Текст книги "Девочка из провинции"

Глава 3

Борис Георгиевич Скворцов считал, что свою жизнь построил правильно, по принципам, которые считал разумными и логичными. Пока был молодым, он не боялся большого объема работы, когда стал расти по карьерной лестнице, не пугался ответственности, не мешкал, когда требовалось принимать решения. Не боялся рисковать деньгами, чтобы двигать собственный бизнес. Борис никогда не жил несбыточным, не рвался к самым вершинам, но и не плелся в хвосте. Многие его однокашники, однокурсники делали карьеры куда более заманчивые, куда более головокружительные, но были среди них и не удержавшиеся на пике, разбившиеся, упавшие с больших высот на самое дно.

Одноклассник Бориса, закадычный товарищ по детским и юношеским забавам Алик, то есть Альберт Ходеев, стал известным политиком, его избрали городским депутатом. Альберт участвовал в шумных политических скандалах, часто мелькал по телевидению и в газетах. Однако не рассчитал свои силы: полез в кресло мэра, не имея под амбициями серьезного фундамента, и мало того, что мэром не стал, – но даже и депутатом на второй срок не избрался. А в провинциальной политике такое правило: выпадешь из колеи – пеняй на себя, забраться назад в сто раз сложнее. В итоге харизматичный, яркий Алик затопил удар по самолюбию в водке и совсем потерялся из виду.

Другой товарищ Бориса, Игорь Давыдов, из челнока-трудоголика вырос в преуспевающего бизнесмена, сделал себе не только капитал, но и имя, репутацию. А ведь тоже закружилась у человека голова от успехов, и в какой-то момент сделал неверный шаг, разругался не с теми, с кем можно себе позволить ссору, увлекся рискованными операциями. В итоге потерял бизнес, отсидел два года и теперь оставшиеся от былых времен деньги тратит на попытки реабилитироваться. Но как человек и личность потерялся, озлобился, утратил адекватность.

Еще один пример – Валька Непомнящий, Борисов друг детства, там уж совсем из рук вон плохо получилось. Мало того, что Валька был редкий красавец, так еще и актер способный, и женился на москвичке из самой что ни на есть звездной семьи. И карьера в столице пошла, Вальку даже начали снимать… Что там произошло, на какой почве, кто кого приревновал – слухи потом разные ходили, – но только обвинили Вальку в умышленном убийстве жены и посадили всерьез и надолго.

Борис Георгиевич о столицах не помышлял, о звездном будущем и политической карьере не думал. Он вкалывал, зарабатывая своим умом и другими имевшимися качествами: мобильностью, коммерческим чутьем, открытостью ко всему новому и перспективному, умением хорошо разбираться в партнерах и подбирать ответственных сотрудников. В своей карьере Борис двигался постепенно и уверенно, менял должности на крупных предприятиях и вполне логично добрался до органов власти. Но в чиновничьей среде приживаются люди особого склада, к которым Борис Георгиевич не принадлежал. Он был хорошим специалистом, человеком дела, кроме того, умел дружить, поэтому свою сегодняшнюю ответственную должность руководителя муниципального предприятия «Горпассажиртранс» считал заслуженной и подходящей и относился к работе серьезно. Но и должность – заметная, денежная – было не все. Кроме нее, и независимо от нее, у Бориса Георгиевича имелся пакет акций пусть не очень большого, но стабильно работающего кирпичного завода.

Единственное, чего он не смог просчитать, предвидеть и предупредить, – это краха семейной жизни. Борис не особенно обольщался насчет Регины и ее беззаветной любви, понимал, что избалованной капризной красавице нужен надежный мужчина, при котором она не будет иметь никаких проблем. Он считал так: есть женщины, в принципе не способные на сильную эмоциональную привязанность, на всепоглощающую любовь. Такие женщины не тратят свои драгоценные эмоции на других людей, потому что способны сконцентрироваться только на своих собственных переживаниях и желаниях. При этом такие женщины вполне могут быть хорошими матерями и женами, они могут испытывать благодарность за ту жизнь, которую имеют. Пусть не любовь, пусть благодарность… В конце концов, благодарность – это тоже хорошее чувство. Что ж сделаешь, если любовь Регине неведома в принципе? Нет, она ни в коем случае не чуралась супруга, наоборот – гордилась им, старалась для него выглядеть на миллион, не отказывала ни в каких постельных радостях, пыталась создавать уют, украшала дом. Было бы совсем хорошо, если бы она еще почаще бывала дома…

С годами ее разговоры о Европе стали не просто болтовней обеспеченной женщины, она заговорила о переезде всерьез, это уже не было прихотью, Регина думала об этом постоянно. Ею овладела настоящая одержимость, но этот момент Борис Георгиевич и упустил. Он не заметил, когда о стране «хамов и быдла» Регина заговорила уже как о чужой стране. Когда она твердо все решила. Дочь впитала все мамины мысли, потому что рано родившая Регина не ощущала себя человеком другого поколения, и они общались как близкие подруги.

Борис не заметил признаков того, что у жены имеется серьезный роман на стороне. Он никогда не входил в ее компьютер, не интересовался зарубежными звонками, зная, что супруга имеет за границей массу знакомых. Откуда взялся этот испанец? Да еще и весьма состоятельный. Конечно, эффектная Регина, обладательница классически правильного, практически идеального лица и идеальной фигуры, уже и не будучи юной девушкой, могла увлечь мужчину и никогда не удостоила бы своим вниманием того, кто не отвечал ее представлениям о финансовой состоятельности.

Борис Георгиевич долго не мог понять, что он сделал не так, в чем ошибся. Ведь он ни жене, ни дочери ни в чем не отказывал, никогда не предъявлял никаких претензий. Они с Региной никогда не ругались и даже почти не ссорились. Только в одном вопросе он проявлял твердость: в своем нежелании уезжать из страны.

– Региночка, ну ты сама подумай, что я там буду делать? – спрашивал он в таких случаях.

– А зачем обязательно что-то делать? – удивлялась Регина. – У тебя есть средства, недвижимость, есть акции, ты можешь получить очень и очень неплохие деньги. Зачем обязательно работать? Неужели нельзя просто жить? Жить в нормальном обществе, с нормальными законами, с нормальным климатом, наконец.

– Ну а что тебя здесь не устраивает? Я не пойму, – пожимал плечами Борис Георгиевич. – У тебя есть деньги, ты посещаешь разные страны, ты же не сидишь безвылазно дома, так чем тебе плохо-то?

Один раз Регина не выдержала и взорвалась.

– Всем! – закричала она. – Меня мутит от нашей политики, от бесконечного и наглого вранья, меня тошнит от наших дорог, по которым невозможно ездить, от повсеместного хамства, от повсеместных поборов, от этих пьяных и наглых ментов, про которых снимают бесчисленные сериалы!

Регина схватила пульт, нажала кнопку выключения и с силой отшвырнула в сторону.

– Что с тобой, Регина? – изумился Борис. – Тебе б на митинг, ей-богу.

– Я для митингов не приспособлена, – заметила Регина. – Я предпочла бы другой выход.

И вскоре показала, какой выход для нее предпочтительней.

После распада семьи в двухэтажном особняке Бориса стало пусто и тоскливо. Все в доме напоминало о предательнице-жене.

Появление Кати вдохнуло в опустевший дом новую жизнь. Зазвучала человеческая речь, а не только переговоры с домработницей относительно оплаты счетов, приготовления пищи и необходимых покупок. Борис верил, что племянница, хоть и пережившая недавнее горе, обязательно принесет в дом частичку света и радости, которые излучает молодость. Так и оказалось.

Борису хотелось утешить Катю, взять под свое крыло, помочь сориентироваться в жизни. Он, привыкший удовлетворять дорогостоящие капризы жены, хотел побаловать девочку, прожившую всю жизнь в аскетичности российской провинции. «Машину, что ли, ей купить?» – подумал Борис.

Но от этой идеи Катя пришла в ужас, и Борис Георгиевич понял, что девушке нужно какое-то время, чтобы просто привыкнуть не только к городским пробкам, но и к темпам жизни, многолюдности. А пока самой стать участницей броуновского городского движения Катя совсем не готова.

– У нас с твоим папой есть троюродный брат, он младше нас, – сказал как-то Борис за ужином, – твой папа с ним почти не общался, а я общаюсь. Но даже не потому, что родственные связи, просто мы приятельствуем, по делам часто пересекаемся. Я же говорил тебе о его семье, помнишь?

– Да, дядя, я помню, – кивнула Катя, – ты говорил, что хочешь меня познакомить с его дочкой, что у нее какие-то завихрения…

– Завихрения есть, сама увидишь, – улыбнулся Борис, – но тебе они не помешают, она девчонка нормальная. Просто я подумал, что тебе сейчас здесь одиноко, друзей пока нет. А Лика собирается ехать отдыхать, родители заняты, а ее собственная компания распалась. Может, ты с ней поедешь? Все равно ведь ты пока не работаешь, свободна, да и возможность есть.

– А что, у Лики нет друзей, с которыми она могла бы поехать? – удивилась Катя. – Кстати, сколько ей лет?

– Она помладше тебя, не знаю точно, то ли двадцать, то ли двадцать два, – ответил Борис Георгиевич, старательно обгладывая куриную ножку. – Вкусная курочка у тебя получилась, Катя. Я всегда считал, что в курице самое вкусное – это золотистая, зажаристая шкурка. А ты ее снимаешь, и мне твоя курица без кожи больше нравится. Тоже золотистая получается. Ты и дома сама готовила?

– А кто же будет готовить-то? – удивилась девушка. – Не папа же, правда? Он только по яичнице был специалист.

– И по ухе, если на рыбалке, – грустно добавил Борис Георгиевич.

– А про курицу, и не только, я так скажу, – продолжила Катя, – тебе нельзя злоупотреблять мясом, у тебя ведь проблемы со здоровьем и питаться нужно правильно. То, что ты пьешь таблетки, – это хорошо, но и диету нужно соблюдать. Курицу тебе можно, но шкурка вредная, в ней содержится много холестерина и жиров. Мучить тебя паровыми рыбными котлетами я, конечно, не буду, но вредное из пищи уберу. Так что не сопротивляйся, привыкай. Никакого мяса, никаких жиров. Захочешь супчика – сварю тюремный, такой, чтобы наваром и не пах.

– Тюремный? – засмеялся Борис. – Ты-то откуда знаешь, какие в тюрьме супчики?

– Не знаю, слава богу, – отмахнулась Катя, – папа так говорил. Кому нельзя есть наваристый бульон, должен есть «тюремный» супчик.

– Хорошо иметь в доме медработника. Как жаль все-таки, что ты не стала врачом, Катюша, – улыбнувшись, вздохнул Борис, – в такой семье…

– Ты же знаешь, училась плохо, – ответила девушка, – математика и химия – это для меня страшное дело. Я медицину люблю, и знания благодаря папе у меня хорошие, не на уровне медсестры. Но точные предметы – это такая беда.

– Ладно, не будем о грустном, – прервал племянницу Борис, которому было приятно почувствовать заботу о себе. – На чем мы остановились?

– На том, что наша родственница не может найти компанию на отдых, – уточнила Катя, – что лично меня очень удивляет. Неужели у нее друзей-приятелей нет?

– Как сказал Ликин отец, путевка не из дешевых, быстро попутчика не найдешь.

– Куда же она собралась? – полюбопытствовала Катя.

– В Доминиканскую Республику, – ответил дядя, – а решать надо быстро, потому что с августа туда уже ехать нежелательно, начинается сезон ураганов.

– Ты же сам говоришь, что поездка дорогая, так что это и не для меня, – покачала головой Катя.

– Конечно, не для тебя, – усмехнулся Борис, – тебе такие путешествия не по карману, а вот я очень даже могу себе позволить отправить племянницу немного отдохнуть. Для меня это деньги небольшие, я на своих куда больше тратил…

– Ну, то на своих… – протянула Катя.

– А ты что – не своя?

Борис Георгиевич вдруг посерьезнел, отодвинул тарелку.

– Так что же ты – не своя? – снова спросил он. – Ты, Катя, осталась совсем одна. Я тоже, как видишь, остался один. А когда мы вместе – значит, мы не одиноки. Просто раньше у каждого из нас были близкие люди, мы были с ними. Теперь их нет, теперь есть только мы с тобой. Договорились? И раз я говорю, что такие траты мне по карману, значит, так и есть. Уж я-то понимаю, сколько денег могу потратить на любимую племянницу, а сколько нет.

– Спасибо, дядя, спасибо тебе, – Катя склонила голову над столом, чтобы не было видно, что глаза стали мокрыми, – не за поездку, конечно, а за то, что не оставил меня одну. Мне не нужны деньги, путевки, машины какие-то. Главное, чтобы не быть одной…

Борис протянул руку, Катя встала, подошла, опустилась на ручку полукресла, на котором он сидел. Дядя обнял ее и, чувствуя, что сейчас сам расплачется, похлопал по спине:

– Все, не хнычем, иди и доедай свои кулинарные шедевры, – бодро сказал он. – Так что – позвоним Лике? Может, поедешь с ней?

– Доминикана – это где было землетрясение? – уточнила Катя.

– Землетрясение было на Гаити, это соседнее государство, но географически – да, остров один.

– Это же очень далеко, Латинская Америка, да?

– Да, далеко, двенадцать часов лету, – сказал Борис, вспоминая тяжелый для него перелет, на который согласился только по настоянию Регины. – Но ты молодая, тебе двенадцать часов в самолете – смех и шутки.

– Да я не про то…

Катя задумалась. Что-то такое о Доминикане она по телевизору видела. Кажется, по одному из центральных каналов, даже серия передач была об этой республике. Краем глаза Катя видела высоченные пальмы, склонившиеся до самой океанской бирюзы, белоснежный песок, красивые отели с бассейнами, садами, попугаями и павлинами, разгуливающими прямо по территории, прибрежные базары с сувенирами и смешными, наивными картинами, которые рисуют гаитяне. Выглядело все это более чем заманчиво. Особенно для девушки, которая и на море-то была всего два раза в жизни.

«Однако Димочки в этом раю не будет», – подумала Катя, и прелесть Доминиканы мгновенно потускнела.

Катя была готова к тому, что ее вновь обретенная родственница окажется девушкой не вполне обычной. Дядя не раз упоминал, что Лика со странностями. Катя уточняла: ненормальная, что ли? Психическая? «Да нет, нормальная, – отвечал дядя. – В общепринятом смысле слова. Даже чересчур. Просто повернутая слегка».

Когда Катя познакомилась с Ликой, ей показалось, что совсем даже не слегка.

Они с дядей отправились к родственникам в ближайшую субботу, встретили их очень радушно, а Катю даже и ласково. Со своим троюродным дядей Игорем Катя знакома не была, может, и слышала о нем что-то от родителей, но не в подробностях. О его семье не слышала вообще. А семья оказалась хорошей и дружной: Игорь, его жена Ирина, двенадцатилетний Владик и Лика, которой, как оказалось, только что исполнился двадцать один год. Они жили в двухэтажном просторном доме на другом конце города. На участке были заботливо посажены и обихожены небольшие туи, дорожки аккуратно выложены красивым декоративным камнем, посередине двора имелся прудик с настоящими карпами. И в доме, и на участке было так уютно, так хорошо, а хозяева так гостеприимны, что Катя сразу прониклась к новым родственникам симпатией. Игорь для своих сорока пяти выглядел замечательно, был подтянут, модно подстрижен, все время улыбался. Ирина, его жена, тоже выглядела моложе своих лет, и тоже, наверное, благодаря обаятельной белозубой улыбке, не сходящей с лица. А голубоглазый Владик не выпускал из рук мяч – ни на участке, ни дома. Лика же Катю поразила до глубины души. Казалось, что она вообще не из этого дома, не из этой семьи, и вообще не поймешь, откуда такая девушка взялась в нормальном доме.

Встречать гостей Лика вместе со всеми не вышла, что не осталось без комментария Владика:

– Рожу еще не домазала до конца, – выпалил он и умчался, уворачиваясь от отцовского подзатыльника.

– Эй, Лика! К нам, между прочим, приехали гости, – прокричала Ирина куда-то в сторону окна на втором этаже.

– Лика, заканчивай тюнинг! – вслед за этим гаркнул отец, и только после этого девица соизволила спуститься к гостям.

Катя была девушкой до мозга костей провинциальной, но все же воспитанной в приличной семье, поэтому постаралась, чтобы ее лицо не выдало тех эмоций, которые возникли при виде юной родственницы. И все же глаза, несмотря на все усилия, чуть не вылезли из орбит. Перед ней стояло совершенно нереальное существо. Те, кто видел Лику не раз и не два, как, например, дядя, уже не обращали внимания, но Катя, признаться, была в шоке. Лика оказалась девушкой невысокого роста, сантиметра 162 или 163 – не выше, и совсем худенькой. Вернее, не худенькой, это русское слово несет в себе отпечаток древних понятий о красоте: худенький, значит, плохонький, никудышный. Лика же несла свою худобу с величайшим достоинством. Но в первую секунду Катю поразило ее лицо: совсем юное, почти детское, оно было ровно, но густо покрыто тональным кремом, бежевые румяна профессионально нанесены на высокие скулы. Ресницы у Лики были накладные, причем несуразно длинные, предназначенные скорее для сценического выступления, но никак не для использования в повседневной жизни. Тени, нанесенные на верхние и нижние веки, были почти черными и вместе с ресницами делали глаза похожими на два черных провала. Брови Лика нарисовала явно выше того контура, который был определен природой (видимо, от своих собственных бровей у девушки осталось одно воспоминание). Губы Лика сделала в контраст с глазами – бледно-розовыми, влажно и ярко блестящими, а над верхней губой прикрепила темную мушку. Но это еще что! Светловолосая от природы, натуральная блондинка, Лика красила волосы в такой цвет, который Катя видела только у кукол. Не белые, не желтые, а именно кукольные, даже не поймешь, как такой цвет и назвать-то. Волосы нимфы были забраны наверх, заколоты и распущены по плечам вместе с многочисленными накладными прядями, которые были завиты, словно серпантин на елке. При ближайшем рассмотрении можно было увидеть, что некоторые из этих прядей украшены бусинками и чем-то еще: то ли бабочками, то ли цветочками, не поймешь. На шее у Лики красовалась татушка в виде змейки. Ногти можно было рассматривать как отдельное явление: чудовищной длины, острые как лезвия, ярко-малиновые, с замысловатыми рисунками. Несмотря на жару и домашнюю обстановку, Лика была облачена в сапоги до колен. Остальной наряд летний: майка, обнажающая не только живот с маленьким колокольчиком в пупке, но и торчащие ребра, а также шорты, скорее похожие на трусы.

Девушка производила неописуемое впечатление: если такую увидеть издали – черные провалы глаз, искусственные локоны, вызывающая одежда, – Лику вполне можно было бы принять за девицу легкого поведения. Вблизи же становилось понятно, что перед тобой непонятно зачем и почему нелепо разрисованный ребенок.

– Дядя, привет, – небрежно бросила Лика, обращаясь к Борису Георгиевичу. После чего, наслаждаясь произведенным эффектом, обернулась к ошеломленной Кате:

– Мы с тобой типа троюродные кузины, да? – сказала она, растягивая гласные. – Тогда привет, милости просим, беби.

– А ты еще колокольчиком позвени, в знак приветствия, – встрял Владик, заранее пригнувшись, чтобы не напороться на подзатыльник.

– Вали отсюда, – вполне миролюбиво отпихнула его сестра. – Ну мы типа познакомились, да?

– Меня зовут Катя, – онемевшими губами вымолвила девушка.

Ей вдруг стало ужасно неловко, что родители Лики заметили ее оторопь и могут обидеться за дочь, Катя испуганно обернулась и столкнулась с насмешливым взглядом Игоря. Но тот обратился к дочери:

– Чего стоишь, кукла? Займи гостью, пока мы с Борисом костер разведем. И выплюнь жвачку, смотреть противно.

Катя вздохнула с облегчением, поняв, что не оскорбила ничьих родительских чувств, втянула носом тяжелый парфюм, которым щедро благоухала Лика, поманившая кузину за собой, громко чихнула и отправилась вслед за странной девушкой в дом.

– Вы на такси приехали? – спросила Лика, пропуская гостью вперед себя в свою комнату.

– На такси, – кивнула Катя, – мы еще привезли кое-что для застолья, я так поняла, что сегодня шашлыки с выпивкой затеваются.

– Похоже на то, – ответила родственница, – мама суетится, меня не привлекает.

– Куда ж тебя привлечешь с такими ногтями? – хмыкнула Катя, и ей снова сделалось неловко.

– Ничего подобного, с ними даже удобно, я все могу делать, только за компьютером не очень ловко, а так нормально.

Лика залезла в свой секретер, извлекла два тонких длинных стакана, бутылку текилы, лимон, передала все это несколько удивленной Кате и продолжила шуровать во внутренностях шкафа.

– Не могу солонку найти, – пояснила она.

– Солонка в секретере – это оригинально, – сказала Катя, – это ж все-таки не кухонный шкаф.

– Я сюда складываю, все, что мне нужно, – объяснила девушка, – а нужно мне бывает самое разное. Нашла.

Лика приняла у Кати бутылку и цитрус, сложила все это на поднос, добавила солонку, бутылку содовой воды и указала на балконную дверь.

– Открывай, посидим на воздухе, у меня шикарная лоджия.

Комната Лики находилась на втором этаже, и лоджия у нее действительно была роскошной – просторной и функциональной. У двери красовалась в огромном кашпо пышная трехствольная драцена, налево от входной двери располагался плетеный столик и такие же кресла. Правую стену украшала полка, на которой размещались различные фигурки, сувениры, вазочки… Полка сразу же привлекла внимание Кати.

– Это мои трофеи, – охотно пояснила Лика, – то, что я привожу с разных курортов.

– Красивые, – задумчиво заметила Катя, рассматривая искусно сделанного рыцаря в доспехах, с длинным копьем в руке.

– Этот рыцарь с Мальты, – объяснила явно польщенная девушка, – а вот эти – из Барселоны.

Она указала на двух рыцарей поменьше, замерших в поединке с копьями наперевес.

– Я отовсюду стараюсь привезти что-то интересное, – сказала Лика, – ну оттуда, где мы бываем с предками.

«Если не видеть перед собой боевого раскраса Лики, то можно представить, что говоришь с обычной, нормальной девчонкой», – мелькнуло в голове у Кати.

– Ты пила когда-нибудь текилу? – спросила Лика деловым тоном.

– Если честно, то нет, – ответила Катя немного смущенно.

– Там внизу эта музыка надолго, – заявила Лика, махнув рукой в сторону сада, – пока они костер разожгут, пока шашлыки пожарят, пока потрындят. Они это любят. Не торопятся, хотят, чтобы мы с тобой познакомились. Предлагаю пока побаловать себя вкусненьким.

– Я не против, – пожала плечами Катя, – но это не будет расценено как пьянка? Твои родители не рассердятся?

– Во-первых, им никто докладывать не собирается, – скривившись, отчеканила Лика, – от текилы с лимоном совсем не пахнет. Да предки и сами сейчас накатят, от нас запаха уже не почувствуют. Во-вторых, я разрешения ни у кого спрашивать не собираюсь. Совершеннолетняя. Да и что мы – нажираться, что ли, будем? Так, махнем для удовольствия за знакомство.

– Ну тогда давай, – согласилась Катя, – лимоном будем закусывать? А соль для чего?

– Тьма кромешная, – констатировала Лика, – тебя учить и учить. Текилу нужно пить так: сначала сыплешь шепотку соли вот сюда…

Она наглядно показала на руке, куда нужно насыпать соли.

– Потом слизываешь, выпиваешь текилу и заедаешь лимоном. Только так надо пить. Тогда напиток почувствуешь, а не просто бухалово.

Катя была удивлена. Лика говорила нормальным, человеческим языком, даже та тягучая манера, которую она заметила у нее внизу, куда-то пропала. Если бы не ее вызывающий, не соответствующий возрасту макияж, была бы совсем нормальной.

– Ну что, за знакомство?

Новый напиток Кате неожиданно понравился, хотя сначала ей не очень-то хотелось экспериментировать. Вкус она не поняла и не смогла бы его описать, но ощущение было приятным.

– Ты так на меня смотришь, будто я с луны упала, или наоборот – ты с луны свалилась, – сказала Лика после того, как они сделали по глоточку.

– Извини, – смутилась Катя, – просто как-то непривычно.

– Это как раз понятно, – согласилась Лика, – в вашей кукушкиной жопе девочки, наверное, в платках ходят, да?

Катя хотела было обидеться, но внезапно передумала. А что, разве не так? Как иначе их глушь назвать? Все правильно. Но и подшучивать над собой она Лике не позволит.

– Просто мне показалось странным, что ты в таком макияже и в такой одежде дома, – спокойно ответила она. – Такой внешний вид подходит для дискотеки или чего-то в этом духе. А дома… Ну странно как-то смотрится.

– Я всегда должна хорошо выглядеть, – не растерялась Лика.

– Ты смогла бы выглядеть не хуже и без накладных ресниц, – заметила Катя.

– А чего по сто раз макияж переделывать? – отмахнулась Лика. – Я, может, вечером куда-нибудь вырвусь, если компания сложится. У меня в последнее время с этим сложности, все куда-то разъезжаются, все чем-то занимаются, я одна тут сижу, как обезьяна.

Ее личико исказила недовольная гримаса.

«Отцепи ресницы, умойся и не будешь обезьяной», – про себя подумала Катя, но вслух сказала:

– Ты про поездку в Доминикану, которая у тебя под угрозой срыва, да?

– Да, и про это, и про все остальное, – недовольно пробормотала Лика. – Жизнь проходит мимо меня, вот что. А я сижу без действия, как дура.

Катя ничего не поняла. Лике 21 год. Если смыть с нее килограмм косметики, то она будет очень хорошенькой. Кроме того, она дочь более чем обеспеченных родителей, живет в прекрасном доме, катается по зарубежным курортам. Чего ей не хватает?

Лика налила еще текилы в тонюсенькие стаканчики. Выпила, не дожидаясь Кати. Впрочем, Катя быстро последовала за ней.

– Не знаю, поймешь ты меня или нет, – как бы раздумывая на тему, а стоит ли вообще откровенничать с этой деревенщиной, протянула Лика.

– Не хочешь – не говори, – ответила Катя, стараясь не показывать, что задета, – я на твои откровенности не претендую.

– Да ладно, ты не обижайся, просто я же вижу, что ты другая. Тебе будет неинтересно, – объяснила Лика. – Ты ненамного старше меня, а одета, между прочим, точно как моя мамаша. Она тоже брючки льняные и пиджачки себе покупает, маечки бледненькие носит. Но ей сорок пять, у нее уже выбора нет. А ты-то? Фигура у тебя нормальная, ноги вроде не кривые, хотя под штанами не видно, конечно. Ты-то че ходишь как бабка?

Катя опешила. Она никогда не задумывалась над тем, в какой манере она одевается. Раньше – потому что в ее глуши как ни оденься, все одно. А сейчас она инстинктивно остановила свой выбор на одежде не очень броской и не очень обнажающей тело. Ходить в совсем уж короткой юбке ей было не очень удобно, и с голым животом она на улицу бы не вышла. Почему? Да кто его знает. Просто так.

– Может быть, ты слишком много думаешь об одежде? – подколола Катя новую родственницу. – Мне кажется, что это не самое главное.

– Конечно, не главное, это я просто так заметила, – спокойно ответила Лика, ничуть не обидевшись, – думаешь, я помешанная на шмотках, бестолковая дура, которая только глазами хлопать умеет?

Катя пожала плечами.

– Нет, это не так, – сказала кузина, – шмотки и ресницы – это все фигня. Сегодня я вообще специально так вырядилась. Папашу позлить лишний раз. У меня есть цель. Большая цель.

Лика умолкла, коснувшись своего стаканчика.

– Вот у тебя есть в жизни цель? – задала она Кате неожиданный вопрос. – Настоящая, большая цель? Ты, такая хорошая положительная девочка, в чем видишь смысл своей жизни?

За полчаса знакомства с родственницей Катя во второй раз испытала шок. Сначала, когда увидела размалеванного ребенка, и во второй раз теперь, когда кукла Барби начала говорить о смысле жизни. Ну и девчонка, ей-богу!

– Ладно, мы с тобой, скорее всего, на океан вместе поедем, все равно будем общаться, так что скажу, – разрешила Лика свои сомнения, и еще через полчаса Катя узнала о неразрешимой проблеме, которая имеется в жизни Лики, и о цели, к которой она никак не может приблизиться.

С двенадцатилетнего возраста Лика мечтала стать эстрадной звездой. Она смотрела все телевизионные конкурсы, вместе с участницами пела их песни, наряжалась, делала себе сценический грим, вертелась перед зеркалом, просила маму делать фотографии. Взрослыми все это воспринималось как невинные детские мечты и забавы, через которые проходят многие девочки. Но Ликины страсти по эстрадным подмосткам становились все более реальными, они все глубже разъедали душу девочки. Она бешено ревновала всех начинающих звездочек, всех победительниц многочисленных «фабрик». Она уже не просто представляла себя на их месте, не просто задавалась вопросом: почему они, а не я? Этот вопрос из риторического постепенно стал главным вопросом ее жизни. Ну что ж, раз так, значит, нужно пробовать.

Когда Лике исполнилось семнадцать, Игорь договорился в музыкальном училище о прослушивании для дочери. Преподаватель, на которого он вышел через знакомых, имел замечательную репутацию, потому что не один его ученик сделал в столице блестящую карьеру, и имена этих учеников ныне были у всех на слуху. Понятно, что о поступлении в училище речь не шла: Лика даже музыкальную школу не закончила. Игорь хотел, чтобы девочку прослушали с одной понятной и простой целью – определить, есть у нее данные, которые можно развивать, или нет. Девочку прослушали, но вердикт был огорчительным: у Лики, увы, не имелось ни голоса, ни слуха. Но девочка была неумолима, она была убеждена, что нынешним эстрадникам большие вокальные данные не нужны, голоса обрабатываются компьютерными программами. Карьеру можно сделать, будучи абсолютно безголосым. Большинство сегодняшних исполнителей – вовсе не музыканты и не певцы, а коммерческие проекты. Убери фонограмму, позволь им петь своим голосом, и от такого «вокала» здоровые зубы начнут болеть. Отец устал повторять, что подобные звезды – это однодневки, а петь под фонограмму унизительно и стыдно. И вообще – как это можно: упорно рваться в сферу, в которой тебя признали профнепригодным? Он был согласен, что некоторые коммерческие проекты на нулевых данных удаются, но ведь для этого требуются немыслимые деньги, нужно знать этот бизнес, иметь в нем вес и влияние. Иначе как можно из безголосой фальшивой куколки сделать звезду? А бросать деньги на ветер Игорь не хотел.

На какое-то время Лика поутихла, позволила отцу пристроить себя в коммерческий институт и даже сделала вид, что согласна с его мнением, что хороший менеджер никогда не останется без куска хлеба. Лика присмирела, но мечтать не перестала. Невозможно вот так, в одну минуту, взять и выбросить из головы то, что изъело мозг, источило весь организм.

Лика оформилась в очень хорошенькую девушку с ангельским личиком: тонкий носик, небольшой, но естественно припухлый рот, высокие брови, голубые глаза. Худенькая от природы девушка не позволяла себе ни сладкого, ни жирного, ни мучного. К счастью, ей хватило разума не впасть в истерию, которая доводила ее сверстниц до анорексии. Тайком от родителей она посещала танцевальные занятия, причем в последнее время предпочтение отдавала эротическому танцу. Лика не готовилась в стриптизерши, боже упаси, но считала, что сегодня умение эротично двигаться на эстраде чуть ли не главное. О карьере модели Лика не могла мечтать из-за невысокого роста, а фотомоделью ей становиться не хотелось. Что это за работа – часами употевать в фотостудии наедине с фотографом? Пусть даже потом ее фото и будут украшать глянцевые издания или рекламные щиты, но удовольствия такая работа не принесла бы.