Текст книги "Чернобыль. Большая ложь"

Сначала Евгений Викторович попытался свалить все на иностранцев (цитирую дословно по магнитофонной записи, сохраняя стиль и язык): «И я вам скажу: неслучайно сейчас иностранцы бросятся за доллары приехать к нам и изучать уже достигнутое нами знание в этом деле, потому что…» Дальше его слушать не хотели. Это было просто кощунство. Приехать спустя три года в самый пораженный район и не найти других слов! Слов покаяния. Именно они тут были бы уместны. Не сказать о конкретных решениях, как жить этим людям дальше. Но большой начальник ничего этого так и не понял. Зал шумел, а он, видимо, чтобы не ударить в грязь лицом перед еще большими начальниками из Москвы, принялся бессовестно и косноязычно воспитывать людей: «…давайте себя вести как следует. Не надо, я могу не выступать. А кричать – это не базар. Давайте здесь слушать. Не нравится – выйдите. Не нравлюсь я выступать – давайте я пойду сяду, идите вы выступайте. Шо это за гудение такое? И там от дирижер сидит, женщина около микрофона, то вверх руки – кричите, то вниз руки – не кричите. Не надо создавать такую обстановку. Как вы себя ведете?!»

Ничтоже сумняшеся, Качаловский делал свои заявления дальше: «Поэтому мы не видим там вопроса о том, что мы тогда неправильно решали и отселили столько, тем более что решала тогда правительственная комиссия, Политбюро ЦК КПСС, окончательное решение – количество сел, количество людей, решалось там уже, мы давали только свои предложения, хотя наши предложения были до некоторой степени сокращены».

Качаловский зачитал записку, которую ему передали из зала: «Наши дети пострадали от этой аварии больше всех детей зоны, вывоз наших детей начался 24 мая и окончился 9 июня 1986 года. В самый опасный период дети были в зоне, и никто не предупредил об опасности. Кто за это ответит?»

Никакого вразумительного ответа.

А ведь не кто иной, как Е. В. Качаловский возглавлял на Украине Правительственную комиссию по ликвидации аварии на ЧАЭС. Но только приезд 2 мая 1986 года членов Политбюро Председателя Совета министров СССР Н. И. Рыжкова и секретаря ЦК КПСС Е. К. Лигачева из Москвы в Чернобыль заставил руководство республики выехать на место аварии, к сеющему страх и смерть реактору.

Из зала Качаловскому задали еще один, почти аналогичный вопрос: «Почему наши дети были вывезены позже, чем дети Киева, Киевской области, чем дети Белоруссии, которых вывезли в первой половине мая 1986 года, кто персонально принимал решение по нашему району?» В ответ – снова сплошной горячечный поток сознания: «Я вам отвечу, что мы проводили демонстрацию 1 Мая, стояло все Политбюро, стояли наши жены, дети, внуки, и тоже задают в Киеве такой вопрос: кто дал указание проводить демонстрацию, потому что не было запрета, и никто – ни ученые наши, ни специалисты, эти товарищи, которые сегодня выступали здесь красноречиво через три года, пожарник, когда приходит, дом сгорел, – товарищи, а у вас здесь… такой умный, а то, что он вчера приходил до пожара, он не знал, а после пожара все такие умные, поэтому понимаете, вы тогда тоже могли встать… Мы тогда тоже еще не знали, как может, где эта радиация, в каком количестве ее было тогда, вы не давали предложений, вы даже после демонстрации не пришли через полгода, а токо через три года, потому, ну хорошо, значит, получилось так с демонстрацией».

Слушая беспомощное выступление Качаловского, сгорая со стыда, я вспоминала события месячной давности. 12 июля 1989 года на первой сессии Верховного Совета СССР рассматривалась кандидатура Ю. А. Израэля на пост председателя Государственного Комитета по гидрометеорологии. Депутаты из Украины и Белоруссии задавали Юрию Антониевичу вопросы по Чернобылю, которые уже стали вечными: почему никто не знал о картах радиозагрязнения, почему не было информации об уровнях радиации, кто принимал решение о проведении Первомайской демонстрации, почему не вывезли детей из Киева своевременно? И так далее.

Тогда в стенах советского парламента и разыгралась настоящая драма, главными действующими лицами которой стали Ю. А. Израэль, председатель Госкомгидромета СССР, снова претендовавший на этот, член Политбюро ЦК Компартии Украины, председатель Президиума Верховного Совета республики B.C. Шевченко и председатель Совета министров СССР член Политбюро ЦК КПСС Н. И. Рыжков. Взаимообмен обвинениями, произошедший на виду у изумленных депутатов (к тому же сессия тогда еще транслировалась в полном объеме по Центральному телевидению на весь Советский Союз) многое прояснил. Как только Израэль, загнанный в угол Валентиной Семеновной Шевченко, начал называть, куда и кому поступала от него информация с первых дней аварии, она стала яростно обвинять Израэля в том, что он вместе с академиком Ильиным дал заключение о радиационной обстановке в Киеве и области, которая якобы не представляла никакой опасности для здоровья населения, включая детей.

С высокой трибуны парламента Валентина Семеновна обращалась к председателю Госкомгидромета СССР: «Вы очень хорошо помните, когда вы сидели за столом напротив меня, и я задала вам вопрос: „Юрий Антониевич, как бы вы поступили, если бы в городе Киеве находились ваши внуки?“ Вы промолчали. <…> Все остальные решения, которые принимала Государственная комиссия, политическое руководство Украины выполняло неукоснительно, очень оперативно работая круглые сутки, принимая абсолютно все меры и согласовывая все свои действия с политическим руководством страны».

Так, в предчувствии возмездия, они начали выдавать друг друга. Не где-то, а в парламенте. Кстати, B.C. Шевченко была народным депутатом СССР именно от Киевской области, чернобыльская зона – ее избирательный округ. Вот что написали в адрес Верховного Совета СССР в своем коллективном обращении ее избиратели: «У нас в Верховном Совете есть свой депутат – Шевченко Валентина Семеновна, но ни разу она с нами не встречалась. Не смогли мы с ней встретиться и в Москве. Предупредив Валентину Семеновну о встрече, мы прождали ее целый день на Калининском проспекте, 27 (здесь находились Комитеты Верховного Совета СССР. – А.Я.), но как выяснилось, в этот день она уехала в Киев. Больше на ее помощь мы не рассчитываем».

В конце этой эмоциональной речи, не сказав ни слова покаяния, Шевченко заявила: «Я думаю, что сегодня нужно Юрию Антониевичу, занимая такой высокий государственный пост, отвечая за исключительно важный участок работы, занимать не соглашательскую, а очень принципиальную позицию. И я буду голосовать против вас, Юрий Антониевич!» После этого заявления в зале послышались аплодисменты. Увы, аплодировали человеку, на совести которого во многом лежит потеря здоровья детей, замалчивание годами истинного положения в зонах радиации, утаивание информации. (После распада СССР Генеральная прокуратура Украины признает ее виновной, но об этом – впереди.) Все в сессионном зале напоминало фарс.

После Шевченко слово немедленно, вне очереди, было предоставлено Председателю Совета министров СССР Н. И. Рыжкову. Николай Иванович энергично парировал: «Вот здесь говорят о событиях 7 мая. Как заседало Политбюро Украины, я не знаю, не был на этом Политбюро. Но знаю, что 2 мая был у вас. Второго. Вы помните? Вы помните, что мы с политическим руководством поехали в зону? Это было до 7 мая».

В завершение своего выступления Николай Иванович высказал твердое убеждение в том, что «Чернобыль ему – (Израэлю. – А.Я.) в вину ставить нельзя». У меня да и, наверное, у других народных депутатов СССР сразу же возник вопрос: а кому можно? Кто же тогда на самом деле виноват в том, что не было информации, что страну заливали потоки слухов, кто давал распоряжение засекретить всю информацию? Кто, наконец, ответит за последствия этого засекречивания? Получается так: больные, обманутые люди есть, виновных – нет. Впрочем, это главный урок всей нашей истории. У нас всегда ЦК КПСС, политбюро и «лично» принимали решения, а отвечать было некому. А если и отвечают, то, как правило, стрелочники. И Чернобыль – не исключение.

Через шесть лет после Чернобыля, уже после распада СССР, мне удалось раскопать немало совершенно секретных документов Политбюро ЦК КПСС по Чернобылю. К постановлению Политбюро партии от 22 мая 1986 года под грифом «Совершенно секретно» приложена такая же засекреченная записка журналиста «Правды» Владимира Губарева (того самого, который отказался печатать мою статью). Вот что, в частности, он сообщает: «Уже через час (после аварии. – А.Я.) радиационная обстановка в городе была ясна. Никаких мер на случай аварийной ситуации там не было предусмотрено: люди не знали, что делать.

По всем инструкциям, которые существовали уже 25 лет, решение о выводе населения из опасной зоны должны были принимать местные руководители. К моменту приезда правительственной комиссии можно было вывести из зоны все людей даже пешком. Но никто не взял на себя ответственность. <…> Вся система гражданской обороны оказалась полностью парализованной. Не оказалось даже работающих дозиметров».

По сути, это приговор местной партийной элите во главе с первым секретарем ЦК КПУ В. В. Щербицким и председателем Президиума Верховного Совета Украины В. С. Шевченко. Но заметьте, журналист Губарев сообщает обо всем этом преступном безобразии не на страницах главной партийной газеты, а доносит в полном секрете – в ЦК КПСС. (Под совершенно секретным постановлением, к которому приложен этот донос, стоит подпись Генерального секретаря М. С. Горбачева.)

Когда я прочитала эту секретную бумагу от журналиста Губарева, я поняла, почему моя статья «У разоренных гнезд» – о подобном безобразии в чернобыльских зонах, которую я отправила в «Правду», – не была опубликована. Там на страже сидел Губарев. И такими Губаревыми, с двойными стандартами (в газету – одно, а в политбюро – другое), хоть пруд пруди. Корреспондент в своем доносе в ЦК КПСС сокрушается о нерасторопности местных партийных властей и попутно дает совет: «Большое влияние оказала пропаганда из-за рубежа, а по радио или телевидению не выступил ни один руководитель республики (Украины. – А.Я.), который сказал бы очень простые слова, что, мол, нет основания для беспокойства и опасности для здоровья детей и жителей». Журналист учит ученых, как надо было бы поискуснее врать, чтоб народ не паниковал! Ведь уже – параллельно с чернобыльской ложью! – в стране шла перестройка. Как это объяснить и как это совместить?

А тогда обсуждение кандидатуры Израэля катилось дальше. Депутат академик Алексей Яблоков, заместитель председателя Комитета по экологии, характеризуя положительные качества претендента, привел даже такой экзотический пример беспрецедентной смелости претендента: «Наверное, впервые об этом скажу. Ситуация с китами, спасение трех китов у берегов Аляски. Через три часа после того, как последовал звонок из американского отделения „Гринпис“, наши ледоколы по указанию Израэля сменили свой путь и пошли на спасение китов. Через три часа. Только через три дня было принято официальное правительственное решение. Я раскрываю здесь, может быть, тайну. Может быть, Николай Иванович (Председатель Совмина СССР Н. И. Рыжков. – А.Я.) этого и не знает, что ледоколы пошли через три часа, за три дня до того, как было принято правительственное решение. Это было рискованное действие, но оно было предпринято. Эффект для мирового общественного мнения, товарищи, был невероятный».

Конечно, народный депутат СССР, сказавший это в защиту Израэля, таким образом хотел повлиять на позицию парламентариев при голосовании. Названный факт, безусловно, украшает человека. Да, но если бы до этого в жизни Израэля не было позорной страницы Чернобыля. Очень благородно, безусловно, спасти три кита. Но как быть с тысячами детей, людей, потерявших здоровье?

Юрий Антониевич был избран на высокий пост председателя Госкомгидромета СССР. В голосовании приняли участие 422 депутата. За – 294, против – 86, воздержались – 42.

Прежде чем объявить перерыв, первый заместитель председателя Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов предоставил три минуты для выступления по мотивам голосования народному депутату СССР генеральному директору НПО «Грознефтехим» из Чечено-Ингушетии С. Н. Хаджиеву. Его краткое выступление стало эпилогом предложенного залу сценария обсуждения: «Мы вот сейчас утвердили Юрия Антониевича… И фактически мы сегодня одобрили всё, что сотворено с нашим народом, с нашими землями, с нашими реками, с нашими озерами, с нашими морями. Мы одобрили всё это. Ведь он констатировал, он знал это, а мы с вами не знали. Я, например, узнал реальные факты в 1988 году, но он все знал. И считал своей обязанностью только докладывать начальству, на этом он свои обязанности заканчивал, и теперь мы всё это одобрили… Я не знаю, как вы будете избирателям в глаза смотреть… Поэтому я лично считаю, что мы сегодня, в общем-то, забыли наших избирателей, забыли о тех миллионах детей, которые сегодня болеют из-за экологии, забыли о тех наших братьях и сестрах, которые сегодня лежат в больницах. Мы забыли о них. Мы должны были оценить компетентность Юрия Антониевича, но сказать: „Товарищ Юрий Антониевич! У вас нет гражданской позиции, у вас сердце не болит за наших граждан. И не болело все эти четырнадцать лет (его предыдущей работы на этом посту. – А.Я.), когда вы молчали и только докладывали начальству“».

Но ничто уже не могло изменить принятого минутой назад большинством членов карманного Верховного Совета СССР позорного решения. (Помните мой рассказ о том, как туда назначали нардепов из Украины? То же самое происходило и в других республиках.)

Воинственное косноязычие заместителя председателя Совета министров УССР, председателя Правительственной комиссии по ликвидации аварии на ЧАЭС Е. В. Качаловского на встрече с жителями Народичского района и горькое воспоминание о «битве» партийных вождей в парламенте страны за свою непричастность к преступлению перед жертвами Чернобыля не прибавляли оптимизма.

Глава 7
КРУГОВАЯ ПОРУКА

Теперь уже ясно, что одну из главных партий в советском чернобыльском атомном спектакле исполнил Госкомгидромет СССР, а точнее – его председатель Юрий Антониевич Израэль. В его обязанности входил доклад партийному и советскому руководству страны и республик о том, сколько чего изверглось из дьявольского жерла реактора, куда это все потом понесло ветром и где оно упало. В общем, в этой главе я попробую ответить на вопрос: какому же начальству и что именно докладывал Израэль? Это важно для понимания общей картины. Взвесим власть на весах Чернобыля.

Впервые эта информация стала известна народным депутатам СССР 24 июня 1989 года при обсуждении кандидатуры Ю. А. Израэля на пост председателя Госкомгидромета СССР на заседании Комитета Верховного Совета СССР по вопросам экологии. Выступая перед депутатами со своей программой и упреждая неудобные вопросы, Юрий Антониевич заявил: «Скажу о двух проблемах, в которых мы принимали участие. Это, во-первых, участие в ликвидации аварии на Чернобыльской атомной станции. Здесь Госкомгидромет принимал самое активное участие с 26-го числа. На третий-четвертый день после аварии там уже работало десять самолетов и вертолетов. Были задействованы все метеорологические станции на Европейской части страны. Это более тысячи станций. Эти данные ежедневно (курсив мой. – А.Я.) докладывались правительственной комиссии, которая находилась в Чернобыле и комиссии Политбюро, находившейся в Москве. По этим данным принимались важнейшие решения.

Было эвакуировано, как вы знаете, 116 тысяч человек. В дальнейшем по этим данным Минздрав, Госагропром вместе с нами рассчитывали возможные последствия. Минздрав и Госагропром принимали решения по поводу дальнейшей жизнедеятельности в тех районах, которые подверглись радиоактивному загрязнению.

Информация о загрязнении передавалась регулярно, кроме директивных органов, в Советы министров республик, подвергшихся загрязнению – в первую очередь это Белоруссия, Украина, Брянская область РСФСР – ив соответствующие облисполкомы.

Что касается данных по деревням, то у меня в папке все эти данные, и их передали в Советы министров и облисполкомы для доведения до сведения проживающих в деревнях.

…Теперь я абсолютно хочу заверить всех присутствующих, что все карты с огромным количеством данных, собраны. Все эти данные, начиная с 1986 года, в мае передавались по уровням радиации, а изотопный состав, начиная с июня-июля 1986 года, передавались в местные органы».

Это была первая, выдавленная из официального лица информация о том, в какие адреса направлялись замеры уровней излучения, карты загрязнения.

Следующий вынужденный акт «раздевания» тех, кто скрывал полученную информацию, Ю. А. Израэль провел через три недели – 12 июля 1989 года уже в сессионном зале, где снова от имени Правительства СССР была предложена его кандидатура на пост председателя Госкомгидромета СССР. Здесь Юрий Антониевич, понимая, что весь шквал депутатского возмущения будет обрушен на него, сказал еще больше: «С первого же дня после аварии и до сегодняшнего дня эти сведения передавались в комиссию Политбюро во главе с Николаем Ивановичем Рыжковым, в правительственную комиссию, которая работала в Чернобыле, в Центральный комитет КПСС, в Советы министров союзных республик, в облисполкомы. Все эти данные имеются в облисполкомах, и они обязаны доводиться до населения».

В кулуарах раздавались требования депутатов создать специальную парламентскую комиссию для рассмотрения причин аварии на Чернобыльской АЭС и оценки должностных лиц, которые скрывали информацию о радиологической обстановке в течение трех лет после аварии. И чем громче звучали эти голоса, чем реальнее это становилось, тем интенсивнее выдавал Израэль депутатам информацию о том, как «оперативно» работала госкомгидрометовская машина. Начав в 1989 году с организаций и ведомств, куда направлялась информация с первых дней после аварии, Юрий Антониевич через год, 12 апреля 1990-го, перешел уже на конкретные фамилии высоких и высочайших должностных лиц. Именно в этот день состоялось совместное заседание двух Комитетов Верховного Совета СССР – по вопросам экологии и по охране здоровья. Оно предваряло парламентские слушания по Чернобылю.

Вот что сказал Ю. А. Израэль под давлением народных депутатов: «…27 апреля Госкомгидромет направил доклад о радиационной обстановке в районе Чернобыльской аварии со схемами с надписью вверху „В адрес ЦК КПСС“, никаких фамилий на этом документе не было. Понятно?» С места из зала раздался в тишине четкий вопрос: «Вахтеру, что ли, направляли?» В ответ Юрий Антониевич разъяснил: «Есть форма направления. Если я готовлю какую-то программу по поручению Совета министров, я пишу не товарищу Рыжкову, а пишу – „Совет министров СССР“. Есть такая форма. Вы понимаете меня или нет?»

Министр явно нервничал и раздражался. Да и было от чего – на кону стояло его руководящее кресло, он сидел в нем уже четырнадцать лет и очень хотел сидеть там и дальше. Только поэтому он одним махом назвал десятки фамилий высокопоставленных лиц, которым с первых дней направлялась секретная информация. Цитирую по официальной стенограмме парламентских слушаний: «В ЦК КПСС и Совет министров без фамилий – 27 апреля (здесь и далее 1986 г. – А.Я.), 30 апреля – Рыжкову Николаю Ивановичу и Совету министров СССР, 2 мая – Рыжкову Николаю Ивановичу, 3 мая – Рыжкову Николаю Ивановичу, 4 мая – Рыжкову Николаю Ивановичу, 7 мая – Мураховскому, я другие министерства не называю, 8 мая – Рыжкову, 9 мая – Гусеву, Совет министров РСФСР, 11 мая – Мураховскому, 12 мая – Мураховскому, 13 мая – Гусеву, 15 мая – Ковалеву, 18 мая – Щербине, 21 мая – Горбачеву, 21 мая – Рыжкову, 27 мая – Ковалеву, 24 мая – Мураховскому, 26 мая – Рыжкову, Лигачеву, Долгих, Чебрикову, Власову, Соколову, Воротникову, Мураховскому, Щепину. Пожалуйста, если нужно, то я продолжу дальше».

Это счет на дни. А ведь велся он и на часы. В ту же ночь, в три часа – то есть буквально через час-полтора после аварии – о ней сообщили В. В. Марьину – тогда заведующему сектором атомной энергетики ЦК КПСС. (Тому самому Марьину, которого позже пересадили в кресло председателя Бюро по топливно-энергетическим ресурсам и который – помните? – отвечал мне, депутату, что у нас в Народичском районе все в порядке, не стоит беспокоиться.) Все названные Израэлем – ответственные лица из Правительства СССР, РСФСР, Комитета государственной безопасности, члены высшего политического руководства страны – ЦК КПСС, Политбюро. С изумлением слушая его, я подумала, что это очень похоже на список лиц, которые виновны в зажиме правды о Чернобыле и которыми должна немедленно заняться Генеральная прокуратура СССР. Но, судя по всему, Генеральному прокурору такая простая мысль в голову не приходила.

Чем острее депутаты задавали вопросы, тем больше фамилий руководителей разных уровней, которым Госкомгидромет СССР посылал информацию, выдавал Израэль: «…пожалуйста, Тульский облисполком, Синегубову… 23 сентября 1986 года».

Как оказалось, не менее оперативно поставлялась она самым высоким должностным лицам на Украине и в Белоруссии. 20 июля 1990 года в Комитете Верховного Совета СССР по экологии Израэль сообщил: «Вот здесь мы подобрали материалы наших управлений – украинского и белорусского – кому, куда и когда и какие письма были написаны. Вот украинская, пожалуйста… вот тут есть „дело“, где написано, кому какое письмо пошло. В ЦК Компартии Украины, в Совет министров, Верховный Совет, КГБ УССР. Потом на Украине была организована оперативная группа, тогда стали, кроме этих товарищей, регулярно давать в оперативную группу и штаб гражданской обороны, который подсоединился к этому делу. Ну и, естественно, ведомства. Видите – Академия наук УССР, Минздрав УССР и т. д. Кроме того, эти карты шли еще в облисполкомы или в обкомы, тут мы в то время не делали разницы. В Советы министров Украины и Белоруссии мы абсолютно всю информацию посылали, и несколько позже – в Совет министров Российской Федерации. 26 апреля 1986 года – в ЦК Компартии Украины, первому секретарю В. В. Щербицкому, секретарю ЦК КП Украины Качуре, в Верховный Совет УССР В. С. Шевченко, председателю его Президиума, члену Политбюро ЦК Компартии Украины, а также Бахтину, в Совет министров УССР – Ляшко, Бойко, Качаловскому, Коломийцу.

В документах, которые направлялись им, сказано, что 30 апреля 1986 года уровни радиации в Киеве резко возросли. Известно, что, например, на проспекте Науки они составляли 2,2 миллирентгена в час – максимально, 1,4 – минимально. К вечеру они снизились, – поясняет далее Израэль. – 1 мая – 0,61, 2 мая – 0,85, 7 мая – 0,7 и т. д. Дальше уже снижается.

То есть 30 числа (апреля 1986 года. – А.Я.) резкий подъем уровня радиации именно в 13 часов».

Знали, всё знали! Знали и врали! Каждый на своем уровне.

«Эту информацию мы передавали и в Центральный комитет Компартии Украины, и в Совет министров Украины. И наша информация была известна руководству. <…> Щербицкому направлялась и Шевченко… Ряду секретарей ЦК».

И тем не менее руководители республики приняли решение проводить в Киеве первомайскую демонстрацию – пир во время радиационной чумы. На демонстрацию были приглашены детские творческие коллективы. Рядом со взрослыми, с транспарантами, флагами, цветами и воздушными шарами шагали пионеры и комсомольцы. О своих же внуках они успели позаботиться сразу – отправили подальше от радиации. Об этом журналист Губарев сообщает в секретной докладной записке, которая «дошла» до Горбачева и была приложена к совершенно секретному протоколу заседания Политбюро ЦК КПСС от 22 мая 1986 года. В ней, в частности, говорится: «Однако „молчание“ руководства республики <…> вновь подняло панику, особенно когда стало известно, что дети и семьи руководящих работников вывозятся из города. В кассах ЦК КПУ стояла очередь в тысячу человек».

И сегодня, спустя десятилетия, когда уже нет ни СССР, ни Советов, ни ЦК КПСС, по вине которого миллионы людей не были предупреждены об опасности, потеряли здоровье, многие его функционеры до сих пор пересаживаются из одного руководящего кресла в другое. Занимают важные посты – министры и заместители, депутаты национальных парламентов, лидеры партий, главы государственных корпораций.

Некоторые уже ушли на заслуженный, как у нас принято говорить, отдых, получают баснословные спецпенсии. (Я уже не говорю о том, что все они получили удостоверения чернобыльцев-ликвидаторов и пользуются льготами.) Например, как бывший первый секретарь Житомирского обкома Компартии Украины В. М. Кавун. Едва ли не сразу после того, как мне удалось своими критическими статьями в центральной печати и поддержкой народа снять его с должности, партия перевела Кавуна из Житомира в Киев, где ему немедленно предоставили государственную квартиру, дали спецповышенную пенсию. Кстати, об этом – и тоже совершенно секретно – я узнала от следователя по особо важным делам, председателя парламентской Комиссии по льготам и привилегиям Н. И. Игнатовича (позже он будет убит в Белоруссии при невыясненных обстоятельствах).

Он рассказал мне, с каким трудом его комиссия «выбила» в Совете министров список спецпенсионеров союзного значения. Оказывается, при «потолке» пенсии для гражданских лиц в 250 рублей, а для военных – в 300 есть еще сверхспецпен-сии, видимо, за какие-то особые заслуги. Это те, кто получал 500 и даже 700 рублей. В представленном списке таких пенсионеров и оказался В. М. Кавун, кавалер пяти орденов Ленина, орденов Трудового Красного Знамени и Дружбы народов, бесчисленных медалей и различных знаков. Герой Социалистического Труда. Кстати, свой пятый орден Ленина он получил через два года после ядерной катастрофы. Похоже, Кремль наградил его за молчание о Чернобыле? Ведь, как сообщил через четыре года после аварии на мой депутатский запрос председатель Житомирского облисполкома А. С. Малиновский, «с первых дней после аварии на ЧАЭС была развернута сеть наблюдения и лабораторного контроля гражданской обороны области за состоянием радиационной ситуации в населенных пунктах северных районов. Первые сведения о мощности дозы гамма-излучения по отдельным населенным пунктам начали поступать от штаба гражданской обороны области в облисполком с 28 апреля 1986 года. (А из Народич – с 26 апреля. – А.Я.). С момента аварии на протяжении 1986–1987 годов сведения о радиоактивном загрязнении отдельных населенных пунктов, прежде всего На-родичского, Овручского и. Путинского районов, поступали из вышестоящих республиканских органов по спецпочте и возвращались обратно. С мая 1988 года Укргидрометом направлялись в область данные результатов исследований».

Это же подтверждает в своем ответе на мой запрос и заведующий отделом радиологии Госагропрома УССР С. А. Лященко: «Госагропромом УССР сводные материалы (о загрязненности радионуклидами. – А.Я.) были направлены Житомирскому облисполкому 12 сентября 1986 года, под № 1231-С. В мае 1987 года… после повторного проведения радиохимических анализов эти материалы были направлены Житомирскому областному агропромышленному Комитету 1 августа 1987 года под № 1319-С». Разве не было это известно «хозяину» области, первому секретарю?

Таким же спецпенсионером был и первый секретарь ЦК компартии Украины В. В. Щербицкий (ныне покойный, застрелился в день своего рождения из-за того, что никто из его бывших товарищей по партии так и не пришел его поздравить, никому оказался не нужен без приставки «первый секретарь ЦК компартии Украины»). Таким же спецпенсионером является и бывшая председатель Президиума Верховного Совета УССР В. С. Шевченко. А бывший в то время первый секретарь ЦК Компартии Украины В. А. Ивашко был переведен в Москву по предложению тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева и стал его первым заместителем. (В 1995 году Чернобыль настиг Ивашко – он умер от рака щитовидной железы.)

Пошли на повышение и бывшие руководители областного уровня. Заместитель председателя Житомирского облисполкома Г. А. Готовчиц возглавлял в украинском правительстве Министерство по Чернобылю. (Умер несколько лет назад.) Бывший заведующий отделом здравоохранения облисполкома Ю. П. Спиженко стал министром здравоохранения в Украине, позже пробился в депутаты, и – невозможно поверить! – даже некоторое время был председателем Всеукраинской чернобыльской партии «За благосостояние и социальную защиту»! (Тоже отошел в мир иной в 2010 году.)

Не дали пропасть и бывшему министру здравоохранения УССР А. Е. Романенко, который упорно молчал в первые дни после аварии, потом врал, и из-за преступной бездеятельности которого сегодня десятки тысяч людей в пораженных зонах в Украине имеют большие проблемы. Его посадили в кресло директора Центра радиационной медицины, затем – генерального директора Научного центра радиационной медицины АМН Украины. А вдобавок – сделали еще и председателем комиссии «Медицинские последствия аварии на ЧАЭС». (В народе это называется «пустить козла в огород».)

Принимая участие в Киеве в телепередаче, посвященной 18-летию аварии в Чернобыле, я с удивлением обнаружила, что журналисты передачи «Двойное доказательство» киевского частного канала «1 + 1» записали с ним сюжет, в котором Анатолий Ефимович выступает уже не в роли цензора, признанного Генпрокуратурой Украины виновным в сокрытии правды, что повлекло тяжкие последствия для здоровья людей, а совсем наоборот – главного эксперта. И он уже уверенно и раскованно рассказывает нам, что произошло и что и как надо было делать! (К слову, передача эта так и не была показана зрителям. Как пояснял редактор Вахтанг Кипиани – по технической причине. Но я уверена, что это совсем не так. Причина заключалась в моей тотальной критике на записи той передачи как самих неподготовленных журналистов-ведущих, которые просто ничего толком не знали о Чернобыле, так и украинских властей, которые за годы независимости почти ничего не сделали для его жертв. И вот после записи программы, оказалось, чисто «случайно» поверх нее эта же команда записала другую передачу.) Мне стыдно за такую журналистику.

Все антигерои Чернобыля вначале упорно заверяли общество и мир, что «здоровью детей ничего не угрожает», затем плакались, «что у них не было информации», они «не знали», «не ведали» и т. д. Сейчас же они полагают, судя по вальяжным рассуждениям бывшего министра Романенко в несостоявшейся передаче, что многое из их чернобыльских «подвигов» забыто и уже настало время снова рядиться в белые одежды. Не забыто!