Текст книги "Подарок феи"

Алла Боссарт
Подарок феи

Матвей Дантонович Цветков одевается в «Детском мире», имея около метра в холке плюс небольшая голова. Но именно эта толковая голова с лицом плотоядного кролика укладывается в его теле ровно столько, сколько нужно – раз семь или восемь. В общем, как у идеального человека, изображенного в круге, с руками, раскинутыми в немом изумлении. Этого голого дядьку нарисовал Леонардо в виде эталона нормы. Хотя никто пока не определил понятие нормы. Как все? А что значит – «как все»? Все – разные, есть маленькие, есть большие, есть желтые японцы, есть коричневые афроамериканцы, в просторечии – негры. Негры в массе крупнее японцев, но японцев вместе с китайцами гораздо больше по численности народонаселения. А у мамы Цветковой Фаины Карповны, например, объем груди и окружность талии, да и бедер – совершенно одинаковые: 180-180-180. Но от этого она не становится слоном или китом-касаткой, а остается женщиной в обиходном значении этого слова.

Карлики – те да, несколько выделяются из толпы именно своей непропорциональностью. Пропорции золотого сечения в их телах нарушены из-за каких-то там хромосом. То есть голова укладывается в теле раза три-четыре, а ручки и ножки вообще крошечные. Как ни крути, не вписываются они в идеальную окружность.

А Мотя был просто несколько заниженных размеров, вроде лилипута. Однако же не лилипут. И тем более не карлик. Родился он у Фаины Карповны вообще без сучка без задоринки: три сто, 52 сантиметра, с волосиками и, между прочим, в так называемой рубашке. То есть покрытый такой как бы пленкой. Как бы что ли в упаковке. Что в глазах народа является признаком особого счастья и успеха.

Никаких крестин, разумеется. Отец – в прошлом потомственный партиец, сам обладатель революционного имени. Мать – вообще чуть ли не еврейской нации. Просто пошли в ЗАГС и записали сынка Матвеем. В честь известного евангелиста, как надеялась про себя добрая старенькая паспортистка, тайная прихожанка Свято-Троицкого подворья. (На самом же деле в честь любимого артиста Цветковых Евгения Матвеева.)

Но тут на беду пришла регистрировать девочку красивая баба с хрящеватым носом и в черной шапке, повязанной сверху по-боярски платком. Глянула бешеными глазами и засмеялась.

– Опять, Кошкина?! – стукнула сухим кулачком паспортистка. – Сказано ж было: сюда не соваться!

– Ишь ты! – баба поджала тонкие губы. – Что ж мне, дитё родное без документа оставлять?

– Откуда у тебя дитё-то, злодейка? Небось, сторговала у бедной какой мамочки без крыши над головой! Ежели вовсе не сперла, чертово семя…

Баба оглянулась на семейство Цветковых и прошипела:

– Чего несешь, дура! Моя дочечка, кровинка. Вот и люди скажут. – Она вдруг поклонилась пухлой Фаине в пояс и пропела: – А вот сделай милость, тетенька, как есть сама мать, глаз у тебя верный. Моя ль дочка? Что сердце говорит?

– Послушайте, гражданка, прекратите психовать, – вступился Дантон.

Фаина дернула мужа за рукав: «Не спорь, больная ж на всю голову…» И с улыбкой закивала:

– Конечно, гражданочка, ваша, вылитая буквально.

Девочка на руках чернявой Кошкиной сияла белизной, как японская чашечка, и волосики, чисто золотые стружки, отбрасывали на лобик и щечки персиковую тень. Ангел и ангел. Без натяжек.

– И спасибочки, милая. А раз вы такие любезные, то вот мой вам бесплатный совет: сыночка Карлом назови. И будет вам счастье.

– Отстань от людей, Настасья! – прикрикнула паспортистка. – Ей-богу, доведешь, вызову милицию!

– А не хочете – хозяин, конечно, барин, – наседала баба с ангелом. – Вы, главно дело, в гости меня позовите, будете ж гулять крестины-то, по русскому обычаю? Вот и позовите, я подарочек мальчику вашему принесу. А не позовете, все равно подарочек вам будет. Другой, конечно, похуже.

Еле отвязались.

Про чокнутую бабу скоро забыли. На сокровище свое, Матюшу, не могли буквально нарадоваться и налюбоваться. С пацанами по дворам не ошивался, раскраски раскрашивал, игрался в машинки, копеечки копил: аккуратненько собирал по дому и улицам мелочишку и – в кошечку. Глиняную эту тварь с прорезью в спине, с розовым бантом и развратной мордой подарила Матвею на улице какая-то прохожая тетка с малышкой. Собственно, именно малышка и подарила. Несла, прижав к груди, а увидела Мотю, улыбнулась светло и отдала. Только он рот открыл – спасибо сказать, – как обе исчезли. Оп, и нет.

Копил, значит, копил денежки, а в возрасте примерно двенадцати лет перестал расти.

Ломанулись по врачам, напичкали парня таблетками, от которых у него поперли толстые вороные усищи и густые волосы подмышками – да и плюнули. Ну, не растет и не растет. И что теперь? В общественной и политической жизни не участвовать? Тем более в рубашке. Папаша Цветков (вымахавший до метра 73-х) так сынишке и внушал, подобно Суворову: «Ты, Мотька, бери не числом, а умением!».

И Мотя старался.

Сперва пошел по строительной части. Но за кульманом было ему несподручно, а на стройплощадке, куда Матвей после техникума явился прорабом, рабочие его плохо видели за строительным мусором.

И тогда занялся он бизнесом, в котором рост не играет решающей роли. Мотин талант и, пожалуй, отчасти гений проявился в ситуации, про какую в том же народе говорят, что нет худа без добра. Дантон, козлина старый, влюбился в дуру из салона красоты – косметичку или маникюршу, что-то в этом роде, и развелся со своей Фаиной, которая к этому времени представляла собой практически шар. Но суть не в этом.

Площадь. Площадь надо делить, вот какая холера! Нет у девицы площади, поскольку армянка из Баку, на съемной живет, и хозяева возражают против увеличения жильцов за счет мужского поголовья.

И этот миниатюрный Мотя проделывает серию маневров. В результате у него с матерью образуется двухкомнатная квартира в центре их индустриального города, а папаша с молодой идиоткой оседают хотя и у черта на рогах, но тоже в двушке с удобствами без лифта. Это при исходных округленно тридцати метрах в коммуналке!

И так ловко Матвей Цветков приноровился манипулировать пространством, что вскоре у него отбоя не стало от желающих разъехаться или съехаться в связи со смертью какой-нибудь там древней бабушки, или рождением очередного безотцовщины, или наоборот вследствие законного неравного брака, или стремительного распада семьи – да мало ли! В общем, оказался этот Мотя шустрым как веник и со временем стал вполне уверенно посредничать при торговле недвижимостью. А в пору расцвета дикого российского капитализма открыл ипотечный банк. Шарообразная Фаина возглавила в нем отдел кредитов, сообразно своему навыку и профессии бухгалтера.

Все, в общем, устроилось великолепно. Огорчало Фаину лишь одно. Сына фактически не замечали девушки. Даже не очень молодые, разведенные – то есть безнадежные с точки зрения прочной связи по любви и расчету женщины, даже инвалиды детства и труда, хроники по диабету или там психиатрии – обращали на него ноль внимания.

Естественно, став банкиром, Матвей прибегал к платным сексуальным услугам, посещая специально оборудованную баню-сауну. Девки там – что буренки в швейцарских Альпах. Отборные. Шустрый Мотя достигал успехов и на этом поприще, то есть был, как выражаются все в том же народе, маленький, да ёбкий. Но не находил паренек утешения в продажной любви, сжигаемый, подобно многим коротышкам, печально известным «комплексом Наполеона». В частности, ни с того ни с сего приспичило ему баллотироваться в мэры.

Промышленный город, где проживал Цветков, вырос еще при царе Горохе вокруг оружейного, впоследствии оборонного, завода. Другими словами, этот завод, производящий продукцию секретного профиля с целью обеспечить населению спокойный сон и мирное небо, являлся и по сей день является градообразующим. Ясно как день, что главным соискателем был, конечно, не банкир Мотя, а директор завода Бровкин Авдей Авдеич. И не только потому, что Авдей Авдеич – городская знаменитость, в то время как Мотя популярен исключительно в радиусе борделя и старых клиентов квартирной биржи. Но еще и потому, что анкета у господина Бровкина – буквально на зависть и назло врагам, на радость людям: русский, с высшим образованием, потомственный оружейник, женат, отец троих детей, не говоря уже, что бессменный депутат местного совета четвертого созыва. При таком конкуренте Моте светило на выборах не больше, чем в баскетболе.

– Что ж делать прикажешь? – спрашивал раздраженно Мотя у своего так называемого политтехнолога, журналиста Фимы Бисовича.

– Больницу бы, что ль, открыл бесплатную… – зевал ему в лицо начитавшийся американской литературы наглец Фима. – Как минимум.

– А максимум? – и Мотя щурился, примериваясь, как бы захерачить дармоеду в его курчавую башку чернильницей.

– А максимум – жениться надо, Цветик. У меня, кстати, невеста есть для тебя – пальчики оближешь.

Нет вопроса: построй Мотя хорошую больницу, а еще лучше, роддом в городе, специфически живущем за счет оборонки, где каждый квартал не меньше дюжины-другой новорожденных привычно выкашивают стафилококк и гепатит С, – его рейтинг поднялся бы до небес. Но кандидат не искал простых путей.

И пошел он туда, куда повлек его за собой лукавый щелкопер – в лучшую из четырех гостиниц города, отель «Выстрел» (на балансе завода), где трудились девушки, не охваченные сауной, где останавливались интуристы и чистый торговый люд, а также гастролеры.

Сели они в отдельном кабинете за столик, накрытый на три персоны, Бисович распорядился насчет напитков и прочего… Плюшевая портьера чуть заметно шевельнулась, и, словно экзотическая бабочка, впорхнула крошечная женщинка. Золотой дымок кудряшек вокруг фарфорового личика, голубые глазки навыкате, синий шелк длинного платья вздувается парашютом… «Фея! – задохнулся Мотя и непроизвольно щелкнул зубами. – Феечка…» Фея раскинула ручонки в широких рукавах и прозвенела нежно:

– Какие люди без охраны в нашем городке! Добрый вечерок всей честной компании! Давно ждете? Ой, шампанское, обожаю! Скорей, налейте, налейте, а то трубы горят, аж прям вся вспотела!

Матвей Дантонович вышел из-за стола поцеловать кукол

...

конец ознакомительного фрагмента