Текст книги "Обнуление. Сборник"

Обнуление
Сборник
Алина Кроткая

© Алина Кроткая, 2016

© Павел Костенко, фотографии, 2016

Редактор Алина Кроткая

ISBN 978-5-4483-4313-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Love is the answer»

От автора

Так получилось, что персонажа по имени Алина Кроткая больше нет. Этим сборником мне хочется подвести итоги творчества, которое было создано в рамках этого псевдонима.

Спасибо моей маме, которая всегда и во всём помогает мне.

Спасибо Марине Задубровской, которая придумала имя «Алина Кроткая».

Спасибо всем мужчинам, которые вдохновляли меня на создание стихов и прозы.

С теплом,

Екатерина Мостяева.

Стихи

Замшевая нить разговора
2016

 
Игривой кошкой под французские ритмы
Ластится замшевая нить разговора.
Твои пальцы последовательной молитвой
Касаются тела, будто за словом слово.
И заманчиво качается этот гамак,
Висящий здесь для кого-то другого.
Есть только сейчас: эта веранда, влажная крыша дома
И собственная – съехавшая от твоего напора.
Есть эти подушки —
Тайские и твоих пальцев.
Ты убеждаешь, что не играешь в игрушки,
Но напоминаешь из мультика хитрого зайца.
Музыка с маслом воедино сливается,
И Чеширский безумия кот загадочно мне улыбается…
 

 
С этой веранды, как с бывалого фрика,
Сняли все фенечки и остригли кислотные косы.
Без твоего громкого (совершенно несносного) крика,
Она как мокрые папиросы:
Вроде есть, а вроде и пусто вовсе.
 
 
Проводами запутанными пылятся колонки,
Рядом разбросаны воспоминания.
Я запрятала тебя на дальнюю полку
Своего раздражённого подсознания.
И всё совершенно без толку,
Из каждого пустого угла ты привлекаешь внимание.
 
 
Я скучаю, как в чистой Европе
По азиатской грязи и быту,
Я скучаю, будто по воплю,
Когда тишиной всё сердце избито.
Ты – русский мат в исламской молитве.
Оспа, которой поры изрыты.
И жаль, что никогда не будем мы квиты.
 

 
Запястья наполнены пульсом, а мысли – тобой.
Бумажный клочок зажат между пальцами (до исступления смят),
Так спокойнее, так будто бы рядом.
Обычно разум бурлит беспокойной виною,
Сейчас – только тобою, подряд.
Нежностью, а не разрушительным ядом.
 
 
Ремни самолета фиксируют крепко —
Воспоминания о твоих сжимающих пальцах
На спуске с горы после рассвета —
Позволить быть слабой, как тонкая ветка,
Ведомой, как в танцах,
Так просто, так сложно всё это…
 
 
Ветер на камне, тактичный уход,
Красное солнце над облаками…
Я шла и шла упрямо перед этим вперед,
А после грелась твоими руками…
(Будто мерить море настойчиво вброд,
Но оказаться затем под его волнами).
 
 
Только взлёт – и уже посадка.
Незаметно время, когда мысли играют,
Зажимают всё лад за ладом.
…Я жалею об одном лишь украдкой —
Разум, конечно, всё отрицает —
Что в последнюю ночь не ты был со мною рядом.
 

 
Затягиваться твоим запахом,
Как терпкой сигаретой
(вдыхать до самой бездны сознания).
Проникай в мои ноздри ароматом вкусной конфеты,
Стройся внутри меня, будто высотное здание.
До космоса от самого основания.
 
 
Изучать детально твои черты,
Проникать зрачками в линии извилистых лучиков
(про них обычно говорят «морщинки»).
Взгляды целить в тебя, словно десятки лучников,
Но вонзать глубоко, как лезвие финки.
Твои глаза красивей самой иллюзорной картинки.
 
 
Дрожью касаться тебя, спрашивать: «Можно?»
Гладить затылок только пальцами правой
(ведь левая так груба от гитары).
Бояться моргнуть – вдруг всё ложно?
Вдруг реальность зальет эту сказку лавой?
 
 
Мне кажется, что вся жизнь до тебя была лишь дешёвой газетной рекламой.
 

 
Я пойду за тобой, даже если однажды
всё твое золото обратится пеплом,
Если все блага мира рухнут прогнившим бревном.
Я пойду за тобой попутным и любящим ветром,
И плевать мне, где будет наш дом.
 
 
Я пойду за тобой без Москвы, без счёта,
Без машин и офисов, кошельков.
Всё равно, в социальном мире кто ты,
Нет ничего важнее твоих зрачков,
Нет ничего нужнее глаз уголков…
 

 
Отпускает. Как же прекрасно, будто похмелье прошло,
И ты можешь жить весёлым испанцем.
Память на нервах не играет, чуть станет темно,
Будто ноты оставила в старом ранце.
 
 
Отпускает. Как цепкие пальцы зимы
При первой же жаркой влюблённости.
И на улицах замёрзших уже не мы
Прячем руки в карманах скромности.
 
 
Отпускает. Почти не трогают фото и статусы,
Старые смс и пустые окна.
…Но я всё же похожа на трагичного страуса,
Что прячет голову от своего же вопля.
 

 
Сколько можно уже истошно молчать?
Корчить лицо в куриную попку
От бездарности, что выходит в печать,
От пошлости, что кидают в эфирную топку?
 
 
Проще наряжаться в скепсис, как в блестки —
Это модный и новый тон.
Но если твои слова ёмки и хлёстки,
Почему ты хоронишь их под мостом?
Ну же, иди – голоси серебром!
 
 
В истошном молчании нету правды.
Ты бездействуешь. Жалок и слаб.
Слушай, как чужие бездарно надрываются гланды,
Пока ты кидаешь талант свой в мусорный бак.
 

 
Такой дождь, что хочется то ли под одеяло,
То ли под дуло.
Мой друг уверен – это всё нейронные связи.
Кажется, мне самую душу продуло,
Когда я вышла купить согревающей мази,
Забыв нараспашку грудную клетку.
И теперь ни приятная мазь, ни йодная сетка
Не станут спасательной тростью иль веткой.
…Такой дождь, что хочется выть,
Скрипеть, как форточка петлей.
 

И вот ты – рассудительная, мудрая и скептичная барышня. Столько уже плаваний в кругосветные экспедиции безумия было, что давно знаешь маршрут и то, что, впрочем, всё это – баловство и глупость. Но так хочется дрожи в руках, стихов на полях и бессонных ночей, что однажды снимаешь с себя, как старую змеиную шкуру, весь жизненный опыт и плывёшь, беззащитная и предвкушающая, навстречу глупости и очарованию безрассудства. А шкуру спалила в огне, чтобы не мешала гормонам и адреналину клокотать внутри. Это твой разумный выбор: по доброй воле ты становишься уязвимой и молодой.

Четыре метра
2015

 
Круг замкнулся.
Вечер размазал сумерки по лицу, словно крем.
Ко мне будто бы я вернулся,
Когда я ждать себя уже и не смел.
 
 
Фонари столбами изящными
Ложились слоями на гладь пруда.
Круг замкнулся от точки февральско-навязчивой
До дуги, где кончалась весна.
 
 
дУги парк обнимали скамейками,
Искренне искры летели из губ.
И слова душили внезапными змейками,
И плевать, что был голос отчаянно глуп.
 
 
Фиолетовый вечер остался в оковах песни,
Полночь лилась мне в горло насыщенным молоком.
Эра лжи и болезненной мести
Завершилась рассветным календарём.
 
 
Круг замкнулся. Замкнулись пальцы.
Из контекста вырвана ночь.
И стрекозы порхали в попытке вальса
С босоножек куда-то прочь.
 

 
И тебя проще возненавидеть,
Чем признать своё поражение.
От прочих несёт алкоголем,
От тебя – обаянием в чистом виде,
И каким-то пугающим зноем.
Я бы хотела стать, как неуязвимый Голем,
Кем угодно – даже пчелиным роем,
Но не собой – существом безвольным.
 
 
Мне бы по-хорошему встать да уйти,
Не покрываться колючими точками,
Будто по телу бегут муравьи.
Не балансировать между скользкими кочками,
Не стоять на пустыре беспросветной любви.
Но мои каблуки уже возле тебя вросли.
 
 
Твоя непосредственность, как седатив,
От неё мои кости размягчаются в вату.
Меня трясёт, будто из позвонка убрали штатив,
И кожу сняли, как латы.
 
 
Треугольник твоих губ насмешлив и молчалив,
Пока меня завоёвывают глаза-солдаты.
 

 
Пишу эти сопли, чтобы высморкнуть тебя из головы.
Но ты противишься и льёшься из носа кровью.
..
Твои скулы на фото, как поводыри
К безумию, что уже трепыхается молью.
Веди меня, Внимательный мальчик, веди.
Вкалывай по пути свой голос дозами боли,
Не церемонься, не береги,
Ты – лилия, а я – Хлоя.
 
 
Разрастайся в лёгком, требуй цветов,
Обнадёжь меня иллюзией жизни.
И будто капилляры лопнули по округе зрачков,
Когда, разглядывая тебя, мозг включил ближний.
Давай, своим обаянием всю сетчатку мне выжги!
 
 
Я заляпала этими липкими все обрывки бумаги —
Вместо платков.
В твоём шёпоте я до сих пор слышу нервные крики,
А в ресницах вижу удары хлыстов.
Надменный внимательный мальчик,
Ты расшатал мою рифму до самых основ.
 
 
Как всё же прекрасно, что ты не читаешь моих стихов.
 

 
Воздух переливается разноцветными брызгами,
Ловлю губами эти атмосферные капли.
Иди ко мне, ступай мягче, будь ближе.
Пусть твои руки будут нежнее кошачьей лапы.
Оставь за порогом и щит, и латы.
Танцуй со мной легче, чем белая пенка на кофе латте.
 
 
Давай оставим всю грязь для других,
Весь алкоголь – в бутылках, всю сцену – за дверью.
Разыграй этот вечер и воздух со мной на двоих,
Люби меня. Верь мне.
Пусть стены комнаты станут уютным коконом,
Твои колени – защитой от всех моральных пощёчин дня.
Погладь по волосам, поиграй длинным локоном,
Позволь быть беззащитной и маленькой для тебя.
 
 
…Пока воздух переливается разноцветными брызгами,
Просто подари мне немного тепла.
 

 
Я для тебя ориентир нормальности,
Ты – моя самая короткая дорога до мягких стен.
Мои нервы гибнут на баррикадах, не зная жалости,
Отступая и отдавая всё тело в плен.
 
 
Игральными кольцами накидываешь грубость
На усталый штатив позвонка.
Ещё можно дышать и даже держаться,
Но под тяжестью крепких слов сутулится непроизвольно спина.
 
 
…Если я твой ориентир нормальности,
Пожалуйста, береги меня.
 

 
«Если ты выльешься на меня до дна,
Такая вся сумасшедшая, я ж захлебнусь.
Тебя нужно дозировать, как воду для кубиков льда,
Иначе я просто боюсь.
Для батарейки любви ты слишком огромный плюс».
 
 
Ты делишь меня на порции, как лекарство.
Строго по часам, рецепту и надобности.
Три грамма нежности, как топлёное масло,
Намажешь на душу в качестве шалости.
Но лишь два дня в неделю мне доступны такие радости.
 
 
«Если ты выльешься на меня до дна…» —
Говоришь ты и даришь мне мерную ложку.
Первое время я исправно дозирую ею себя,
Но мне впору вызывать неотложку.
Милый, не можешь залпом выпить меня —
Найди по своему горлу бокал и ношу.
А ложку я, пожалуй, подальше брошу.
 

 
Весна врывается в каждую пору, её губы
Танцуют вокруг продрогшего тела.
На всех встречных овалах расплываются дуги,
Я им в ответ улыбаюсь открыто и смело.
Воздух волшебный, я счАстливо жмурюсь,
Реальность нарисована разноцветным мелом.
На меня только ленивые не оглянулись.
Прохожие думают – март, но не в календаре
всё дело.
Моя весна началась ещё в феврале.
С твоим появлением резко внутри потеплело.
 

 
Давай потанцуем, но только не телом.
Ведь разум тоже умеет вальсировать.
Легко, интересно, раскованно-смело
В реальности будем пульсировать,
Маневрировать.
Не контролировать.
 
 
Без рам, подрамников и формата,
Без имени странного танца.
Что, если эту мазурку подменит сальса,
А рок-н-ролл закончится вальсом?
Главное не складывать ноги в банальнейшем реверансе.
Давай потанцуем. Снимай с мозга лишнее, мыслями раздевайся.
Включай громче звук. Двигайся. Наслаждайся.
 

Рифмованные истины
2014

 
Не привязывайся. Будь готов потерять всё ежесекундно.
Будь готов простить,
попрощаться,
забыть
и завыть.
Не привыкай. Твоя жизнь может стать скудной.
Может внезапно взять и остыть.
 
 
Будь готов в любой момент отпускать.
И привычку,
и город,
и человека.
Не влипать, не держать, не врастать,
Всё вокруг – лишь подобие ветра.
 

 
Он с другой полки этого Вселенского Супермаркета.
Необычный состав,
Странное название, эпатажная этикетка.
У него очень специфический сплав
И предупреждающая красная метка.
Он лежит ровно напротив,
Ухмыляясь едко,
Ведь я – покупка для маленьких деток.
 
 
…Что общего могут иметь такие товары?
Всё просто.
Когда в Супермаркете гаснет свет,
Им снятся одни и те же кошмары.
 

 
Не рекламируй счастье своё словами —
Не будь уличным зазывалой,
Собирающим балаган.
Зачем тебе любопытные рты, глазницы и уши?
Пусть сидят по своим домам
И в качестве боксёрской груши
Молотят сплетни про чужих мужиков и дам,
А ты своё счастье спрячь глубже
И неси осторожно, как денежный чемодан.
 
 
Не пиши афиши и баннеры о своей любви —
Тише… Её не спугни.
Представь, как люди бывают враждебны и злы,
Увидь, как сально смотрят они
На то, что ты сам и зрачками не смеешь ласкать,
На любовь, которую нежно страшишься обнять.
Зачем тебе одобрение зала?
Зачем тебе нужно, чтобы все знали?
Сдирай все свои фоторекламы,
Тебе хорошо? Это главное!
 
 
…Чем больше ты о личном молчишь,
Тем прочнее его фундамент.
 

 
Напряжение в теле, как забитые мышцы после спортзала.
Нервы дрожью костьми звенят.
Мир в одночасье сделал тройное сальто
И оказался ранимей новорождённых котят.
Спокойствие от тебя уезжает, как скорый с вокзала.
И, разбрызгиваясь, капли из глаз летят.
 
 
Когда в ушах бьётся беды пронзительный возглас,
Когда помощь важнее всех благ,
Когда пол под ногами превращается в воздух,
Становится ясно, кто любит тебя, а кто просто делит гамак.
 

 
Неважно, какая погода и какой день недели,
Неважно, в Москве ты или собираешься в Дели.
Неважно, сколько в кармане находится денег.
 
 
Имеет значение только счастье.
Если оно на пределе,
Тебе всё равно: мороз или дожди на неделю,
Ласкает галька пятки
или одежда шерстяная на теле,
Перебирают пальцы кредитные карты
или мелочь звенит птичьей трелью.
 
 
Всё это лишь декорации. Ничто не зависит от их перемены.
Счастье внутри – вот, что важно
Н а   с а м о м   д е л е.
 

 
Не суди, не задирай нос, не хвались.
Тебе кажется, что ты поднимаешься ввысь,
Ты успешный и презрительно всем кричишь:
«Брысь»,
У тебя есть деньги, цель жизни и для причала
Мыс.
И ты сочувствуешь всем, кто ниже, чем твой
Карниз.
Это банально, но таков уж мира каприз,
Проходит время, и ты местом меняешься с тем,
На кого сверху смотрел, как хитрый
Лис.
Теперь ТЫ – жалкий ползучий,
Теперь ТЫ падаешь ниц.
«Не суди, да не будешь судим»
Не зря шепчет Библия со своих страниц.
 
 
Назови это хоть Кармой, хоть Бумерангом,
Хоть весами Трансёрфинга, главное:
Позволь каждому быть собой,
И лишь для себя одного держи планку.
 

 
Меня больше не держат ни путы, ни магниты,
Ни привязанности, ни города.
Семь лет кулаки о стены были разбиты,
Семь лет я шла напролом – от нуля до «ура».
А теперь потерялась, стою на пути в никуда.
 
 
…Но если в моём мире вдруг закончились спички,
И растеклась вокруг одна темнота,
Быть может, меня из списка не вычеркнули,
А позволили
Написать свою жизнь с пустого листа?
 

 
Я выдумала из него Солнце,
И давай требовать, чтобы светило, и ловить жадным ртом лучи.
Из другого я выдумала Мать Терезу и колотила в его оконце,
Моля дать от очередной проблемы ключи.
 
 
Я выдумывала любимых, подлецов и актёров.
Они в свою очередь придумывали для себя меня.
И ничто, наверное, не порождает больше душевных споров,
Чем вопрос к стеклу с серебром «Кто я?»
 
 
Но всё это никчёмные разговоры,
Ведь на самом деле мы выдумываем и самих себя.
 

 
Если в доме лежит труп, надо быстрее хоронить.
Убрать все его вещи.
По возможности, не говорить
о нём,
не бередить
пустоту души словесным огнём.
Потерпеть. Пережить. Перевыть.
 
 
Если в голове лежит боль,
закопай.
Она разлагает собою тебя.
Не дает твоим мыслям рай.
Перестань её культивировать,
выращивать, как диковинный хлам.
Прошлое – это труп. Достань лопату и раскидай
по своим местам.
Да, жалко закапывать.
Но ведь мёртвых мы не храним по домам?
 

 
Этот город вытаскивал крючки из-под моего ворота,
Отцеплял сведённые пальцы, по одному.
Всё, что было близко, важно и по-настоящему дорого
Уходило в размытую импрессионистскую мглу.
 
 
Приглядеться – видны очертания,
Отойти – застилает картину туман.
Вся некогда важная жизнь как забытое знание,
Все любимые люди разошлись по своим делам.
 
 
Рушатся пазлы из некогда собранных улиц,
Сыплется карта мостов, мест и маршрутов.
Я, как потерянный ошалевший безумец,
Которого из дома выгнали утром.
 
 
Этот город вытащит через неделю последний крючок.
Отпустит обратно в пустое море, с ссадиной от укола.
Находясь в объятиях его долгий срок,
Так жутко слышать его прощальное слово.
 

 
– Он сделал мне столько зла!
Сердце разбил и до ручки довёл!
– Нет. Всё это ты совершила сама,
А он рядом лишь брёл.
 
 
Ты сама довела себя до истерик,
Он не виноват, что тебя не любил.
Ты сама продала себя за бесценок,
А он выгодно всего лишь купил.
 
 
Повзрослеешь, когда поймёшь:
Обижаться НЕ на кого, кроме себя.
Предательство, безразличие, ложь —
Ты сама забежала туда.
 
 
Люди не причиняют друг другу боль.
Никто никого не заставляет страдать.
Ты или мученик или герой —
Вся «соль» в том, что это тебе выбирать.
 

 
Его голос шёлковым платком
Ложится на мои дрожащие лёгкие, обволакивая их собой.
Прогуливается осторожно по нервам, ласковым ветерком,
И делает тише тревожный сердечный бой.
Он действует лучше всех седативных, обезболивающих и энергетиков,
Накрывая от бед с головой.
И вкуснее пирожных-конвертиков
Его слова: «Маленькая Линн, я с тобой».
 
 
А когда он вдруг о морали и принципах жизни,
Я ощущаю себя решетом.
В этот момент его слова очищены то ли святым, то ли ведьминым
Серебром,
Он их просеивает сквозь мою ржавую накипь, налипшую на мерцающий
Хром.
Так и хочется звякнуть о землю, как старый Лом.
Но тут он говорит: «Маленькая Линн, я всё равно с тобой».
 
 
Чтобы его обрести, мне стоило год учиться дышать
Подо льдом.
А потом высунуть голову, и увидеть, что он всё время стоял на нём.
Открыть ему вход в каждый кошмарный сон
И обнаружить: живой, не фантом.
Он оставил от моего имени самое сердце,
Обрезая лишнее,
Как корки сыра, ножом,
И он единственный мне, как мантру, пишет
«Доброго утра, Линн» день за днём.
 

 
Ты можешь просить у других тепла.
Умоляющим взглядом, чувственными словами.
Ты можешь использовать людей вместо огня,
Но будешь вмиг замерзать, отойдут едва ли.
 
 
Ты будешь в страхе хвататься за воздух,
Заставлять их чувствовать себя виноватыми.
Они, конечно, останутся и расскажут о звёздах,
Но их пальцы вдруг станут прохладными.
 
 
Их будет много: огней, каминов,
обогревателей и разных печек.
Но ты никогда не сможешь стать жарко-счастливым,
Пока не поймёшь истину, которая лечит:
 
 
Тепло нужно искать только в н у т р и  с е б я,
А не в друзьях, любовях и первых встречных.
 

 
Сердце колотит где-то в районе горла,
Руки дрожью отбивают по клавишам ритм.
Адреналин стартовал безбашенной гонкой,
И в предвкушении ниже рёбер саднит.
Я человек, бегущий на тот самый рейс,
Который возглавит крушений топ-хит.
Вселенная против,
Но меня тянет сверхсильный магнит.
 
 
Решение принято, обжаловано, упущено и вновь
«Добро пожаловать».
Сердце пакует себя в чемодан,
Прячет под молнию, чтоб не достали,
И Душу зовёт в соседний карман.
Мозг отрешенно смотрит, а потом Адреналину:
«Давай, паразит, наливай
По тысячи грамм.
Она ведь у нас с приветом,
Лучше заблаговременно уйти в хлам.»
 
 
…И только Безумие уверенно шествует по раскалённым углям.
 

 
Из глаз на колени выльются километры.
Всхлипы, стуком колёс, разнесутся эхом в осеннем доме.
Драма финала (иль всё же эпиграфа?) в колокольном звоне
Голову уронит на соль ладоней.
 
 
О невстречах и о несбывшемся
Строчки напишутся в новые главы.
В моей жизни, наверное, было столько излишества,
Что теперь мне не дали необходимого малого.
 
 
Время разбирать недособранный чемодан,
Выдёргивать за уши из него мечту,
Тащить авантюру, залезшую в боковой карман,
И запирать в него утреннюю пустоту.
 
 
Спущенным мячиком вяло прыгает сердце,
Дрожащие лапки вверх. Я сдаюсь.
Я никогда не узнаю теперь, что было бы «если»,
И семенит за мной босиком усталая грусть.
 

В осень с головой
2013

 
Истеричной драмой,
рваным финалом,
страстью,
разодранной в лоскуты.
Наш роман не измерить
в стандартных граммах,
для меры такой ещё изобретают весы.
 
 
Из сердца распоротого летят
перья тоски,
заполонили всю комнату под гитарные струны.
Мы были с тобой
н а с т о л ь к о близки,
что души друг другу кусали грубо.
 
 
Нежность на грани боли,
крики – до хрипа,
ласки – до комы.
Палачи и ангелы, поцелуи до крови.
От ледяных ладоней
на московском перроне
до животной бури июльским зноем.
 
 
Тебя коробят мои
рваные ритмы,
меня – твои архаичные слоги.
Мы всегда с тобой
будем квиты
в ненависти вперемешку с любовью.
 

 
Свалился на двадцать три,
В центре Москвы,
Там, где исполняются все желания,
С медным молотом на груди,
Истеричкой на заднем и томиком Фрая.
Подарком неба, истинным знанием.
Приехал, по переулкам города и жизни блуждая,
Столько лет ждала я.
 
 
Свалился такой, будто по выкройке,
По линейке, по всем заказам и всем мольбам;
С громким мотоциклетным рыком,
В чёрной жилетке,
Подходящей так к сапогам,
С волчьим оскалом,
Кольцами дыма и голосом, мАнящим в рай.
И я смотрю на него, как на мираж,
Только бы не исчез, не пропал…
 

 
Погладить клыки, сунуть в пасть беззащитный палец,
Поцеловать в макушку, нежно глядя в глаза.
Отдать весь свой страх и всю свою слабость
На растерзание мнимого палача.
 
 
И всё гладить клыки, исцарапав руки,
Камень точит вода, а боль смягчает тепло.
Слушать всю ночь хриплого голоса звуки,
Распивая джин, а не сухое вино.
 
 
Смотришь в глаза – так же дик, но уже не кусает,
Так же рисуется вожаком.
А ты смертельно боишься понравиться,
А потом нечаянно ударить его ножом.