Текст книги "Школа гейш"

Глава 7
Легенда о сердце моря

Джин и тануки играли в го.

Мия остановилась в дверях храма, не зная, что сказать. Сегодня самханцу было явно лучше. Похоже, он даже дополз до водяной купели во дворе и искупался. В еще влажных волосах блестели капельки, струи воды сползали, оставляли на гладкой коже влажные дорожки. Мужчина был только в набедренной повязке, выстиранное кимоно и хакама остались сушиться во дворе.

Дайхиро сердито спрятал ладони в рукава.

– Пас. Снова пас. Ну что за безобразие! Почему опять «пас»? – вопросил он, потрясая лапками в негодовании. – Уверен, ты жульничаешь, хитрый самханский жук!

– Жульничаю в го? Разве это возможно?

– Вот и я думал, что нет. – Тануки оживился. – Давай меняться: я тебе новое кимоно, а ты расскажешь, как это делаешь!

Джин сверкнул белозубой улыбкой:

– А кимоно в соседней деревне сопрешь?

– Позаимствую, – поправил его тануки. – И не в соседней. Где живу – не гажу.

Самханец развел руками:

– Хорошая сделка, уважаемый Дайхиро. Но, увы, никакого секрета нет. Я просто хорошо играю. Могу научить…

– Дайхиро! – перебила его Мия. – Нам нужно поговорить.

Она поднималась в храм с тяжелым сердцем и всю дорогу так и эдак крутила в мыслях предстоящий разговор. Еще и воспоминание об уроке с Такухати вносило дополнительный сумбур. Мысли то и дело сбивались на случившееся в зале. Перед глазами вставало мужественное, искаженное страстью лицо, вспоминался вкус поцелуев и хмельное ощущение власти над опасным хищником. Тем более дразнящее, что он вручил эту власть Мие добровольно и мог отобрать в любой момент.

Она тряхнула головой. Боги, опять? Даже сейчас, в разговоре с самханцем.

Что Такухати сделал с ней?

Дайхиро мгновенно подобрался, реагируя на тон:

– Что-то случилось, Мия-сан?

Рука мужчины потянулась к ножу.

– У меня тот же вопрос.

– Случилось. Подойди, пожалуйста, Дайхиро. Нет-нет, Джин! Ты – сиди.

Только когда оборотень оказался рядом с ней у двери, Мия облегченно выдохнула. Она помнила, каким смертоносно быстрым умеет быть самханец. Но со сломанной ногой Джин не успеет до них добраться.

Тануки встревоженно заглянул ей в лицо:

– В чем дело?

– Он – шпион и убийца, – кивнув в сторону самханца, сказала Мия. – Его ищут войска наместника.

– Ого! – присвистнул тануки. – И что мы будем делать?

– Мия, послушай…

– Мы уйдем. И позовем стражу.

Она не смотрела на Джина. Лгун! Предатель!

Шпион.

– А я говорил, что надо его выбросить. Нечего подбирать всякую пакость. – Тануки с тоской покосился на оставленный у костра тесак, а потом укоризненно – на Мию. – Могла намекнуть. Я бы ножик прихватил.

Самханец поднялся, тяжело опираясь на бамбуковый посох.

– Все не так просто, Мия. Пожалуйста, выслушай меня!

Она попятилась.

– Пойдем, Дайхиро.

– Стой!

Он был быстрым. Даже со сломанной ногой слишком быстрым. Но Мия успела бы уйти, если бы не камень, некстати подвернувшийся под ногу маленькому монаху…

Жалобный крик тануки остановил ее уже у ворот. Она обернулась. И поняла, что никуда не уйдет.

Тануки лежал на ступенях храма, а самханец сидел на нем сверху, удерживая оборотня в болевом захвате.

– Беги, Мия-сан, – выкрикнул Дайхиро.

Мия беспомощно оглянулась по сторонам. У нее не было даже ножа. Ни ножа, ни палки – ничего. Да и поможет ли нож против воина?

Вот она, расплата за глупость. За неуместное желание помочь первому встречному.

– Беги! – Оборотень извернулся и впился зубами в держащую его руку. Мужчина поморщился, но не выпустил пленника.

– Выслушай меня, – повторил самханец. – Я не враг.

– Отпусти его.

– Отпущу, если выслушаешь.

Она кивнула и обреченно пошла навстречу лазутчику, не отводя взгляда.

Тануки, словно поняв бесполезность сопротивления, разжал зубы.

– Беги, дурочка!

Мия подошла и встала рядом. По предплечью Джина сбегали красные капли.

Ей не хотелось слушать вранье шпиона. В этот момент Мия почти ненавидела его. За ложь. За угрозу Дайхиро. За собственный глупый и стыдный сон. Будь у нее нож, она бы, наверное, ударила самханца.

– Отпусти. Я выслушаю тебя.

Он, поморщившись, слез с распростертого тела.

– Давай вернемся в храм, Мия, – его голос звучал мягко, – я расскажу, почему я здесь. Расскажу тебе все… все, что смогу. Если после этого ты решишь, что мое место в темнице наместника – пусть будет так.

Охая и ругаясь, рядом поднялся Дайхиро. Выразительно кивнул на ворота, но Мия покачала головой.

Не уйти.

Даже со сломанной ногой Джин был слишком сильным и быстрым.

Самханец посмотрел на нее в упор:

– Клянусь честью своего рода и своим посмертием, что говорю правду. Я не причиню вреда тебе или твоему другу. И я не сделал ничего плохого.

– Ты шпион!

– Я не желаю зла твоей стране. Скорее наоборот. То, что я сделал, спасет тысячи жизней.

– Ты убил пятерых самураев.

– Я защищался.

– Ты шпион, – чуть не плача, повторила Мия.

Дайхиро дернул ее за рукав:

– Слушай, Мия-сан, может, и правда, выслушаем его? Раз уж тратили время, лечили, выхаживали.

Когда он успел стать таким благожелательным к самханцу? Неужели всего из-за нескольких проигранных партий в го?

А впрочем, что ему? Дайхиро – ёкай, пусть и друг Мии. Оборотни вне политики и человеческих дрязг.

Что же делать? Как поступить?

– Я не прошу многого. Только выслушай. Давай вернемся в храм.

Она медленно поднялась по ступеням. Тануки шел за ней, самханец ковылял последним, тяжело опираясь на посох. Такой обманчиво беспомощный и смертельно опасный.

Они вошли внутрь, и Джин сел у костра. Мия осталась стоять.

– Рассказывай.

– Садись.

– Нет!

– Сядь, пожалуйста, Мия. Я поклялся.

– Я тебе не верю!

– Я могу как-то это изменить?

– Поклянись на крови, – предложил тануки.

Глаза самханца расширились, но он кивнул и потянулся к танто. Лезвие вспороло кожу на предплечье, рисуя иероглиф «гири», и мужчина повторил слова клятвы.

Надрез полыхнул алым, на мгновение в комнате сгустились тени, запахло грозой…

А потом все исчезло.

Джин кивнул на подстилку из пальмовых листьев:

– Садись, Мия. Выслушай меня.

Если бы не Дайхиро, послушно опустившийся рядом с самханцем, Мия не решилась бы послушаться.

– Я думала, ты проклят, – сказала она, усаживаясь на самый краешек подстилки.

– Клятвам это не помеха.

– Рассказывай. Кто ты, Джин Хо? И зачем ты пришел в мою страну?

Он вздохнул:

– Пожалуйста, не перебивай. Я начну издалека. Ты ведь знаешь, что власть сёгуна не всегда была абсолютной? Изначально в Оясиме властвовал божественный император, потомок повелителя драконов. Сила Уми но Ками позволяет призывать и укрощать водных драконов…

– При чем здесь это?

Самханец укоризненно покачал головой:

– Я же просил не перебивать. В последние сто лет власть династии Риндзин слабела. Череда слабых, развратных или просто неспособных к управлению правителей отдала власть сёгуну. Последний император Сатоши Риндзин пытался переломить эту ситуацию, за что и поплатился. Пятнадцать лет назад произошел заговор, который оборвал династию навсегда.

Мия сердито стукнула себя кулаком по коленке. Он что – издевается над ней? Зачем пересказывать то, что знают даже дети?

Впрочем, о гибели императорской семьи известно было немного. Ходили самые дикие слухи. Говорили даже, что заговорщики использовали демона, чтобы справиться с повелителем драконов.

Еще поговаривали, и именно на это сейчас намекали слова Джина, что главным организатором был сам сёгун. Но о таком шептались совсем уж тайно, с оглядкой. Верховный правитель Благословенных островов не отличался терпимостью к подобным слухам.

– Последний Риндзин был так слаб, что едва мог призвать одного или двух драконов. Но легенды говорят о том, что раньше члены императорской семьи могли управлять сотнями драконов. Все ручьи и реки Оясимы, в каждой живет водный дух, и все покорны воле императора. Так же, как сила семьи Аль Самхан взывает к огненной крови земли.

– И что? – спросила Мия. – К чему все это?

Он подпер голову рукой, побарабанил пальцами по щеке.

– Я хочу, чтобы ты молчала о том, что я сейчас скажу, Мия. Это не тайна. Но и не те вещи, в которых разбирается любой крестьянин. Нет-нет, не надо клятвы! Просто не рассказывай первому встречному. Не надо.

– Я не болтлива, – обиженно сказала Мия.

Против воли рассказ самханца увлек ее. Он был похож на древнюю легенду – из тех, что мать рассказывала Мие перед сном. Сказания о богах, героях и чудовищах.

Но какое отношение ко всему этому имеет шпион и убийца Джин Хо?

– В императорской семье Аль Самхан существует артефакт, позволяющий раскрыть подлинную силу крови. В определенном возрасте все дети императора проходят инициацию и получают власть над огнем и вулканами. В семье Риндзин тоже был похожий артефакт под названием Сердце моря, но более трехсот лет назад молодой император Котохито не смог укротить призванных драконов, и цунами снесло половину острова Рю-Госо, уничтожило столицу со всей семьей императора. Поток воды смыл Сердце моря, и сила оказалась утерянной для поколений правителей. Это положило начало пятидесяти годам войны.

Джин задумчиво пошевелил палкой угли в костре.

– Знаешь, – продолжал самханец, – я всегда ощущал симпатию к народу Оясимы. Мне виделось что-то общее между его историей и моей. Благословенные острова лишились магии, но сумели отстоять независимость за счет одной личной доблести. На материке Оясиму не только боятся, но и уважают.

– Я тоже истории сочинять люблю, – буркнул тануки. – Только попроще. Про распутную вдову и тануки, например. Кстати, я ее даже не сочинял почти. Так, приукрасил слегка…

– Я уже заканчиваю, – отозвался Джин. – Не так давно до Самхана дошли слухи, что рыбаки южной провинции выловили гигантскую рыбу. В ее желудке было обнаружено Сердце моря. Сам по себе артефакт бесполезен и даже опасен. Лишь носитель королевской крови сможет не только призвать, но и удержать водных драконов. Но прабабка нынешнего сёгуна была из семьи Риндзин. – Самханец вздохнул. – Ваш сёгун одержим властью и идеей завоевания. За время правления он четырежды снаряжал походы на материк. Он решил пройти посвящение…

Мороз пробежал по коже. Мия хорошо помнила легенды о гигантском цунами, за несколько часов уничтожившем все живое на богатом острове. Столицу потом так и не отстроили. Перенесли на север. А Рю-Госо до сих пор оставался пользующимся дурной славой захолустьем.

– Откуда ты можешь знать, что решил сёгун? – спросила она, пытаясь защититься от этого знания.

– У Самхана есть свои люди при дворе сёгуна. А я, в силу положения моей семьи, имею доступ к их докладам. Доли крови Риндзин в жилах сёгуна недостаточно, чтобы повелевать стихией. Повторится то, что случилось триста лет назад. И волны затронут наши восточные побережья. – Он посмотрел на нее в упор. – Я не хочу этого.

– Поэтому тебя направили сюда?

– Можно сказать и так.

– И что? Что ты сделал? Почему тебя ищут самураи наместника?

– Я уничтожил Сердце моря.

Она растерялась:

– Как?

– Я не помню.

…в храме пахло сандалом. Запах истекал из курильниц вместе с белесым дымом, вился по помещению. Гибкие струи дыма извивались в дрожащем свете свечей, как щупальца огромного спрута, гладили Джина по лицу. Он прошел сквозь переплетения света и тени навстречу мягкому пурпурному сиянию, истекавшему от камня в драгоценной оправе.

…и рыжий, в черных полосках, демон подошел вместе с ним…

Джин не собирался уничтожать реликвию. Он вообще не верил, что это возможно – уничтожить артефакт такой силы. Джин протянул руку, чтобы взять камень. Капли крови из рассеченной ладони упали на ограненную поверхность…

Вспышка. Руку кольнуло холодом.

Потом был только оранжево-черный вихрь, боль и пламя.

Джин открыл глаза после вечности, проведенной среди огня и тьмы, чтобы обнаружить себя на полу у разбитого оклада. Курильницы погасли, искрящий всеми оттенками пурпура камень исчез.

Лишь тогда он понял, где ошибся. Но было поздно.

А потом был звук шагов, гулко разнесшийся по пустому пространству. И крик: «Хватай вора!»

Отрывистые голоса из-за стены прервали рассказ самханца. Джин вздрогнул.

– Солдаты… – На его лице появилась упрямая обреченность. Ладонь сжала рукоять танто. – Вам лучше уйти.

Мия вскочила.

– Что ты будешь делать?

– То, что должен. Уходите, я попробую их задержать.

Мия замерла. Вот и все. Сейчас можно сбежать. Пусть самханец сам разбирается с воинами наместника. Со сломанной ногой и одним лишь ножом ему не выстоять против десятка самураев. И тут не будет вины Мии. Ей не потребуется ничего решать. Джин знал, на что шел, когда проник в храм, чтобы уничтожить святыню ее народа.

Но это было неправильно. Нечестно. Несправедливо.

Он же говорил правду. Она сама видела, как самханец клялся на крови. То, что он сделал, спасло жизни десятков тысяч людей. И жизнь Мии. И Дайхиро…

Но что она может сделать, если вот-вот в храм ворвутся самураи?

Отвлечь их? Но как?

– Погоди воевать, калека, – фыркнул тануки.

Оборотень просеменил к бамбуковой стене за алтарем, нажал что-то, дернул вбок деревянную панель, открывая темный проем.

– А ну, полезай сюда, – скомандовал он. – И ты, Мия-сан.

Самханец не стал тратить время на споры. Дернул Мию за руку, увлекая за собой в узкую дыру.

Внутри было тесно. Невероятно тесно, пахло сырым камнем и плесенью.

Руки мужчины обхватили ее за талию, легли на спину. Скрипнула панель, отсекая их от остального храма, и Мия осталась в темноте, зажатая меж каменной стеной и горячим мужским телом.

– Ай, здравствуйте, господа самураи! – раздался из-за стены жизнерадостный голос тануки. – Давненько ко мне не заглядывали такие благородные воины. Люди совсем забыли храм и старого Дайхиро. Что за времена, что за нравы? Никому уже нет дела до духов гор, никто не приходит испросить удачи. Стоит ли удивляться, что народец живет так бедно и какой год неурожай? Духи, знаете ли, тоже любят внимание, а как иначе. Вот, помнится, в мое время…

– Кто ты такой? – Мия узнала голос низенького лейтенанта. Сейчас в нем не было подобострастия, как в разговоре с Такухати. Только подозрительность. – Нам сказали, что храм давно заброшен.

– Да! Да! – возопил тануки, и Мия улыбнулась, представив, как он в возмущении потрясает лапами, сетуя на вселенскую несправедливость. – Заброшен, господа самураи! В совершеннейшем запустении! Вы только посмотрите на это безобразие. Не крыша – сплошные дыры. А знаете, когда я в последний раз получал подношения? Почти месяц назад! Ну что за мерзкий, жадный народец пошел нынче в деревнях, ну как тут не разгневаться духам, вы мне скажите!

Горячее дыхание Джина обжигало шею. В узкой и тесной нише, где когда-то хранились курильницы и циновки, едва доставало места для одного. Мия обхватила мужчину за плечи, прижимаясь к нему. Только бы Дайхиро сумел отвлечь солдат! Только бы задурил им головы!

– …мы ищем самханского шпиона, – доносились голоса из-за тонкой панели. – Ты не видел его, монах?

– Шпио-о-она? – Дайхиро очень убедительно испугался. – Ужас какой! Самый настоящий шпион? Здесь, в моем храме, господа самураи?

От Джина пахло лекарственной мазью, костром и еще почему-то морской солью. Прядь волос пощекотала шею Мии. Он сжал ее в объятиях чуть крепче, и Мия подумала, что ему, наверное, больно стоять. Она уткнулась носом в обнаженное плечо. От вынужденных объятий, от странной близости или просто от того, что он такой горячий и сильный, ей стало жарко. По коже пробежала возбужденная дрожь.

Тишина. Голоса за тонкой стенкой, хриплое дыхание над ухом, почти обнаженное тело, в которое нужно вжиматься, легкое прикосновение губ к ее шее.

– …Ай, не рассказывайте такие ужасы на ночь глядя! Неужели самханцы совсем потеряли стыд и взялись обкрадывать богов? О, какое возмутительное коварство!

Она не удержалась и нервно фыркнула. Еле слышный шепот – тсс! – коснулся уха вместе с опаляющим дыханием. От страха или чего-то иного, чему она сама не решилась бы дать названия, сладко и жутковато ныло внизу живота.

Почему? Почему это так невозможно приятно – стоять с ним в тесном объятии, когда лишь тонкий слой подгнившего дерева и болтовня оборотня защищают их от солдат наместника?

– Это сушилось во дворе, лейтенант.

– Ай, это просто моя старая одежда. Она нужна вам, господа самураи? Неужели воины сёгуна настолько обеднели, что станут отбирать у бедного отшельника его обноски?

Голоса удалялись и приближались. Тануки суетился. Прыгал по храму, возмущался, требовал немедленно найти и арестовать шпиона, а заодно призвать здешних крестьян к порядку, чтобы вспомнили страх и стыд и начали снова баловать горных духов подношениями «как раньше».

Он тараторил, балаболил, ныл, жаловался на тяжелый год, бескормицу, неурожай, боли в пояснице, неуважение молодежи, засуху летом и дожди осенью. Он не давал вставить солдатам и слова, на каждый простой отрывистый вопрос разражаясь бесконечным потоком слов, вспоминал, как славно было в «его время», и клянчил пожертвования.

Не раз наблюдавшая за тем, как ловко оборотень дурит головы поселянам, Мия утыкалась в плечо Джина, сдерживая нервное хихиканье.

Близость теснее объятий любовников. Сильные руки, стискивающие ее тело, гладкая горячая кожа под щекой, жаркий стыд и странная слабость в ногах…

Ей хотелось, чтобы это прекратилось. И чтобы никогда не заканчивалось.

– Я все понял, монах. – Судя по голосу, лейтенант был недалек от убийства. – Если вдруг услышишь или увидишь что-то подозрительное, немедленно дай знать нам.

Оборотень не преминул воспользоваться оказией и немедленно пожаловался на подозрительную старуху, живущую в деревне на отшибе. Не иначе как ведьма. Не менее подозрителен в его глазах был деревенский кузнец. Также последние три года ночами высоко в горах что-то подозрительно выло. И особенно подозрительным был новый директор школы гейш – где это видано, чтобы мужчина и самурай заправлял в таком заведении?

Лейтенант совсем поскучнел, голоса отдалились так, что Мия едва разбирала половину слов. Солдаты покинули храм.

Еще почти десять томительных минут они стояли обнявшись и переводя дух. Ладони Джина осторожно и нежно погладили ее спину. Мия выдохнула и прижалась еще теснее, хотя сейчас в этом не было надобности. Но облегчение от миновавшей опасности словно зажгло в крови опасную эйфорию. Ей хотелось… чего-то странного. Чтобы он был смелее. Чтобы положил ладонь на поясницу или чуть ниже. Чтобы сделал что-то, обозначив свои намерения и желания.

Если они у него были.

Но он молчал. Только тяжелое дыхание над ухом и нежные, ласкающие прикосновения.

– Больно стоять? – спросила она еле слышным шепотом.

И тут же пожалела об этом, потому что его руки замерли.

– Нормально, – хриплый шепот над ухом. – Поставить провинившегося ученика в «цаплю» было любимым развлечением сэнсэя. Я долго могу простоять на одной ноге.

– А ты…

– Шесть лет в монастыре Шонг Сан. Не скажу, что так уж хорошо познал путь ноги-и-кулака, но кое-что умею.

Мия восхищенно выдохнула. О боевом мастерстве монахов горного монастыря Шонг Сан ходили легенды, в которые почти невозможно было поверить. Говорили, что прошедший послушание в нем мог выйти один против сотни и один против тысячи.

Затрещала, заскрипела и сдвинулась панель. Потянуло свежим воздухом.

– Уф, ушли наконец, – буркнул тануки. – Вылезайте.

Самханец стиснул Мию на прощанье, перед тем как разжать объятия и выбраться из тайника.

Свет от костра ослепил привыкшие к тьме глаза. Моргая и хватаясь за протянутую руку, она выбралась на волю, ощущая какое-то смутное сожаление от того, что все закончилось.

После тесного и затхлого закутка храм казался огромным. И холодным. Мия зябко поежилась.

Оборотень сунул самханцу еще влажную одежду:

– Забирай свои обноски, шпион. Чуть не попались.

– Ага. – Джин неспешно оделся. Казалось, ему вовсе не было дела до ночного промозглого воздуха, задувавшего в щели. Повернулся к Мие, ласково провел рукой по ее волосам.

– Что?

– У тебя паутина.

Она почувствовала, что краснеет под его спокойным теплым взглядом.

– Спасибо.

– Тебе спасибо.

– За что?

– За то, что поверила. И не выдала.

Тануки демонстративно откашлялся.

– Да-да! И тебе спасибо, уважаемый Дайхиро. Если бы не твоя хитрость, нам бы не удалось от них так просто отделаться.

Оборотень приосанился.

– Я только одного понять не могу, – продолжал самханец. – Ладно дырявая крыша, разбитый алтарь. Но кострище посреди храма! Как его можно было не заметить?

Тануки победно распушил усы:

– Ну, знаешь ли, шпион… Я все-таки ёкай!

Глава 8
Маленький ханами

Мия еле высидела на занятиях. За эти семь лет заброшенный храм успел стать для нее почти родным домом, но никогда раньше ее не тянуло туда с такой силой. В крови словно вскипали пузырьки, заполненные восторженным ожиданием чего-то хорошего, что вот-вот должно случиться. Она постоянно отвлекалась, за что получила несколько заслуженных замечаний от наставниц, но даже это совершенно не испортило ее замечательного настроения.

Она забежала в домик, только чтобы переодеться. Разулась у входа, как всегда, прошла к своей циновке, на ходу развязывая пояс оби. И, вскрикнув от внезапной боли, запрыгала на одной ноге.

В пятку будто укусил кто.

Мия поджала ногу и выдернула из ступни длинный и тонкий шип. На конце ранки набухла капля крови.

Откуда в доме шипы каламуса?

Она перевела взгляд на свою циновку и вздрогнула. Вся поверхность татами была утыкана такими же шипами. Не меньше двух десятков.

– Кумико, – негромко, но очень решительно начала Мия, – это нужно прекратить!

Дочь самурая вместе с подружками Ичиго и Оки сейчас сидела в углу за низеньким столиком. Услышав свое имя, она подняла голову, с готовностью отрываясь от упражнений по каллиграфии.

– Что прекратить?

– Это, – Мия кивнула на циновку. – И верни мои кандзаси.

Майко дружно засмеялись.

– Ну, так прекращай. Откуда мне знать, зачем ты утыкала свое татами шипами? Может, спать на них собираешься. И не брала я твои кандзаси. Убирай вещи на место, растеряха.

Это не прекратится само собой. Нужно сделать что-то, чтобы раз и навсегда дать понять дочери самурая: Мия не даст себя в обиду.

Она пересекла домик быстрыми шагами и швырнула вытащенный из ступни шип на стол. Несколько кровавых пятнышек впитались в бумагу темно-красными кляксами.

– Ах ты… – Кумико вскочила.

– Отдай. Мои. Кандзаси, – четко повторила Мия.

Она очень давно дралась в последний раз. В детстве. За что и была наказана бамбуковой палкой и долгой нотацией госпожи Итико на тему, какое поведение пристало, а какое не пристало женщине и гейше.

После Мия никогда больше не пыталась решать конфликт силой. Но сейчас ее так трясло от ярости, что она готова была забыть уроки прошлого.

Глаза Кумико гневно сузились.

– Ты забываешься, худородная тварь, – прошипела она. – Напомнить, где твое место?

В прическе майко блеснуло серебро, и Мия даже опешила на мгновение.

Вот так – внаглую? Не просто украсть, но и воткнуть в волосы на виду у всех чужой приз?

Она протянула руку, чтобы выдернуть шпильку, но пальцы скользнули по серебряному навершию в форме веера, промахнулись и ухватили волосы.

– Ах ты, гадина! – взвизгнула дочь самурая. И тоже вцепилась в волосы Мии.

Драка вышла безобразной, но недолгой. Уже минуту спустя Мия лежала на животе, придавленная чужим весом. Сверху на ней сидели Ичиго и Оки, удерживая руки и не давая подняться. А Кумико, присев рядом на корточках, тянула за волосы вверх.

Она дернула со всей силы, так что у Мии даже слезы выступили, и потребовала:

– Проси прощения.

Мия молчала. С разбитой губы на пол капали красные капли.

– Давай, проси прощения. Ты же первая начала.

Она слизнула кровь и в упор посмотрела на Кумико.

– Ты просто завистливая дура, – громко и очень отчетливо сказала Мия.

Обычно хорошенькое личико майко исказилось, еле заметные ранее багровые пятна проступили отчетливей на фарфоровой коже. Сейчас она была непривлекательна и даже страшна.

– А ты – ведьма, – прошипела Кумико. – Воруешь чужие волосы, да?

В первую минуту Мия не поняла, о чем она. Лишь когда босая ступня надавила ей на пальцы, она осознала, что сжимает в ладони длинные черные пряди. Как и когда она умудрилась выдернуть их у Кумико, вспомнить не получалось.

– Волосы ведьмы растут, когда она ворует чужие. Я слышала, если отрезать их ведьме, ее сила уйдет. Вот и проверим.

С этими словами Кумико взяла ножницы.

Мия смотрела на нее снизу вверх и не верила. Одно дело – мелкие подлянки и гадости. Но если сейчас Кумико отрежет ей волосы, это не удастся скрыть. И молчать о том, кто виноват, Мия не будет.

– Кумико-сэмпай, не надо! – пискнула Ичиго.

Дочь самурая поднесла ножницы к затылку Мии.

– Не надо! – Тяжесть, давившая на руки, исчезла – это Оки вскочила с ее спины. Мия завозилась, пытаясь скинуть и Ичиго. Ударилась локтем об ножку столика и зашипела от боли. По спине разлилось что-то теплое.

– Ой, – громко сказала Ичиго. Кумико с ножницами отступила, а Мия поняла, что ее никто больше не удерживает. Она села и почувствовала, как по спине что-то потекло. Протянув руку, пощупала это «что-то». Слишком жидкое. Не кровь.

Пальцы были вымазаны в туши. Пустая баночка валялась под столиком – почти все содержимое вылилось Мие за шиворот, когда во время борьбы она задела столик. Тушь медленно стекала по спине, впитывалась в одежду, и Мия с тоской подумала, что вряд ли удастся отстирать нижнюю рубаху. Да и кимоно, скорее всего, испорчено.

– Убирайся! – взвизгнула Кумико. Красные пятна на коже дочери самурая не спешили гаснуть. – Еще раз увижу здесь тебя, ведьма, и можешь распрощаться с волосами.

Мия рада была послушаться.

Самханец сидел у костра в новом кимоно – не иначе как оборотень выполнил давешнее обещание. Самого Дайхиро нигде не было видно, а перед Джином лежала охапка сухого тростника. Мелькали сильные пальцы, переплетая волокна.

Мия даже остановилась от удивления. В рассказах самханца не раз между делом проскальзывало, что он родом из знатной семьи, да и колдовские глаза не давали возможности усомниться – маги такой силы рождались только в наиболее древних и родовитых кланах.

И вот самурай, равный по знатности даймё, плетет циновку, как простой крестьянин? Диво дивное! Расскажешь кому – лгуньей назовут.

Джин доплел ряд до конца и поднял голову, приветствуя ее улыбкой. И нахмурился, стоило ему увидеть лицо Мии.

– Кто тебя ударил? – сквозь зубы спросил самханец.

– Сиди, – попросила Мия. Но он поднялся, опираясь на посох, доковылял до нее, коснулся разбитой губы.

– Кто? – повторил он таким тоном, что Мие стало страшно за Кумико.

Она рассказала, и самханец помрачнел:

– С женщинами не воюю.

– И не надо. – Неужели он и вправду собирался идти и мстить кому-то за разбитую губу Мии? Смешно! Его же везде ищут.

– Могу научить давать сдачи. Но лучшая война – та, которая не началась. Помирись с ней. Вам еще жить рядом.

Мия фыркнула. Помириться с Кумико? Видел бы он ее!

Но спорить не стала. Вместо этого спросила:

– А это долго? Учиться?

– Смотря чему. Чтобы стать из послушника монахом Шонг Сана, нужно десять лет ежедневных тренировок. Но это только начало пути.

Она улыбнулась:

– У нас нет столько времени.

– Жаль. – Джин притворно вздохнул. – Придется обучить тебя нескольким простым приемам. Против воина не поможет, но с девчонками справишься. Думаю, недели хватит.

– Так быстро? – недоверчиво спросила Мия.

– Тут нет ничего сложного. Вот смотри. Например, тебя схватили и зафиксировали руки. – Он обнял ее и свел запястья за спиной, заставляя чуть выгнуться ему навстречу.

Мия задергалась и поняла, что не в силах избавиться от захвата, хоть самханец и не стискивал пальцев, чтобы не оставить синяков на нежной коже.

Джин улыбнулся, склонился над ее запрокинутым лицом и голосом искусителя предложил:

– Не надо вырываться. Лучше дай мне пинка.

– Не хочу. Ты же упадешь.

Он засмеялся, как будто она сказала что-то очень смешное.

– Хорошо. Тогда откинь голову назад, а потом ударь. Цель в лицо, бей лбом или верхней частью черепа.

Он высвободил одну руку, продолжая удерживать второй рукой тонкие запястья Мии, и нежно провел пальцем, очерчивая ее лоб.

– Но это больно…

– Противнику будет гораздо больнее. Если повезет, сломаешь ему нос.

Мия помотала головой:

– Не надо! Я не хочу делать те… кому-то больно.

– Ну, как хочешь. – Он со вздохом выпустил ее.

Она стояла все так же, запрокинув голову, смотрела на него снизу вверх. Джин улыбался одними глазами. Глаза у него изумрудно-зеленые, и в них пляшут золотые искорки, как солнце в летней листве. От того, как мужчина смотрел на Мию, сердце то замирало, то начинало колотиться с утроенной силой.

Ей вдруг стало стыдно, что она разглядывает его так откровенно. Она отвернулась и попросила:

– Посмотри, я сильно испачкалась?

Пальцы мягко прошлись по коже. Стало щекотно и безумно приятно. Еле ощутимый ветерок погладил шею.

– Так не видно, – хрипло сказал Джин. – Нужно снимать кимоно.

Мия бросила на него испуганный взгляд через плечо. Но самханец не собирался распускать руки. Кажется, он имел в виду только то, что сказал.

– Тушь с кожи смывается мылом и горячей водой. Если поскрести как следует. Отстирать одежду труднее, но можно попробовать. Мыло у меня есть, Дайхиро принес еще вчера. А вот для горячей воды придется собрать побольше дров.

– Не надо.

– Так и будешь ходить с черной спиной?

– Не надо дров. Тут выше в горах есть горячие источники.

Он присвистнул:

– И ты молчала? Пойдем туда сейчас же!

– У тебя же нога сломана.

– Да хоть обе! Ради горячей воды я и не на такой подвиг готов.

Она не собиралась идти на источник с самханцем, но как-то само собой получилось, что они вышли вместе. Джин опирался на самодельный костыль и довольно резво скакал меж камней, еще и умудряясь при этом развлекать ее легкомысленной болтовней. Если бы Мия сама не помогала бинтовать его ногу всего несколько дней назад, она бы заподозрила в нем симулянта.

– Почему ты сам стираешь свою одежду? – задала она терзавший ее вопрос.

– А что мне – грязным ходить? Что-то не вижу здесь толпы слуг.

– И тебя это не унижает?

Самханец искренне рассмеялся:

– Не вижу ничего унизительного в том, что способен сам о себе позаботиться.

Мия невесть отчего покраснела. Ей, как и всем майко, было запрещено заниматься любой черной работой. Ручки гейши должны быть белыми и нежными, как у ребенка.

– Откуда ты все это умеешь?

– Что – все?

– Плести татами. И… просто все.

Мужчина пожал плечами:

– В монастырях прислуги нет. И там совсем по-другому относятся к понятиям чести и бесчестия. Пожалуй, более правильно. Хотя я еще до Шонг Сана совершенно не умел правильно надувать щеки, как положено именитому отпрыску. Мачеха вечно по этому поводу жаловалась на меня отцу.

– А как ты попал в монастырь?