами.

– Скорее да.

– Спешу заметить, что я выгляжу очень эффектно в кроп-топе.

– Кроп чего? – Он скривил губу – опять в точности как Роб.

Я встал и похлопал себя по животу.

– Кроп-топ. Это такая футболка с открытым животом. Ты же наверняка видел мой пресс.

– Нет, но я видел твои волосы от куриных наггетсов на груди.

Я разразился смехом, который, клянусь, прокатился по всему моему телу. Что ж, привет, эндорфины. Так мило, что вы решили снова прийти в мою жизнь.

– Что здесь происходит? – спросила Бри.

Я резко развернулся, как ребенок, которого поймали за воровством печенья, и увидел ее в длинном черном платье, с волнистыми каштановыми волосами, заколотыми сзади, и с безупречным макияжем – таково было ее представление о совершенстве.

– О, привет, – поздоровался я с неловкой улыбкой на лице.

Отношения с Бри все еще были, эм, за неимением более подходящих слов, чертовски странными. В основном я держался особняком в домике у бассейна. Однако, поскольку продукты привозили целыми грузовиками, Бри всегда приглашала нас на ужин. Точнее, это было не столько приглашение, сколько требование.

– Ужин будет готов к шести. Приходи, чтобы я знала, что ты не сошел с ума и не напился до потери пульса, оставив меня с тремя детьми младше шести лет и еще одними похоронами, за которые я должна отвечать.

О, эта женщина умела подбирать слова. И подумать только, это ведь я считался автором песен. Опять же ее выбор слов был просто способом справляться с горем, а ее прямолинейность вносила хоть каплю нормальности в мое хаотичное существование.

Во время первого ужина мы ели в тишине. Ну, ели – это громко сказано. Я кормил Луну из бутылочки, глядя на пасту, которую заказала секретарша Роба. Бри сидела рядом со стульчиком для кормления Мэдисон, скармливая ей еду из нетронутой тарелки.

Во второй раз она молча проплакала весь ужин, носясь по кухне и находя любой предлог, чтобы избежать пристального взгляда Ашера. Я попытался отвлечь его вопросами о его дне рождения, до которого оставалось три месяца. Казалось, это сработало. Он хотел торт с Железным Человеком и пиньяту. О, и чтобы его отец хотя бы на день вернулся с небес, что заставило Бри немедленно убежать в свою комнату за зарядным устройством для телефона – на целых двадцать минут.

Для двух человек, которые все еще не могли решить, нравятся они друг другу или нет, мы быстро стали одной командой, когда дело касалось детей.

Если у меня был плохой день – скажем, когда позвонила мать Джессики и спросила, может ли она забрать у меня на похоронах свой чек на половину страховки Джессики (страховки у моей жены не было, а даже если бы и была, я бы, черт возьми, точно не отдал никакую ее часть этой женщине), – Бри выходила на улицу и, не говоря ни слова, забирала Луну с одеяла, раскинутого на траве, оставляя меня ругаться и злиться в одиночестве.

Затем, когда мать Роба, страдающая от Альцгеймера, позвонила в поисках своего сына и Бри была вынуждена в пятый раз сообщить ей, что он скончался, она пришла в домик у бассейна, оставила детей, даже не спросив разрешения, и ушла больше чем на час. Мы с Ашером отлично ладили, так что это было легко, но вот Мэдисон не так уж сильно любила старого доброго дядюшку Изона. К счастью, шоколадные кусочки, отделенные от печений, казалось, делали свое дело – по крайней мере, до тех пор, пока об этом не знала Бри.

Бри тепло улыбнулась Ашеру.

– Над чем смеетесь?

Он потянул за ворот своей белой рубашки.

– Дядя Изон надевает кроп-топы, когда скучает по тете Джессике.

Ее брови взлетели на лоб, после чего она устремила на меня подозрительный взгляд.

Я поспешил отмахнуться.

– Нет. Мы просто шутили. Это целая история. Жаль, что тебя здесь не было. – Я толкнул Ашера бедром, заставив его покачнуться. Он рассмеялся, прежде чем нанести ответный удар по моей лодыжке. Игнорируя этого карате-пацана, я посмотрел на Бри. – Итак. Ты готова?

Она и без того не улыбалась, но каким-то образом ее лицо еще больше погрустнело.

– Нет.

В этот момент меня тоже вновь захлестнула боль.

– Я тоже.

Сделав глубокий вздох, она расправила плечи и вздернула подбородок.

– Но если мы не выйдем в ближайшее время, то опоздаем.

– Да, конечно.

– Эш, надевай носки и ботинки. У тебя пять минут.

– Пять минут! – заныл он, хотя я понятия не имел почему. У этого парня не было никакого представления о времени. Однажды он сказал мне, что ненавидит картофельное пюре, так как на его пережевывание уходит целый час.

Наклонившись, я поднял с пола его темно-синие носки и кинул ему, прежде чем последовать за Бри в коридор.

– Ты без галстука. – Это прозвучало больше как утверждение, нежели вопрос.

Я опустил взгляд на свой черный костюм и белую рубашку, верхняя пуговица которой осталась незастегнутой. Мой выбор одежды был ограничен тем, что я успел подобрать во время двухчасового забега по торговому центру во время послеобеденного сна Луны. Я надел то же самое, что и на похороны Джессики вчера, но тогда Бри и словом не обмолвилась о галстуке.

– Я не планировал его надевать. Думаешь, нужно?

– Тебе решать, – отрезала она.

– Так, давай попробуем по-другому. Ты хочешь, чтобы я надел галстук?

– Нет. Я просто подумала, что раз уж сегодня мы вспоминаем Роба, то ты мог хотя бы в этот раз выглядеть соответствующе.

Я внимательно посмотрел на нее. Что это вообще значило? Эти слова определенно следовало расценивать как оскорбление – тут я вряд ли ошибался. Но когда я был шафером на их свадьбе, Роб не просил меня надевать галстук. С чего, черт возьми, она решила, что я должен надевать его сейчас?

Я закусил нижнюю губу, безуспешно пытаясь сдержаться и не нагрубить в ответ.

– Соответствующе чему, позвольте узнать? – Это прозвучало резче, чем я предполагал. – Потому что, честно говоря, если я появлюсь в галстуке впервые за двадцать лет, есть большая вероятность, что Роб восстанет из мертвых, чтобы проверить, не случился ли у меня инсульт. – Как только последний слог слетел с моих губ, я тут же пожалел о сказанном. И не потому, что это было грубо и бесчувственно, – а так оно и было. Черт возьми, эта женщина хоронила своего мужа, а я тут демонстрировал свой характер.

Я возненавидел себя еще больше, когда увидел в ее глазах слезы.

– Если это единственное, что требуется, чтобы вернуть его к жизни, тогда, может, и мне стоит надеть гребаный галстук. – Она развернулась и зашагала прочь, стуча каблуками по деревянному полу.

У меня было несколько вариантов. Но ни один из них не мог забрать назад сказанное. И ни один из них не был ей нужен.

Я мог бы догнать ее и обнять. Это сработало, когда она обняла меня в разгар моего нервного срыва. Хотя, если мне придется потом идти на похороны Роба с отпечатком ее ладони на лице, это, скорее всего, вызовет море вопросов, на которые мне не хотелось отвечать.

Я мог бы извиниться – о, раз в сотый, наверное, – ведь очевидно, что этот способ отлично работал.

Или, поскольку я сам был в ужасном состоянии и мой эмоциональный диапазон был как у деревяшки, я мог бы позволить ей уйти, обиженной и кипящей от злости.

И только одним способом можно было сделать так, чтобы Роб не преследовал меня всю оставшуюся жизнь.

– Прости, – крикнул я ей вслед, пытаясь догнать. – Я надену галстук. Черт возьми, да я надену хоть три галстука. Я не хочу вести себя как придурок. Просто скажи, что мне сделать, чтобы помочь тебе вынести этот день, и, клянусь Богом, я сделаю все.

Она остановилась, вытерла слезы, стараясь не испортить макияж. Я ожидал еще большего гнева, оскорблений и лекции на бог знает какую тему. Но когда она наконец открыла рот, оттуда вырвалась мольба.

– Тогда помоги мне найти способ не ходить туда. – Ее полные отчаяния зеленые глаза встретились с моими. – Я не смогу, Изон. Я знаю, что должна быть сильной ради детей, но я не могу. Я не такая, как ты. Ты вел себя очень достойно вчера. Разговаривал со всеми, благодарил. Я не такая. Он был моим мужем. И если какой-нибудь Томми из садика, с которым они не виделись тридцать лет, подойдет ко мне со слезами на глазах и будет говорить, как сильно ему будет его не хватать, я закончу этот день в тюрьме.

– Хорошо, давай постараемся этого не делать.

Она теребила большой бриллиант в форме капли у себя на шее.

– Я не понимаю, зачем вообще нужно устраивать весь этот цирк. Ему бы это не понравилось. Не пойми меня неправильно – вчерашний день был прекрасен. Джессике было бы приятно такое внимание, но Роб не продержался бы и пяти минут и улизнул бы через заднюю дверь искать ближайший бар. А теперь из-за каких-то дурацких социальных норм я должна стоять там одна и слушать, как священник, который ни разу даже не встречался с моим мужем, будет рассказывать нам о том, каким человеком он был.

Она резко вдохнула и, помня о находящихся рядом детях, тихо крикнула:

– Был! В прошедшем времени. И что потом? Давай представим, что мне каким-то образом удастся удержать себя в руках и не сделать ничего безумного, например слишком громко рыдать, потому что, видит бог, все взгляды будут прикованы ко мне. Но давай представим, гипотетически, что я не пошлю никого к черту, и что дальше? Когда похороны закончатся, Роб исчезнет. Исчезнет навсегда. А я останусь здесь, понятия не имея, как жить дальше без него. Так что, возможно, это делает меня плохой женой или вовсе плохим человеком, но я правда не хочу туда идти. – Закончив свою тираду, она уже практически задыхалась, а слезы капали с ее подбородка.

– Ты будешь не одна, – заверил я, не зная, что еще сказать.

– Я знаю, знаю. Ты тоже будешь на похоронах. Я ценю это. Правда. Просто для меня это слишком. – Ее плечи опустились, как будто бы она ожидала, что я открою ей такие слова мудрости, которые волшебным образом развеют все ее тревоги.

Но мне нечего было ей дать, иначе я, черт возьми, наверняка приберег бы немного для себя, когда разрыдался в ду´ше этим утром. Поддерживающие беседы никогда не были моим коньком. Совет? Я едва мог разобраться со своей жизнью. Если кому-то хотелось услышать пару ободряющих слов, я готов. Но сейчас Бри нужно было что-то большее, и я должен был хотя бы чем-то ей помочь.

Я знал, что это худшее, что я могу сказать. Я понял это еще до того, как открыл рот. Но было лучше сказать хоть что-то, чем стоять в тишине.

– Нет, я имел в виду, что не ты одна окажешься в тюрьме. Этот Томми был моим самым нелюбимым другом Роба из детского сада. Если этот придурок хоть на миллиметр перейдет границу дозволенного, мы с тобой окажемся в одной камере.

Она не засмеялась.

Она даже не улыбнулась.

Впрочем, она посмотрела на меня так, будто у меня выросли две головы. Я расценил это как прогресс, ведь она хотя бы перестала кричать на меня из-за галстука.

– Точно, – пробормотала она. – Надо выходить, пока не опоздали. – И она ушла.

Я поймал ее за руку и потянул назад.

– Слушай. Я дерьмовая замена Робу или Джессике в этой ситуации. Но я обещаю быть рядом сегодня. Если ты почувствуешь, что для тебя это слишком и ты больше не можешь это выносить, просто скажи, и я подгоню машину для побега. И ни секунды не думай, что это делает тебя плохой женой или плохим человеком. Роб не хотел бы, чтобы ты страдала из-за каких-то общепринятых правил, чтобы доказать, как сильно ты его любишь. Это и есть любовь, Бри. В настоящем времени.

Она снова пристально на меня посмотрела, ее щеки все еще были влажными, но в сверкающих зеленых глазах мелькнул едва заметный отблеск света.

– Спасибо, – прошептала она, накрывая рукой мою руку, лежащую на ее плече. – Мне нужно было это услышать.

– Отлично. Тогда я запишу эту фразу на будущее, потому что чувствую, что это было лучшее, на что я способен.

Она покачала головой, уголки ее губ едва заметно приподнялись.

– Скорее всего.

– По крайней мере, мы пришли к соглашению.

В этот раз она засмеялась. Ее смех был тихий и с нотками грусти, но даже в самый мрачный день смех оставался смехом, как бы он ни звучал.

Похороны Роба были совсем не похожи на скромную церемонию в честь Джессики. Собор в центре города был переполнен, не хватало сидячих мест. Я не был удивлен. Все, кто когда-либо пересекался с Робом, считали его своим другом.

Но никто не знал его так хорошо, как я.

Никто не подводил его так сильно, как я.

Надев черный узкий галстук, я ни на шаг не отходил от Бри. Утром она сильно недооценила себя. Бри вела себя как рок-звезда во время похорон. Я встревал в разговоры и перенаправлял их в другое русло, когда мне казалось, что она вот-вот заплачет, но по большей части она была воплощением грации и силы. Я даже успел сыграть с Ашером несколько партий «Камень, ножницы, бумага», когда казалось, что ему нужно отвлечься. Но мучительное чувство вины все еще таилось внутри, разъедая самую суть моего бытия.

Ведь именно этого я и заслуживал.

Глава 6
Изон

– Открывай, – сказал я, держа ложку-катапульту перед своим лицом.

Ашер захихикал и раскрыл рот так широко, что я удивился, как у него не отвалилась челюсть.

– Готов?

– Па тово пиа, – сказал он на языке, понятном лишь дантистам, но я решил, что это означает «да».

Быстро войдя в раж, я расставил ноги и согнул колени, чтобы сохранять равновесие. Этот бросок решал все, и я ни в коем случае не собирался сдаваться.

– Итак. Хорошо. Поехали. Раз, два, три!

Вафля подлетела в воздух почти по идеальной траектории, но, конечно, как и в итоге предыдущих четырех бросков, она отскочила от кончика его носа и приземлилась на пол.

– Ну нет! – закричал он, колотя кулаками по белой мраморной столешнице. – Я почти поймал.

Я вернулся к нарезке знаменитых вафель Бри со сладким картофелем и шпинатом на маленькие кусочки. И я даже преуменьшил, назвав их «знаменитыми». Мои вкусовые рецепторы едва не взбунтовались, когда я впервые попробовал эти вафли, но она специально готовила их с запасом и хранила в морозилке, чтобы дети могли есть их в течение недели. Когда разговор заходил о приготовлении завтрака для троих детей, я никогда не жаловался на быстроту и легкость.

Последний месяц жизнь неслась со скоростью света, в то же время все вокруг было как будто в замедленной съемке. Мы с Бри все еще были как зомби, шевелясь лишь ради детей, но ничуть не приблизившись к спокойствию и принятию ситуации, хотя притворяться стало чуть легче.

Огонь все еще преследовал меня. Я стал одержим мыслями о тех вещах, которые мог сделать по-другому. Фраза «если бы я только…», пробел в которой заполнялся каким-нибудь абсурдным и невозможным супергеройским поступком того дня, стала неотъемлемой частью каждой ночи. Она крутилась в моем сознании вновь и вновь, пока оно наконец не сдавалось и не позволяло мне погрузиться в то, что лишь очень условно можно было назвать сном.

Иногда я впадал в ярость. Иногда падал на колени и плакал. Иногда просто смотрел в пустоту, смиряясь с тем, что вся моя жизнь будет окрашена скорбью.

Но каждое утро я находил силы жить дальше ради моей дочери. Эта маленькая девочка с ее медово-карими глазами и тонюсенькими волосиками была смыслом моего существования.

Я пошел на терапию – ради Луны.

Старательно принимал антидепрессанты, которые выписал врач, – ради Луны.

И теперь я читал вторую книгу о воспитании детей для вдовцов – ради Луны.

Люди говорили мне беречь себя, и в какой-то степени именно это я и делал, но только потому, что Джессика бы хотела, чтобы наша дочь получила все лучшее. К сожалению, я сомневался, что Джессика, где бы она ни была, согласилась бы с тем, что «лучшее» – это я. Но я все равно старался.

Я не особо верил в старинную поговорку, что все в жизни не просто так. Я никак не мог смириться, что в исчезновении Джессики и Роба из нашей жизни был какой-то смысл. Но никому никогда не удалось бы разубедить меня в том, что отсутствие Луны в доме в ту ночь не было чудом. Не знаю, по привычке или из-за сложившихся обстоятельств, но мы с Джессикой мало куда ходили. И с того дня, как Луну привезли домой из роддома, она никогда не спала нигде, кроме своей кроватки. В своей комнате. В своем доме.

До той ночи. Той трагичной, ужасной ночи.

Так что да, большую часть дней я все еще с трудом мог дышать полной грудью, но ночью, засыпая и глядя на дочь в переносной кроватке, стоящей рядом с моей кроватью, я видел причину просыпаться по утрам. И я цеплялся за это даже в самые мрачные моменты.

И поверьте мне, таких было очень много.

– Еще разок, – умолял меня Ашер, сидя на стуле у стойки. – В этот раз я точно поймаю, я уверен.

Улыбаясь, я положил нарезанную кубиками вафлю на поднос для кормления Мэдисон и взглянул на Луну, которая играла в манеже.

– Что думаешь? Попробовать еще разок, Лунс?

– Пожалуйста, Луна. Скажи да, скажи да! – закричал Ашер.

Моя дочь дважды подпрыгнула, прежде чем, пуская пузыри, одарить меня слюнявой улыбкой.

– Ладно, приятель. Вроде похоже на да! – Я отрезал уголок отвратительно зеленой вафли. – Открывай свою мясорубку. Столкновение через десять, девять, восемь…

– Ни в коем случае, – сказала Бри, входя на кухню с пустой кофейной кружкой в руке и уставшим лицом.

– Ма-а-ам! – заныл Ашер.

Она поцеловала Мэдисон в макушку, прежде чем подойти к сыну.

– Я знаю. Я худшая мать на свете. – Она замолчала, ее пристальный взгляд вперился в меня. – Это что, сироп?

Вот дерьмо!

– Что? Где? – Я схватил тарелку из-под носа Ашера и быстро кинул ее в раковину.

– Эй! Я же еще не доел.

Приняв стратегическое решение избегать лазерных лучей, исходящих из глаз Бри, я по старой привычке ополоснул тарелку, прежде чем убрать ее в посудомоечную машину.

– Нет, приятель. Это была моя тарелка, не твоя. Ты знаешь. С натуральным медом. В этом доме нет никакого сиропа. – Столь же «незаметно» я припрятал бутылку «Голодного Джека» за банку.

– Неа. Ты налил мне его в тарелку, сказав: «Давай, Эш, сделаем это съедобным. Только не говори…» – Он закрыл рот так быстро, что можно было услышать стук зубов. – Упс.

Губы Бри сжались в тонкую линию.

– Когда он начнет скакать по стенам и изображать из себя самолет, прыгая с верхних ступенек, я обязательно отправлю его в домик у бассейна.

– Вполне справедливо, – смущенно пробормотал я.

Покачав головой, она помогла ему встать со стула.

– Иди почисти зубы. Раз шесть. И никогда больше не ешь ничего, что предложит тебе дядя Изон.

Мудрый, как сова, он не стал спорить и побежал вверх по лестнице.

Как только он исчез из виду, Бри рухнула на его стул.

– Налей мне, бармен.

Я подцепил вилкой последние две вафли, положил их на тарелку и подвинул в ее сторону.

– Как прошел разговор с «Призм»?

– Так, что теперь мне нужен большой бокал красного вина в восемь утра. – Используя подставку для ног у барного стула, она приподнялась и перегнулась через барную стойку, схватив не очень хорошо спрятанную бутылку сиропа. После чего начала топить в нем свои вафли.

– Сразу виден новичок. Утренние напитки – это водка, ирландский виски или… – Я замолчал и опустил голову, прежде чем слово «шампанское» слетело с моих губ. Я сомневался, что кто-либо из нас хоть когда-нибудь вновь прикоснется к этому напитку. – Итак, что там с «Призм»… – напомнил я ей.

– Полный бардак. Самая настоящая катастрофа последнего уровня. – Она набросилась на свой завтрак и издала тихий стон, съев первый кусочек с запретным сиропом. – Это лучше, чем вино.

– Почему? Что там случилось?

– Что ж, смотри. – Она насадила на вилку еще один кусочек, а затем, жуя, в самой аккуратной и чопорной манере, как умела только Бри, продолжила: – По какой-то тупой причине «Призм» заключила контракт с новым производителем несколько месяцев назад. Мало того что ткань не прошла проверку качества, так к нам еще и приехала лишь половина заказа. Тем временем отели уже дышат нам в затылок, требуя изделия, за которые заплатили, а нам совершенно нечего им отправить. Ах да, за исключением наволочек. Похоже, ими у нас забиты целых два склада, но они никому не нужны. Еще у нас, судя по всему, числится специалист по техническому обслуживанию, какой‐то парень по имени Бартон, который не появлялся на работе в течение месяца или был официально уволен. Похоже, что я плачу сотрудникам за то, чтобы они сидели дома. О, и самый сок – я потратила целую неделю, чтобы связаться с теми, кого я знаю, но никто мне так и не перезвонил. И по крайне удивительному стечению обстоятельств, мне сегодня позвонили из отдела кадров и сказали, что мне больше не будут выплачивать деньги по медицинской страховке Роба, так как он больше не работает в «Призм», как будто это не я владелица этой долбаной компании.

Я направился к кофейнику. За день это была уже моя третья чашка, но у Бри был строгий утренний график. Пробежать две мили, йога, протеиновый коктейль, и только после этого она позволяла себе тщательно выверенные восемь унций кофе – черного, и никакого другого. Однако, поскольку сейчас она поглощала сироп так, будто бы пила его прямо из шоколадной реки Вилли Вонки, я решил, что в это утро она сделает исключение. Я налил ей чашку, и она без малейших колебаний поднесла ее к губам.

– И что все это значит? – спросил я.

– Это значит, что я должна буду пойти в офис и разобраться с тем, что наворотил там Роб. Ты знал, что он сократил отдел по производству одеял до такой степени, что я могу натурально вернуться к их пошиву в своей комнате в общежитии и получать при этом больше прибыли?

– Черт возьми, – одними губами произнес я, прекрасно понимая, что Мэдисон уже разделалась со своим бананом и наблюдает за нашим разговором, как за матчем по пинг-понгу.

– Как с языка снял. – Бри отправила еще один сладкий кусочек в рот и принялась жевать так ожесточенно, словно он ее чем-то обидел.

– Не переживай. Я уверен, что у него был план.

– Да. Но, полагаю, в его план не входило умирать и взваливать на мои плечи компанию, которую я больше не узнаю. – Ее голос дрогнул, но она поспешила скрыть это за кашлем, прежде чем повернуться к дочери. – Привет, детка. Не хочешь пойти с мамочкой в офис на пару часиков?

– Почему бы тебе не оставить детей со мной? У меня на сегодня никаких планов. – Я не стал рассказывать, что надеялся, что шум и хаос хотя бы на некоторое время отвлекут меня от реальности.

Бри рассмеялась и встала, убирая поднос со стульчика для кормления, прежде чем отстегнуть Мэдисон.

– Спасибо, но нет. Она сможет поиграть с Ашером, пока я сижу на созвонах. Кроме того, разве у тебя нет сегодня собеседования?

– Это не собеседование. Работа уже моя – мне просто нужно заполнить необходимые документы. – Спустя более чем десять лет я возвращался к той же работе на дуэльных пианино, которую ненавидел, когда мне было двадцать. Но, как и тогда, у меня не было иного выхода, чтобы оплачивать счета.

У моего агента еще в девяносто втором было несколько вариантов, куда можно продать песни с альбома «Солнцестояние», но нужно будет подождать, прежде чем мне заплатят. Бри поступила великодушно, разрешив нам с Луной жить у нее уже месяц, но нам давно пора было задуматься о собственном жилье.

Страховая компания перестраивала наш с Джессикой дом, однако у меня не было ни малейшего желания туда возвращаться. Если мне повезет, я продам его и использую эти деньги на погашение ипотеки, а оставшиеся – на первый взнос за какой-нибудь небольшой домик. До тех пор мне нужно обзавестись постоянным источником дохода, чтобы хорошо выглядеть в глазах будущего арендодателя.

Я понятия не имел, как быть с Луной по ночам, когда я буду работать. Не то чтобы существовали детские сады, которые открыты в три часа ночи. Но, как и на протяжении всей моей жизни… я собирался разобраться с этим по ходу дела.

Каким-то образом.

Другого выхода у меня не было.

Я протянул Бри влажное полотенце, чтобы она вытерла лицо и руки Мэдисон.

– Да ладно тебе. Я нормально управлялся с ними всю неделю, пока ты созванивалась по работе наверху.

– Да, но я была наверху. А теперь я буду… в офисе.

– Который в десяти минутах езды отсюда.

Она снова засмеялась.

Я приложил все усилия, чтобы не обидеться, но, давайте будем честны, такие вещи задевают за живое.

– Послушай, мы же оба знаем, что если Мэдисон не выспится утром, то у тебя не получится сделать ни одного звонка из-за детских криков на заднем плане. Кроме того, я слышал, что кое-кто, чье имя нельзя называть, дал Ашеру сахар на завтрак. Как думаешь, какой объем работы ты успеешь сделать, пока он будет заниматься паркуром за твоим рабочим столом?

Она наклонила голову.

– Ты это все спланировал?

– Нет. Но я бы так и сделал, если бы знал об этом заранее. Ну же. Оставь детей со мной. Ты можешь уложить Мэдисон, прежде чем уйдешь. А я уложу Луну. Потом мы с Ашером часа два будем наматывать круги по гостиной. – Я попытался вставить что-то, что подсластит пилюлю. – Одновременно повторяя таблицу умножения.

Меня одарили очередным фирменным взглядом Бри Уинтерс, но, к счастью, в нем было чуть меньше злости, чем тогда, когда она увидела сироп.

– Ему пять лет, Изон. Он еще не знает таблицу умножения.

– Ну, пока нет. Но ты удивишься, узнав, сколько математики содержится в музыке. Там и двойки, и четверки, и тройки, и шестерки. Иногда даже забегает лихая восьмерка. – Я обошел Бри и взял на руки Мэдисон. Как обычно, она заплакала и потянулась к матери, но не существовало ничего, что нельзя было исправить полетом Супермена.

Мэдисон хихикнула, и будь я проклят, если это не вызвало слабую улыбку на лице Бри.

– Предательница, – прошептала она дочери. Проблеск счастья на лице угас так же быстро, как и появился. – Не знаю, Изон. Я ничего не имею против тебя, но просто после всего…

Нож.

Сердце.

Поворот.

Но я просто продолжил улыбаться. Так было меньше неловкости. За последний месяц наше соглашение «я ненавижу тебя, ты ненавидишь меня, но мы делаем это вместе» нечасто вступало в силу. Правда в том, что я никогда по-настоящему не ненавидел Бри.

Я ненавидел себя. За то, что не смог спасти Джессику или Роба. За то, что не знал об утечке газа. И за множество других обстоятельств, которые привели к тому, что мы оказались в доме в ту ужасную ночь.