Текст книги "Когда бьет восемь склянок"

Глава 3
Вторник, 10 часов утра – 10 часов вечера

Ровно через три часа после того, как я провалился в сон, меня разбудили. Да, все-таки разбудили. Надо быть в стельку пьяным или покойником чтобы не проснуться от этих воплей от грохота, если они раздаются в каких-нибудь двенадцати дюймах от вашего левого уха.

– Эй там, на «Файркресте» Эй там! – И бум-бум по корпусу яхты. – Могу я подняться на борт? Эй, эй, эй!

Я проклял этого плавучего идиота от всей своей души, насильно вырванной из сна, с трудом опустил непослушные ноги на палубу и встал с койки. И чуть было не упал: мне показалось, что у меня только одна нога. А шея болела просто нестерпимо, Взгляд в зеркало подтвердил, что внешность вполне соответствует самочувствию.

Я приоткрыл дверь в коридор. Слышно было, как храпел во сне Ханслетт. Я вернулся к себе и стал возиться с халатом и шотландским шарфом. Слышно было, как наверху закрепляют швартовы, – если не поспешишь, незванный гость может застать меня врасплох.

Одинокий ветер уныло дергал басовые струны такелажа, и, гонимые ветром, шли однообразной грядой волны – достаточно высокие, чтобы выход в море на сравнительно небольшой яхте стал делом не только трудным, но и опасным. Не менее трудно и опасно это было и для катера, который болтался на волнах бок о бок с нами. Он был невелик – меньше, чем могло показаться с первого взгляда, – но все же достаточно солиден, чтобы иметь застекленную каюту на носу, рулевую рубку, напичканную всякими переключателями и светящимися циферблатами, которые не посрамили бы кабину стратегического бомбардировщика, а на корме – низко посаженный кокпит, где могла бы с комфортом принимать солнечные ванны цели футбольная команда. На палубе находились три матроса в черных дождевых накидках к фасонистых французских бескозырках с черными лентами; двое из них цеплялись баграми за стойки ограждения «Файркреста». Полдюжины больших надувных кранцев не допускали, чтобы «Файркрест» коснулся своей плебейской обшивкой безупречной лаковой белизны корпуса катера. Мне не было нужды читать надписи на бескозырках матросов. чтобы узнать катер, обычно подвешенный на кормовых талях «Шангрн-Ла». На мостике стоял коренастый мужчина в шикарном белом кителе с блестящими пуговицами, над головой он держал зонтик, при виде которого библейский Иосиф позеленел бы от зависти; увидев меня, этот опереточный моряк перестал барабанить по обшивке «Файркреста» я уставился на меня.

– Ха! – кашлянул он, словно проталкивая застрявшие в глотке слова. – Наконец-то! Нельзя же столько копаться, приятель. Я совсем промок, просто насквозь, – Несколько темных пятнышек выделялись на белоснежном рукаве. – Могу я подняться на борт?

Не дожидаясь разрешения, он перепрыгнул через ограждение с удивительной для его лет и сложения легкостью и протиснулся в нашу рулевую рубку впереди меня – что было эгоистично с его стороны, поскольку он был с зонтиком, а я в одном халате. Я прошел следом и закрыл дверь.

Он был коренаст и крепко скроен, лет этак пятидесяти, с загорелым скуластым лицом, на котором выделялись кустистые брови, длинный прямой нос в рот, казалось, застегнутый на «молнию». Привлекательные малый – если вам нравятся люди подобного типа. Темные колючие глаза осмотрели меня с ног до головы и, если мне и удалось произвести на него впечатление, то он сумел скрыть это. – Простите мою медлительность, – извинился я. – Слишком мало спал. Ночью нас посетили таможенники, и после этого я уснуть не мог. Никогда не лгите, если есть хоть малейшая вероятность, что правда выплывет наружу, – и заработаете репутацию безукоризненно честного человека, – Таможенники! – прошипел он так, словно хотел сперва сказать «тьфу!» или «чепуха!», но передумал. – Банда невыносимых нахалов. Да еще посреди ночи… Надо было вышвырнуть их за борт. Пусть бы там и болтались. Невыносимо! Какого черта им было нужно?

Похоже, в прошлом он имел столкновения с таможней.

– Они искали похищенные химикаты. Ограбление где-то в Айршнре. Пропавшее судно.

– Идиоты! – Он махнул похожей на плавник рукой, посылая последнее проклятие таможенникам, я счел вопрос исчерпанным. – Скурос. Сэр Энтони Скурос.

– Петерсон. – Его рукопожатие не было мощным, но оно заставило меня поморщиться – из-за колец, которыми были унизаны его пальцы. Я не удивился бы, увидав несколько штук и на большом пальце, но он, видимо, просто забыл о нем. – Сэр Энтони Скурос… Я слышал о вас, разумеется.

– Наверное, ничего хорошего. На родине меня не любят за то, что я всех их презираю. Они говорят, что я плохой киприот, что свои миллионы я нажил благодаря жестокости. И его правда. Греческое правительство заставило меня покинуть Афины. Это тоже правда. Я стал британским подданным и купил титул. Это тоже истинная правда. Деньги могут все. В будущем я, пожалуй, стану баронетом, но пока рынок еще не созрел. Цены должны упасть. Могу я воспользоваться вашим передатчиком? Я вижу, он у вас имеется.

– Что имеется? – Внезапный вопрос застал меня врасплох, что было и неудивительно после бессонной ночи.

– Ваш передатчик, приятель? Вы что, не слышали новости? Пентагон прикрыл несколько важных проектов. Цены на сталь падают. Мне нужно связаться с нью-йоркским маклером.

– Простите. Конечно, пожалуйста… но… но ваш собственный передатчик? Разумеется…

– Он не работает. – Его губы сжались еще сильнее, и в конце концов произошло невероятное: его рот исчез совсем. – Это срочно, мистер Петерсон.

– Сию минуту. Вам приходилось иметь дело с этой моделью? Он снисходительно улыбнулся – уверен, иначе улыбаться он и не умел. Его, владельца супер-радиостанции на «Шангри-Ла», спрашивать, управится ли он с вашим простеньким аппаратом, – это все равно, что спросить у капитана реактивного авиалайнера, сможет ли он пилотировать планер.

– Думаю, что управлюсь, мистер Петерсон.

– Позовите меня, когда закончите. Я буду в салоне.

Он позовет меня прежде, чем кончит, и даже до того, как начнет. Но этого я ему не мог сказать. Всему свое время. Я спустился в салон, посмотрел было на бритву, но решил не затевать этого – все равно побриться я не успею. Так оно я вышло. Он появился в дверях минуту спустя. Вид у него был недовольный.

– Ваш передатчик неисправен, мистер Петерсон.

– Это одна из старых моделей, на ней не просто работать, – сказал я тактично. – Может быть, я сам…

– Я сказал, что передатчик неисправен. Значит, он неисправен.

– Проклятье! Но ведь он работал…

– Может быть, вы сами убедитесь? Я убедился. Я крутил все, до чего только мог дотянуться. Бесполезно.

– Что-то с питанием, – предположил я. – Я проверю…

– Не будете ли вы добры снять лицевую панель?

Я тупо уставился на него. Затем постепенно придал лицу осмысленное выражение, – Вы что-то знаете, сэр Энтони. Что-то, чего я не знаю.

– Сами увидите.

И я увидел. И, разумеется, не стал скрывать изумления, недоверия, а затем и негодования. Наконец я сказал:

– И вы знали. Откуда вы знали?

– А вы не догадываетесь?

– Ваш передатчик, – сказал я медленно. – Вьюсь об заклад, он сломан. Те же самые ночные посетители.

– И то же самое на «Орионе». – Его рот опять исчез. – Единственное кроме вас с вами судно, на котором был передатчик. Искурочен. Примерно так же как и ваш.

– Искурочен? Так же, как я наш? Но боже мой – это мог сделать только сумасшедший!

– Так ли? Разве похоже на сумасшедшего? Я кое-что понимаю в этом. Моя первая жена… – Он оборвал себя на полуслове, тряхнул головой и медленно продолжил: – Безумец поступает необдуманно, бесцельно, его поведение непреднамеренно. А это лишь кажется бесцельным, но тут был определенный метод и конкретная цель. Тут все продумано. Спланировано. И имело причину.

– Вы говорили о Нью-йоркской бирже…

– Мелочь, – сказал он равнодушно. – Конечно, никто не любит терять деньги… – Особенно, когда речь идет о миллионах, подумал я. – Нет, мистер Петерсон, причина не во мне. Имеется некто А и некто Б. Для А жизненно важно иметь постоянную связь с материком. Для в – чтобы А этой связи не имел. Поэтому в предпринимает некоторые шаги. Что-то очень необычное происходит в Торбее. И очень важное. У меня нюх на такие дела.

Он был не глуп – так ведь дураки редко кончают свои дни мультимиллионерами. Я сам бы не мог рассуждать правильнее.

– Вы уже сообщили в полицию? – спросил я.

– Собираюсь туда сейчас. После того, как позвоню в два-три места. – Его глаза внезапно стали мрачными и холодными. – Если только наши друзья не сломали обе телефонные будки на центральной улице.

– Они поступили умнее: перерезали линию связи с материком. Где-то за Зундом. Никто не знает, где точно. Он посмотрел на меня, шагнул было к двери, потом снова обернулся – лицо его ничего не выражало.

– Откуда вы можете это знать? – Его тон соответствовал выражению лица.

– Мне сообщили полицейские. Они были здесь ночью вместе с таможенниками.

– Полицейские? Черт побери! Что здесь понадобилось полиции? – Он помолчал, разглядывая меня своими холодными оценивающими глазами. – Личный вопрос, мистер Петерсон. Не считайте меня бесцеремонным. Просто, чтобы не было недоразумений. А что вы делаете здесь? Не обижайтесь.

– Какие могут быть обиды. Мы с другом морские биологи. Научная экспедиция. Судно не наше – оно принадлежит Министерству сельского хозяйства и рыболовства. – Я улыбнулся. – У нас есть соответствующие документы, сэр Энтони.

– Биология моря, да? Можно сказать, что это мое хобби. Я, разумеется, дилетант. Мы еще поговорим об этом. – Он говорил с отсутствующим видом, мысли его витали где-то в иных сферах. – Вы не могли бы описать полицейского, мистер Петерсон?

– Когда я закончил, он кивнул:

– Да, это он, несомненно. Глупо, как все это глупо… Придется поговорить об этом с Арчи.

– Арчи?

– Сержант Мак-Дональд. Я уже пятый сезон отдыхаю здесь, в Торбее. Ни Средиземное море, ни Эгейское не идут ни в какое сравнение с этими водами. Я тут знаком практически со всеми. Он был один?

– Нет. Еще молодой констебль, его сын. Этакий меланхолик. – Питер Мак-Дональд. У него есть причина быть меланхоликом, мистер Петерсон. Его младшие братья, шестнадцатилетние близнецы, погибли недавно. Учились в школе в Иивернессе, пропали во время бурана в Кайн-гормсе. Большая трагедия. Я знал обоих. Отличные ребята. Я произнес несколько соответствующих фраз, но он не услышал. – Я должен заняться своими делами, мистер Петерсон. Оставим эти загадки Мак-Дональду. Но не думаю, что он многого достигнет. Что ж, тогда придется отправиться в небольшое путешествие. Я посмотрел в иллюминатор: все те же мрачные небеса, белесое от пены норе, проливной дождь.

– Вы убьете на это целый день.

– Чем хуже, тем лучше. Это не бравада. Как к всякий нормальный человек я предпочитаю плавать а хорошую погоду, а не в бурю. Но я установил два новых стабилизатора на верфи в Клайде – мы два дня как оттуда – и теперь самая подходящая погода, чтобы испытать их. – Он неожиданно улыбнулся и протянул руку. – Извините за вторжение. Я отнял у вас слишком много времени. И видимо, был чересчур резок. Это со мной бывает. Не согласитесь ли вы с вашим коллегой пообедать у меня на борту? Часов этак в восемь. Я пришлю за вами катер.

Это было нечто большее, чем приглашение на обед, который будет наверняка приятнее, чем осточертевшая фасоль Ханслетта; это было приглашение, которого тщетно добивались многие высокопоставленные семейства королевства: не секрет, что для сливок высшего общества получить приглашение на уик-энд к Скуросу, на его остров вблизи берегов Албании, все равно что стать обладателей патента, удостоверяющего их аристократическое происхождение. Скурос не дождался от меня ответа – да он и не ждал его. Я его не осуждаю. Слишком давно Скурос уверился в том, что нет на свете человека, способного отвергнуть его приглашение.

– Вы хотите рассказать мне о вашем сломанном передатчике и спросить, что я собираюсь, черт возьми, теперь делать? – сказал сержант Мак-Дональд устало. – Что ж, мистер Петерсон, я уже знаю об этом. Сэр Энтони Скурос был здесь полчаса назад. Сэр Энтони рассказал достаточно. И мистер Кэпбелл, владелец «Ориона», только что ушел. Ему тоже было что сказать.

– Что касается меня, сержант, я человек немногословный. – Я постарался изобразить несколько виноватую улыбку. – Если, конечно, таможенники и полиция не вытаскивают меня из постели среди ночи. Я вижу, наши друзья уже ушли?

– Сразу же, как высадили нас на берег. Эти таможенники чертовски надоедливы! – он тоже был не прочь поспать несколько часов. – Поверьте, мистер Петерсон, я не знаю, что делать с вашим сломанным передатчиком. Ума не приложу, кому и для чего понадобилось проделывать эту гнусную штуку.

– А я-то хотел спросить об этом у вас.

– Я могу отправиться с вами на яхту, – задумчиво сказал Мак-Дональд. – Могу взять блокнот, могу поискать там улики. Но я и сам не знаю, что искать. Может быть, если бы я что-нибудь понимал в дактилоскопии и криминалистике, умел пользоваться микроскопом, тогда я бы и нашел что-то, может быть. Но я в этом не разбираюсь. Я провинциальный полицейский, а не какой-нибудь сыщик. Тут работа для Скотланд-Ярда или хотя бы для парней из Глазго. Но я не думаю, что они пришлют сюда детективов, чтобы копаться в разбитых радиолампах.

– Старик Скурос может поднять шум.

– Как вы сказали?

– Он достаточно влиятелен. И он тоже пострадал. Если Скурос захочет, чтобы полиция зашевелилась, то я, черт побери, уверен, что он этого добьется. Если ему что понадобится, если ему ударит в голову, он покажет им свой характер, я уверен.

– В нашем заливе еще не появлялся человек лучше и добрее, – мягко сказал Мак-Дональд. Его суровое загорелое лицо могло при желании не выражать абсолютно никаких чувств, но сейчас он, похоже, не хотел притворяться. – Может быть, мы с ним по-разному смотрим на вещи. Может быть, он ловкий и жестокий делец. Может быть, как пишут в газетах, его частная жизнь не является образцом для подражания. В этом я не разбираюсь. Но если вы станете искать в Торбее человека, который скажет о нем плохо, вы только ноги понапрасну собьете, мистер Петерсон.

– Вы не так меня поняли, сержант, – сказал я. – Я ведь его совсем не знаю.

– Не знаете. А мы знаем. Видите? – Он указал через боковое окно полицейского участка на деревянное здание в шведском стиле возле пирса. – Это наш сельский клуб. Городской клуб – так его у нас называют. Его построил сэр Энтони. А те шесть коттеджей на холме? Это для престарелых. И снова сэр Энтони, все до последнего пенни из его собственного кармана. Кто возит школьников на Обанские Игры? Сэр Энтони на «Шангри-Ла». Все благодаря его доброте, а теперь он еще собирается построить здесь верфь, чтобы дать работу молодежи Торбея – им больше некуда податься с тех пор, как здесь перестали промышлять рыбу. – Да, молодец старик Скурос, – сказал я, – Похоже он возлюбил эти места. Благословенный Торбей… Надеюсь, он купит мне новый передатчик.

– Я буду настороже, мистер Петерсон. Большего я обещать не могу. Но если что-нибудь услышу или увижу, – я дам вам знать.

Я поблагодарил его и вышел. Мне незачем было сюда приходить, но было бы подозрительно, если бы я не добавил и свою мольбу в общий хор обиженных. Счастье мое, что я не поленился это сделать.

Во время дневного сеанса связи с Лондоном слышимость была отвратительная. Не столько потому, что ночью проходимость волн лучше, чем днем, сколько из-за того, что я не мог воспользоваться нашей телескопической антенной. Но все же слышно было достаточно хорошо, чтобы различать деловитый и оживленный голос дядюшки.

– Ну, Каролина, мы нашли наших пропавших друзей, – сказал он.

– Сколько? – спросил я. Двусмысленные высказывания дядюшки Артура не всегда столь понятны, как он полагает.

– Двадцать пять. – Это был весь бывший экипаж «Нантсвилла». – Двое довольно тяжело ранены, но они выкарабкаются. – Я вспомнил кровавые лужи в каютах механика и капитана.

– Где? – спросил я.

Он дал мне координаты. Прямо к северу от Уэхсфорда. «Нантсвилл» шел из Бристоля, он был в пути лишь несколько часов, когда это случилось.

– Тот же метод, что в предыдущих случаях, – продолжал дядюшка Артур. – Их держали в заброшенном фермерском домике два дня. Достаточно еды и питья и даже одеяла на случай холодов. На третье утро они проснулись и увидели, что охрана исчезла.

– Не было ли каких-нибудь особенностей в методе захвата… наших друзей? – Я чуть было не назвал «Нантсвилл». Дядюшке Артуру это бы не понравилось.

– Никаких. Нельзя сказать, что они отличаются изобретательностью. Сначала внедряют своего человека на борт, потом используют тонущую рыбацкую лодку, вдруг появляется больной с аппендицитом. Я думаю, скоро они начнут повторяться. До сих пор они еще не повторялись – на этот раз они впервые провели операцию в ночное время. Судно с пробоиной в носу, все топливо вытекло на поверхность, спасательный плотик, и на нем десять человек, терпящих бедствие. Остальное вы знаете. – Да, Аннвбель. – Я знал остальное. Спасенные поднялись на борт с криками благодарности, потом выхватили пистолеты, окружили экипаж, надели всем на головы темные мешки, чтобы те не смогли узнать корабль, вызванный по радио, переправили экипаж на борт этого неизвестного судна, а затем высадили их где-то на пустынном берегу и двое суток держали в заброшенном фермерском доме. Всегда они используют заброшенную ферму. И всегда в Ирландии – три раза в северной части, а теперь уже второй раз на юге. Новый экипаж тем временем ведет похищенное судно бог весть куда, а первые вести о нападении поступают лишь через два-три дня, когда освобожденные моряки доберутся до телефона.

– А Бетти и Дороги? – спросил я. – Они оставались на борту, когда остальной экипаж сияли с судна?

– Думаю, что да. Хотя точно не знаю. Подробности выясняются, и побеседовать с капитаном не разрешают врачи. – Только капитан знал, кто такие Бейкер и Дельмонт. – Теперь осталось сорок один, Каролина. Что вы сделали?

Целую минуту я с раздражением пытался сообразить, что же он имеет в виду. Затем я вспомнил. Он дал мне сорок восемь часов. Семь из них уже прошли.

– Три часа я спал. – Он, разумеется расценил это как бесполезную трату времени: его работники ее должны нуждаться во сне. – Потом побывал в полицейском участке. И уже побеседовал с одним состоятельным яхтсменом – его судно стоит на якоре рядом с нами. Мы собираемся навестить его вечером.

Он помолчал.

– Что вы собираетесь сделать, Каролина?

– Сходить в гости. Мы приглашены – Харриет и я. На коктейль.

На этот раз он молчал гораздо дольше. Затем сказал:

– У вас остался сорок один час, Каролина.

– Да, Аннабель.

– Что то за яхтсмен?

Я сказал ему. Это заняло довольно много времени, поскольку мне пришлось называть все имена по буквам при помощи его дурацкого шифровального блокнота, а кроме того, я должен был передать все, что сказал мне Скурос, и все, что сержант Мак-Дональд сказал о Скуросе. Когда до меня вновь донесся голос дядюшки, в нем слышалась настороженность.

– Черт возьми, я хорошо знаю его, Каролина. Мы обедали вместе. Одна из лучших фамилий. И я знаю его теперешнюю жену даже лучше, чем его. Бывшая актриса. Филантропка, так же, как и он. Он ведь там провел пять сезонов. Разве человек с такими деньгами стал бы все это строить, тратить свои деньги и время, если бы он…

– Я и не утверждал, что подозреваю его, Анаабель. У меня нет оснований подозревать его.

– Ах, вот так! – Трудно в двух словах выразить я сердечную радость, и облегчение, и чувство удовлетворения, но дядюшке Артуру то удалось без особого труда. – Тогда зачем вы идете? Слушая каш разговор со стороны, любой уловил бы в голосе дядюшки Артура ревнивые нотки, и он был бы прав. У дядюшки был только один пробел в воспитании – он был ужасный сноб.

– Мне нужно побывать у них на борту. Хочу посмотреть на их сломанный передатчик.

– Зачем?

– Я бы назвал это предчувствием, Аннабель. Больше ничего. Дядюшка Артур вновь надолго смолк, что было характерно для нашего разговора. Затем он сказал:

– Предчувствие? И только предчувствие? Утром вы говорили, что хотите что-то предпринять.

– Это само собой. Я бы хотел, чтобы вы связались с Главным Управлением страховых банков в Шотландии. Кроме того, надо поднять подшивки некоторых шотландских газет. Скажем. «Глазго Геральд» «Скотяш Дейди Экспресс» и особенно еженедельника Западного Хайленда «Обан Таймс».

– Ага! – На этот раз в его голосе звучало только удовлетворение. – Это уже похоже на дело, Каролина. Что именно вас интересует?

Я рассказал ему, что меня интересует, что опять потребовало большой возни с шифровальным блокнотом. Когда я закончил, он, сказал:

– Я дам своим людям задание проверять все это. Вы получите всю информацию, которая вас интересует, в полночь.

– Тогда она уже не будет меня интересовать, Аннабель. Полночь – это слишком поздно. В полночь мне это не нужно.

– Не просите у меня невозможного, Каролина. – Он пробормотал что-то себе под нос, я не разобрал. – Я нажму на все педали, Каролина. В девять часов. – В четыре, Аннабель.

– В четыре часа? – Когда он не хочет верить своим ушам, он всегда кажется смертельно уставшим. – В четыре пополудни? Вы там просто с ума сошли, – За десять минут вы можете заставить работать десять человек. За двадцать минут – двадцать. Есть ли такая дверь, которая перед вами не откроется? Объясните им там, что профессионалы не убивают просто так. Но они убивают, когда вынуждены это сделать. Убивают, чтобы выиграть время. Для них сейчас каждый час на вес золота. А если это так, то насколько же дорого время для нас? Или вы думаете, Аниабель, что мы имеем дело с дилетантами?

– Вызовите меня в четыре, – сказал он устало. – Посмотрим, что удастся для вас сделать. А чем вы сейчас займетесь, Каролина?

– Лягу спать, – сказал я. – Мне надо выспаться.

Мне казалось, что я лишь прилег вздремнуть на минуту, и вот уже набежало без десяти минут четыре. Я чувствовал себя еще хуже после этого короткого отдыха – хуже даже, чем после нашего нищенского ленча, состоящего на солонины и сушеного картофеля. Право, если в старике Скуросе теплится хоть искра живого человеческого участия, он просто обязан накормить нас приличным обедом.

Четыре часа пополудни осенью это уже скорее ночь, чем день. Солнце еще не село, но не потому, что ему надо было проделать слишком длинный путь, а потому, что не могло пробиться сквозь массы мрачных тяжелых облаков, катящихся куда-то на восток, к чернильному мраку за горизонтом. Косой дождь вспенивал залив, снижая и без того малую видимость до трех-четырех сотен ярдов. Поселок на расстоянии в полмили, угадывавшийся в тени покрытых сосняком холмов вроде бы не существовал вовсе. К северо-западу можно было различать огни судна, огибающего мыс, – должно быть, Скурос возвращался на катер из своего похода. На «Шангри-Ла» светились иллюминаторы камбуза – там кок готовил роскошный обед, который нас с Ханслеттом не пригласили. Я попытался не думать о еде, у меня это не получилось, поэтому я поспешил отвернуться и пошел следом за Ханслеттом в машинное отделение.

Ханслетт взял запасные наушники и пристроился рядом со мной, держа на коленке блокнот. Ханслетт соображал в стенографии не хуже, чем и во всем остальном. Я надеялся, что дядюшке Артуру будет что рассказать, поэтому присутствие Ханслетта может оказаться необходимым. Так оно и вышло.

– Мои поздравления, Каролина, – сказал дядюшка Артур без предисловий. – Вы и впрямь кое-что нащупали. – Это было сказано самым теплым тоном, на какой был способен дядюшка с его мерным монотонным голосом. Он говорил прямо-таки дружелюбно. Вполне возможно иллюзия возникала из-за помех при передаче, но все-таки было похоже, что дядюшка больше не стремится вывести меня из игры.

– Мы изучили книги страхового банка, – продолжил он. И стал перечислять номера книг, даты и размеры вкладов, и другие вещи, которые меня не интересовали, а потом сказал: -Последние взносы были сделаны 27 декабря. По десять фунтов в каждом случае. На сегодня итог составляет 78 фунтов, 14 шиллингов и 6 пенсов. На каждом счете, естественно. И оба счета не закрыты… Он выдержал паузу, чтобы дать мне возможность поздравить его, что я сделал, затем продолжил.

– Но это не все, Каролина. Слушайте. Ваш запрос о различных катастрофах, гибели или пропаже судов в районе западного побережья Инвернесшира или Эрджилла, или о каких-либо загадочных происшествиях с людьми: из этих мест. Мы нащупали жилу, мы поистине нащупали жилу, Каролина. Боже, почем мы никогда не думали об этом раньше! У вас есть карандаш под рукой?

– Он у Харриет.

– Тогда продолжим. Этот сезон выглядит самым урожайным на катастрофы за все годы мореплавания на западе Шотландии. Но первым было одно судно в прошлом году. «Пинчо» прекрасная морская моторная яхта длиной сорок пять футов, вышла из Киля в Обан в восемь утра 4 сентября. Должна была прибыть в тот же день. Но не пришла. Никаких следов найдено не было.

– Какая была погода в тот день в Анвабель?

– Я знал, что вы спросите об этом, Каролина. – Эта сочетание скромности и самодовольства иногда кажется очень утомительным. – Я справлялся у метеорологов. Ветер до одного балла, переменный. Море спокойное, небо облачное. Перейдем к этому году. 6 и 28 апреля. «Ивнинг Стар» и «Джинки Роз». Две рыбацкие шхуны с восточного побережья – одна из Вакхи, а другая из Фрэйбурга.

– Но обе базировались на западном побережье?

– Я бы предпочел, чтобы вы ее перебивали меня, – выразил недовольство дядюшка Артур. – Обе базировались в Обане. Первая из них, «Ивнинг Стар», была найдена на мели вблизи Ислэя. «Джинки Роз» исчезла без следа. Никто из членов экипажей не найден. Затем 17 мая. На этот раз хорошо известная гоночная яхта «Кап-Грис-Нец», английского производства, с английский экипажем, очень опытный капитан, и штурман, и весь экипаж – все они давно успешно участвовали в гонках. Покинула Лондондерри и отправилась на север Шотландии при прекрасной погоде. Пропала. Была обнаружена месяц спустя – вернее, то, что от нее осталось, – на берегу острова Скай.

– А экипаж?

– Нужно ли спрашивать? Не найден никто. Затем последний случай, несколько недель назад, 8 августа. Муж, жена, двое детей – подростков, дочь и сын. Переоборудованная спасательная шлюпка «Кингфишер». По отзывам муж довольно опытный мореход, много лет был матросом. Но он никогда не водил судно ночью, поэтому выбрал спокойный вечер, чтобы совершить ночной поход. Пропала. Лодка и экипаж.

– Откуда они отправились?

– Из Торбея.

Ради этого слова ему стоило потратить полдня. И мне то же. Я спросил:

– Вы все еще считаете, что «Наятсвилд» спрятан в Исландии или в каком-нибудь удаленном фиорде в северной Норвегии?

– Я никогда не думал ничего подобного. – Дядюшка вновь вернулся от дружелюбного тона к нормальному. А норма для него нечто среднее между холодным и ледяным. – А вы обратили внимание на совпадение дат?

– Да, Анвабель, я заметил совпадение.

«Ивнинг Стар» была найдена выброшенной на камни вблизи Ислэя через три дня после исчезновения сухогруза «Холмвуд» у южного побережья Ирландия. «Джинни Роз» пропала ровно через три дня после того, как загадочно исчезло торговое судно «Ангара» в проливе Святого Георга. Гоночная яхта «Кап-Грес-Нец», которую в итоге нашли на камнях острова Скай, исчезла в тот же день, когда судно «Хидли Пайонир» пропало где-то, как предполагали, у побережья Северной Ирландии. А бывшая спасательная шлюпка «Кингфишер» ушла и больше не появлялась как раз через два дня после того, как теплоход «Харрикейв Спрэй» вышел из Клайда, после чего его никто никогда больше не видел. Совпадения совпадениями, но не до такой же степени. А исчезновение всех четырех экипажей малых судов, погибших в таком ограниченном районе, забило последний гвоздь в гроб этой мысли о простом совпадения. Примерно так я и сказал дядюшке.

– Давайте не будем тратить время на обсуждение очевидных вещей. Каролина, – холодно сказал дядюшка. Не очень-то вежливо с его стороны, если учесть, что эта идея никогда бы не пришла ему в голову, не вложи я ее туда четыре часа назад. – Вопрос в том, как теперь быть. От Ислея до Ская довольно большое расстояние. Где все это искать?

– Какие у вас есть возможности обеспечить содействие радио и телевидения?

– Что вы еще задумали, Каролина? – спросил он после паузы самым угрожающим тоном.

– Я хочу. чтобы они вставили небольшое сообщение в сводку новостей.

– Так.., – Пауза на этот раз была длиннее. – Если удастся убедить их, что это не имеет отношения к политике и делается в национальных интересах, тогда шансы есть. Что нужно передать?

– Сообщение о том, что получен сигнал бедствия с яхты, потерпевшей крушение где-то к югу от Ская. Сигналы слабые, прогноз неблагоприятный. Точное местоположение не установлено.

Спасательная авиация начнет поиск с первыми лучами солнца. Это все.

– Это я могу организовать. Зачем вам то, Каролина?

– Хотел бы пошарить вокруг. Осмотреть окрестности, во так, чтобы это ни у кого не вызвало подозрений. На восточной оконечности острова Торбей есть маленькая пустынная песчаная коса, хорошо защищенная крутым берегом и соснами. Будьте добры выслать туда вертолет с большим радиусом действия завтра перед рассветом.

– Сейчас я, как фокусник, щелкну пальцами и – оп-ля! вертолет к рассвету будет на месте.

– Четырнадцать часов назад, Аниабель, вы собиралась щелкнуть пальцами с тем, чтобы вертолет прибыл к полудню. Теперь у вас только семь часов – половина того времени. Но на этот раз и вертолет нужен для более важного дела, чем взбучка, которую вы собирались задать мне в Лондоне.

– Свяжитесь со мной в полночь, Каролина. Бог с вами, надеюсь, вы знаете, что собираетесь делать.

– Да, сэр, – сказал я. Я не имел в виду, что знаю, что делать. Да, сэр, хотел сказать я ему, надеюсь, я знаю, что делать дальше.

Если ковер в салоне «Шангрн-Ла» стоил хоть одним пени меньше пяти тысяч фунтов, значит, старик Скурос приобрел его по случаю, через вторые руки. Двадцать на тридцать футов, бронзовые, коричневые и золотые, но в основном золотые узоры палуба была похожа на поле спелой пшеницы, эту иллюзию усиливал высоченный ворс, по которому не так-то просто было передвигаться. Это проклятую штуку надо было переходить вброд. Я в жизни не видывал ничего роскошнее, если не считать обивки, скрывавшей две трети площади переборок. На фоне обивки ковер выглядел довольно дешево. Персидская или афганская парча, чьи тяжелые, сверкающие складки переливались при малейшем движении «Шангри-Ла». Там, где не было обивки, переборки были обшиты шелковистой тропической древесиной, той самой, из которой был изготовлен великолепнейший бар на корме. Роскошнейшие канапе и табуреты возле бара, обитые темно-зеленой замшей с золотой окантовкой, – вот вам еще одно состояние. Да что говорить! Если бы продать окованные медью столы, которые были аккуратно расставлены на ковре, на эти деньги можно было бы прокормить в течение года семью из пяти человек в гриль-баре отеля «Савой». Слева смотрели две картины Сезанна, справа – две Ренуара.