Текст книги "Одиночный выстрел"

Впрочем, в Государственной научной библиотеке трудились не только старые грымзы, высохшие от чтения ветхих свитков и пожелтевших столетних бумаг. Служили в этом почтенном заведении и вполне нормальные, жизнерадостные советские девушки. С таковой особой Людмила столкнулась в дверях отдела редких книг и рукописей, куда ее определила на работу директриса. Девушку звали Софья Чопак, и она сразу догадалась, что перед ней та самая студентка исторического факультета из столичного города Киева, о приезде которой их известили в начале месяца.

Соня являлась уроженкой Одессы, ни разу из родного города не выезжала и считала его лучшим местом на Земле. Образование по тем временам она имела достаточное – десять классов средней школы. В Государственную научную библиотеку ее устроил дядя по матери, занимавший некий важный пост в горсовете. К Людмиле Павличенко Софья Чопак с первого взгляда прониклась большой симпатией, даром что была моложе ее на три года.

Буквально полчаса потребовалось по-южному быстрой и энергичной одесситке, дабы ввести в курс дела новую практикантку. Она показала хранилище рукописей и старопечатных книг, объяснила правила хранения, учета и выдачи раритетов посетителям.

Они ходили между рядами стеллажей, шкафами и полками, занимающими половину цокольного этажа. Везде висели термометры и датчики влажности воздуха, гудели два вентилятора, вмонтированных в оконные рамы, забранные коваными решетками. Но особый запах бумаги, изготовленной несколько столетий назад, не исчезал, не выветривался. Он составлял основу здешнего воздуха, и Людмила впервые подумала, что выражение «архивная пыль» имеет отнюдь не образное, а конкретное значение.

Вот она, история, сохраненная для потомков!

Павличенко попросила у Чопак разрешения открыть хоть один из шкафов, перелистать какую-нибудь папку с документами. Софья тотчас повернулась и взялась за ручку ближайшего к ним высокого шкафа с надписью на продолговатом листе ватманской бумаги, укрепленном сверху: «Фонд В. П. Скаржинского».

– Скаржинский, – сказала она, отворяя сразу обе дверцы, – богатый херсонский помещик, сын первого атамана Бугского казачьего войска. Он сформировал за свой счет эскадрон из украинских крестьян и участвовал с ним в Отечественной войне 1812 года, побывал в Париже. Он собрал большую коллекцию редких книг, в основном по военной теме, и завещал ее открывшейся в 1827 году одесской библиотеке…

С этими словами Чопак наугад протянула руку, ухватила за кожаный корешок какой-то фолиант с золотым тиснением на обложке, вытащила его и подала новой знакомой. Это был «Уставъ Воiнскiй», написанный царем Петром Великим, изданный в Санкт-Петербурге в 1716 году. Люда открыла обложку и, перевернув страницу, вслух прочитала:

«Надо непрестанно тому обучать, как в бою поступать, то есть справною и неспешною стрельбою, добрым прицеливанием, отступлением и наступлением, захватыванием у неприятеля фланкии, секундированием единым другим и прочие обороты и подвиги воинские; чему всему мать есть безконфузство, ибо сие едино войско возвышает…»

Пожелтевшие листы казались ломкими, буквы старинного шрифта – большими и черными, но читались они отлично.

– Видишь, – сказала Софья, – книга в очень хорошем состоянии, потому что мы следим за температурным режимом. А вообще берут ее редко, хотя тут есть автограф царя. Он подарил Устав полковнику Черниговского драгунского полка Наливайко…

Людмила взглянула на титульный лист. Там темнела немного выцветшая чернильная строчка с лихими завитками в начале и конце: «Прбываю к тбе блгосклонным. Птр.»

Софья забрала у Павличенко раритет, поставила его на полку и закрыла шкаф. Они пошли к выходу из хранилища. Девушка уже говорила не о научной библиотеке, а о своем любимом городе. Люда призналась, что лишь однажды посетила Одессу, да и то в юном возрасте, потому многое не помнит. Тут предложения посыпались как из рога изобилия: можно вместе побывать в Театре оперы и балета, известном своей архитектурой в стиле барокко; можно сходить на лестницу из двухсот ступеней, где снимали знаменитый фильм «Броненосец “Потемкин”»; можно погулять по знаменитой улице Дерибасовской, она – короткая; можно заглянуть в порт, где стоят пароходы из разных стран; можно пойти на Приморский бульвар в летний кинотеатр, где сегодня идет «Музыкальная история» с Сергеем Лемешевым и Зоей Федоровой в главных ролях; можно и даже нужно поехать на трамвае в общежитие судоремонтного завода, поселиться там, оставить вещи и потом пойти на ужин к Соне Чопак, это в центре города на улице Греческой, родители будут только рады.

Темпераментно обсудив все пункты плана, обе девушки пришли к единственно верному решению. Они отпросились у начальства и поехали в общежитие судоремонтного завода. Поселение там заняло более часа, хотя комендант был на месте и кастелянша – тоже. Люда получила ключ от комнаты, подушку, комплект постельного белья с одеялом.

Далее они двинулись обратно в центр города, на улицу Греческую, где жила Софья. Ее семья занимала большую квартиру с балконом в доме старинной постройки. Члены многочисленной семьи Чопак уже сидели за столом и ужинали, когда девушки появились в гостиной. Людмила сразу положила на стол коробку дорогих киевских конфет, что определило ход общей беседы. Она сначала коснулась достижений кондитерской промышленности на Украине, потом – красивейших городов Киева и Одессы, потом – особенностей обучения на историческом факультете, потом – текущей политики.

Возможно, причиной последнего поворота в разговоре стал номер газеты «Правда» от 14 июня 1941 года, лежавший на видном месте. В газете было помещено набранное крупным шрифтом «Заявление ТАСС». Людмила газету не читала. Но отец ее новой знакомой Яков Савельевич Чопак читал и не мог не сказать хотя бы несколько слов на животрепещущую тему. Газета сообщала, что слухи о готовящемся нападении Германии на Советский Союз распространяют провокаторы, коварные поджигатели войны, которые хотят столкнуть обе страны в военном конфликте, и потому правительство СССР опровергает недостоверные сведения официально.

Чопак-старший рассуждал о том, известно ли это важное заявление немецкому народу и говорил, что оно обязательно должно получить положительную оценку у пролетариата дружественной державы. Откуда было русским знать, что газеты Германии ни единым словом не обмолвились о «Заявлении ТАСС», зато открыто вели военную пропаганду и давно публиковали статьи, призывающие солдат к участию в новом восточном походе, чтобы отвоевать у славянских недочеловеков жизненное пространство для великой немецкой нации…

По правде говоря, Люда мало внимания обратила как на рассуждения главы семейства, так и на газету «Правда». Отец учил ее никогда не вступать в разговоры о политике с незнакомыми людьми. Сейчас ей предстояло добираться от улицы Греческой до общежития судоремонтного завода, расположенного почти на окраине Одессы. Путь неблизкий. А старший брат Софьи, студент-дипломник местного мединститута Борис, не спускавший с нее глаз весь вечер, уже дважды предложил очаровательной гостье свои услуги. Он горел желанием проводить Павличенко до места жительства.

Борис, жгучий брюнет невысокого роста и плотного телосложения, был совсем не в ее вкусе. Не нравились Людмиле и манеры лиц противоположного пола вроде настойчивых ухаживаний, многозначительных улыбок, назойливых взглядов. Однако пока она находилась в кругу новых знакомых, гостеприимных одесситов, то дать резкий отпор будущему медику не решалась. Софа, которая знала о влюбчивой, пылкой натуре старшего брата, пришла ей на помощь. Договорились, что Люду они вдвоем проводят до ближайшей остановки трамвая.

Около девяти часов вечера молодые люди вышли на улицу. Стоял чудесный июньский вечер. В высоком южном небе ярко горели звезды. Слабый ветерок, долетающий с моря, покачивал ветви акаций, высаженных вряд. Из открытых окон соседнего дома доносилась звуки быстрой, ритмичной мелодии. Там крутили пластинку очень популярного в Одессе певца Леонида Утесова:

 
У меня есть тоже патефончик.
Только я его не завожу
Потому, что он меня прикончит,
Я с ума от музыки схожу…
 

До начала войны оставалось чуть больше недели…

На расстоянии примерно четыреста километров от Одессы, за степями Северного Причерноморья, за долинами и балками вдоль рек Днестр, Сарата, Чага, Кундук и Прут, вдоль советско-румынской границы в полной боевой готовности сосредоточились силы вторжения: группа армий «Генерал Антонеску». В нее входило семь немецких и десять румынских пехотный дивизий, а также и другие румынские воинские части – морская пехота, горные стрелки, кавалерия, моторизованные батальоны. Всего подданных короля Михая Первого, желающих захватить территорию от Прута до Днепра, тут собралось 326 тысяч человек. Они мечтали о «великой Румынии». Но, конечно, без евреев, цыган, украинцев и русских, искони проживающих на этих землях. Всех их Антонеску и Гитлер планировали уничтожить в концлагерях.

Немцы неплохо подготовили своих союзников к летней кампании 1941 года. Они передали им около ста танков, захваченных в Польше и Франции, снабдили отличными истребителями «Хейнкель Не112» и «Мессершмитт Вf109E», обучили румынских офицеров и солдат современному ведению войны и владению новой военной техникой.

Теперь «Armata Romana» ждала сигнала к переправе через Прут…

На воскресенье, 22 июня, у них имелись большие планы. С утра Людмила Павличенко вместе с Соней Чопак и ее братом Борисом отправились на пляж. Но проводить у моря весь день они не намеревались потому, что заранее купили билеты в театр – на оперу Верди «Травиата». К посещению спектакля следовало подготовиться и не являться в оперный зал с растрепанными ветром волосами, обгорелым на солнце носом и морской солью, выступившей на руках. Кроме того, между пляжем и театром они хотели пообедать в «Чебуречной» на Пушкинской улице, где крымские татары превосходно делали эти плоские пирожки с фаршем из молодой баранины и тончайшим тестом.

В двенадцать часов дня сидя на открытой веранде «Чебуречной» в ожидании своего заказа, они услышали из радиорепродуктора на улице сообщение о том, что сейчас будет выступать заместитель председателя Совета народных комиссаров, нарком иностранных дел товарищ Молотов. То, что сказал наркоминдел, сначала показалось им просто невероятным: сегодня, в четвертом часу утра, Германия вероломно напала на Советский Союз…

– Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда, – взволнованно, но твердо звучал голос Молотова. – Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!..

Речь длилась всего несколько минут, и сразу осознать случившееся было трудно. Как заколдованные, они сидели за столом и смотрели друг на друга. Тем временем официант принес заказ: целое блюдо чебуреков и бутылку белого вина.

– Ну не сволочь ли этот Гитлер? – сказал Борис, накладывая себе на тарелку три чебурека один за другим. – Ведь мы его телами задавим, мясом закидаем. Советская страна велика…

– Война… – задумчиво произнесла Людмила.

– И что делать? – Соня тревожно оглянулась.

Пушкинская постепенно наполнялась народом. Люди собирались под репродуктором, оживленно переговаривались. Душевное волнение гнало их из домов на улицу. Они хотели видеть соотечественников, знать, как другие восприняли страшную новость, понять общее настроение, ощутить то единство, к которому призывал их народный комиссар иностранных дел. Паники и растерянности в толпе не чувствовалось. Все уверенно говорили: мы разобьем фашистов!

Никто в Одессе и не подумал отменять сеансы в кинотеатрах, спектакли, концерты, традиционное воскресное гуляние на Приморском бульваре с выступлением духового оркестра. Наоборот, залы были переполнены и в опере, и Русском драматическом театре, и в Театре юного зрителя, расположенных по соседству на улице Греческой, и в городской филармонии, где симфонический оркестр исполнял в тот вечер «Реквием» композитора Вольфганга Амадея Моцарта. Публика также ломилась в цирк, на аттракцион с дрессированными тиграми и львами…

Людмила Павличенко, Борис и Софья Чопак сидели на своих местах в 16-й ложе бельэтажа и слушали прекрасную музыку. Шел первый акт «Травиаты». Одесситам и гостям города предлагали поверить, будто они находятся в доме куртизанки Виолетты Валери. Декорации, костюмы, голоса певцов, игра оркестра, само оформление зала с позолоченной лепниной, огромной хрустальной люстрой и потолком, красиво расписанным французским художником, пребывали в полной гармонии между собой. Однако эта роскошь и сугубо эгоистические переживая продажной женщины, обитавшей в неге и довольстве в городе Париже середины XIX века, почему-то не нравились Людмиле, вступали в необъяснимое противоречие с нынешними ее чувствами и мыслями. Еле дождавшись первого антракта, она поспешно вышла из зала в фойе. Брат и сестра Чопак последовали за ней. Несколько минут они молча наблюдали за безостановочным движением множества зрителей, бродивших по широкому коридору. Гул голосов то затихал, то усиливался, но оставался напряженным. Люди без конца говорили между собой о войне.

– Уходим? – вдруг предложила Павличенко.

– Да, – согласилась с ней Софья.

Они покинули здание оперного театра, блиставшее огнями, и быстро пошли по темной аллее к морю. На летней эстраде Приморского бульвара духовой оркестр наигрывал бодрые военные марши. Звонкое пение труб, громкие удары барабанов разносились над берегом. На глади бухты под синим куполом небес отчетливо виднелись силуэты боевых кораблей Черноморского флота: старинный крейсер «Коминтерн», переоборудованный под минный заградитель, эсминцы «Шаумян», «Бойкий» и «Безупречный», канонерские лодки «Красная Абхазия», «Красная Грузия», «Красная Армения». Их стальные корпуса, мачты, трубы, орудийные башни с длинными стволами лучше всего свидетельствовали о готовности отразить любой вражеский удар.

На эстраду вышел хор ветеранов Гражданской войны. Это были еще совсем не старые люди, одетые в одинаковые пиджаки и белые рубашки. По знаку хормейстера они дружно грянули а капелла первую песню из своего обычного репертуара: «Дан приказ ему на запад, ей – в другую сторону…» В толпе, собравшейся на Приморском бульваре, многие им подпевали. Борис Чопак взял Людмилу за руку и заговорил о том, что через месяц он получит диплом врача-хирурга и сразу поступит во фронтовой госпиталь. Ей он предлагал окончить ускоренные курсы медсестер при их мединституте и пойти на фронт вместе с ним…

У дверей военкомата Водно-транспортного района города Одессы утром собиралась большая очередь мужчин, и молодых, и не очень молодых. Согласно мобилизации, объявленной 23 июня 1941 года, на службу призывали военнообязанных четырнадцати возрастов, от 1905 до 1918 года рождения. Людмила, родившаяся в 1916-м, под призыв попадала. Она пришла в военкомат нарядно одетой: в новом крепдешиновом платье, в туфлях на высоких каблуках, с ярким маникюром. Усталый военком с двумя майорскими «шпалами» на петлицах взглянул на нее немного удивленно:

– Медицинские кадры будем призывать через два дня.

– Я не медик, – ответила она. – Я снайпер.

– Такой военно-учетной специальности в наших списках нет.

– Не может этого быть. На финской войне снайперы отличились.

– Говорю вам, такой специальности нет.

– Специальности нет, а диплом есть!

Она положила на стол перед ним паспорт и свидетельство об окончании Снайперской школы, отпечатанное на плотной мелованной бумаге. Близоруко сощурившись, военком взял его, внимательно прочитал и сказал:

– Приходите завтра. Я выясню.

На следующий день Людмила явилась к военкомату рано утром и все равно увидела перед его дверями человек пятьдесят. Она терпеливо дождалась своей очереди и вошла. Военком ее узнал.

– Значит, вы и есть снайпер? – спросил он как-то недоверчиво.

– Да, – ответила Люда.

– Война – совсем не женское дело, товарищ Павличенко. Вы должны хорошо подумать. Посоветоваться с кем-нибудь. Например, с мужем…

Военком уже листал ее паспорт и внимательно рассматривал штамп о прописке, штамп ЗАГСа, запись о наличии детей.

– Я посоветовалась, – сообщила ему Людмила.

– И что сказал вам муж?

– Он не возражает.

Военком покачал головой, но больше ее не расспрашивал, а придвинул к себе какой-то чистый бланк и стал его заполнять. Если о женщинах-добровольцах в последней директиве ничего не говорилось, то специальность «снайпер» там уже называли в числе требующихся войскам. В соответствии с приказом № 04/401, утвержденным 5 апреля 1941 года, в каждой роте стрелкового полка следовало иметь двух снайперов. Между тем Людмила Михайловна Павличенко была единственной из явившихся в военкомат 23 и 24 июня, кто смог доказать майору таковую свою квалификацию и настаивал на немедленной отправке в действующую армию…

Глава третья
Первая пуля

Под равномерный перестук колес за окном вагона проплывали пейзажи Северного Причерноморья: равнинные пространства почти без взгорий и лесов. Бескрайние поля, засеянные пшеницей, чередовались с плантациями подсолнечника и кукурузы, грядки сахарной свеклы – со шпалерами виноградников.

Поезд с маршевыми ротами новобранцев, ускоренно подготовленных в 136-м запасном стрелковом полку, шел из Одессы через железнодорожные станции Аккерман и Сарата к районному городу Арциз. До войны конечным пунктом этого маршрута являлся Измаил. Однако к середине июля 1941 года 25-я Чапаевская стрелковая дивизия оставила его, как и другие населенные пункты прежней своей дислокации: Кагул, Ренни, Килию, Болград. На территорию Молдавии вторглась румынская Четвертая армия под командованием генерала Чуперкэ. Наши с боями стали отходить к реке Днестр и пока закрепились на рубеже город Арциз – село Татарбунары. Туда и везли сейчас пополнение, оружие, боеприпасы, продовольствие.

Дорога была недлинная: от Одессы на юго-запад к Арцизу всего 160 километров. Но поезд часто останавливался, пропуская встречные составы. Они двигались в глубь страны. За первые две недели июля из Молдавии, теперь захваченной врагом, удалось вывезти около трехсот тысяч жителей и более четырех тысяч вагонов, нагруженных ценным заводским оборудованием и всевозможными стратегическими запасами.

Призывники ехали воевать с некоторым комфортом. Вместо теплушек им предоставили плацкартные вагоны, правда, набитые под завязку. Но солдаты галантно уступили нижнюю полку бойцу-снайперу Павличенко. Положив голову на туго набитый ранец и свернутую шинель, Людмила задремала. В ее отрывочных сновидениях всплывали события последних дней.

Очень нелегко пришлось студентке Киевского университета в 136-м запасном полку. Труды и тяготы армейской жизни мало общего имели с ее мечтами о подвигах во славу Отечества. Но надо было терпеть. Подъем в шесть часов утра, физзарядка, завтрак с перловой кашей, затем – занятия на плацу: то строевая подготовка, то приемы штыкового боя. Имелись еще и спортивные упражнения: бег с препятствиями и без них, прыжки в длину и в высоту, метание гранаты, подтягивания на турнике, отжимания от пола. Кроме того, учили призывников и теории: Боевой устав пехоты 1936 года и политчас с разъяснением решений XVIII съезда ВКП(б), Майского пленума ВКП(б), последних речей товарищей Сталина и Молотова.

Чуть легче стало Людмиле после первых уроков стрелковой подготовки. Магазинную винтовку Мосина и самозарядную винтовку Токарева она знала, как свои пять пальцев, и на глазах у изумленных мужиков за несколько минут разобрала и собрала их затворы, вытащила магазины с патронами, вывинтила и достала шомполы, показала, как чистить ими стволы. А уж стрельба из ружья (каждому призывнику полагалось израсходовать восемь патронов) и вовсе вознесла авторитет Павличенко на небывалую высоту. Те, кто подсмеивался над ней, и те, кто, бывало, приставал с ухаживаниями, сразу успокоились, а может быть, даже испугались: эта милая девушка в случае обиды пристрелит любого и не задумается.

Присягу новобранцы, как правило, принимали через месяц, в конце «Курса молодого бойца». Но обстановка на Южном фронте, как и повсюду у западных границ Советского Союза, складывалась трудная. Рабоче-Крестьянская Красная Армия под ударами численно превосходящего ее противника отступала и несла большие потери. Командующий Одесским военным округом генерал Чибисов приказал собирать и отправлять на передний край резервы. Потому в 136-м запасном полку провели церемонию торжественного принятия присяги на неделю раньше срока.

После присяги красноармейцам вечером того же дня предоставили увольнение в город на четыре часа: попрощаться с родными и близкими. Людмила отправилась на Греческую улицу в гости к семейству Чопак.

Приняли ее, как всегда, радушно и пригласили к ужину. Он состоял из овощного салата, жареной картошки и рыбы кефали. После безвкусной казенной еды это угощение было Людмиле в радость. Будучи одетой в форменную гимнастерку цвета хаки, подпоясанную коричневым ремнем, она оказалась в центре внимания. Однако разговор, который возник за столом, вскоре стал походить на дискуссию. Как ни странно, ей пришлось защищаться.

Яков Савельевич Чопак, профессор Одесского мединститута, выступал за традиционное распределение ролей в обществе: мужчина – добытчик, воин и защитник, женщина – хранительница домашнего очага, жена и мать. Потому, говорил он, в армии прекрасному полу делать абсолютно нечего. Увлекшись спором, Павличенко назвала свою воинскую специальность, и тут в гостиной установилась напряженная тишина.

– Sniper? – по-английски произнес профессор (недаром он в молодости стажировался в медицинском колледже Оксфордского университета). – Кажется, это от «snipe», то есть «бекас», и «sniping» – прицельная стрельба по бекасам из укрытия.

– Правильно, – подтвердила она.

– Стало быть, вы будете охотиться. Но на кого? На людей?

– Они – не люди! – резко ответила Павличенко.

Лучше бы здесь она этого не говорила. Яков Савельевич, гневно сверкнув очами, торжествующе возвысил голос. Поскольку он был опытным лектором, то сейчас остановить его не представлялось никакой возможности.

В семье к такому привыкли и довольно безучастно выслушали высокопарные рассуждения о гуманизме, о правах человека, о непреходящих ценностях европейской цивилизации, носителями которой в равной степени выступают как немцы, так и русские.

Когда профессор перешел к анализу произведений всемирно известных классиков германской литературы Гете и Шиллера, Людмила решительно поднялась с места.

– Не хочу спорить с вами о немецкой поэзии, – отчеканила она. – Только не дай вам Бог увидеть этих носителей европейской цивилизации в вашем родном городе. Тогда тут не поздоровится никому!..

На улице Павличенко догнал Борис Чопак. Он полагал, будто Люда обиделась на его отца и начал разговор с извинений. Она лишь усмехнулась в ответ. Добровольные заблуждения вполне взрослых и хорошо образованных преподавателей высших учебных заведений ее не волновали. Завтра маршевая рота, в которой она числилась единственным снайпером, отправлялась к месту службы – в 25-ю Чапаевскую стрелковую дивизию, точнее говоря, – в 54-й имени Степана Разина стрелковый полк.

– Я подал заявление в военкомат, – сказал ей Борис.

– Тогда просись к нам в дивизионный медсанбат.

– Правда? Ты хочешь этого?

– Может быть, и встретимся. Когда-нибудь… – Людмила ответила ему уклончиво.

– Я постараюсь. Очень постараюсь, – он заглянул ей в глаза. – Я тебя найду, вот увидишь.

– Ну, мечтать не вредно.

– Людмила, ты мне понравилась с первой встречи! – вдохновленный ее словами, молодой хирург решил объясниться.

– Я заметила, – Павличенко смотрела на высокое звездное небо. Но время загадывать желания еще не пришло. Звезды начинали падать в августе, а сейчас стоял июль.

– Просто ты совсем не знаешь меня, – продолжал Чопак. – На самом деле мы будем счастливы вместе.

– Эх, Боря, Боря, – она покачала головой. – Какое уж тут счастье! Война на дворе…

– Она нам не помеха. Главное – знать, что любишь. Я не прощаюсь с тобой, любовь моя. Я только говорю тебе: «До свидания!»

Дальше профессорский сын поступил неожиданно. Он взял ее руку, поднес к своим губам и благоговейно поцеловал. Растерявшись, она не знала, что ему ответить на эти буржуазные замашки. Немая сцена длилась несколько секунд, пока Людмила не отняла руку. Но было в его поступке что-то непривычное для нее и потому – волнующее…

Смеркалось.

Поезд замедлял ход. Пути множились, расходились в стороны. Справа и слева уже громоздились другие составы с теплушками, с товарными вагонами, с открытыми платформами, где под брезентом угадывались какие-то огромные квадратные ящики.

Это и был Арциз, небольшой город у слияния рек Чага и Когильник. В начале ХШ века его основали немецкие переселенцы. Они вполне успешно занимались здесь сельским хозяйством. В 1916 году тихую деревенскую жизнь нарушила прокладка железнодорожной ветки. Почти в центре города появилась станция, паровозное депо, мастерские, водокачка.

– Товарищ снайпер, проснись, приехали… – кто-то тряс Людмилу за плечо, и последнее ее сонное видение – сын Ростислав с красной пожарной машинкой в руке – растворилось в сумраке, сгущавшемся за окном вагона.

Маршевые роты выгружались на перрон, затем выходили на привокзальную площадь и там строились в шеренги по росту. Их ожидали офицеры, откомандированные от разных воинских частей. Был здесь и лейтенант Василий Ковтун из первого батальона 54-го стрелкового полка. Держа в руках список личного состава, он подошел к шеренге бойцов, прибывших из Одессы, и невольно улыбнулся.

Люди из 136-го запасного полка выглядели хорошо. Все – довольно рослые, крепкого телосложения, возраст от 25 до 30 лет. Экипировали их по нормам довоенного времени: новенькие пилотки, гимнастерки, брюки покроя «галифе», на ногах – что особенно отрадно – сапоги, а не ботинки с обмотками. У каждого за спиной – ранец, каска СШ-40, через правое плечо – сумка с противогазом, сзади к поясному ремню пристегнута пехотная лопатка в брезентовом чехле. Новобранцы не имели оружия. Согласно приказу высшего командования винтовки солдатам выдавали по прибытии в часть.

Лейтенант начал перекличку. Отвечали ему бодро, даже весело. При вечернем свете он не очень четко различал лица своих новых подчиненных. Однако это его не тревожило. Сейчас все они погрузятся в автомашины и поедут из Арциза в старинное село Татабунары, на заранее подготовленные позиции: блиндажи, огневые точки, ходы сообщения, прорытые в мягкой степной земле.

– Павлинов?

– Здесь! – прогудел басом детина огромного роста.

– Павлинчук?

– Здэся! – ответил с украинским акцентом черноглазый паренек.

– Павличенко?

– Здесь! – раздался звонкий девичий голос.

Лейтенант Ковтун от неожиданности остановился и на всякий случай сверился со списком. Но там вместо полного имени-отчества стояли только инициалы, а по ним определить, к какому полу принадлежит солдат, невозможно. Офицер окинул взглядом ладную женскую фигурку, одетую по-солдатски, и подумал, что тут произошла ошибка. Вместо санитарной роты девушка попала в стрелковую.

– Ваша военно-учетная специальность? – строго спросил он, готовясь внести исправление в список.

– Снайпер, товарищ лейтенант.

– Снайпер?! – Ковтун безмерно удивился.

– Так точно, товарищ лейтенант.

– Ладно. Позже я разберусь. Пока вы остаетесь в моем подразделении. Но только пока, товарищ Павличенко.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант…

На командном пункте первого батальона, в присутствии его командира капитана Сергиенко Людмиле учинили форменный допрос. Тогда она достала из нагрудного кармана гимнастерки свою палочку-выручалочку – свидетельство об окончании Снайперской школы. Кроме того, студентка Киевского университета предъявила недоверчивым фронтовикам книгу А. Потапова «Наставление для метких стрелков» с автографом: «Лучшему курсанту Людмиле Павличенко на добрую память от автора».

Василий Ковтун озадаченно почесал в затылке. Эту книгу он сам читал, попав после зимней кампании в Финляндии на армейские снайперские курсы. «Наставление…», бесспорно, являлось полезным изданием. Однако новая война, теперь – с немцами и румынами, – в которой лейтенант участвовал с первого дня, – вносила свои дополнения в теоретические разработки товарища Потапова. Потому самую точную оценку знаниям и навыкам его ученицы мог дать только реальный бой с противником.

– Конечно, может, вы и снайпер, Людмила Михайловна, – сказал Ковтун почти уважительно. – Но винтовок с оптическим прицелом в данный момент в нашем батальоне нет.

– Как это «нет»? – удивилась она.

– А вот так. В армии под два миллиона пехотинцев. Снайперских же ружей произведено чуть более семидесяти тысяч. Потому хорошую винтовку надо еще заслужить.

Павличенко задумалась на мгновение и предложила:

– Дайте мне обыкновенную «трехлинейку», товарищ лейтенант.

– Правильный ответ, – сухо произнес командир первого батальона капитан Сергиенко. – Оставь свои придирки, Василий, и выдай наконец красноармейцу Павличенко положенное по Уставу оружие.

– Слушаюсь, товарищ капитан! – вяло отрапортовал ему командир второй роты…

Людмила не случайно попросила именно магазинную винтовку Мосина, а не более современную СВТ-40, то есть самозарядную винтовку Токарева, коих в каждом стрелковом полку теперь полагалось иметь около тысячи штук. «Треха», как ласково называли наши солдаты изобретение Мосина, выгодно отличалась от «Светы» точным боем, высокой кучностью стрельбы и тем, что легко поддавалась отладке. Отлаживать оружие придется ей самой, в том Люда не сомневалась. Доблестные «разинцы», или солдаты, сержанты и офицеры 54-го имени Степана Разина стрелкового полка, которые встретили ее неприветливо, будут наблюдать за этим процессом и потом сделают вывод о способности женщин к строевой службе в пехоте.

Служить она хотела и была уверена, что докажет им свое право на необычный выбор.

На следующий день утром Людмила получила винтовку Мосина без штыка, так как снайперу положен не штык, а боевой нож – финка с деревянной рукоятью и в металлических ножнах, снабженных кожаной петлей. В эту петлю Павличенко продернула поясной ремень, туго застегнула его на пряжку, и финка заняла место у нее на левом боку. Люда сразу почувствовала себя увереннее: с таким удобным холодным оружием можно не расставаться ни днем, ни ночью.