Текст книги "Воля Донбасса (сборник)"

Воля Донбасса

© Интернациональный Союз писателей, 2019

© Союз писателей ЛНР, 2019

Поэзия

Елена Заславская
(Луганск)

 
Душа моя, о чём ты плачешь?
О ком ты плачешь и болишь,
Не веря, что убитый мальчик —
Убийца, нацик и фашист?
 
 
Что нет ни правды и ни кривды,
Есть только ярость и покой,
И все забудутся молитвы,
И были порастут быльём,
 
 
Колючие степные ветры,
Свидетели ночных атак,
Как прежде отпоют отпетых
Сорвиголов и забияк,
 
 
И ты исчезнешь в тёмной бездне,
Погаснет тонкая свеча.
Зачем же ты слагаешь песни,
Болишь, светла и горяча?
 
 
Зачем заранее прощаешь
Всех каинов, проливших кровь?
Так общей болью причащаясь,
Ты узнаёшь, что есть любовь.
 
 
И ею как щитом хранима
Вся наша русская земля
Уходит ночь. Над Третьим Римом
Восходит новая заря.
 

2017

 
«И воистину светло и свято
Дело величавое войны…»
 

Николай Гумилев

1

 
Последняя обойма разрывных…
И умирать, наверное, не больно,
Но выстрелы пока что не слышны
И степь ковыльная колышется, как море…
Пишу заметки на полях войны,
Обрывки дневников и хроник.
Здесь у обрыва обнажились корни, —
Вот так и мы
Цепляемся за пядь родной земли,
В которой нас однажды похоронят.
Пока мы живы. Молоды. Пьяны.
Надеемся и держим оборону.
 

2

 
Последняя обойма разрывных…
А как без них родится новый топос,
Когда мечта в проекции на плоскость
Не знает политических границ.
Мы повзрослели в 90-х,
Мы постарели в нулевых,
Но новый русский станет новоросским,
Чтобы остаться у контрольной высоты,
И звёздную отряхивая пыль
С солдатских берцев и «берёзки»,
Шагнуть в бессмертие, где русские берёзы,
Как сёстры не наплачутся над ним.
 

3

 
Последняя обойма разрывных…
Сержант не знает то, что он покойник.
Ещё он жив. Смеётся. Занял стольник
До выходных.
Несказанная речь стекает глоткой.
И ненависть течёт по веткам жил.
И корка серого над горькой стопкой:
Не дожил.
А из спины, куда вошёл осколок,
Вдруг – пара крыл.
 

4

 
Последняя обойма разрывных…
Прошу тебя, пиши мне, если сможешь,
Знай, для меня нет ничего дороже
Связавшей нас мечты,
И русской неожиданной весны.
Здесь, на войне, я ощущаю кожей
И смерть, и жизнь!
Здесь каждое мгновение – возможность,
И говоря «быть может»,
Мы понимаем: может и не быть.
 

5

 
Последняя обойма разрывных…
Последний для себя, коль карта бита.
Наш старый мир исчез, как Атлантида —
Чёрт с ним.
Сомкнутся волны трав. Утихнут битвы.
Останутся лишь песни и молитвы,
И в них
Упоминания имён и позывных,
И наша память, как кариатида —
Опора человеческого вида,
Их сохранит.
 

6

 
Последняя обойма разрывных…
Кто выживет, тем долго будет снится
Война, однополчане-пацаны,
И скифских баб обветренные лица.
Со школьной нам известная скамьи
Строка сегодня, как БЛОКбастер, повторится:
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы…
А может, евразийцы.
Для вас, Европы сытой холуи,
Зажглись артиллерийские зарницы!
 

7

 
Последняя обойма разрывных…
Гремят артиллерийские дуэли,
И нас отпетых уж давно отпели
Степные суховеи. Как шмели,
Жужжат шрапнели.
И шмели
Плюют огнём. Нет ни земли
Ни неба.
И древнее «иду на вы»
Из тьмы столетий
Достаю нам на потребу…..
Вершится дело величавое войны!
Вершится треба!
 

2017

 
Когда-нибудь
Ты вылепишь из глины
Лицо моё,
И шрам, и родинку, и каждую морщину,
Свидетельницу болей и тревог,
Ты влажными и тёплыми руками
Коснёшься острых скул,
Быть может Бог
Вот так лепил Адама
И жизнь в него вдохнул.
Твори меня – средь смерти и войны,
Жизнь на любви замешанная глина,
Ведь чтобы выжить, нам нужна причина,
И чтобы умереть – нужна причина,
А для любви причины не нужны.
 

2017

Наталья Макеева
(Москва)

 
На блокпостах – сиянье горних крыл
И крепкий чай, белёсый от сгущёнки.
Следы в седой теряются позёмке,
И каждый след по-своему простыл.
 
 
Тревожный взгляд, неспешный разговор
Под дальний «шум» и шорохи степные.
Там ходит кто, или метнулись крылья
И унеслись за старый террикон?
 
 
– Кто здесь? – Да тут стоял один,
Он родом, говорят, из Краснодона.
Пришёл в чём был, отпет по позывному…
Вон, за пригорком несколько могил.
 
 
А землю укрывает снегопад,
И белые куда-то едут фуры.
Продрогшие крылатые фигуры
На блокпостах заснеженных стоят.
 

 
Змеятся обочины
Снежные терриконы
Дорога заносчива —
Слышишь покрышек стоны?
Неба проталина
 
 
Фонарей шеренги
Песни оскаленные
Хором поют железным
Лёд магистрали
Указателей пугала
Холод усталости
Нас этой ночью путает
Тысяча километров
Призраки поворотов
Мечущегося света
Снежная позолота
Ветер пронизывает
Позёмка злится
Пашня иссиня-сизая
Очередь. Степь. Граница.
 

 
Кому-то этого никогда не понять —
Этих женщин в пустынном военном городе.
В подвалах, в очередях за водой.
Здесь остающихся, выживающих впроголодь.
 
 
Здесь отличающих входящий от исходящего,
Детей рожающих под обстрелами…
А вы видели, как шутят, смеются они,
И себя не считают особо смелыми —
 
 
«Это наш город, мы никуда не уйдём.
Пусть эти уходят, мы их не звали!»
Дети собирают осколки в саду
И учат уроки при свете свечи в подвале.
 
 
И пока штурмуют границу
       толпы желающих выехать,
Прочь бегущих с когда-то родных земель,
Вчерашняя школьница с чертами
       иконописными,
Неумело крестясь, закроет собой колыбель.
 

 
Без края – тьма. Просторы спящие.
В туманном движется окне
Страна большая, настоящая
И ключ поручен только мне.
 
 
Хранить сокровище холмистое
Его дорог святую пыль
То через сон, а то – неистово
Считать дорожные столбы.
 
 
Всю ночь короткую и лунную
Горячий воздух дик и глух,
И контуры двоятся мутные
И пёсий вой не режет слух.
 
 
Столбы проносятся, созвездия
Покрыли сетью небосвод
И мир – и терпкий, и таинственный —
В неё плывет, плывет, плывет…
 
 
Плывет с небес седое крошево
В тугую сеть далёких звёзд.
А ключ, в канаву мною брошенный,
Давно бурьянами зарос.
 

Александр Сигида
(Молодогвардейск – Атамановка, ЛНР)

І

 
веришь фотоснимку или на словах?
(…и лежат в обнимку в придорожных рвах)
 
 
поворот на Счастье кто-то подсказал…
(самолет на части – в дым автовокзал)
 
 
лупит не по-детски горе-самолет
(парень из Донецка в Киев не идет)
 
 
помощь из Иркутска шлют на Волгоград…
(парубОк из Луцка заряжает «град»)
 
 
террорист жестокий не пошел на Львов…
(на юго-востоке всем хватает рвов)
 

ІІ

 
лезут из Европы рыцари плаща…
(ямы да окопы роем сообща)
 
 
вместо похоронки червь получит корм
(…водрузят обломки на могильный холм)
 
 
эти обелиски на манер креста
(ни к чему «зачистки», если пустота…)
 
 
«кто бомбил Тернополь? – Пять шагов вперед!»
(поезд в Симферополь больше не идет)
 
 
кто составил списки и готовил пир?
«сообщите близким кто кого убил».
 

III

 
…свежая воронка, где стоял блокпост;
(там бензоколонка кладбище и мост)
 
 
жителей пугали образом врага
но не помогали вилы и рога…
 
 
ворогу в угоду жить под градом пуль?
(отключили воду – на дворе июль)
 
 
закатал бульдозер в землю огород;
испарились слёзы и соленый пот
 
 
<бомбовоз> уводят на второй заход
на Донбасс вернулся 41-й год?
 

IV

 
авиатор видный как тебе взбрело
под огонь зенитный подставлять крыло?
 
 
кто считал убытки, поощряя прыть?
удались попытки небеса закрыть
 
 
<грузовик> пузатый искупил грехи —
рухнул за посадкой и десант погиб;
 
 
где-то в Павлодаре бабы голосят…
(авиаудары больше не грозят)
 
 
вопли просочились кровью в вышину;
по утрам учились слушать тишину
 

V

 
супостат проклятый лезет напролом
(заменил лопату примитивный лом)
что искал в обломках западный эксперт?
(чёрным похоронкам ни к чему конверт)
 
 
догорает тополь прямо у ворот
(добровольной <опой> тешится народ…)
 
 
родовая память правду говорит;
(добываем камень для могильных плит)
рушили могилу древнего царя
чтоб проверить силу камня-дикаря?
 

VI

 
рядом с баррикадой догорел костер;
(извели блокадой братьев и сестер)
 
 
поздно или рано – сколько съел пудов?
(поражают раны наших городов)
 
 
требуйте свободу у своих властей;
(лопаются сходу крылья лопастей)
 
 
корчивший дракона выронил штурвал;
(к нашим терриконам вас никто не звал)
 
 
прошлому нелепо карами грозят;
(падающим с неба нет пути назад)
 

 
громы побили все нормы – ради каких-то наград…
(рвутся снаряды и бомбы – это работает «град»)
 
 
злые хозяева рады – раб добивает раба…
(воют собаки да бабы, и догорают хлеба)
 
 
мины-патроны-гранаты ревом пугаю ворон
(лезут поганые гады танками с разных сторон)
 
 
взрывы и справа, и слева;
       (или – ну – все-таки гром?)
(если расколется древо,
       рухнет заброшенный дом)
 
 
строчки из старой анкеты или лихая судьба?
(лишь полевые букеты да пулевая стрельба)
 

 
Когда растерзанные мысли
буквально лезут на костер,
где кровь козленка коромыслом,
а мясо брошено в котел;
где череп сразу после казни
похож на скорлупу яйца,
где мир давно не верит в сказки,
но не сдается до конца;
мы остаёмся на коленях,
чтоб докопаться до корней;
<Бредут полярные олени>, —
колени стерты до костей.
 
 
Не обращая на потери
душа сжимается в комок.
В колодец нашей колыбели
ложится Запад и Восток.
 

 
Я живу в ожидании взрыва.
Нет, никто не стремится напасть,
Это мы под угрозой разрыва
Уповаем на твёрдую власть.
 
 
Это нам безразлично, что танки,
Что ввели для порядка войска.
Демократии нет. Из-под палки —
Не ученье – слепая тоска.
 
 
Ощущение смерти окрепло
От того, что в соседнем дворе
Развеваются ленты из крепа…
Прилетели грачи в феврале?
 
 
Ошибаюсь я, это не птицы.
Перекошены лица и рты.
У родителей чёрные лица:
Сыновья у последней черты.
 

Алёна Костина
(Донецк)

 
Ты пройдёшь по посёлку, не узнан никем,
С голым торсом, совсем без рубахи,
Даже там, где лоза стебанёт по руке,
Не почувствуешь боли и взмаха.
Ты вернёшься домой. Ничего не поймёшь.
Все родные без зренья, без слуха?
Что за повод? Телёнка пустили под нож,
Стол накрыли в такую разруху.
Мать на зов головы не поднимет своей!
Нет бы, вытереть горькие слёзы.
Разве дОлжно встречать так с войны сыновей?
В чёрной шали и в сгорбленной позе?
Смерть узнаешь в толпе, как к родной подойдёшь,
Бросишь ей: «Как житуха, старуха?
Про кого говорят, что о нём плачет дождь?
В крышку чью гвоздь вбивается глухо?»
А толпа не услышит, зудеть о своём
Будет долго, срываясь на всхлипы.
Всюду лавки. А как же развесить бельё
На верёвке под старенькой липой?
Сослуживцы с угрюмыми лицами… Залп.
Это значит – потери у роты…
Кто-то ленточкой чёрной уже обвязал
И к кресту прикрепил твоё фото.
Смотрят мимо Её голубые глаза
И тебе не привлечь их, не пробуй.
Вы же с ней целовались неделю назад,
А теперь – Она плачет у гроба.
Возле входа с венками стоит молодёжь.
«Упокой» – речь толкает братуха.
 
 
Ты подумаешь: «Сон! С меня хватит! Хорош!»
«Я живой!» – прокричишь ему в ухо.
 
 
И препятствия нет в виде стен или тел.
Нет ранений. Они отболели.
Ты поймёшь, что домой ты не шёл, а летел
Все три дня… из другой параллели.
 

 
Всё мамино – и губы, и глаза,
И даже этот светлый чуб вихрастый,
Что крутится, хоть как не подрезай,
Хоть шапкой придави, а всё напрасно..
Весь в маму. Кто же будет отрицать?
Легко даются точные науки…
И он запомнил, как его – мальца —
Подбрасывали вверх мужские руки.
Всё мамино… Черты её лица…
Но, бережно хранима, как в музее
Подушечка с наградами отца,
Погибшего в боях за эту землю.
 

Алина Баева
(Донецк)

 
Возвращайтесь домой… Для дончан нет надежного тыла,
Вы чужие в стране, что привычно считалась своей…
Здесь вас помнят и ждут, здесь родные дома и квартиры,
Тот особый уют из знакомых до боли вещей.
 
 
Возвращайтесь домой, пусть сперва будет страшно и сложно
И понять, и принять, приспособиться к будням войны,
Но поймете однажды, что жить вдалеке невозможно
От непризнанной миром, но гордой и стойкой страны.
 
 
Возвращайтесь домой, где всегда по-семейному рады
Разделить вместе с вами скупые подарки судьбы:
Достиженья, успехи, порывы, победы, награды.
Где поймут и простят и помогут уйти от беды.
 
 
Возвращайтесь домой, нет спокойствия в странах соседских,
Ведь на сердце у вас маркировка надежно стоит:
«Был в Донбассе рожден, жить не может без степи донецкой»…
Хоть порой этот факт вами просто бывает забыт.
 
 
Возвращайтесь домой. Новых родин себе не найдёте…
Можно много примерить, но думать всегда об одной,
Где душа запоет, раскрываясь от счастья в полёте.
Мы вас искренне ждём, возвращайтесь, дончане, домой.
 

 
Поколенье войны – наши дети, проросшие в пепле
На руинах страны, подписавшей для них приговор,
Посулившей хорошее мыло и крепкую петлю,
Резервацию, тихое гетто, высокий забор.
 
 
Они видели все, о чем многие только читали
В ветхих книгах о битвах, пылящихся в старых шкафах,
И смотрели порой кинохроники прошлых баталий…
Дети видели все, им знакомы и ужас, и страх…
 
 
Никогда их ровесники в мирных краях по соседству,
Протирая штаны на фудкортах, смоля в уголке,
Не поймут, что меняет детей их военное детство,
И непрочен и шаток их мир, как круги на песке.
 
 
Им как будто не чужды простые ребячьи забавы:
Карусель, самокат, выбивной и футбол во дворе,
Но остались следы от войной занесённой отравы,
Приползающей грязной гадюкою в сны к детворе.
 
 
Каждый день их – мишень для безумцев из страшного тира.
Под прицелом растёт, ненавидеть учась малышня
Эти вечные будни заезженных в хлам перемирий
И гудящие ночи обстрелов, когда не до сна…
 
 
Поколенье войны… Подрастает достойная смена
В никому не известной, забытой богами стране —
Батальон закаленных, готовых к боям Питер Пенов,
Потерявших заочно надежду на этой войне…
 

 
Потанцуем, малыш? Солнце блики кидает в осколки
Битых стекол оконных, провалы разорванных крыш.
Серебрит седина, будто инеем, детскую челку.
Ты боишься? Не бойся… Давай потанцуем, малыш.
 
 
Шаг вперед, шаг назад… Я тебе расчерчу танцплощадку,
Плотно пули кладя по периметру, глядя в прицел,
Отмеряя пространство для действа от дома до грядки.
Шаг вперед, шаг назад… Погоди, не мечись, моя цель…
 
 
Ты не видишь меня, потому и рыдаешь так громко,
Для тебя мои выстрелы, право, что кара небес.
Потанцуем, малыш, ты не бойся, не трону ребенка.
Попугаю чуток, может, выйдет на крики отец.
 
 
Мне же скучно порой, снайпер – для терпеливых работа.
Поиграю с тобой – серой зоны невинным жильцом.
Пулю слева и справа пошлю, проучу обормота.
Выше прыгай, малец, развлекая меня гопаком.
 
 
Не куражусь, пойми, жизнью четко прописаны роли —
Ты же враг и предатель, хоть в этом твоей нет вины,
Ты – работа моя, обитатель военной юдоли,
Подрастающий воин непризнанной нами страны.
 
 
Ты запомнишь, поверь, этот день, этот танец навечно.
Буду точно я знать, что ты где-то ночами не спишь,
Вспоминая шаги, репетируя па бесконечно,
Ненавидя меня. А пока… потанцуем, малыш…
 

Анна Долгарева
(Санкт-Петербург – Луганск)

 
     Восходила, сияла над ней звезда,
     подо льдом шумела живая вода,
     просыпались деревни и города,
     напоенные светом новой звезды.
     Сквозь закрытую дверь пробиралась стынь,
     по-над полом тихо ползла туда,
     где сидела она, на руках дитя
     обнимая. Снаружи мороз, свистя,
     запечатывал накрепко все пути,
     чтоб чужой человек не сумел прийти.
     На дверных петельках темнела ржа.
     И она сидела, Его держа,
     и она бы молила Его не расти,
     чтоб стирать пеленки, кормить из груди,
     оставаться не Богом – ее дитём,
     не ходить этим страшным терновым путём,
     оставаться маминым счастьем, днем
     абрикосово-жарким, чтоб был – человек,
     и никакой Голгофы вовек.
     Чтоб – как у всех, чтоб не знать никогда
     этих мук нелюдских, чтоб от горя не выть…
     Но уже восходила над ней звезда
     и уже торопились в дорогу волхвы.
     И уже всё пело про Рождество.
     Потому не просила она ничего,
     только всё целовала ладошки Его
     и пяточки круглые у Него.
 

 
Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе:
нет никакого разложения с гнилостным вкусом,
нет внутри человека угасания никакого,
а только мороженое на площади на руках у папы,
запах травы да горячей железной подковы,
березовые сережки, еловые лапы,
только вот это мы носим в себе, Юра,
видишь, я по небу рассыпал красные звезды,
швырнул на небо от Калининграда и до Амура,
исключительно для радости, Юра,
ты же всегда понимал, как все это просто.
Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем
о том, что спрятано у человека внутри.
Никакого секрета у этого, никаких тайн,
прямо как вернешься – так всем сразу и говори,
что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании,
что человек – это дух небесный, а не шакалий,
так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо.
И еще, когда будешь падать —
не бойся падать.
 

 
Мальчик спит в электричке и обнимает рюкзак.
Тощий. Нашивка «Вооруженные силы».
Поезд идет на Лугу. Мелькает овраг,
сосны, болота и вечер пасмурно-синий.
 
 
Мальчик в пикселе спит, качаясь, словно бычок,
словно доска кончается. Чай проносят.
Русоголов, острижен и краснощек,
едет через болота и через осень.
Господи, усыновить бы. Вот всех бы, всех.
 
 
Стать бы большой, до неба, и чтоб руками
всех заслонить. Под черный болотный камень
речка течет. Заяц меняет мех.
Осень кончается. Белка тащит орех.
 
 
Усыновить бы. Остановить бы. Спи,
пиксельный мальчик. Пускай электричка едет,
дождь проникают к корням деревьев в глуби,
пусть тебе снятся будущие победы.
 
 
Славный мой, лопоухий. Туман вдали —
так бы и ехать мимо маленьких станций.
Все мы уже в раю – нам бы в нем остаться.
Черные речки да рыбаки у мели.
Дождь вымывает кости из-под земли
 

 
нам делали манту, и мы его мочили,
опасливо, тайком, эксперимента для.
мы вырастали в то, чему нас научили
от жвачек вкладыши и черная земля,
 
 
всосавшая в себя бессмысленные трупы
начала девяностых, мы росли на них,
как хищные цветы, ноктюрны в ржавых трубах,
как спорынья на ржи, как вольный белый стих.
 
 
и выросли для войн – вот орден, вот и крестик,
мы соль земли, и мы – ее же перегной.
храни же нас, Господь, в сухом прохладном месте
в коробке с прочей оловянной солдатней.
 

 
Когда наступает август, выходят лисы,
выходят из лесов на дороги.
Лисы худы, лохматы и тонконоги,
к августу они устают торопиться и злиться.
На дорогу падают желтые яблоки,
они похожи на лица.
 
 
Предчувствие осени – это предчувствие смерти.
Лисы выходят на дороги и там умирают.
Фуры летят, и не видят лис, и дымится земля сырая.
Мокрые асфальтовые километры
тянутся за горизонт, до земного края.
 
 
К осени дороги усыпаны мертвыми лисами,
мертвыми листьями,
мертвыми яблочными лицами.
Фуры гоняют по ним, превращая их в новый пласт,
новый слой дороги, жизни, земли, перегноя,
ветер качает подсолнуха желтый глаз,
он глядит за лисами, за фурами, за луною,
как вечный свидетель закономерного упокоя,
как страж, отмеряющий каждому нить, говорящий: «Жди»,
Мертвые лисы молча лежат на дорогах.
Едут фуры.
Идут дожди.
 

Марина Бережнева
(Донецк)

Александру Сигиде

 
На фронтире солнце обычно садится рано.
Ночь приходит быстро – темна и обильна росой.
В облаках закатных зияет отверстой раной
Полость неба, светит белесою полосой.
 
 
На фронтире лето к окопам почти подкралось.
И в зелёнке – самое время для соловьёв.
Им немного тихих минут для песен осталось —
Тишина недолга, молчание меж боёв
 
 
Может, сутки длится, может быть – пару суток.
Соловьи, спешите – весна на фронтире строга!
Глубоко и ярко нам здесь открывают сути
Смысла жизни, измены, любви, не любви, врага…
 
 
На фронтире ветер несёт ароматы мяты.
Холодок её – для горячих голов и губ…
И в степи шумит, и стучит в жестяные латы
Уцелевших крыш, уцелевших ворот и труб…
 
 
Засвистит в проём, что раззявлен побитой крышей,
Занесёт в руины горсть желтеющих лепестков.
И утащит верх, поднимая всё выше, выше
Влагу слёз скупых – пополнить запас облаков.
 
 
Над фронтиром небо – перевёрнутой синей чашкой.
Наполняют чашку облака из слёз и росы.
 
 
На фронтире ходит то в «горке», то в «цифре» Сашка,
Улыбаясь редко в пшеничной масти усы…
 
 
Над фронтиром бушует весна, и чтоб ты не пророчил,
За весною – лето, и осени дни придут.
Знаешь, просто – жить, не солдатом, поэтом хочет
Ополченец Сашка, и мира фронтиры ждут…
 

 
Чужих стихов прочитанные строчки,
Как мотыльки сгорают надо мной.
Тянусь, приподнимаясь на носочки —
Так шире горизонт. Мой след земной,
 
 
Как эти строчки – невесом, невидим,
Лишь против света силуэтом слов
Заметен глазу… Как металл иридий
Он тугоплавок, неземных основ.
 
 
Он признак. Тех основ, что не повергнуть
Векам в разруху. Не пустить в расход.
Основ, которым присягнуть на верность —
Единственно возможный мой исход.
 
 
На каждый час, на каждое мгновенье
Достаточно ли слов и тишины?
В чужих стихах, их строчках – откровенья,
Мечты и страхи, и чужие сны…
 
 
Одни горят – и грея, и питая.
Они сияют, разгоняя мрак,
Другие – мрак и стужу нагоняют…
Они живут… В моём, в иных мирах…
 

 
Быть человеком среди человеков, —
Пусть даже тяжело и не с руки.
Быть камнем, затворившим злобы реку,
Быть точкой, остановкой злой строки.
Быть частью света, даже в полумраке,
Быть песней о любви, не о беде.
Читать, да и писать живые знаки
Пусть даже вилами, пусть даже по воде.
Идти навстречу – ветру, мысли, чувству,
Не прятаться, не прятать, не ловчить.
И наполнять всё то, что было пусто,
И каждым шагом утверждая – быть!