Текст книги "Черный крестоносец"

Алистер Маклин
Черный крестоносец

Пролог

Маленький, насквозь пропыленный человечек в маленькой, насквозь пропыленной комнатенке. Таким я его всегда себе представлял: всего-то навсего маленький пропыленный человечек в маленькой пропыленной комнатенке.

Ни одна уборщица ни разу не удостоилась разрешения войти в этот кабинет, прокопченные, плотно занавешенные окна которого смотрели на Бэрдкейдж-Уолк. И, кстати сказать, вообще никому, не только уборщице, ни разу не удалось попасть вовнутрь в отсутствие самого полковника Рейна.

И никому не пришло бы в голову заподозрить, будто у полковника аллергия на пыль.

Пыль лежала повсюду – на полированных дубовых паркетинах, кое-где высовывавшихся из-под ковра. Она покрывала шкафы, бюро, радиаторы парового отопления. Она обозначила грязные полосы на поверхности старенького двухтумбового письменного стола. Свободные от пыли участки свидетельствовали: совсем недавно на этом месте находилась книга или папка, в сторонку ее убрали буквально пару минут назад. Пылинки деловито плясали в косом солнечном луче, пробившемся в щелочку между двумя половинками занавеса. И трудно сказать, световой ли эффект это был или жизненная правда, так или иначе, редкие, зачесанные назад волосы человека за письменным столом казались подернутыми пылевой паупщой. И не требовалось чрезмерного воображения, чтоб различить почерк искусного гравера в морщинах впалых щек или контурах высокого покатого лба. А потом вдруг вы замечали глаза под тяжелыми веками – и тотчас забывали про пыль. Эти глаза посверкивали твердым, уверенным блеском драгоценного минерала. Обдавали синевой чистейшего гренландского ледника, хотя были попрохладней.

Он принял меня стоя, пожал мне руку холодной костлявой рукой, чем-то похожей на грабли, жестом предложил стул – прямо напротив светлой фанерной панели, ограждавшей спереди стол красного дерева. Потом сел, прямой, словно аршин проглотил. Сцепленные руки положил перед собой, на пыльный стол.

– С возвращением домой, Бентолл. – Голос соответствовал глазам; чудилось: вот-вот послышится треск ломающегося льда. Быстро обернулся. – Ну как, приятное было путешествие?

– Увы, нет, сэр. Текстильный магнат, которого сняли с самолета в Анкаре, чтоб отправить меня, негодует. С минуты на минуту жду визита его адвокатов. Авиакомпанию, того и гляди, лишат права обслуживать европейские линии. Пассажиры проклинают меня, а стюардессы – как не смотрели на меня в полете, так и сейчас не хотят смотреть. А в остальном поездка, можно считать, удалась.

– Подобные истории случаются, – заметил он рассудительно. Над поджатыми губами, чуть левее, слабый тик тронул щеку. Обладая богатым воображение. м, сей мимический казус можно было принять за улыбку. С другой стороны, подобная гипотеза могла оказаться безосновательной. За те двадцать пять лет, кои полковник отдал проблемам Дальнего Востока, тыча свой нос в чужие дела, мускулатура его щек, думаю, атрофировалась.

– Выспался?

Я покачал головой:

– Глаз не сомкнул.

Жаль. – Впрочем, свое отчаяние по данному поводу он скрыл вполне успешно, не без деликатности прокашлявшись.

– Боюсь, тебя снова ждет дорога, Бентолл. Отправление – нынешним же вечером. В одиннадцать из лондонского аэропорта.

Я помолчал пару секунд, давая ему понять: не все, что мне хочется высказать вслух, его уши стерпят. Потом, подчиняясь необходимости, пожал плечами:

– Опять Иран?

– Если в дело ограничивалось переводом из Турции в Иран, я не стал бы будить гнев текстильного магната, приглашая тебя в Лондон, чтоб именно здесь одарить новым назначением. – Снова подобие тика тронуло уголок поджатого рта. – Значительно дальше, Бентолл, – Сидней, Австралия.

По-моему, территория тобой еще не обжитая.

– Австралия?! – Сам того не сознавая, я вскочил на ноги. – Австралия!

Послушайте, сэр, вы, видно, не получили на прошлой неделе мою телеграмму? Восьмимесячный труд почти завершен. Осталось пришить последнюю пуговицу. Неделя, самое большее две – и я бы…

– Садись! – Этот тон, да еще в сочетании со взглядом! Словно ведром ледяной воды окатил меня полковник. Задумчиво всмотрелся в меня, после чего несколько утеплил свой голос, оставив его на градусе замерзания. – Твоя озабоченность понятна, но излишня. Хочу надеяться, в твоих же интересах, что, недооценивая своих нанимателей, ты вместе с тем трезво оцениваешь противника. Ты превосходно справился с заданием, Бентолл.

Уверен, что любой правительственный департамент, менее взыскательный, чем наш, и не столь преуспевающий, давно представил бы тебя к ордену.

Так или иначе, осознай: свое дело ты сделал. И я не допущу, чтоб мои разведчики принимали на себя чуждую им миссию практиков-исполнителей.

– Простите, сэр, – начал я нерешительно, – у меня нет спецодежды…

– Развивая твою же метафору, последнюю пуговицу со дня на день застегнут. – Казалось, он меня не слышит. – Утечка информации, катастрофическая утечка информации о Гепвортской топливной лаборатории практически перекрыта. Полностью и навсегда. – Он посмотрел на электрические часы, украшавшие стену. – Итак, у тебя еще четыре часа. А завершенное дело мы спишем в архив – и пусть члены кабинета почивают спокойно.

Он помолчал, расцепил руки, уперся локтями в стол и уставился на меня сквозь сведенные в конус пальцы.

– Во всяком случае, у них появилась сегодня такая возможность. – Он втянул воздух каким-то укороченным вздохом. – Впрочем, в наши беспокойные дни поводов для министерской бессонницы тьма-тьмущая. Ты это прекрасно знаешь… Честно говоря, на тебе свет клином не сошелся. Есть и другие ребята. Но, во-первых, дело требует исключительно высокой квалификации. Ты ею обладаешь. А во-вторых, у меня появилось неясное – пока еще неясное – предчувствие, что между сегодняшней проблемой и вчерашней существует связь. – Он разъял пальцы, потянулся к розовой полиэтиленовой папке и щелчком отправил ее мне. – Будь любезен, прочти.

Подавив желание отмахнуться от облака пыли, я принял папку. Внутри обнаружил с полдюжины газетных вырезок.

Вырезки (все как одна) из колонки объявлений «Дейли телеграф». На каждой вырезке сверху красным карандашом проставлена дата. И каждая вырезка, наряду с прочими объявлениями, содержит одно, обведенное все тем же красным карандашом.

Обычные объявления, заурядные. Реклама австралийских и новозеландских фирм – инженерных, исследовательских, индустриальных – химического профиля. Все адресованы высококвалифицированным специалистам в области современной технологии. Мне и прежде попадались подобные объявления, зазывавшие ученую публику то туда, то сюда, на самый край света.

Эксперты по аэродинамике, микроминиатюризации, сверхзвуковым скоростям, электронике, радарам и передовым энергетическим «ноу-хау» пользуются в наши дни повышенным спросом.

Объявления, обведенные красным карандашом, кое-чем отличаются от прочих. Например, общим происхождением. В этом, разумеется, трудно усмотреть аномалию. Удивляет другое – предлагаемые должности, как правило, высшие административные должности, коим, по моему скромному мнению, сопутствуют астрономические оклады. Я присвистнул и перевел взгляд на полковника Рейна. Увы, его синеватые, со льдинкой глаза созерцали в этот момент пятнышко на потолке. А мысли блуждали за тысячу миль отсюда. Еще раз обозрев вырезки, я вернул их в папку, а папку послал по диагонали через стол ее владельцу. Причем, не в пример полковнику, нарушил устоявшуюся симметрию пылевого узора.

– Восемь объявлений, – суховато констатировал полковник. – В каждом около сотни слов. Но, уверен, тебе не составит труда воспроизвести каждое слово. Так ведь, Бентолл?

– Полагаю, что так.

– Счастливый талант, – проворчал он. – Завидую… Итак, твои комментарии?

– Ну, допустим, вон то ловкое воззвание к специалистам по аэродинамике. Конкретно названы цифры желательных результатов. Честно говоря, из обычных моторов такого не выжать, если не считать реактивных.

Полагаю, речь идет о знатоках твердого топлива, каковых можно перечесть по пальцам. Сколько-то – на ведущих авиапредприятиях, еше сколько-то – на университетских кафедрах, остальные – в Гепвортском исследовательском центре.

– И здесь-то как раз связь с твоим предыдущим заданием, – отметил он.

– Конечно, это всего лишь гипотеза, скорее ошибочная, нежели достоверная; о, этот соблазн видеть в каждой соломинке частицу своего стога… – Кончиком мизинца он внес новые подробности в пьшевой чертеж на поверхности стола. – Что еще?

– Все объявления – из одного источника, – продолжал я. – Новая Зеландия или Восточное побережье Австралии. Все – срочные. Все гарантируют отличное меблированное жилье, передаваемое в собственность удачливому претенденту. Заработок втрое превышает максимальные нормы.

Видно, там требуются самые лучшие головы. И в числе необходимых параметров – жена и отсутствие детей.

– Не поражает тебя этот странный набор требований? – отвлеченно спросил полковник Рейн.

– Нет, сэр. Зарубежные фирмы часто предпочитают женатых. Залетным птицам неуютно на чужбине, того и гляди, уложат вещички – и на первом же пароходе назад. А жены снимают опасность столь крутого поворота.

Наниматели выплачивают денежки малыми порциями, за неделю или, пускай, за месяц денег на обратную дорогу для целой семьи не наберешь.

– О семьях там нет речи, – возразил полковник. – Только о женах.

– Боятся, как бы топот детских ножек не разлучил с наукой эти высокооплачиваемые мозги. – Я пожал плечами. – А может, у них с квартирами плохо. Сказано не так уж внятно: «Дети жильем не обеспечиваются».

– Не чудится ли тебе за всем этим угроза?

– По первому впечатлению, нет. При моем высоком к вам уважении, сэр, недоумеваю: что вас тут насторожило? Дюжины башковитых мужиков слоняются по белу свету в погоне за иноземными благами. Поделитесь со мной фактами, которые наверняка утаиваете, и я могу переменить точку зрения.

Снова тик тронул левый угол рта. Распустился, совсем распустился сегодня полковник Рейн. Он выудил из кармана трубку и принялся ее прочищать лезвием перочинного ножика. Потом, не поднимая головы, сказал:

– Имеется еще одно совпадение, коего я пока не упомянул: все ученые, устроившиеся на эту работу, а также их жены – исчезли. Бесследно.

С этими словами он исподлобья бросил свой арктический взор, оценивая мою реакцию. Я не люблю играть в кошки-мышки. Одарив его немигающим взглядом деревянного индейского идола, я спросил:

– До выезда, в пути или после прибытия?

– Мне представляется, Бентолл, что ты – самый подходящий для такого задания человек, – заметил он вне всякой логической связи с моим вопросом и сразу же вернулся к нему. – Из Англии выехали все как один.

Четверо исчезли, как представляется, по дороге в Австралию. По сведениям тамошних иммиграционных служб – австралийской и новозеландской, – один добрался до Веллингтона, трое других – до Сиднея. Более властям не известно ничего. Прибыли. Пропали. И дело с концом.

– Какие у вас соображения на сей счет?

– Абсолютно никаких. Возможны различные версии. Но не в моих правилах гадать на кофейной гуще, Бентолл. Единственное, что не вызывает сомнений и соответственно вызывает суматоху в высших сферах: хотя эти люди работали в промышленности, они обладают уникальными познаниями, применимыми в военных целях.

– А искали их хорошо, сэр?

– Сам представляешь! Уверен, полиция в – этих, как их? – странах-антиподах сбилась с ног. Но такая работа не для полиции.

Он откинулся на спинку кресла и, посылая в прокуренный воздух новые клубы дыма от низкопробных сигарет, выжидательно посмотрел на меня. Я чувствовал усталость, раздражение, и мне не понравилось, какой оборот приняла наша беседа. Посвящает меня в интеллектуалы? Проверим!

– Какую роль вы мне отводите? Физика-ядерщика? Он погладил подлокотник кресла.

– Роль человека, которому я завещаю это кресло, сынок. Со временем оно будет твоим. – Айсбергам непросто дается светское обращение. Но иногда все-таки дается. – Не буду вводить тебя в заблуждение, Бентолл.

Твоя задача в общих чертах совпадает с той, какую мы возложили на тебя в Гепворте, обратив внимание, сколь удачно сочетаются в одном индивиде академические таланты суникальными способностями иного, неакадемического свойства. Ты примешь на себя функции специалиста по твердому топливу. Прочти вот это. Девятое объявление. Появилось пару недель назад в «Телеграф».

Я и не прикоснулся к вырезке. Даже не поглядел на нее.

– Вторая апелляция к специалисту по горючим материалам, – сказал я. – А кто отозвался на первую? Я могу знать его.

– Имеет ли значение? – Голос его звучал потише.

– Еще какое! – откликнулся я в тон ему. – Предположим, они – кем бы они ни оказались – напоролись на слабака. Ну, на такого, кто пускает пузыри на мелком месте. Тогда их волнения понятны. А если им достался профессионал высокого класса, а они все равно трубят тревогу, значит, произошло нечто из ряда вон выходящее.

– Доктор Чарлз Фейрфилд.

– Фейрфилд? Мой бывший шеф? Вторая фигура в Гепворте?

– Он самый!

На сей раз я среагировал не сразу. Я хорошо знал Фейрфилда – блистательного профессионала химика и высокоодаренного любителя археолога. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше, о чем полковника Рейна могло бы оповестить выражение моего лица. Но он изучал потолок так озабоченно, словно ждал, что на него вот-вот обвалится штукатурка.

– И вы хотите, чтобы я… – начал я очередной вопрос.

– Именно этого я и хочу! – оборвал он меня. Голос его стал таким усталым, что нельзя было не посочувствовать этому человеку, обремененному непосильной ддя простого смертного ношей. – Я не приказываю, сынок. Я прошу. – Глаза его по-прежнему были устремлены в потолок.

Я потянулся за вырезкой, всмотрелся в объявление, обведенное красным грифелем. Это была почти дословная копия тех, предыдущих. Почти, да не совсем.

– Наши приятели требуют немедленного ответа, причем телеграфного, – произнес я с расстановкой. – Они явно спешат. Дали вы им телеграмму?

– От твоего имени и с твоим обратным адресом. Надеюсь, простишь мне эту вольность, – пробурчал он суховато.

– Строительная компания Аллисона и Холдена в Сиднее? – продолжал я. – Это, разумеется, почтенная, реально существующая фирма?

– Разумеется. Мы навели справки. Добавлю: имя в объявлении соответствует имени их кадровика, а письмо о твоем назначении – оно прибыло авиапочтой четыре дня назад – отпечатано на бланке фирмы и подписано тем же менеджером-кадровиком. Но, как установлено, сей автограф – поддельный.

– Что еще вам известно, сэр?

– Ничего более, Ты уж извини. Ровно ничего. Бог свидетель, рад бы отпустить тебе максимум стартовых данных. Увы…

Установилась недолгая пауза. Потом я резким движением сунул вырезку ему под нос.

– Неужто вы проморгали такую очевидную деталь: холостяки им вовсе не нужны?

– Я никогда не упускаю очевидного, – отрезал он. Я вытаращился на него.

– Вы никогда не… – Тут я замолчал и продолжил после небольшой иронической паузы:

– Стало быть, свадебные приготовления закончены, и невеста ждет в церкви жениха?

– Я пошел дальше. – Опять на шеке заиграл тик. Он полез в ящик, вытащил оттуда кожаные корочки формата четыре на девять и протянул мне.

– Обращайся с этим бережно, Бентолл. Твое брачное свидетельство.

Процедура совершена в Кэкстон-Холле десять недель назад. Можешь посмотреть на свет, попробовать на зуб. Хотя в этом нет нужды. Документы в полном порядке.

– И не сомневаюсь, – процедил я сквозь зубы. – Если в еще с формальностями возникли затруднения, это была бы полная катастрофа.

– А теперь, – оживляясь, проговорил он, – ты, думаю, не прочь познакомиться со своей женой. – Он поднял трубку и сказал:

– Попросите, пожалуйста, войти миссис Бентолл.

Трубка его погасла, и вновь он принялся за упражнения с перочинным ножиком, изучая недочищенный чубук. Мне нечего было изучать, а потому глаза мои блуждали от безделья по комнате, пока не зацепились за светлую панель в темной отделке письменного стола. С этой панелью связана целая история. Месяцев девять тому назад, может, чуть меньше, но уже после того, как погиб в авиакатастрофе предшественник полковника Рейна, на моем стуле сидел другой человек из команды Рейна. Рейн не знал о нем главного: этого агента в Центральной Европе раскрыли и перевербовали, обратив в двойника. Первое задание, возложенное на перебежчика, было возмутительно циничным: убрать Рейна. Устранение полковника Рейна (кстати, настоящее его имя засекречено) – шефа контрразведки, хранителя великих тайн – нанесло бы спецслужбам невосполнимый урон… Полковник ничего не подозревал, пока агент не вытащил пистолет. Агент тоже многого не ведал, как, впрочем, и другие до той поры. А именно, что к креслу полковника Рейна приторочен снизу люгер с глушителем и взведенным курком, приводимый в действие при помощи пружинного устройства. А все-таки новую панель можно было подобрать с большим тщанием и вкусом.

Естественно, в том случае у полковника Рейна не было выбора. Но, даже имея альтернативу – допустим, возможность обезоружить противника, – он почти наверняка пристрелил бы его. Столь беспощадных субъектов мне еще не доводилось встречать. Не просто жестоких – беспощадных. Цель для него всегда оправдывает средства. И если цель достаточно весома, он готов на любые жертвы. Вот почему он сидит в этом кресле. Но когда беспощадность превращается в бесчеловечность, тут я категорически против.

– Вы что – всерьез намерены послать со мной эту женщину? – спросил я.

– Не то что намерен послать, – ответил он, заглядывая в трубку с любопытством геолога, изучающего кратер потухшего вулкана. – Посылаю.

Это решено.

У меня вмиг поднялось давление.

– Вы не можете не понимать: участь доктора Фейрфилда наверняка разделила его жена. И, несмотря на это…

Он положил на стол трубку, положил перочинный ножик, удостоив меня взглядом, который казался ему, надо думать, насмешливым, а мне – угрожающим. Как пара надвигающихся стилетов.

– Сомневаешься в мудрости моих решений, Бентолл?

– Сомневаюсь в необходимости отправлять женщину на задание, откуда ей не вернуться. – Голос мой преисполнен негодования, даже гнева. Я не в силах скрыть свои чувства. – И сомневаюсь в пользе совместных рейдов. Вы ведь знаете, полковник Рейн, что я – кустарь-одиночка. Давайте рассмотрим такой вариант: сославшись на болезнь жены, еду один. Сами подумайте, на кой черт сажать себе на шею бабу в такой передряге? А, сэр?

– Сотрудничество с этой конкретной дамой, – сухо заметил Рейн, – большинство мужчин сочло бы за величайшую привилегию. Не переживай. Ее участие в этой операции необходимо. А юная леди добровольно идет на риск. Добавлю: она умна, изобретательна, искушена в нашем ремесле, да она тебе сто очков вперед даст, Бентолл. Вполне возможно, не тебе с ней надо будет возиться, а совсем наоборот. А уж за себя она сама постоит. У нее оружие, без него она ни шагу. Уверен, что тебе…

Он осекся. Отворилась боковая дверь, пропуская в комнату девушку.

Сказать просто «вошла девушка»? Воистину ложь! Простые слова в этом случае бессильны. Девушка не вошла, она вплыла с грацией прирожденной балерины. На ней было легкое гофрированное шерстяное платье серого цвета, облегавшее каждый изгиб ее фигуры как бы даже с гордостью: не каждому платью выпадает честь соприкасаться с таким телом. Талию охватывал темно-серый пояс, по окраске перекликавшийся с теннисными туфлями и сумочкой из крокодиловой кожи. В сумочке, вероятно, и находился пистолет, под таким платьем ведь и рогатку не спрячешь…

Гладкие светлые волосы, откинутые назад. Темные брови, длинные ресницы, глаза газели, чистая атласная кожа, тронутая легким загаром. Вот и весь портрет.

Я знал, откуда этот загар. Знал я и кто она. Последние шесть месяцев мы с ней выполняли одно задание. Но она работала в Греции, и видел я ее всего два раза – в Афинах. Да и вообще встречал в четвертый раз. Да, я знал ее. А о ней знал всего ничего. Что зовут ее Мэри Гопман. Что родилась она в Бельгии, но почти совсем там не жила, потому что ее отец, крупный авиационный инженер, после падения Франции увез дочь и жену с материка. Вскоре родители погибли под немецкими бомбами. Сирота в чужой стране быстро стала самостоятельной. Так мне, во всяком случае, показалось.

Я отодвинул кресло, встал.

Полковник Рейн жестом руки представил нас друг другу, а потом озвучил этот жест:

– Мистер и… гм… миссис Бентолл. Вы знакомы, не правда ли?

– Да, сэр. – Он прекрасно знал, где и когда мы встречались. Мэри Гопман протянула мне крепкую прохладную ручку, удостоив отстраненно-оценивающим взглядом. Не исключено, что перспектива работать со мной отвечала ее амбициям, но свой энтузиазм, коли таковой наметился, она умело скрыла. Я еще в Афинах с раздражением приметил ореол самонадеянности, окружающий ее чело. Но заговорил о другом:

– Рад видеть вас, мисс Гопман. Предпочел бы, правда, видеть вас в другом месте.

Сознаете, на что отважились?

Она осмотрела меня с ног до головы большими, широко открытыми, словно у газели, глазами, подняла брови. На губах ее заиграла легкая усмешка.

Она обернулась к полковнику.

– По-видимому, мистер Бентолл строил здесь из себя рыцаря при прекрасной даме? – спросила она лукаво.

– Пожалуй, да… Вы очень точно оценили ситуацию, – признал полковник. – Кстати, прошу вас, прекратите эти диалоги по раз и навсегда выработанной схеме: мистер Бентолл – мисс Гопман. Диалоги, не характерные для молодоженов. – С этими словами он пропустил сквозь трубку проволочку, удовлетворенно кивнул, когда проволочка вынырнула из ее отверстия черней, чем щетка лондонского трубочиста, и заключил почти мечтательно:

– Джон и Мэри Бентолл! По-моему, превосходно звучит!

– Ведь правда же? – с любопытством подхватила девушка и, повернувшись ко мне, заулыбалась. – Тронута вашей заботой. Вы очень добры ко мне. – После паузы она добавила:

– Джон.

Я не ударил ее только потому, что не склонен прибегать к методам пещерного человека. Но его чувства ощутил в этот момент в полной мере.

Отблагодарив ее улыбкой, холодной и загадочной, я отвернулся.

– Одежда, сэр! – напомнил я Рейну. – Мне надо экипироваться. Там сейчас лето в полном разгаре.

– У себя дома, Бентолл, ты обнаружишь пару новеньких чемоданов, до отказа набитых вещами, которые удовлетворят самого взыскательного потребителя.

– А как насчет билетов?

– Вот они! – Он послал мне через стол конверт. – Четыре дня назад нам доставила их фирма Кука. Оплачены чеком. От имени некоего Тобиаса Смита, никому не известного, но весьма состоятельного, судя по банковскому счету. Летите вы не на восток, как подсказывает тривиальная логика, а на запад: через Нью-Йорк, Сан-Франциско, Гавайские острова и острова Фиджи.

Как водится: кто платит, тот и заказывает музыку.

– Что с паспортами?

– Оба в чемоданах. – Легкий тик снова прогулялся по щеке. – На сей раз все чисто, без подтасовок. Твой паспорт оформлен на твое имя.

Суровая необходимость. Тебя ведь прошерстят вдоль и поперек вместе со всей твоей биографией. Университет, дальнейшая карьера и прочее. Прорехи тщательно заштопаны. Ни одному хмырю не дознаться, что год назад ты покинул Гепворт. А еще в твоем чемодане тысяча долларов американскими чеками.

– Богдаст, сумею ими воспользоваться, – сказал я. – Кто нас сопровождает, сэр?

На миг воцарилось молчание. Хрупкое молчание. Две пары глаз изучали меня: сощуренные, синие, ледяные и болыиие, теплые, словно у газели.

Первой нарушила тишину Мэри:

– Не будете ли вы столь любезны объяснить…

– Ха! – оборвал я ее. – Попробую объяснить. Ведь вы… Ладно, извините… Итак, шестнадцать человек выезжают отсюда в Австралию или в Новую Зеландию. Восемь из них не попадают по месту назначения. Ровно пятьдесят процентов. Отсюда следует, что и нам суждено фифти-фифти: либо доберемся, либо нет. Орел или решка. Значит, на самолете будет наблюдатель. Дабы полковнику Рейну достались точные координаты: куда ставить могильную плиту. Или, скорее, куда, в какую точку Тихого океана сбросить венок.

– О том, что возможны казусы в полете, я подумал, – осторожно высказался полковник. – У вас будет сопровождающий… А вернее, сопровождающие. Разные на разных участках маршрута. А кто они – вам лучше не знать. – Он встал и, обойдя стол, приблизился к нам. Брифинг подошел к концу. – Искренне сожалею, что так складываются обстоятельства. Мне самому претит делать то, что я делаю. Но я слепец в темной комнате и нащупывать путь вынужден вслепую. Иного не дано.

Надеюсь на счастливый исход операции. – Он наскоро пожал нам руки, покачал головой, пробурчал:

– Весьма сожалею. До свидания, – и вернулся к себе за стол.

Я открыл дверь, пропустил вперед Мэри Гопман и оглянулся напоследок, любопытствуя, сколь же сильно он сожалеет. А он с превеликой серьезностью изучал свою трубку. Тогда я осторожным движением прикрыл дверь, оставив его наедине с самим собой – маленького пропыленного человечка в тесной пропыленной комнатенке.