Текст книги "Опасный Геныч"

Глава 4

Заряженный алкоголем и адреналином, я вжимаю педаль газа в пол и на какое-то время выпадаю из реальности, забыв обо всём – нет ничего, кроме возбуждающей скорости и неукротимого желания обойти всех. Сердце молотит, как отбойник, а мозг в безумном экстазе от предвкушения победы. Победитель! Всегда и во всём!..

– Гена… Геночка! – будто сквозь плотную мембрану до моего слуха доносится испуганный голос Анжелики, а моя эйфория разбивается вдребезги о суровую действительность – нет, ещё не победитель.

И мой камень преткновения вот он, совсем рядом – в сердце измучившей меня девчонки.

– Гена, сбрось скорость, пожалуйста, – жалобно просит она, вжавшись в сиденье и уперев руки в торпеду.

– Разве ты не хотела быстрее? – спрашиваю весело, одновременно ощущая возбуждение и злорадство.

Уже не Гном – Геночка! Как же приятно ласкает слух собственное имя, произнесённое её губами. А всего-то и стоило – придавить газульку.

– Слушай, я даже не думала, что ты так классно водишь…

– А что ты вообще обо мне думаешь, Анжелик? Что я – тот самый маленький хнычущий гном, барахтающийся у тебя в ногах? – спрашиваю и сам же ловлю себя на мысли, что вовсе недалёк от истины.

– Нет, конечно!.. – голос Анжелики звенит от праведного гнева. И действительно, как мне могла прийти в голову подобная хрень. – Я же знаю, какой ты сильный…

Продолжай!..

– Ген, ну сбавь скорость, у тебя ведь даже прав ещё нет.

– Они есть, просто забрать надо. До восемнадцати их не выдают, а сегодня, как назло, выходной, – слегка сбавив скорость, я снова давлю на газ. – Мы, кажется, остановились на том, какой я сильный…

И какой идиот!

– Я… всегда это знала… Ведь ты для меня особенный… Гена…

Как же она выдохнула моё имя! А сколько раз оно уже прозвучало за недолгое время наших покатушек. Интересно, а на какой отметке спидометра Анжелика готова сбросить свои трусики? Я-то давно готов!

– Особенный? – я зло усмехаюсь и давлю педаль. – Но ты всегда выбирала кого-то другого… Почему, Красивая? Может, ты берегла меня для особенного случая?

– Может быть и так, – покорно соглашается она. – Ты ведь совсем не такой, как они все…

Вот про «них всех» сейчас вообще не в тему!

– Ты всегда был чутким и внимательным, Геночка! Ко мне ведь никто не относился так, как ты…

Ну так-то да!..

– Ты же очень хороший… самый лучший!.. А я… слишком испорченная для тебя.

– Нет! – выкрикиваю и едва не теряю контроль над дорогой.

– Да, Геночка, да… – голос Анжелики такой нежный и обречённый. – Мне приходится быть с тобой жестокой…

– Почему? – я снижаю скорость и весь обращаюсь в слух.

– Ну как же ты сам не понимаешь?! Ты ведь должен был видеть, как меня тянет к тебе!.. А я всю жизнь стараюсь держаться от тебя как можно дальше…

– Почему? – похоже, другие слова я забыл.

– Глупенький ты мой мальчик, неужели не понимаешь?

Я очень… я больше всего на свете хочу это понимать! Но мой сильно ослабевший рассудок, крепко запертый в заднем отсеке, ещё пытается подавать тревожные сигналы: «Очнись, пиZдоглазый Гном, это же игра!»

– Генка, я же восхищаюсь тобой!.. Постоянно думаю о тебе… – метко отражает Анжелика вялые импульсы моего мозга и окончательно разбивает их своим горестным всхлипыванием. – А ведь на самом деле… я люблю тебя, Гена!

– О-о!..

Это выстрел мне в сердце! И дышать почти нечем… мне надо очень срочно притормозить, чтобы встряхнуть серым веществом, заглянуть в голубые глаза и понять… Но хочу ли я понимать? Я хочу слушать и верить… и чувствовать. И окружная дорога с высоким ограждением по обеим сторонам поймала нас, будто в тоннель, и дала мне эту отсрочку.

– Анжелик, я… – Придаток от х*Я! Язык там же, где и мозг!

– Ох, Генка, как же я попала!.. И разве я имею право испортить твою жизнь?.. Вот так и швыряет меня все эти годы – то к тебе, то от тебя.

И вот опять мой разум, карабкаясь из нокаута, сигналит: «Ау, тюлень наивный!..»

Но почему именно сейчас? Если всё так, и она меня правда любит… я ведь должен был почувствовать… ну хоть какие-то эти самые… флюиды там…

Я бросаю быстрый взгляд на Анжелику, как будто хочу поймать какое-то несоответствие… А я ведь не хочу!?. И тем более оказываюсь не готов увидеть слезу на её щеке.

– Ген, на дорогу смотри, – просит она с вымученной улыбкой. – А то вот так угробишь нас… а вдруг ещё могло бы что-то получиться?

– Почему «вдруг», Анжелик?! Всё получится!.. Ведь это же только от нас с тобой зависит! Только захоти, и я всё сделаю!.. – обещаю ей и знаю, что так и будет, потому что вся моя природа уже настроена на любовь.

– Так уж и всё?.. – грустно усмехается моя красавица. – Ты никогда не простишь меня, всю жизнь ведь будешь напоминать…

– Да перестань! Я же всю жизнь засыпаю с твоим именем!.. Да я столько лет планировал наше с тобой будущее! И сейчас тоже… Я даже стихи тебе писал!..

– Стихи? – удивлённо восклицает Анжелика, а я готов сожрать свой опрометчивый язык. Во меня занесло!

– Ну да… да это так… ерунда, – отмахиваюсь.

– Почему ерунда? Ну ничего себе… да мне ещё никто и никогда не посвящал стихи! Ген, почитаешь?

– Не-эт!

– Ну Генка! Ну, пожалуйста!..

– Да не, Анжелик, они не очень приличные… ты обидишься…

– Даже не подумаю! – пылко обещает она и тут же грозит: – А если не расскажешь, тогда точно обижусь.

– Короче, это просто как крик души получилось… Но, смотри, ты обещала!.. – я вдохнул поглубже и выпалил на выдохе:

 
– Я люблю в тебе всё, Анжелика!..
Твои сиськи, глаза, твоё имя…
Твои губы на вкус, как клубника…
Почему ж ты еб*шься с другими?!.
 

Анжелика молчит так долго, что я уже не знаю, чего ждать. Поэт недоразвитый!

– Ген, я клянусь, что больше никаких других, – её голос почему-то дрожит… Ох, бл@дь! А её ладошка накрывает мой пах. – Сбрось скорость, Геночка, если не хочешь, чтобы я прикусила тебе член.

Наверное, у любого нормального мужика от подобной угрозы должно всё скукожиться. Так ведь то у нормальных!.. Я же, мысленно зарываюсь пятернёй в прекрасные волосы моей Анжелики и, нанизав вожделенный рот на свой член, стремительно упираюсь в гланды. Вот так отлично, Красивая!..

– Гена! – ласково и игриво зовёт Анжелика, вытягивая меня из грёз, и поглаживает моего голодного питона сквозь лёгкую ткань льняных брюк.

Я послушно сбавляю скорость, наблюдая за дорогой сквозь полуприкрытые веки, и нетерпеливо подаюсь бёдрами навстречу ловким пальчикам.

Добро пожаловать, моя сладкая!

Анжелика быстро расправилась с молнией и запустила ладошку ко мне в трусы. И закипела молодая кровь! И, бурунами прокатившись по венам, хлынула мощным потоком туда же – в трусы, отчего мой член едва не разорвало в тёплых объятиях трепетной ладошки.

– Ого-о! Как же ты вырос, Геночка!

Глава 5

Анжелика взяла меня за яйца в прямом и переносном смысле. И спасибо, что меня хватает на то, чтобы худо-бедно следить за дорогой. Весь мой сбрендивший организм требует срочной разрядки – тело, душа, мозг… Хотя мозг уже умер и ничего не требует. А моя Анжелика забавляется, будто отродясь мужского члена не видела (если бы!) – жмёт его, поглаживает, дышит на него – А-а-ар-р! – и… всё! Видит око, да… рот неймёт ни х*я! А как она губами причмокивает!.. И всё мимо!

– А помнишь, Геночка, – вкрадчиво шепчет Анжелика в кожаный микрофон, – когда ты мне в первый раз показал своего гномика… такого ма-асенького?

– Так ему ж тогда лет шесть было. К тому же ты меня обманула – сказала, что поцелуешь, и он сразу вырастет, а я, дурак, повёлся – бегом трусы скидывать.

И вот же, сука, прошло двенадцать лет, а ничего не изменилось. И хотя нижняя голова заметно возмужала, но над верхней, похоже, время оказалось не властно.

– Да что там целовать-то было? – Анжелика хохочет. – То ли дело сейчас… Как думаешь, Геночка, если поцелую, он ещё больше вырастет?

Да, бл@дь! И будет в моей тачке дополнительная опция – вентиляция в потолке. Моим хером уже и так в бильярд играть можно.

– Надо бы проверить, – рычу, как с бодуна.

Анжелика снова склоняется над моим пахом… А я замираю, перестав дышать… Но моя мучительница дует на головку и подхихикивает.

– Анжелик, ну ты что творишь, а?! – цежу сквозь зубы, а руки аж подрагивают от желания насадить эту голову на кол и не церемониться.

Но не могу я так! Она же… моя любимая девушка. И пусть перед ней сейчас самый прямой и быстрый путь к моему сердцу, но ей-то что тревожиться – она и так всю жизнь в моём сердце хозяйничает, все пути истоптала и просочилась во все лазейки. И лишь одна тропа осталась неизведанной.

– А что я творю, Геночка? Я лишь пытаюсь узнать тебя ближе, – смеётся. – И, знаешь, на ощупь ты очень даже приятный…

– Да я и на вкус, говорят… – осекаюсь, но поздно. Ой, мудак!

– И многие говорят? – Анжелика резко отстраняется. – Ты меня что, попутал со своей очередной шлюхой?

– Да ни с кем я не попутал! Ну ты чего, Красивая?.. Я ж не собирался тебя обидеть… это всё от волнения… Ну?.. Ты, может, это… продолжишь дальше знакомиться?

– Я тебе не девка уличная!

– А при чём тут?.. – на миг я даже теряюсь от подобного определения, но пытаюсь коряво отшутиться: – Так мы ж в машине, не на улице.

– Придурок! – бросает обиженно Анжелика.

– Согласен, – со вздохом киваю, потому что я и есть придурок с одиноким членом нараспашку. – Ну хватит тебе, а… Ну, прости, Анжелик! Оговорился я… готов искупить вину…

Молчит. Даже отвернулась от меня. Это такой метод психологического давления. И, казалось бы, я всё понимаю… а всё равно срабатывает. И физически мне тоже очень плохо.

– Анжелик, что мне сделать, а? – потерянно бормочу. – Ну, хочешь… миллион алых роз? Или белых, а?.. А мобильник новый хочешь? Или не… хочешь на острова полетим?.. Что ты хочешь, Анжелик?

И с каждым упавшим словом стремительно разрастается дыра в душе… и отвращение к себе. А она всё равно молчит. Сложно оставаться в гармонии с самим собой, когда все внутренние движущие силы подчинены первобытному инстинкту. Какое уж тут душевное равновесие – мракобесие, бл@дь!

– Мобильник?! – звучит внезапно и насмешливо. – Как же дёшево ты меня оценил, Гена.

– Да я не ценил… То есть не оценивал. Я ведь от души… я ж там ещё про цветы сказал…

Да отсохни мой язык!

– Я помню, Гном.

Вот и приехали, Гном… с тупым е*лом! Правда жизни!

– А машину слабо подарить? Вот эту!

Во как!

– Ты серьезно, Анжелик? – поглядываю на неё недоверчиво. – Тебе нужна моя машина?

– А это так много? Или тебе жалко? – издевательским тоном спрашивает она, а я прислушиваюсь к себе. Там полный раздрай.

– Да нет, не жалко… мне просто непонятно. Ты ведь сказала, что любишь меня…

– И ты сразу решил этим воспользоваться? По-твоему, всё, что по любви – это бесплатно?

Э-э… Кажется, мне никогда не постичь женщин.

– Ну так что, Гном? – нетерпеливо спрашивает Анжелика. – У меня, кстати, и права имеются. В отличие от тебя.

У тебя и голова резво соображает… в отличие от моей.

– Забирай, – я разочарованно пожимаю плечами.

– Что – правда?! – оживилась Анжелика и снова придвинулась ко мне.

– А когда я говорил тебе неправду? – и я хмуро взглянул на свой поникший агрегат.

Машину мне действительно не жаль. Страшно от ощущения, что я вдруг потерял что-то гораздо большее. Я ещё не понимаю, что именно, но внутри меня… там даже не больно – тухло. И хер с ней, с тачкой! Отец не слишком обеднеет, а я ещё заработаю. Правда, оформлена машина на отца, но с этим я как-нибудь порешаю…

Но надо же – машина!.. По сути, такая малая жертва!.. Только в этот самый момент мне вдруг становится непонятно, а ради чего эта самая жертва?

Глава 6

Сбросив газ, я выхватываю глазами удобный участок обочины, а Анжеликина ладошка снова поглаживает мой член. Реакции – ноль.

– Ой, а чего это он такой грустный?

– Оскорбился, что невкусный! – получилось резко, и ладонь мгновенно исчезла.

Я затормозил на обочине и с облегчением спрятал в штаны уснувшего бойца.

– Геночка, разве ты меня уже не хочешь? – Анжелика капризно надувает губки.

Она ёрзает в своём кресле и тянет вверх платье, обнажая бёдра, живот, грудь… И отбрасывает ненужную тряпку на заднее сиденье.

Красивая. Очень.

– Так и будешь сидеть, как истукан? – спрашивает с вызовом. – Или всё – уже спёкся?

Она снова протягивает ко мне руку, но я отстраняю мягко.

– Не надо, пожалуйста… – и, заметив, как Анжелика зло сощурилась, добавляю: – Прости… Давай не сейчас, перенервничал я. Погоди, скоро поедем обратно.

Не реагируя на недовольство моей пассажирки, я покидаю салон, потягиваюсь и, зажмурившись, подставляю лицо пыльному горячему ветру. Хорошо здесь. Проехавший мимо грузовик оглушительно загудел, и меня качнуло воздушной волной. И будто разбудило.

Что я делаю на этой обочине? У меня сегодня праздник, дома ждут друзья, а я здесь. Ради чего? И почему моя больная любовь не выбросила меня раньше на эту самую обочину, где от ветра, шума и пыли светлеет разум и рождаются понимание и острый стыд? Какой же я дремучий идиот!

– Эй, тебе там плохо, что ли? – с тревогой и раздражением спрашивает Анжелика в приоткрытую дверь, и я улыбаюсь ей так радостно и искренне.

– Мне хорошо, Красивая!.. Очень хорошо! Ну что, возвращаемся?

– Прямо сейчас? – спрашивает недоверчиво и прикрывает рукой обнажённую грудь.

– А чего ждать?

– Да уж, похоже, и правда нечего, – выплёвывает она со злом и остервенело натягивает на себя платье. – Назад я сама поведу. Надеюсь, ты не против? Или ты уже передумал насчёт машины?

– Конечно, нет, Анжелка! Тачка твоя! – заверяю её, испытывая неожиданное облегчение. Машина – это действительно малая жертва. И это не подарок – это откуп за мою свободу.

Назад мне хочется ехать быстрее, но я не подгоняю Анжелику. Несмотря на наличие прав, ведёт она не слишком уверенно и вздрагивает каждый раз, когда нас обгоняет очередной многотонник. Но, когда съехали с окружной, она расслабилась, а я откинулся на спинку и только сейчас позволил себе ответить на входящий звонок.

– Геныч, ты где? – нервно рычит обычно уравновешенный Макс.

– Спокойно, Малыш, скоро буду. У меня дама за рулём, так что придётся набраться терпения.

– Ты охерел? – повышает он голос. – Ты что… ты в натуре доверил тачку этой…

И в это же время в другое ухо шипит Анжелика:

– По-твоему, я не умею водить?! – она прибавляет газ и выкрикивает уже для Макса: – Это теперь моя тачка, придурок губастый!

– Не дури, Красивая, я не говорил, что ты не умеешь, – отвечаю ей примирительно, но она не успокаивается:

– У меня, между прочим, стаж вождения три года! Понял? И на курсах я была лучшей, и сдала с первого раза! – запальчиво выдаёт Анжелика. На хрен мне эта информация? – Просто я ещё не привыкла к этой машине, поэтому не торопилась.

– Вот и правильно, не надо никуда торопиться, – я улыбаюсь и глажу моего нервного водителя по плечу. – И я не сомневаюсь ни в чём, ты же всегда и во всё самая лучшая.

Это я зря. От моего прикосновения Анжелика просто взбесилась и втопила быстрее. А я уже не реагирую на окрики Макса и не пытаюсь вразумить девчонку, я сосредоточил внимание на дороге и страхую руль.

– Держись чуть левее, детка, не съезжай на обочину, – ласково прошу, когда замечаю, что её явно ведёт вправо.

– Не надо меня учить водить мою машину, ясно?

– Ясно.

Я замолкаю и сбрасываю вызов, когда на смену Максу заступает взбесившийся Жека. Анжелика сердито сопит, вцепившись в руль, но теперь ЕЁ машина движется по центру дороги, сжирая разделительную полосу.

– Правее, – прошу я очень тихо и, когда не вижу реакции, осторожно протягиваю руку к рулю.

– Да пошёл ты! – резко шарахается от меня Анжелика, уводя за собой руль…

А я вдруг очень чётко увидел глаза встречного водителя и понял, что это конец. Стало так остро жаль маму…

Глава 7

Анжелика, до невозможности красивая в своём солнечном сарафанчике и с трогательными золотыми кудряшками, протягивает мне руку и улыбается:

– Не грусти, Гном, пойдём со мной…

Я тоже улыбаюсь, тянусь к ней… и боль отступает. А где-то позади вздыхает мама: «На душе как-то неспокойно, сынок…»

Я оглядываюсь… и тело взрывается лютой болью. А мир вдруг превращается в чудовищный хаос, наполненный удушливым запахом гари… оглушающим звоном осколков и пронзительным визгом… Этот мир окрашен кровью и скорбью… и невозможно дышать…

– Больно тебе, Геночка? Иди ко мне, – нежный и зовущий голос Анжелики. – Здесь тебе не будет больно… и я больше никогда не уйду.

Ее глаза, как летнее ясное небо, а губы – сладкий нектар … И сама Анжелика похожа на прекрасного ангела. Рядом с ней очень тихо и спокойно… так хорошо!..

– Я не отпущу тебя! – тревожный и требовательный голос мамы.

И ласковый – Анжелики:

– Дай мне руку, любимый!

– Нет! Ты ведь такой сильный, сыночек! – отчаянно зовёт мама. – Сердечко моё, вернись ко мне!

И оно, сердце, отзывается с болезненным стоном… И снова бесконечная всепоглощающая боль… мерзкий скрежет металла в ушах… и вкус металла во рту… И так хочется туда, в светлую тишину… Я протягиваю руку и едва касаюсь прохладной Анжеликиной ладошки, но обжигающе горячие и крепкие руки мамы выдёргивают меня из блаженного штиля и безжалостно забрасывают в адскую мясорубку. И дрожащий от ярости голос обещает:

– Ты справишься, боец!

Но я не справляюсь… и проваливаюсь в бездонную глухую пустоту, отсекающую чувства, желания, память… Здесь, между раем и адом, больше нет страданий и боли… и радости тоже нет. И лишь размеренно и равнодушно бьётся сильное и одинокое сердце.

* * *

И снова боль застучала в висках, начала кромсать тело, вырывая из груди стон.

– Терпи, родненький, ты ведь у меня очень сильный мальчик!.. Такой терпеливый… сыночек мой… любимый мой.

Больно, мама!

– А помнишь, как ты, маленький, ножку распорол?.. Как же я испугалась тогда, милый! А ты всё успокаивал меня: «Ты только не волнуйся, мамочка, мне совсем-совсем не больно – ни капельки!» Помнишь?..

Помню… было очень больно и страшно.

– Сыночек, ты только держись… ты сможешь! Мальчишкам совсем плохо без тебя. Максимушка уж которую ночь тут в коридоре спит… А Женечка – весь исхудал деточка. Ты так им нужен, сынок. Помнишь, что мы в ответе за тех, кто нас любит? Возвращайся к нам, Геночка!

Больно!

* * *

Боль уже не настолько отупляющая, но как же хочется пить.

– …А меня, слышь, с гитарой не пропустили… так я аккомпанемент на мобилу записал. А спою я сам, только негромко… ладно? Твою любимую, братишка… Ты меня слушаешь?

Слушаю, Малыш… Запевай.

Слегка приглушённые звуки гитарных струн… и тихий, чуть подрагивающий голос Макса:

– «Заходите к нам на огонёк, – пела скрипка ласково и так нежно… В этот вечер я так одинок… я так промок… налей, сынок! Дома ждёт холодная постель… пьяная соседка, а в глазах – по-хоть…»

Слова прерываются коротким всхлипом и рваным вздохом, но спустя несколько секунд уже догоняют убежавшую мелодию: «Сегодня болен я душой, так выпьем же, друзья, со мной…» И снова сдавленно всхлипывает и шмыгает носом.

Хватит ныть, Малыш! Пой давай.

– А я сегодня, знаешь, что вспомнил?.. – короткий смешок. – Как мы у бабки Клавы козу увели… помнишь?

Ага, помню.

И хочется улыбаться. Бабка её на убой готовила и даже не подозревала, что «Чип и Дейл» спешат козе на помощь. Эта рогатая скотина тогда сожрала мамины лилии, а потом, когда отец нас с ней в пинки выгнал, бескультурная животина засрала Максу весь балкон. В итоге нас, конечно, рассекретили, и пришлось козу вернуть. А бабке Клаве мы с Максом тогда все свои накопления отдали и огород ей целый месяц пололи – короче, выкупили жизнь для рогатой.

– Геныч, мы ж на море собирались на недельку… А какое без тебя море? Плохо мне без тебя, брат…

Бесхитростный Малыш… Да на кого ж я тебя оставлю?

Мы познакомились на линейке в первом классе. А после первого урока подрались. Вернее, навалял мне тогда Максимка, хоть я и сопротивлялся очень отважно. И с тех пор не расставались – ели из одной тарелки, как скажет мама. Тогда, в детстве, у меня было два друга – Макс и Стас. Со Стасяном было весело, а с Максом – надёжно. Он был выше меня, сильнее и гораздо наглее. А поскольку меня, мелкого хлюпика, задевали частенько, Макс регулярно помогал отстаивать мою честь, и не раз – до кровавых соплей.

– Ничего без тебя не хочу, Геныч.

Не хнычь, Малыш, сгоняем мы с тобой на море. Обещаю.

Глава 8

Запах табака и мужского парфюма щекочет ноздри. Очень хочется открыть глаза, но веки будто свинцом налиты.

– Геныч, вот что ты за мудак такой, а?! – разрывает тишину возмущённый голос Жеки. – Пока ты тут бледным трупом прикидываешься, у меня все планы через жопу!

– Что ты орёшь, придурок? – тихо и недовольно рычит Кирюха. – Ему сейчас положительные эмоции нужны.

– Серьёзно, что ль? А мне они, думаешь, не нужны?! Где взять, не подскажешь? Ты взгляни на это унылое бревно… до хера положительных эмоций вызывает? Вот и я об этом. Слышь, Геныч, стране нужны герои, а ты тут прохлаждаешься. Ты вообще в курсе, сколько за эти дни в городе расплодилось хромоногих собак и кошек? Их кто по клиникам развозить будет? Я? Ни х*я! А голуби с отмороженными ногами?

– Женёк, хорош пургу нести, – вклинивается Кирюха. – Лето на дворе… Какое обморожение?

– Бля… Кирыч, вот что ты… Ночи-то, знаешь, какие холодные? Геныч, ты долго отдыхать собираешься? У нас так-то активная движуха намечалась… забыл? Я уж молчу о том, что ты самым возмутительным образом не откликнулся на призыв Родины! Или ты так от армии косишь? А то, может в военкомат стукнуть? Эти-то, кого хочешь поднимут.

– Женёк, ты идиот! – констатирует Кирюха и я с ним отчасти солидарен.

– Ну, коне-эчно!.. Уж лучше сидеть, как ты, – с тоскливым е*лом, будто на похоронах. О! Я сегодня, кстати, Макса встретил в хозяйственном магазине, так он прикупил мыло, верёвку и табуретку… Не знаешь, к чему бы это? На джентльменский набор как-то не тянет. Геныч, а ты что думаешь?

Что ты долбоёб!

– Жек, какой ты долбоёб! – подслушал мои мысли Кирюха. И заржал. Его смех прозвучал так неожиданно и своевременно. И мне тоже захотелось смеяться.

– Вот и отец мне то же самое говорит, – сокрушается Жека. – Ты, говорит, сын, что-то в последнее время сам не свой и несёшь всякий бред, как будто тебя Геныч покусал. Так ведь ещё и курить стал! Слышь, Геныч, я ж теперь курю – ослабляю иммунитет! И всё из-за тебя. Ты, кстати, не возражаешь, если я здесь закурю?

Можешь даже застрелиться, олень.

– Но это, брат, ещё не самое страшное!.. Со мной случилась беда похлеще импотенции! Могу… но не хочу! Пропало у меня это… Кирюх, ну как это по культурному называется? Ну… когда хочется спариваться…

– Либидо?

– Вот-вот – оно! Накрылось, Геныч, моё либидо! А всё ты! Как-то ты всё же повлиял на это дело… Не подскажешь, что бы это значило? Может, ты вдохновляешь мой жезл, м?

– Жек, заткнись, а, – хрюкнул Кирюха, – а то ведь он с перепугу и просыпаться передумает.

Вот уж наоборот – хочется прямо сейчас подорваться и постучать в дружеский бубен.

– Геныч, а ты мне, кстати, косарь должен! Помнишь, тебе на презервативы не хватило?

– Что-то многовато для презервативов, – с сомнением заметил Кирюха.

– Да тебе, монах высокогорный, и одной резинки многовато, а Геныч много брал. Слышь, Геныч, не забыл большую Вальпургиеву ночь? Вставай, долг платежом красен! Ты это… – голос Жеки вдруг надломился, а моё предплечье сжала крепкая ладонь. – Ты мне очень нужен, брат… Знаешь, я ведь всю ночь репетировал, а тебе всё равно не смешно.

Мне очень смешно, Жек. Правда.

– Грустно без тебя, Геныч… и пиZдец как херово.

* * *

Звук, похожий на комариный писк, ввинчивается прямо в мозг.

– Ы-ы-и-и… ы-ы-и-и….

Чтобы понять, кто меня оплакивает, мне вовсе не надо слышать голос. Наташка. Младшая сестрёнка Жеки и моя головная боль.

Как же мне утешить тебя, маленькая влюблённая зайка?

Дневной свет больно полоснул по глазам, и, едва их приоткрыв, я тут же зажмурился. Переждал немного, послушал тоскливое подвывание, и попробовал снова – постепенно.

Милота! Аккуратный красный носик, искривлённые в скорбной гримасе губки и крокодильи слёзы на нежном кукольном личике.

– Эй… – зову её, но из горла выходит лишь глухой скрежет.

И всё же сработало. Огромные синие глаза с длинными, слипшимися от слёз, ресницами испуганно уставились на меня, пару раз моргнули… И Наташка, сдавленно пискнув, вдруг сорвалась с места и рванула наутёк.

Вот и вся любовь! Пойми этих женщин.

А уже через несколько секунд передо мной вырос Жека. А зарос-то – как Бармалей!

– Геныч, – он нервно хохотнул, – что ж ты вечно так не вовремя, а? Я там такую медсестричку склеил… – он заулыбался, а глаза заволокло слезами.

– Так… – с голосом по-прежнему беда. Я с трудом прочистил горло и придушенно просипел: – Это ты по ней рыдаешь?

– Иди на хер, придурок! – Жека в два шага одолел расстояние между нами и, уткнувшись лбом мне в бок, беззвучно затрясся.

Я же, подавив внезапное желание погладить его по черноволосой башке, спросил первое, что упало на язык:

– Жек, ты там ржёшь, что ли?

Обхватив меня своими ручищами, Жека яростно трёт лицо об казённое одеяло и теперь действительно смеётся.

– Хорош меня щупать, придурок, – ворчу недовольно, чтобы скрыть смущение, а слова отдаются болезненными спазмами в голове.

– Да ты сам придурок, понял? – он поднимает голову, больше не пряча покрасневшие блестящие глаза, и внимательно вглядывается в меня. – Геныч, ты как… выспался, надеюсь? Что-нибудь болит?

Болит всё! Но у самой двери, обхватив кулачками острый подбородок, жмётся к стене Наташка, и под её испуганным взглядом я отрицательно качаю головой. Но она не качается.

– Нет, – выдыхаю шепотом, а Жека быстро оглядывается на сестру и шепчет мне с заговорщическим видом:

– Вот она, великая целебная сила слёз девы невинной. После такого, Геныч, ты просто обязан… – Жека делает страшные глаза и поворачивается к сестрёнке: – Натах, колись, как тебе удалось разбудить нашего спящего красавца, а? Ты его поцеловала, что ль?

– Дурак, – огрызается она, стремительно краснея.

– Ещё какой дурак! – охотно соглашается Жека. – Что ж я сам-то не догадался? Геныч, да я бы тебя ещё в первый день зацеловал.

– Я б тогда… тебя усыпил. Ты свою рожу небритую видел? – сиплю едва слышно, стараясь не морщиться от боли.

– Да ты на свою посмотри! Упырь и то румянее. А небритый я по твоей вине, между прочим. Мы с пацанами обет дали – не бриться, пока ты в спячке. Вот так пробудился б ты через годик и узнал бы одного Малыша, у него-то, один хер, ничего не растёт. Зато нам с Кирюхой к тому времени бороды как раз щекотали бы яй… – Жека запнулся и перевёл взгляд на хихикающую Наташку. – Так, хорош уши греть, медперсонал созывай. У них что там, тихий час, что ли? Пошевеливайся, Натах!

– Не надо меня учить, ясно?! – недовольно пищит Наташка, а в моей голове будто вспышка…

«Не надо меня учить водить мою машину, ясно?»

«Да пошёл ты!»

– Э, Геныч, ты чего?.. Ты что так дышишь, тебе плохо, что ли?

– Жек, – я вглядываюсь в его глаза. – А-а… Анжелика… она… как?

– Да как… нормально… Отлично! – зло рявкает он, передёрнув плечами, и тут же отвлекается на Наташку, у которой глаза стали, как два блюдца: – Ну, чего ты застыла? Ладно, я сам сгоняю.

Он резво подрывается с места, но мне совсем не нравятся его ответ и Наташкин испуганный вид.

– Жень, у него же кнопка вызова на стене, – лепечет малая.

– Стой, Жек… – окликаю его.

– Сейчас, Геныч, мам Гале звякну, а то она тока-тока отошла.

– Жек! – рычу угрожающе, ощущая, как разгоняется сердце, а в голове долбит молот. – С Анжеликой что?!

Он останавливается у самой двери и, не оглядываясь, выталкивает из палаты упирающуюся Наташку:

– Бегом ушла отсюда!

Затем разворачивается и прёт на меня с каменной рожей. Лупит ладонью по кнопке на стене и ухмыляется:

– Геныч, ей легче, чем тебе! А за подробностями – это к врачам. Меня, честно говоря, больше волнует твоё состояние…

Лишь на короткий миг я испытываю облегчение, но тут же понимаю, что Жека мне врёт. Отчего-то я это точно знаю. Но он продолжает улыбаться и выдерживает мой взгляд, а в следующий момент пространство вокруг наполняется любознательными людьми в зелёных костюмах и с азартом игроков в глазах. Зелёные человечки быстро оттесняют моего брехливого друга, который выкрикивает, что он здесь, рядом, и никуда не уйдёт… Но сейчас мне всё равно, я прикрываю глаза и больше не слышу, о чём говорят колдующие надо мной врачи, не реагирую на их манипуляции… Я вспоминаю Анжелику в желтом сарафанчике и понимаю, что больше никогда не увижу её улыбку… потому что… Потому что я откупился от неё…