Текст книги "Обнуление. Сборник"

 
Дождь целует в прозрачные лобовые,
И строптивым хлыстом по колёсам.
На тротуаре пустом мы одни:
Прутья ливня мешают и звездам.
 
 
Ты поёшь «восьмиклассницу»,
Держишь за пальцы,
Держишь ревность свою под уздцы,
А я кричу про былые любови в ритме дождливого танца,
Но с упоением глажу губами губы твои.
 
 
И нет зеркала краше, чем мокрый асфальт,
И не сделать красивее фото,
Чем когда твой волчий оскал
Перестает со мной быть минорной нотой.
 
 
Дождь целует меня в ресницы,
Я нарочно их напоказ.
Это счастье даже не может присниться:
Я иду с тобой за руку
Под дождливый джаз.
 

 
Наш роман можно назвать
«В осень с головой».
Мы оба знаем, что всё проходит,
А я и вовсе будто последний вор:
Знаю, что кисти потом отрубят,
Но всё равно тащу упорно добро в свой дом,
Ворую улыбки, вздохи и прикосновения под проливным дождем.
Пока мне всё сходит с рук,
Но удача однажды капризно пожмёт плечом.
 
 
Наш роман можно назвать «аллергеном»:
В таком количестве мне тебя совершенно нельзя,
Но я псих,
Поглощаю эмоции, чувства и фразы
В масштабах опасно больших.
Я таскаю тебя в каждый свой стих.
Потом будет боль, врачи, таблетки
И изморозь на глазах моих.
 
 
…Но всё это будет потом,
А пока мы делим сентябрь один на двоих.
 

 
А ты не знаешь, кресту или молоту,
Двум рыжим – одной, что нечаянно,
Второй, что ушла,
Богу ль, Вселенной, а может и чёрту
Молиться за его внимательные и любящие
глаза.
 
 
И то ли в овации, то ли в ноги,
То ли губы – губами,
То ли колени страстно обняв,
То ли любоваться зажатыми всеми ладами,
То ли жадно ласкать, гитару отняв.
 
 
То ли всхлипами на подпеве,
То ли ручку быстрей и блокнот,
То ли в зрачках его, как во хмеле,
То ли восхищенно смотреть ему в рот.
 
 
…А ты до сих пор не знаешь, кресту или молоту,
Совпадениям, судьбе иль рыжим томам,
Ливням августа или февральскому холоду,
Шептать «спасибо», сидя с ним по ночам…
 

 
Страшный зверь перед зеркалом
Обрезает клыки.
Равняет их аккуратно пилкой.
В глазах у безумного столько тоски:
Не обманешь природу настойчивой жилкой.
 
 
Страшный волк перед зеркалом упрямо меняет свой вой,
Учит собачьи гаммы и скороговорки.
Но голос хриплый и всё такой же злой
Не исправят упражнения звонкие.
 
 
Страшный волк перед зеркалом уже вторую неделю
Каждый вечер упорно меняет свой вид.
А на утро снова клыки на пределе,
И вой на всю округу стоит.
 
 
Каждый вечер волк надевает такую маску.
Как ещё? Он боится ЕЁ напугать.
На ночь читает ЕЙ ласково сказки,
Врёт, что домашний, и что с ним можно играть.
 
 
Но маска под утро подло слетает,
И девочка от страха начинает рыдать.
 
 
Страшный зверь перед зеркалом вновь обрезает клыки…
 

 
Мир вокруг него непрерывно болит,
Декорации рассыпаются на молекулы,
Воздух смертельно простужен и кровоточИт,
Боль безнадёжно стекается в лужи,
И никакой рунический щит
Не спасёт от внутренней стужи.
 
 
Он примеряет улыбки,
Едко шутит и веселит,
Он, как смертельно больной человек,
Который пытается убедить родных,
Что врач ошибся, и он будет жить,
И что сейчас он так, для прикола,
неподвижно лежит.
…Часы посещений окончены,
Руки бессильно падают вниз.
Спектакль прошёл,
Он опускает занавес
Уставших кулис.
 
 
Он приходит ко мне, а я, как безумный химик,
Кричу ему, что нашла лекарство,
И он не умрёт!
Я колю ему тройную порцию нежности
И убеждаю, что всё пройдет,
И мы будем вместе за годом год.
Он делает вид, что верит,
А я пытаюсь раскрасить его
Оставшийся срок.
 
 
Мир внутри него безнадёжно болит…
 

 
А теперь вот давай-ка выдохнем,
Ты можешь затянуться привычными крепкими,
А я пока вытащу из лёгких булавки и скрепки,
Слишком больно дышать, засели внутри очень крепко.
 
 
А теперь вот давай без истерик, по-взрослому,
Взвешенно и спокойным тоном
Надиктуем последний абзац нашей повести,
Ты запьешь его колой.
И вобьём его в стихотворный роман осиновым колом.
 
 
А теперь вот давай без сказок, надежд и липовых обещаний.
Признаем, что не получилось,
Поскорбим на прощание.
Ты прости, я пыталась, но в итоге осталось только
Отчаяние.
Я вся исполосована твоим непониманием.
 
 
А теперь вот давай без ругани, без скандала.
Представим, что мы в коридоре больничном,
Где наша любовь умирала.
Врач вышел, грустно развёл руками:
«Мне очень жаль, но её нет больше с нами».
И нам ничего не остаётся, как молча поникнуть плечами.
Прости, но мы стали друг другу лишь палачами.
 

 
Я отчаянно цепляюсь за волосы воспоминаний,
Тяну их руками, как моряк шевелюру девки портовой.
Яростно, с хрипами,
Изнемогая,
Просачивая сквозь пальцы,
Прижимая к себе по новой!
 
 
За окном не щебечут, а крякают птицы,
Кровать – вместо адовой сковородки.
Моя летняя ночь «весела», как последние часы
Самоубийцы,
Я внутри себя проорала уже всю глотку.
 
 
Я вытягиваю из водоёма нашей любви,
Заросшего от негодности тиной,
Воспоминания, лежащие устало на дне плетьми,
И отчаянно даю им красивое имя.
…Я знаю, что всё уже позади,
Но позволь мне подержать воспоминания
За волосы длинные.
 

 
Наш маленький мир разлетается сотней осколков,
Рушатся все мосты.
Я маленькая девочка. Я стою, испугавшись, в сторонке.
Ты куришь. Я кричу испугано: «Прекрати!».
 
 
Наш уютный и прекрасно подогнанный мир
Сыплется, как соль из пакета.
Я маленькая девочка. В моем платье уже сотни дыр.
Ты кидаешь вниз зажжённую сигарету.
 
 
Наш чистый мир обрастает слоями боли:
Его покрыла сплошь липкая глина.
Я маленькая девочка. От твоей сигареты пожар плюёт зноем,
Я бегу потушить и нечаянно подливаю бензина.
 

 
Тишину на этой кухне можно рубить с плеча,
отталкивать руками, как плотную воду.
Прикрывающие спины друг другу
от бед, как от ножа,
мы можем рассориться в прах из-за банальной
посуды,
из-за фильма, книги и разных взглядов
на Будду.
 
 
Так странно: мы целуем нежно друг другу глаза
и вгрызаемся же в глотки друг другу…
 

 
И мы оба знаем,
что Вселенная крутит шарманку из правил:
в любви чёткий план необходим.
Писать – три раза в неделю,
видеться – только один.
Но к чёрту все грамоты и весь расчётливый мир!
Какая логика, если он мной безумно любим?
 
 
Мы оба знаем,
что вес слов – тяжелее камня,
что фраза – не маленький воробей.
Но я заглядываю в зрачки глаз самых главных,
И повторяю «люблю» твёрже всё и сильней!
Пусть это опасно, как в аду десятки чертей.
 

 
И мы оба знаем,
что на небе кто-то перевернул часы,
что нам отпущен какой-то ничтожный срок.
…Я ставлю чувства свои на весы,
целюсь в разум и спускаю курок.
 

 
Кто-то до предела выкрутил громкость,
Я надрывно кричу, но не слышно ни звука.
Я помогаю себе жестами, выламываю руки,
Но получается трагисмешно,
Как у сельского комика пантомима глупая.
Я хватаю воздух: не по-майски за окном горячо,
Пересохшие губы открываются жутко.
Мне кажется, вокруг меня стеною стекло,
А я за ним – брошенная кукла.
 
 
Не тряпичная, не плюшевая, не пластмассовая.
А из когда-то белой бумаги,
Японская оригами.
На эту игрушку никто и не обращает внимания.
Похожа на лягушку,
Которая надета на пальцы
И рот открывает.
Все в детстве в такую играли.
Вот и он потешился, руки размял,
И теперь новой купил бумаги.
 

 
Ты не дотрагиваешься до него,
Но пальцы знают каждую пору,
Как любимое стихотворение.
И тебе не нужно точек опоры,
Чтобы ощутить подушечками его настроение,
И скрытое изящно волнение.
Чтобы оскорбить его кожу излишним прикосновением.
Памяти тела не требуются подтверждения.
 
 
Ты тянешь к нему вместо рук зрачки.
Гладишь ими его заросшие скулы…
Дотрагиваешься до скрытой под майкой груди…
Остаёшься на ней медлительным поцелуем.
Между вами метр почти,
Толпа заходится шумом,
Руки к холодным поручням приросли,
Вы не сказали и слова друг другу,
Но в этих ласках излишни губы.
 
 
Ты помнишь его наизусть,
И сотни раз про себя повторяешь по кругу.
 

Фонари
2011—2013

 
Прекрасно готовлю,
стильно одеваюсь.
Красивая,
истиной женщиной быть
стараюсь.
Не истерю,
почти не ругаюсь,
посуду не бью,
дома жду
и сдержанно улыбаюсь.
Такая вся идеальная,
ты же знаешь…
«Я люблю тебя, —
уходя, вновь кидаешь,
– Я не смогу без тебя», —
и вновь изменяешь.
 
 
Я прекрасно готовлю,
но всё остывает.
Ведь ты там, где лапшу
кипятком заливают,
где суп-минутку лишь варят.
 
 
Ты говоришь, что
классно я одеваюсь,
а сам идешь к той,
что в темноте наряжалась:
всё вразнобой:
зелёная майка,
синие джинсы и
красный зонт.
А я вся такая красивая,
хоть вой.
Ты говоришь, что я идеальна —
«В ЗАГС бы с тобой!»
…И вновь ночью
не приходишь домой.
 

 
Алые паруса на твоём корабле
Стали серыми —
Смылась краска.
Я в открытом твоём окне,
На тринадцатом,
Без опаски.
Я в каком-то живом полусне,
Где солнце так медленно гасло.
Слишком много романтики,
Так сильно похоже на сказку.
Москва вместо райского сада,
Полнолуние слишком ласково.
И мои дрожащие плечи —
В 4 утра Москва
Холодна и ненастна,
В 4 утра Москва так прекрасна…
Ведь рядом ты,
И время не властно.
Или тот склон:
Под ногами трасса,
Позади монастырь,
Впереди закат бурно красный.
Чуть дальше набережная,
Вода колышется вальсом,
Ты держишь за руку —
Небо, сжалься!
Какой-то внезапный праздник!
Побеги из недр автобуса
Память дразнят,
О музыке разговоры,
Суровый Оззи
У тебя на балконе
Нежно так тянет гласные.
Снова вместе рассвет,
Снова сплетаются пальцы…
Хватит.
Включи в сознании свет,
Вспомни, что было дальше.
Алые паруса на твоём балконе
Бессонным утром нашла.
Алые паруса. Твой корабль тонет.
Я книгу на память себе забрала…
 

 
Хочешь, я напишу тебе самый нежный
Из своих же стихов?
Переплюну себя же в плетении рифмы,
Брошу вызов тому доброму,
Что писала ему в дорогу.
Я буду пробираться сквозь тьму
Букв, предложений и всех
Порогов.
 
 
Хочешь, я расскажу тебе,
Каково это – быть любимой тобой?
Быть окутанной в мягкий кокон из ласки,
Это как варежки лютой зимой,
Как подснежники те – из сказки.
Это утром просыпаться —
пусть даже одной —
И строить из улыбки гримаску.
 
 
Это как …уверенность, что дома ждёт мама,
Что скоро будет весна,
И пройдёт февраль.
Знать наизусть, что до боли нужна —
Вот самая лучшая из всех мелодрам.
Это не может почувствовать ни один наркоман…
 
 
Хочешь, я расскажу тебе,
Как Земля вдруг тормозит,
Как люди вдруг замирают,
Как время не идёт, и часы не моргают,
Когда мы вдвоём смотримкуриммолчимиграем.
Нужное подчеркнуть карандашным краем.
 
 
Хочешь, я расскажу тебе,
Как ничтожны все штампы и ярлыки?
Какая разница – подруга, жена,
Когда держишь обе мои рукИ?
Какая разница, что прошло месяца три?
Ты меня только …люби.
 
 
Хочешь, я напишу тебе самый нежный
Из своих же стихов?..
 

 
Будда учил: не привязывайся,
Ибо не навсегда.
Надо распечатать эту фразу
В формате А2.
И на самое видное место,
Чтоб впивалась в глаза.
Может хотя бы тогда
Я не буду думать,
Важна ли я,
Нужна ли я,
Ненормальная.
Может тогда…
Перестану видеть в каждом
штрихе тебя,
Перестану освобождать выходные
Для…
И надежду коварно-лживую
Пинком от себя.
Будда учил: не привязывайся.
А я хочу каждое утро видеть
Твои глаза.
 

 
Здравствуй, новая Муза.
Смотри: вот дверь в мою душу.
Заходи, раздевайся,
На кухне есть груши.
В общем, располагайся.
 
 
Ты надолго?
На час? На неделю? НА год?
Переночевать или вместе до рук костлявых?
Тебе раскладушку иль на моём диване?
Оставишь ли щётку в ванной?
Ты подумай, а я за чаем…
 
 
Хотя, ты знаешь…
Я немного вперёд поспешила,
Прости, что тебя не спросила…
Я тебе тапки уже купила,
Я на диване своём уже постелила,
И щётка новая в ванной,
А на столе дубликат тот самый:
От упрямой, непостоянной души.
Это, Муза, твои ключи!
Пожалуйста, останься,
В ней поживи
До следующей хотя бы зимы.
 

 
Докатилась:
Пишу стихи на страницах
Сопливой книги.
Нет блокнота,
А мысли мне череп
Пилят.
Нет ЕГО,
Рядом только толпы
крикливых.
Хватит. Стоп. Здесь нет
Линованных линий.
А мысли снова
вбивают клинья.
Наберите «03» —
Мозг срочно в клинику!
Две недели превратились в ничто.
Из-за его карих
линий.
Две недели как будто сто,
И не летних, а лютых,
зимних.
Ты знаешь, сколько я
рифмовать пыталась?
Выдернуть буквы занозой из кожи?
Сколько черновиков в сумке
осталось?
Салфетки, блокноты, и
Книги тоже!
Горе тому, кто читать её будет
позже.
Вместо печатных букв —
В метро дрожащий почерк,
Влюблённый корявый росчерк.
Сердце, чего ты хочешь?
…А пусть колотит,
Пусть воет,
Пусть сожжет изнутри
этим зноем.
Зато любит.
Зато и у меня стало
живое!
Затоплено нежностью и тобою!
А то «У рыжих нет души.
На костер её! Ведьму!
Души!»
Я влюбленности меняла на
ржавых монет гроши.
Я доброты не знала —
Только конвейер.
Быстрее. Спеши.
…Ты очень нравишься мне,
Хоть и не знаешь,
что посвящаю тебе стихи.
 

 
Буковски сказал, что легче
Писать про бл*дей,
Про порядочных женщин сложно.
Вот и мне проще плеваться ядом,
Вот и мне про тебя писать невозможно.
Вот и ты выбиваешь прочь
Из выкройки,
Вылезаешь вон из
привычного контура,
Вываливаешься из шёпота криком,
Таким юным и радостно-звонким!
А ты такое яркое, 20-летнее,
Такое настоящее солнце.
А я привыкла к моральным калекам,
Собирать коллекцию из уродцев…
 

 
Их три:
Три разных цвета,
Запаха,
Имени…
Один всё врёт о любви,
Другой влюбить мечтает насильно,
А третий – герой моего личного фильма.
 
 
Один знает каждую клетку,
Название любимых духов,
Он проводил со мной каждое лето
И ловил поцелуи на дне зрачков.
Мы делим квартиру и серую ветку,
Но давно просыпаемся врозь.
 
 
Другой знает лишь то, что я говорила,
Знает, чем пахну,
Но не знает, какими.
Держит за руку,
Тащит куда-то сильно,
Настойчивый, дерзкий,
Шепчет в трубку: «Люби меня».
 
 
С третьим всё интереснее.
Знает меня лишь в орфографии,
Случайных ошибках
И по фотографиям.
Ему нравится моё имя,
Он не знает чем, пахну,
И что ненавижу лилии,
Но знает обо всех моих страхах,
И только его я хочу утром
Шептать по имени….
 

 
Мне страшно.
Я будто падаю вниз с моста,
Со здания.
Вываливаюсь из привычного мне
сознания.
Мой разум сопротивлялся,
А потом будто замер.
Я целый вечер с тобой смеялась,
Над собою смеялась:
Над наказанием.
Вот и на меня управа нашлась,
Вот и мне заломали ЗА спину руки.
По дерзости будто проехал камаз
Под милого голоса звуки.
А по надменности словно стреляют из лука…
Пока ты рядом не страшна никакая скука.
Пока ты рядом – есть только сладкая,
Невыносимая мУка.
 

 
В этом мире всё заменяемо:
Шоколад – на плитку для диабетиков,
Золото – на бижутерию,
Рафинад – на сахар в пакетиках.
 
 
В этом мире всё заменяемо:
Те же руки, и губы, и те же плечи.
После всех расставаний
Нас ждут новые встречи.
Стоп.
Не ври себе.
Не становится легче.
 
 
Замена – лишь бутафория,
Подделка оригинала из бледной моли.
Руки чужие душат, как лилия Хлою,
Гладят нежно, а я чуть не вою.
 
 
…Ведь ты как золото высшей пробы,
Как настоящее солнце, а не лампы дневного.
Как рафинад, а не дрянь из колбы,
Как шоколад с молоком альпийской коровы.
 
 
Только ты можешь тепло дарить,
Другие хоть в сотни раз будут нежны,
Но, это как в переходе «Диор» купить:
Пустая замена, и стоит гроши.
Отойдите.
Вы просто смешны.
 
 
…В этом мире всё заменяемо.
Но только не твои губы, руки и плечи.
 

 
Ты появляешься, и я вновь улыбаюсь.
Будто у нас важный матч,
Я вратарь, а ты полевой.
Будто я отбила все шайбы,
Будто я отстояла на «ноль».
Но будем честны:
Счёт под угрозой,
Я совсем не умею играть с тобой.
 
 
Ты появляешься, и я вновь задыхаюсь,
Будто клюшкой под рёбра,
Будто шайбу в ворота сердца,
Красный фонарь горит за спиной,
И мне уже некуда деться.
Ведь если ты полевой,
То я вратарь просто детский.
 

 
По ночам меня часто било температурой курортов,
Несмотря на Сибирь и избыток льда.
+39, аномальный жар дымился в больных аортах,
Но я кричала не скорую, а тихо звала тебя.
Ведь ты поднимался со мной на все эшафоты,
Трапы и поезда.
 
 
Когда самолётные крылья впивались в полночь,
А нос железный всё целил вниз,
Я лишь твою руку звала на помощь,
Цепляясь в неё испуганно, как тюль за карниз,
Ведь только ты успокоить можешь,
«Держи меня за руку» – таков был полгода девиз.
 
 
…Пожалуйста, держи меня за руку,
В жар, испуг или просто на бис.
 

 
Я снова встречу тебя
Без ругани, брани,
Дрожащими уголками храбро:
«Снова с ней?»
«Снова в ней?»
Славно.
Раздевайся, мой руки,
Я сделала грудки.
Уже кормила?
Суп-минутка?
Молодец твоя сука.
Я снова?
Прости, не сдержалась.
Что с пальцами?
Слегка разломались:
Суставы ломала,
Пока ты задержался,
Развлекался.
Нет, не ругаюсь.
Мы же
Расставили закорючки
Над словом бранным.
Хватит. Стоп. Не трогай руками!
И вообще я в ванную.
А в ванной давно нет слёз,
А в ванной вода из-под крана льёт.
Всё.
Нелепый круговорот.
Истерики, нервы, слёзы
Теперь привычны, не гложат,
Теперь обычно – как по дорожке,
Накатанной
Ложью,
Которую ложкой
Пихаешь мне в рот.
И даже не понемножку.
Жалкий круговорот,
Жалкие розги.
Стоп. Закрой рот.
Невозможно.
 

 
До боли знакомое место…
До боли знакомая дверь…
И вновь нервы натянуты леской,
Когда я стою перед ней.
 
 
То же кресло… Теперь не твоё…
Тот же замок крутят пальцы чьи-то.
А мне по привычке дышать тяжело,
Будто вскрыты лёгкие бритвой.
 
 
Эти знакомые стены
Пропитаны насквозь твоими словами.
И замок на этой двери
Раньше Я крутила руками!
 
 
Я сюда приходила к тебе!
И от дрожи сердце падало на пол…
Теперь роль гостьи приготовлена мне
Под чужим равнодушным взглядом…
 

 
После тебя хочется сделать
тату доброты,
Хочется в душЕ переклеить обои
в цвет теплоты.
Хочется, чтобы не было боли,
И тебе снились только
светлые сны.
Хочется просыпаться с тобою,
Смотреть на царапины
загорелой спины,
Гладить и думать:
«Только бы пальцы были нежны,
Только бы пальцы были нежны…»,
И видеть мысленно знак
Доброты.
 

 
Россо вперемешку с уральским ветром
Облизывал терпко язык и горло,
Кольцами дыма дразнились губы,
Вокруг всё тихо и сонно.
Мы вместе, хоть и заказывали два номера
Соло,
И песня «Ночных» той ночью по десятому кругу.
Люди за стёклами кутали кости в шубы,
А мы всё переплетались, как косы, друг с другом,
Пальцами, мыслями —
До испуга.
 
 
Кольца дыма кружили, как вьюга.
А я мечтала занять их место,
Чтобы так же нежно
ласкать
твои губы.
 

 
«А тебе кто-нибудь
Целует запястья?
Кроме воспоминаний февральской ночи,
Кроме собственных губ средоточенных,
Обкусанных и кровоточащих.
 
 
А тебе кто-нибудь
Целует запястья?
Кроме погоды этой ненастной,
Карябая кожу в красный
Уколами льдинок страстных.
 
 
А тебе кто-нибудь
Целует запястья?
Так, чтобы, нежно дыша на кожу,
Губами был путь проложен
Туда, где пульс бьётся сложно.
 
 
…А тебе кто-нибудь
Целует запястья?» —
Спросила сама себя.
«Кто-нибудь,
кроме погоды ненастной
И воспоминаний того февраля?»
 

 
Звёзды на небе, маяк как звезда.
Озеро похоже на море.
Мы в центре этого сна,
В середине остывшего зноя.
 
 
Лето, +40, жара,
Вода кипящим котлом бушует.
Но ночь вступила в права,
И дала нам сказку такую.
 
 
Мы в центре с тобой одни,
И будто одни во Вселенной.
И лишь по кругу огни
Стали нашим счастливым пленом.
 
 
Теперь всё иначе, хоть тоже жара,
И год пролетел едва ли.
А у тебя скоро будет жена,
И я другого целую ночами.
 
 
Всё иначе, всё пронеслось
И затихло так быстро-быстро.
И у каждого новая ось
На странном графике жизни.
 
 
Звёзды на небе, маяк как звезда,
Озеро похоже на море…
Я часто сижу у окна,
Вспоминаю то лето с тобою…
 

 
И я снова жду ночи,
Свернуться клубком в тишине,
Расстаться до утра с горечью
Или спрятать её в себе.
 
 
Я снова жду ночи —
Передышку меж растерзанных дней,
Невысокую кочку
В кровавом болоте соплей.
 
 
Я снова жду ночи…
Под одеялом недвижно лежать.
Все страхи выкинуть прочь,
Под подушку мысли убрать.
 

 
Каждое слово – стрела,
В каждой фразе – упрёк.
Ты не переносишь меня,
Как в праздник присланный гроб.
 
 
Ехидство повсюду, скепсис в глазах.
Презрение в каждом вдохе.
Будто воздух в ядовитых парах,
И я виновна в этом подвохе.
 
 
Мой голос, как скрип половиц
Для вора в ночи.
Мой голос – сотни ржавых петлиц
В мерзком визге двери.
 
 
Моя улыбка глупа и нАгла,
И я сама, как табуретка, глупа!
Мне в искусстве ничто не надо:
Для галочки пришла я сюда.
 
 
…И страшна не эта вся клевета,
Страшно, что такой ты видишь меня.
 

 
Какой самый неважный знак препинания?
Заменяемый самый?
Ненужный самый?
Незаметный во всём романе?
Используемый едва ли?
 
 
…Я всего лишь простое тире,
Так легко заменимое точками,
По вертикали поставил две,
И не нужна моя строчка.
Я лишь простое тире,
Вместо меня – хоть запятую!
Я неважная чёрточка в этой игре,
Захотел – меня, нет – точку другую.
 
 
Я неважное такое тире,
Не буква, не строчка, не запятая.
А так хочется мне
Стать целой главою в твоём романе…
 

 
Закутаться бы в тёплый, белый, стерильный кокон…
Чтобы уютный, мягкий, пуховый…
От всех занавесить окна,
Защиту поставить от слов и от холода.
 
 
Чтобы мягко в нём свет струился,
И ласкова была тишина…
Чтобы время замедлило стрелки,
И никаких людей, одна пустота…
 
 
Чтобы телефон принимал звонки
Одного абонента только.
Того, у кого глаза так черны,
Кто умеет смеяться так звонко.
А всем остальным – только гудки:
«занято, хватит, довольно».
И никакой суеты…
Никаких городов, перелётов, боингов.
Закутаться бы в уютный кокон…
 

 
Она такая классная,
я бы выпила с ней кофе.
Обсудила б любимые книги и очень
удивилась количеству общих любимых строчек,
авторов и многоточий.
Я бы прохохотала с ней до полтретьего ночи!
 
 
Она такая классная:
вздернутый носик,
длинные волосы и точёный профиль.
Я бы гуляла с ней в парках, встречала лето и осень.
Я бы менялась с ней майками и тенями броскими.
Мы провели бы время с огромной пользой!
 
 
…Она у тебя такая классная.
Миниатюрная и ненормальная.
Ты целуешь её и шепчешь:
«моя маленькая».
Она у тебя смелая и взрывная,
и я бы выпила с ней кофе,
если б не захлебнулась слезами.
Я всё так же люблю твои руки и профиль.
И жаль, что мы с ней
никогда
не станем
друзьями.