Текст книги "И снова однажды… Розы. Любовь. Путешествия"

Возвращение Прекрасной Дамы

Однажды моя приятельница пригласила меня на девичник. Попивая экзотический чай, привезённый хозяйкой из не менее экзотической страны, пообсуждав мировой кризис и его последствия, посплетничав, заговорили на третью важную тему после погоды и здоровья – о садово-ландшафтных проблемах. Одна дама приходила в восторг от цветов на Королевской площади Брюсселя, другая взахлёб рассказывала о цветущей японской сакуре в Закарпатском городке Ужгороде, третья восхищалась разноцветными гортензиями вокруг итальянского озера Комо. Моё врождённое чувство справедливости потребовало немедленного удовлетворения, и я безапелляционно заявила, что лучшие сады и парки – в Англии. Например, в Лондоне розы цветут круглый год. Последняя отцветает в феврале, а первая распускается в марте. Свои слова я подтвердила снимком на мобильном телефоне от третьего января: цветущие кусты роз под снежной шапкой. Немедленно все высказались о розах, о трудностях их выращивания в местном суровом климате, о сортах, питомниках, болезнях, капризах и красоте примадонн цветочного мира.

Чужие достижения меня не радовали, напротив, они пробудили в душе острую и неприятную зависть.

Поэтому, не имея своих садовых успехов, я поведала собравшимся о фестивале «Императорские сады России» в Петербурге и о поисках старинного розового куста, посаженного одной из русских императриц. Как было бы чудесно вновь обрести утраченный запах самого изысканного и царственного соцветия!

Рассказ о празднике в Михайловском парке Русского музея взволновал садоводов-любительниц. Они засобирались на майское мероприятие, пообещав помощь и поддержку замечательному начинанию. Самое удивительное, что слова не разошлись с делом. Через несколько дней II Международный фестиваль «Императорские сады России» в Санкт-Петербурге получил в подарок удивительную историю о розе.

* * *

07 августа 1921 года ушёл из жизни верный рыцарь Прекрасной Дамы, оруженосец русской поэзии Александр Блок. Незадолго до смерти он написал:

 
Мне пусто,
мне постыло жить!
 

Он устал, он разочаровался, он был болен. И не спасла его Вера, и не защитила его Любовь, и он «… не совершил того… Того, что должен был совершить».

Блока хоронили в воскресенье. Восемнадцатилетний студент Петербургской консерватории Борис Малышев долго стоял у подъезда дома № 57 на Офицерской улице, прежде чем поднялся на четвёртый этаж и решился войти в незапертую квартиру поэта. В полумраке приспущенных штор мерцали свечи, сладко пахло цветами. Какой-то юноша, совсем мальчик, судорожно всхлипывал. Борис узнал женщину в трауре, сидящую на стуле у стены, – Анна Ахматова. Постояв у гроба, он отошёл к окну, из которого открывался вид на грустную набережную речки Пряжки, на унылые заброшенные доки залива с кораблями-призраками. Совсем не так представлял Борис свой визит к любимому поэту Вслед за старшим братом Сергеем он вступил в «Общество имени Блока», члены которого, собираясь, читали друг другу стихи, подражая монотонно-гипнотической манере их кумира. Борис мечтал «о подвигах, о доблести, о славе», грезил о таинственной незнакомке, об очах «синих, бездонных». Дважды ему посчастливилось присутствовать на поэтических вечерах с участием Блока. Тогда он не решался подойти к нему, но дал себе слово написать стихи, чтоб не стыдно было показать Учителю. Увы, теперь этой мечте не суждено сбыться.

Борис очнулся от грустных мыслей. От большого количества людей, от голода, от дурманящего запаха белых лилий у него кружилась голова. Он стал пробираться к выходу и в дверях столкнулся с высокой худенькой девушкой. В руке она держала розу необычного красно-оранжевого цвета. Борис извинился, пропуская девушку в комнату. Она посмотрела на него. Взгляд огромных зелёных глаз из-под копны густых вьющихся ярко-рыжих волос был печален. Ему показалось, что она недавно плакала. Он оглянулся ей вслед, увидел, как она подошла к гробу, чуть наклонилась, внимательно и серьёзно вглядывалась в лицо поэта. Её губы шевелились, словно читали молитву или стихи.

Принесённая роза, коснувшись щеки Блока прощальным поцелуем, опустилась на другие цветы.

Дальнейшее происходило быстро и суматошно. Стали выносить гроб, на узкой лестнице при повороте часть цветов, лежавших сверху, выпала. Борис наклонился, чтобы их поднять. У него в руках оказалась та самая оранжевая роза. Ни о чём не думая, он спрятал её в карман. На улице Борис искал глазами рыжеволосую девушку. Её нигде не было.

Вернувшись домой, он положил лепестки осыпавшейся розы в тетрадь от руки переписанных любимых стихов Блока – грустная память о дне похорон поэта, воспоминания о встрече с зеленоглазой незнакомкой.

Прошёл год, наступил сентябрь. В этот день Борис возвращался домой на Петроградскую через верхний Летний сад. Его только что переименовали в Сад МОПРа (Международная организация помощи борцам революции), отчего, впрочем, он не стал менее красивым. Разноцветное осеннее золото листвы напомнило ему рыжеволосую девушку с розой на похоронах Блока. Он часто вспоминал о ней, открывал тетрадь на странице с засохшими лепестками, перечитывал любимые строки:

 
Я, отрок, зажигаю свечи,
Огонь кадильный берегу.
Она без мысли и без речи
На том смеется берегу…
 

Та, о ком он думал, шла ему навстречу. Он сразу узнал незнакомку и испугался, что она исчезнет прежде, чем он успеет с ней заговорить. Он ускорил шаг, поравнявшись с ней, поздоровался и взволнованно сказал: «Я видел вас 10 августа прошлого года. Вы положили в гроб Александра Александровича огненную розу… А потом я вас потерял».

Она смущённо улыбнулась: «Блок – мой любимый поэт. Я принесла ему розу «Александра», она с моего куста».

Девушка рассказала Борису о причуде своего отца. В честь каждой новорождённой дочери он сажал куст роз, носящей её имя. Старшая – Офелия, Средняя – Анна, Младшая – Александра. А в честь мамы, которую зовут Софья, отец вывел новый сорт, назвав его «Прекрасная Дама».

Оказалось, что у молодых людей много общего. Она любит поэзию, музыку, театр, к тому же они соседи. Александра живёт на Большой Монетной, а Борис – в начале Каменоостровского. Они долго стояли на набережной Невы у Троицкого моста, наблюдая, как город и река погружались в «сумрак мутно голубой».

У подъезда, прощаясь, Саша с сожалением заметила, что вряд ли они ещё увидятся: через несколько дней вся семья уезжает к сестре отца в Париж. Борис просил ему написать, оставил свой адрес. Она обещала дать о себе знать. На прощание он осмелился поцеловать её руку. Отныне все его стихи будут посвящены ей, «Прекрасной Даме», Александре Неклюдовой, рыжеволосой и зеленоглазой.

* * *

Прошли годы. В 1975 году профессор Борис Андреевич Малышев прилетел на месяц в Париж по приглашению гуманитарного факультета Сорбонны читать лекции по теории перевода.

В первую половину дня – занятия со студентами, семинары, встречи и беседы с коллегами, а во вторую – долгие счастливые прогулки по городу – мечте каждого человека, любящего искусство, литературу, театр, кино. Он давно не был так счастлив. Пьянящее чувство свободы ударяло в голову сильнее шампанского «Вдова Клико». На второй неделе пребывания в Париже ему приснился странный сон: все самые знаменитые памятники французской столицы оказались на одной улице. Тут был и Пантеон, и собор Парижской Богоматери, и Триумфальная арка. А потом он оказался в сказочном саду, где, как в «Книге моего друга» Анатоля Франса, золотые опавшие листья, медленно кружась, опускались на прекрасные мраморные плечи статуй.

Проснувшись, Борис Андреевич решил непременно заглянуть в Люксембургский сад, тем более что он буквально в двух шагах от университета и есть свободное время между лекциями.

Гуляя по знаменитому саду, профессор вспомнил другой, не менее знаменитый, Летний сад, такой же тёплый мягкий сентябрьский день, то же золото листвы, и ему навстречу идёт она, Прекрасная Дама, зеленоглазая Незнакомка. Но ведь она должна быть здесь, в Париже! Под Новый, 1923 год он получил от неё открытку. Она писала, что всё в порядке, они благополучно добрались до тёти Веры, поздравляла с наступающим Рождеством. Обратного адреса она не сообщила.

Боже, он уже неделю в Париже и не предпринял никакой попытки её отыскать! Ему подумалось, что, наверное, в русской церкви он сможет узнать что-нибудь об Александре Неклюдовой, о своей рыжеволосой Музе.

В воскресенье утром под звон колоколов Борис Андреевич входил в православную русскую церковь Александра Невского на улице Дарю.

На него нахлынули воспоминания детства: воскресная служба в деревенской церкви их небольшого имения под Псковом, золотой иконостас, дрожащее пламя свечей, запах воска, ладана, белых лилий и левкоев из маминого сада.

Ему вспомнилось блоковское:

 
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывшись радость свою.
 
 
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
 
 
И всем казалось, что радость будет…
 

Борис Андреевич почувствовал, что плачет, но слёз своих не стеснялся. Он опять был молод, и не было войны, блокадного Ленинграда, потери семьи, друзей, ареста, лагерей… Вот сейчас он оглянётся и… в дверях храма появилась молодая женщина. Из-под накинутого на голову шарфа выбивались огненно-рыжие волосы. Остановившись недалеко от Бориса Андреевича, она перекрестилась и, закрыв глаза, погрузилась в молитву.

С нетерпением дождавшись окончания службы, он вышел из церкви вслед за молодой женщиной и обратился к ней по-французски: Excusez-moi, le nom d’Alexandra Nekludova vous dit quelque chose? («Простите, имя Александры Неклюдовой вам знакомо?») Она тотчас ответила: Oui, c’est ma grande-mère. («Да. Это моя бабушка»).

От охватившего его волнения он не находил слов. Vous n’êtes pas bien? («Вам нехорошо?») Non, merci, tout va bien («Нет, спасибо, всё хорошо. Я был знаком с вашей бабушкой»). Они перешли на русский. Она говорила с лёгким акцентом, очаровательно грассируя. Сказала, что её зовут Барбара, она живёт в Правансе, работает в лаборатории парфюмерной фабрики в Грассе. Иногда приезжает в Париж навестить родителей и всегда заходит в русскую церковь, куда она часто ходила с бабушкой.

В свою очередь Борис Андреевич рассказал о памятной встрече на похоронах Блока, о розе, выпавшей из гроба, о том, что её лепестки до сих пор хранятся в тетради с любимыми стихами.

Молодая женщина вздохнула. «О, эти розы! Прадедушкина традиция сохраняется. Каждая женщина нашей семьи носит имя какой-нибудь розы, а возле нашего домика в Нормандии мы ежегодно цветём. У моей мамы Анабеллы цветы очень ароматные, тёмно-розового цвета. А тётушка Клотильда – светло-розовая, радует нас всё лето. В честь бабушки я посадила новый сорт – Александра Ренессанс, у неё цветы малиновые, очень крупные. «А вы как цветёте?» – спросил Борис Андреевич. Барбара засмеялась «Я ведь по розе немного англичанка, с фамилией Остин, поэтому у меня нежные бело-розовые лепестки с лёгким запахом. Я очень устойчива к болезням и паразитам. Знаете, я теперь работаю над новыми духами La Belle Dame, розы с таким же названием растут у нас в Нормандии».

Прощаясь, Борис Андреевич попросил Барбару прислать несколько лепестков «её прабабушки».

Следующим летом он получил из Франции нарядный конверт с цветной фотографией цветущего куста и несколько засушенных лепестков. Борису Андреевичу показалось, что у них необыкновенно тонкий и изысканный аромат. В своём воображении он рисовал портрет той, которая в прошлом веке вдохновила своего мужа на создание прекрасного цветка, а в конце XX столетия – свою правнучку на поиск нового необыкновенного аромата. Безусловно, она была высокой, стройной, рыжеволосой и зеленоглазой. Она любила поэзию и розы и при жизни превратилась в самый красивый и утончённый цветок.

В 1979 году Барбара Гийо приезжала в Ленинград. Она навестила Бориса Андреевича и познакомилась с его внуком Сергеем, за которого через два года вышла замуж, а в 1982 году у них родилась дочь Виктория. В её честь были посажены два куста роз: один в Нормандии, а другой – на даче, в посёлке Комарово.

Своей питерской кузине Лизе Вика на шестнадцатилетие подарила черенок розы. Почти через сто лет «Прекрасная Дама» вернулась на Родину. Она всё так же хороша и ароматна.

Как трудно быть Золушкой

Часть I

Однажды мне предложили перевести зского на русский сказки острова Маврикий. И хотя мой опыт литературного перевода был невелик, я с восторгом согласилась, потому что с детства обожала сказки. Мне казалось, что сказочные сюжеты – это одна большая семья, которая когда-то разбрелась по всему свету в поисках лучшей жизни. И живут сюжеты поживают в разных странах, говорят на разных языках, одеваются по-разному, соблюдают местные традиции, но при знакомстве с ними фамильное сходство бросается в глаза. Вы всегда узнаете обделённого третьего сына, и дурачка-везунчика, ну и, конечно, сиротку-падчерицу. Какими бы именами их ни наделило население данного региона.

Если бы сегодня проводился рейтинг популярности среди сказочных персонажей, то, думаю, Золушка безоговорочно его бы возглавила, ведь подавляющее большинство женщин планеты Земля мечтает оказаться на её месте и заполучить принца со всем, что к нему прилагается. Безусловно, со времён написания Шарлем Перро сказки про Сандрильону (от франц. cendre – зола) в массовом сознании образ Золушки претерпел существенные изменения, она превратилась в собирательный образ. В наши дни ей совсем не обязательно быть падчерицей, спать на золе у очага, терпеть тиранию злобной мачехи и капризы сводных сестёр. Даже потеря в полночь туфельки на королевском балу больше не является предзнаменованием грядущего счастья. «Принц» ей обязательно достанется, если она слегка обиженная судьбой хорошишечка, скромная в быту, морально устойчивая, с внешностью гадкого утёнка, который при благоприятном стечении обстоятельств и в нужный момент превращается в прекрасного лебедя, а заодно успешно преодолевает карьерно-служебно-хозяйственные трудности.

Я искренне люблю киношные сказочно-мелодраматические переживания многочисленных Золушек, но при этом мне не даёт покоя закадровая жизнь героинь после поедания гостями свадебного пирога. Как бывшая замарашка справляется с новой ролью, с богатством, властью, с публичностью, каково ей в замужестве?

XX век приоткрывает завесу тайны, и то, что мы узнаём, скорее разочаровывает, чем радует. О некоторых знаменитых Сандрильонах написаны тысячи страниц, отсняты километры пленки, глянцевые журналы не перестают печатать про них бесконечные караваны историй. Особенно пользуются спросом Золушки, ушедшие из жизни в расцвете лет при трагических обстоятельствах. Вот и выходи после этого замуж за принца! Получается, что свадьба – это лишь промежуточный хэппи эндик, за которым следуют годы тягучей повседневности, наполненной обязательствами, обязанностями, ограничениями. И всё время надо держать себя в руках, скрывать истинные чувства и мысли, и никаких жалоб, слёз, упрёков. В общем, надо отдуваться за королевский подарок судьбы и соответствовать своему новому положению. А возможно ли при всём при этом быть счастливой, любить мужа, детей и подавать достойный пример окружающим? Прямо скажем, редко кому такой поворот судьбы по плечу, и всё же про одну историческую Золушку можно с уверенностью сказать, что она достойно справилась со всеми испытаниями, разочарованиями и ударами судьбы, сохраняя в сердце любовь, верность и преданность.

Первые годы жизни нашей героини вполне укладываются в рамки сюжета про всех Сандрильон.

Однажды где-то в средне-центральной Европе, раздробленной тогда на мелкие княжества, герцогства и королевства, родилась девочка-принцесса, которой дали пышное имя – София-Доротея-Августа-Луиза. Её папа был третьим сыном и, следовательно, находился в стеснённом материальном положении. Чтобы прокормить многодетную семью, он устроился губернатором небольшого заштатного городка. В те далёкие времена в Европе бушевали неслыханные политические страсти, из-за которых шли беспрерывные войны. Всё годное к строевой службе население принимало в них участие. Не был исключением и отец Софии-Доротеи, как раз незадолго до её появления на свет он отличился в битве под Кунесдорфом, был ранен в ногу и взят русскими в плен. В детстве маленькая принцесса, наслушавшись папиных рассказов о семилетней войне, больше всего на свете боялась страшных русских казаков, так нехорошо поступивших с её любимым папочкой. София-Доротея росла милой, послушной девочкой. Скромное папино жалование не позволяло нанять нужное количество прислуги, и принцесса заботливо ухаживала за младшими сестрёнками и братишками, помогала маме работать в саду. Обе они обожали розы, экономили на личных расходах, чтобы выписывать из Франции новые сорта. София-Доротея подолгу носила вещи, старенькие платьица никогда не выбрасывала, а отдавала бедным девочкам, потому что была добра и чувствительна. Она прилежно училась, вышивала крестиком, играла на клавесине, писала очаровательные пейзажи, решала трудные задачки по геометрии и с лёгким немецким акцентом прекрасно говорила по-французски. Она буквально с пелёнок усвоила, что такое хорошо и что такое плохо, а прочитав модное стихотворение «Философия женщин», так прониклась изложенными в нём простыми и доступными идеями, что всю жизнь неукоснительно им следовала. Сводились они к следующему: «…нехорошо… чтобы женщина приобретала слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, иметь наблюдение за прислугой, блюсти в расходах бережливость – вот в чём должно состоять её учение и философия».

Именно так и представляла София-Доротея свою будущую жизнь. Выйдет замуж за приличного соседа, родит кучу детишек и сама будет их воспитывать. Все будут любить друг друга, днём гулять в саду с цветущими розами, вечером слушать музыку и читать полезные нравоучительные книжки.

К пятнадцати годам наша принцесса превратилась в хорошенькую, пухленькую, румяную блондинку с мягким и покладистым характером, однако желающих посвататься особенно не наблюдалось. Быть бесприданницей одинаково плохо для любой девушки, будь она дочь князя ал и кого другого.

Наконец Софию-Доротею удалось сосватать за гессен-дармштадтского принца, у которого ничего не было, кроме дурной репутации. Приготовления к свадьбе шли полным ходом, как вдруг в судьбу принцессы вмешались высшие силы. «Как, – воскликнули они, – отдать нашу хорошишечку за эту скотину Людвига! Ну уж нет!». И нашептали русской императрице, что неплохо бы женить её внезапно овдовевшего сына Павлушу на бедненькой, но миленькой принцессе Вюрттембергской.

Екатерина Великая прислушалась к совету и мигом всё устроила ко всеобщей радости. Жених получил приличного отступного, родители принцессы – надежду на избавление от материальных и семейных проблем. Грустила лишь София-Доротея. Во-первых, она не считала Людвига скотиной. Во-вторых, ей совсем не хотелось менять уютно-чистенькую средне-центральную Европу на огромную, холодную, далёкую Россию, где кругом леса, медведи и ужасные казаки. А вдруг она больше никогда не увидит обожаемых родителей, братьев и сестёр? И растут ли там розы? К тому же ей придётся учить наитруднейший язык, а самое страшное – отказаться от своей религии.

Доселе послушная принцесса проявила неслыханное упрямство. Она заперлась у себя в комнате и не вышла к завтраку. Несколько часов мама с папой подавляли неожиданный мятеж. Папенька сердился и топал ногой, а маменька честно и откровенно описала бедственное материальное положение семьи (12 человек детей), отсутствие карьерных перспектив для братьев и матримониальных для сестёр. Мама плакала, заламывала руки, умоляла дочь спасти семью. Доброе сердце принцессы дрогнуло, она ведь была очень хорошей девочкой и ради благоденствия близких согласилась выйти замуж за наследника русской короны.

Сказано – сделано, и в тот же день София-Доротея начала учить русский язык, а пастор шепнул ей, что в мыслях своих и молитвах она вольна, просто не надо никому говорить, о чём она думает и на каком языке и с какими словами обращается к Богу.

Принцесса с волнением ждала встречи с женихом: понравится – не понравится. Павел Петрович невесте очень понравился, так же как и она ему. Глянулась она и матери жениха, которая весьма лестно отозвалась о будущей невестке: «Я пристрастилась к этой очаровательной принцессе… она… стройна, как нимфа, цвет лица белый, как лилия, с румянцем наподобие розы, прелестнейшая кожа…; высокий рост с соразмерною полнотою и лёгкость поступи. Кротость, доброта сердца и искренность выражаются у ней на лице. Все от неё в восторге…»

Вскоре София-Доротея перешла в православие, получив при крещении новое имя – Мария Фёдоровна, и уже через десять дней состоялось венчание с последующим торжественным обедом ко всеобщему удовольствию. Бедная, никому не известная немецкая принцесса по мановению волшебной палочки превратилась в великую княгиню – жену сына могущественной императрицы. Занавес падает. Все счастливы.

Часть II

Молодожёнам отвели покои в Зимнем дворце. Они принимают активное участие в жизни царского двора. Великая княгиня безумно влюблена в своего мужа и ради него честно пытается понять и полюбить новую Родину. Муж отвечает взаимностью и восхищается всем прусским.

Несмотря на молодость (ей всего семнадцать лет!) и неопытность, скромная провинциальная принцесса очень быстро разглядела за блеском, пышностью и роскошью петербургского двора зависть, лицемерие и распущенность. Она поняла, что они с мужем пленники, живущие под бдительным и всевидящим оком матушки императрицы, которая недолго восхищалась невесткой и не слишком скрывала нелюбовь к сыну. Бедный Павел мучительно переживал материнскую неприязнь, платил ей тем же и с возрастом всё больше нуждался в услугах доктора Фрейда. За неимением такового он все обиды, горести и переживания поверял беспредельно любящей его жене, которая нежно баюкала уязвлённое самолюбие мужа на своей пышной соблазнительной груди.

Жизнь в золотой клетке и охлаждение свекрови были мелкими неприятностями по сравнению с грядущими испытаниями. Едва первенец Марии Фёдоровны криком оповестил мир о своем появлении, как в ту же минуту был конфискован царствующей бабушкой. Отныне и до самой своей смерти она воспитывала его, опекала, наставляла и видела в нём своего приемника. Бедные родители даже не смели лишний раз поинтересоваться здоровьем малыша Сашеньки, ибо подобный вопрос трактовался как недоверие и сомнение в эффективности императорской заботы.

В качестве компенсации великокняжеская чета получила в подарок земли с деревеньками близ Царского села, где стала вить собственное гнездо. Буквально, как в сказке, вырос Павловский дворец, а вокруг него прекрасный парк. Над проектом работали лучшие европейские и отечественные архитекторы, но больше всех трудилась Мария Фёдоровна. Она вникала во все детали, проверяла все счета, вносила дельные предложения, демонстрируя не только немецкую основательность, но и хороший вкус. Своей изящной ручкой она делала эскизы мебели, а потом расставляла её, как считала нужным, и украшала дворец по собственному разумению. Но по полной скромная дочь штеттинского губернатора оторвалась в саду и парке. Она не жалела казённых денег на деревья, беседки, павильончики, мостики, скамеечки, лесенки, скульптурки, ну и, конечно, на цветы. Для любимых роз был разбит личный садик. Родовое гнездо получилось отменным. Мечты Софии-Доротеи сбывались: красивый дворец, немного скучное, но благопристойное общество, приятный досуг с музыкальными вечерами, театральными представлениями, прогулками. Не хватало лишь главного – птенцы в гнезде не водились. Стоило одному вылупиться, как налетала хищная бабушка и похищала птенчика. Бедная Мария Фёдоровна страдала молча, у стен были не только уши, но и зоркие глаза, любая её жалоба, упрёк или недовольство немедленно доносились свекрови. С мамой она вела тайную переписку, изводя на невидимые чернила тонны молока. Новости издалека мало радовали: то опять денег нет, то старший брат недостойно себя ведёт, а потом и ещё хуже – умирает любимый младший брат Карл, а затем и обожаемая младшая сестра, удачно вышедшая замуж за австрийского наследника. Ранее так благоволившие к Софии-Доротеи высшие силы теперь решили испытать свою протеже на прочность.

У Павла Петровича появилась прихехешка – весёлая жизнерадостная дурнушка Нелидова, которой он оказывал неслыханные знаки внимания, публично пренебрегая красавицей женой, однако он не забывал исполнять супружеские обязанности. И каждые два года Мария Фёдоровна разрешалась от бремени чудесным здоровым младенцем. Таким образом на свет появилось четыре мальчика и шесть девочек.

Павел Петрович стал чаще уезжать в Гатчину где завёл жизнь на прусский манер – играл в живых солдатиков, мечтал о троне и всё больше отдалялся от слишком правильной, добродетельной и преданной жены. А она мучилась, переживала, но не сдавалась. Занималась благотворительностью, резьбой по камню, сажала розы в любимом Павловске, читала полезные книжки и молилась.

Свекровь старела, меняла фаворитов, вела тонкую политическую игру, писала оды, пьесы и букварь для внуков. Впрочем, старшие так сильно подросли, что, не спросясь родителей, бабушка их женила, а вот любимую внучку, умницу-красавицу Александру, пристроить за шведского короля не сумела, очень расстроилась и вскоре умерла. На престол взошёл Павел I.

Согласно древней традиции он пышно короновался в Московском Кремле, а заодно возложил корону и на голову супруге. За четырёхлетние царствование он постарался разрушить всё, что его мама возводила 34 года, а построил не самый красивый в мире Михайловский замок, где его и убили.

Его смерть повергла Марию Фёдоровну в невыразимое горе. К трагической утрате по-прежнему любимого мужа примешивался ужас подозрения причастности старших сыновей к убийству отца. Однако высшим силам этого показалось мало, и они добавили жгучее искушение: «А что если мне, Софии-Доротее, полностью повторить судьбу моей свекрови Софии-Фредерики, которая, как и я, была дочерью штеттинского губернатора, и стать не вдовствующей, а настоящей действующей императрицей? Потребовать или не потребовать себе присяги?» Конец колебаниям положила тихо сказанная кем-то фраза: «Эта страна устала от власти толстой старой немки, оставьте ей возможность насладиться молодым русским царём». Мария Фёдоровна такую возможность стране предоставила. Она вдруг увидела себя со стороны: из высокой статной хорошенькой девушки она к сорока трём годам превратилась в дородную, отяжелевшую матрону с отменным аппетитом, правда не совсем утратившую былую привлекательность.

И вообще, править такой огромной страной – это лишние хлопоты, а у неё и своих хватает. В её заботах и внимании нуждаются не только два малолетних сына, но и дети всех воспитательных заведений России, все сирые и убогие ждут её помощи.

Похоронив мужа со всеми возможными почестями и никогда не переставая оплакивать его, Мария Фёдоровна принялась хлопотать по хозяйству. Заказала придворному художнику свой портрет в глубоком трауре с собственноручно вырезанной геммой-портретом Павла I. Она всегда любила драгоценности, знала в них толк, коллекционировала камни и украшения и часто одаривала близких ювелирными изделиями. Даже своей бывшей сопернице, «маленькой» Нелидовой, Мария Фёдоровна подарила в знак примирения золотую лорнетку с голубой эмалью, а лорнетка по тем временам считалась большой роскошью.

Переехав на постоянное место жительства в Павловск, положенный ей по статусу двор в целях экономии заводить не стала, решила использовать фрейлин старшей невестки. Она добилась от сына разрешения носить незамужним придворным дамам на груди у левого плеча двойной шифр (от франц chiffre – цифра) – красивое ювелирное украшение в виде вензелей с буквами Е и М, т. е. Елизавета и Мария. Кстати, фрейлинский знак отличия гарантировал владелице приданое – целых 12 тысяч рублей.

Уладив бытовые проблемы, Мария Фёдоровна целиком посвятила себя благотворительности. Ещё при жизни дорогого супруга её назначили главною начальницею над воспитательными домами. Потомки часто упрекали невестку Екатерины Великой в ограниченности и узости взглядов на образование. Что ж, что правда, то правда, под её руководством благородные сиротки и прочие девицы вверенных ей учреждений не читали ни «философские сказки» Вольтера, ни «Монахиню» Дидро, зато учились быть примерными жёнами и матерями, такими, какой была она сама. Мария Фёдоровна хотела, чтобы воспитанницы были счастливы, а счастье в её понимании – это беспредельная любовь и преданность своей семье и близким.

Высшие силы полностью разделяли её взгляды, более того, они гордились своей хорошишечкой, так достойно переносящей все испытания, горести, трудности и печали. Поэтому позволили ей тихо и мирно скончаться в свитом ею родовом гнезде на руках любимого сына Николая в окружении внуков и преданных слуг.

Марию Фёдоровну искренне оплакивали и вспоминали с благодарностью. Императору Николаю I пришлось учредить IV отделение Собственного Его Величества канцелярии, куда вошли все учреждения его матери: дома призрения, воспитательные дома, больницы, опекунские советы, сберегательные кассы.

Павловск бережно хранит память о своей царственной Золушке. В её личном садике, где она проводила летние дни за вышиванием, чтением книг или ухаживала за цветами, и сегодня распускаются благоухающие розы. Эти прекрасные цветы по-прежнему окружают Павильон Роз, перестроенный архитектором Воронихиным из бывшей дачи генерала Багратиона, специально для вдовствующей императрицы. В нём Мария Фёдоровна выращивала розы, привезённые со всех концов света. Именно здесь в 1811 году по её приглашению поселилась розово-сиреневая махровая красавица Мария-Луиза с завораживающим ароматом далёкой Франции. За прошедшие 200 лет Мария-Луиза совсем не изменилась, она всё так же хороша и ароматна и всё так же она хранит секрет своей хозяйки – Марии Фёдоровны, которая однажды открыла ей тайну, как остаться на всю жизнь счастливой Золушкой.

Это просто. Надо только не забывать, что Noblesse oblige, т. е. положение обязывает.