Текст книги "Альманах «Российский колокол» №2 2024"

 
Не терзайся, душа,
суетной заботой.
Не богатей
земными благами,
богатей небесными
дарами.
Душа дана
для вечной жизни.
Душе присуща
чистота и свобода.
Душа имеет крылья.
Всё земное тяготит её
и крылья
расправить не даёт,
другое предназначено ей.
Есть жизнь и после смерти…
И наша гонка здесь
за призрачным счастьем
не будет там иметь значения.
Вечность – в покое,
и покой – в вечности…
 

 
Отсей, отсеки всё лишнее,
как скульптор, —
тогда увидишь ты свой путь,
свою дорогу —
твою только.
Найди узкую тропу —
иди по ней, иди смело.
Не смотри на препятствия.
Господь ведёт тебя твёрдою рукой.
И поймёшь:
кто ты,
зачем ты здесь,
что ты должен,
что ждут от тебя небеса, —
и выполни своё
предназначение.
Ты – поэт,
напиши поэму своей судьбы.
Ты – музыкант,
наиграй мелодию своей любви.
Ты – художник своей жизни,
разрисуй её цветами радуги.
Если ошибёшься,
упадёшь —
вставай, отряхнись от пыли
и иди дальше.
Так бывает
и может быть не раз.
«Дорогу осилит идущий…»
Иди дорогою твоею
длиной в жизнь.
Шаг за шагом
будут крепнуть силы.
Он думает о нас
и не даст оступиться
на дороге, ведущей в Вечность.
 

 
Не унывай, душа, не грусти.
Не проливай напрасно слёзы.
Всё будет хорошо, если не сейчас, то позже.
Наберись терпения, всё не зря.
Всё к чему-либо, для чего-либо —
так задуман сценарий свыше.
Не постичь умом перипетий судьбы.
Довериться Творцу – пути иного не дано:
когда и что стоит пережить,
чтобы жизнь бессмысленно не прожечь.
И каждый день и каждый час
заполнить несуетной заботой о душе,
благодаря за Промысел высший.
 

 
Мы – лишь звено
в сложном механизме мироздания,
в законах вселенной.
Мы с кем-то
на одной волне,
с кем-то – нет.
Как будто есть единое поле:
кто-то воспринимает его сигналы,
кто-то – нет.
Кто-то непростой судьбой подготовлен…
Кто-то в благости,
в неведении пребывает…
Кому-то даётся,
кому-то – нет: так судьбой предопределено.
Кому даётся, с того и спросится.
Не стоит сетовать,
что кому-то – больше,
кому-то – меньше.
Тот знает, кто мерит, – к нему претензий
быть не может.
Мы – звенья одной цепи нерукотворной.
Вечный механизм сбоя не даёт.
 

Иса Сулейманов

Сулейманов Иса Мутаевич родился 11 февраля 1974 года в селе Сергокала Сергокалинского района ДАССР. Окончил Сергокалинскую среднюю школу на хорошо и отлично, военную кафедру при ДГУ.

Соавтор изданий «Молодой Дагестан» (2001), «Поэт года» (2011), «Воинская слава» (2012), «Свеча поэзии» и «Свеча поэзии», выпуск 2 (2017), «Вербы отблеск серебристый» (2021), «Георгиевская лента – 2020–2021» (2021), «Волшебный хурджин», «Глаголом жги сердца людей», альманахов «Творчество и потенциал» № 2, «Современник» (все – 2022), «Арт-литера» № 17 (2023, Болгария), «Лирика-2023», «Песни-2023».

В 2017 году выпустил сольную книгу «Моё оружие – перо». Кроме поэ зии у автора есть рассказы и пьесы на современные и исторические темы.

 
Поседела мама, поседела —
Белый снег у ней на голове.
Лето жизни быстро пролетело,
Как сосулька тает по весне.
 
 
Помню ласку, добрую улыбку
И всегда приветливый ответ.
Исправляла грубую ошибку,
Говорила строго «да» и «нет».
 
 
Наставляла: «Ты учись, сыночек.
Без учёбы не нажить ума.
И на трудной жизненной дороге
Пригодятся знания всегда».
 
 
Знаю, мама, каждый день молитвы
Долетают до небес твои,
Где ты просишь Господа о жизни,
Лёгкой доле для детей своих.
 
 
Будь же, мама, счастлива навеки,
И здоровьем крепкою ты будь.
Благоденствия пусть солнце светит,
В сад Эдема освещая путь!
 

 
По ветру волосы летали,
Как листья яблонь в октябре.
Ресницы бабочкой порхали,
Снежинкой белой в декабре.
 
 
Куда глядели бесконечно,
Как небо, чистые глаза?
Почто по коже белоснежной
Катилась чистая слеза?
 
 
Кого ждала, с какой надеждой,
Колени хрупкие обняв?
И вдаль глядела, в бесконечность,
Любви дыханье потеряв.
 
 
Здесь Солнце долго умирало,
Воскреснуть завтра чтобы вновь.
Она здесь тихо погибала,
Похоронив свою любовь.
 
 
И вот – о чудо – он явился,
Звезда её больной любви,
И нежно обнял, тонко влился
В бездонный рай её души.
 

 
Шальные речи я твои не слышу,
И нежность тает, будто тает снег.
Лишь образ светлый пред глазами вижу,
Мой добрый, тонкий, милый человек.
 
 
Нам расстояние теперь уж не преграда,
А время друг без друга – это боль.
И письма, и звонки являются наградой
За честность, веру, гордость и любовь.
 
 
Гори, моя звезда, отныне и вовеки.
Сияние твоё увидит Божий свет.
Теплом твоим, как солнышком, согретый,
Я проживу, быть может, много-много лет.
 

 
Доброе утро, планета.
Здравствуйте, наша Земля.
Солнышко бронзовым светом
Красит местами тебя.
 
 
День начинается снова,
Всё оживает вокруг.
Ты нам являешься домом,
В котором прекрасно живут.
 
 
Восток есть, и север, и запад.
Горячий, как солнце, есть юг.
Творят, созидают во благо
И дружной семьёй все живут.
 
 
Есть также моря, океаны,
Озёра, леса и луга.
И счастливы вместе земляне,
В стихах восхваляют тебя.
 
 
Прекрасна весенняя песня,
И летний напев всех пьянит,
А осенью золотом веет,
Зимой серебром моросит.
 
 
Красивая наша планета —
Кормилица, счастье и дом.
Пусть солнышко тратится светом,
Всегда одаряя теплом.
 
 
Живи бесконечно, как время,
И счастлива будь навсегда,
Планета по имени Мама,
Планета с названьем Земля!
 

 
Высокие звёзды, далёкие звёзды,
Дойти мне до вас нелегко.
Как ушко иголки, вы крошечны, звёзды.
Под вами повсюду темно.
 
 
Большой небосклон буквально усеян
Огнями горячих светил.
Гляжу я на небо, увидеть надеясь
Того, кто всю жизнь мне светил.
 
 
Быть может, когда я покину
Сей красный, возвышенный мир,
Звездой-невеличкой прикинусь —
Украсить бескрайний эфир.
 

 
Безобразие тьмы наполняет пустоты вселенной,
Расползаясь по нишам мельчайших частиц.
И мороз дуновенья её обитал повсеместно,
Обжигая последние искры святых единиц.
 
 
Арифметика тьмы поглощает лимарды вселенных,
Подчиняя своей беспринципной немой кутерьме.
Беззаконие строго следит за законом степенным,
И фотон здесь рождается в муках ужасных во тьме.
 
 
Бесподобные агнцы истошно рыдают в утробах —
Не видать бесподобного мира блаженства во тьме.
Уготована им лишь тернистая в дебрях дорога
И голгофы шипов в безмятежной родной стороне.
 
 
Безысходность творит чудеса безрассудного мира.
Миллиарды планет совершают бессрочный вояж.
Упорядочен хаос в безликой тени антимира.
Лишь остался души бескорыстной, бессмертной муляж.
 
 
Она плачет, душа, от бессилья, обид, заточенья
В камуфляж из органики тленной родимой земли.
Она выше вселенной – частица Его сотворенья,
Но свободна, бессмертна в полёте чудесной мечты.
 
 
Не понять нам все истины мира, все тайны вселенных,
И не нужна мозгам-микрокосмосу истины суть.
Широка пустоты арифметика линий надменных.
Безграничен её серебристый мерцающий путь.
 
 
Каждый вздох наш судьбою от века давно предначертан.
В пустоте мирозданья нам выбор Аль-Маликом дан.
Арифметика тьмы, я тобою изваян, расчерчен
На потеху толпе обезумевшей, тонким мирам.
 
 
Проплывая каналы безбрежной материи тёмной,
Не понять, где добро, где безликое тёмное зло.
Лишь черты арифметики тьмы разделяют невольно,
Пики славных вершин вековых и прогнившее дно.
 
 
Безмятежна симфония жизни вселенных над бездной.
Беззаботны пути, что держали в потёмках они,
И во мраке ночи все они – лишь огни беззаветной,
Безымянной истории чувств, зародившихся в Аль-Адля тени.
 

 
Помолимся за воинов,
В туман войны ушедших.
Помолимся за ангелов,
С войны к нам не пришедших.
Помолимся за кормилицу,
За землю, кровью залитую,
За нашу за защитницу,
Святую за страдалицу.
 
 
Припев:
Помолимся, помолимся,
Помолимся, помолимся,
Помолимся, помолимся,
Помолимся, помолимся.
Помолимся за воинов,
 
 
За всех, войной растерянных.
За детский смех, ладонями
Прикрытый под обстрелами.
Помолимся за гнёздышко,
Где души захоронены,
Где у дороги рядышком
Мать с сыном упокоены.
 
 
Припев (тот же)
 
 
Страна моя необъятная,
Великая, двуглавая,
Святыня благодатная,
Царица златоглавая,
Помолимся за мирное
За небо беззащитное,
Красивое, хранимое.
Спасём её молитвами!
 
 
Припев (тот же)
 

01.04.2023, 10:20

Инна Хайнус

Ермакова Инна Иосифовна печатается под псевдонимом Инна Хайнус. Родилась 11 апреля 1977 года в Крыму, проживает в городе Сухой Лог.

Член Российского творческого союза работников культуры и Российского союза писателей (РСП). Трижды номинант национальной литературной премии «Поэт года». Награждена медалями за вклад в русскую культуру и литературу.

В печать вышли две её книги: «Стихи с солью» и «Я расскажу о том, о чём боятся…». Также публикуется в альманахах РСП, Интернационального Союза писателей, Русского литературного центра, Сою за писателей, издательствах «Книга. ру», «Славянское государство», «КУБиК», «Четыре», «АРТ-Сияние», «Рифмоград», журнале «Худо жественное слово».

 
«Заброшенный, пустой и нежилой, —
Мне говорила женщина устало, —
Когда-то жили здесь большой семьёй,
В отъезде дети, стариков не стало.
Вы можете зайти и посмотреть,
Местами, правда, прохудилась крыша,
И лесенки все начали скрипеть,
А под ногами пробегают мыши.
Ну, вы смотрите, мне пора бежать,
Ещё с хозяйством надо управляться.
Потом, прошу, зайдите поболтать,
Хотелось бы немного пообщаться».
 
 
И я пошла по дому не спеша,
Слегка рукою стен его касаясь,
И трепетом наполнилась душа,
То плача, то нелепо улыбаясь.
К одной стене припала головой,
Не знаю, сколько так я простояла.
И поняла: а дом-то ведь живой, —
И солнышко в окошке засияло!
Смотрю, к печи хозяюшка идёт:
Косынка, платье, фартук белоснежный —
И что-то так тихонечко поёт,
А голос удивительный и нежный.
В углу хозяин с молотком сидит
И мастерит там что-то, улыбаясь.
На печке кошка рыжая лежит,
 
 
Мурлыча и лениво умываясь.
Вот в дом влетели двое сорванцов,
Крича и грозно палками махая,
Изображая будто бы бойцов,
И между ними схватка удалая.
Вокруг стола несутся и визжат,
А на столе уж самовар дымится
И ароматно пирожки лежат,
Картошечка горячая томится.
 
 
И всё исчезло, растворилось вдруг…
Дом старый, обветшалый и убогий.
Лишь на полу увидела я круг,
Где стол стоял красивый и трёхногий.
С тех пор я знаю: нет пустых домов,
Хоть и стоят они в плену молчанья,
Но в них живёт основа всех основ —
Они хранят в себе воспоминанья.
 

 
Сильнейший дождь, моё намокло платье,
Следы от шин, прибитая хвоя.
Твоя улыбка, сильные объятья,
Ты как-то странно смотришь на меня.
Прилипло платье к талии и бёдрам,
Чернилами тушь мажет по лицу,
С небес как будто выливают вёдра,
И капли шкодно виснут на носу.
Твой яркий смех, и говоришь: красивая
Я в мокром платье, с тушью на щеках.
И я смеюсь. Какая я счастливая,
Целуя дождик на твоих губах.
Мы, словно дети, шлёпаем по лужам,
Промокли кроссы, чавкает вода.
Нам в этот миг никто сейчас не нужен,
Мы будем вместе, вместе навсегда!
А дождик льёт и в лужах пузырится,
И мы домой почти уже пришли…
С тех пор мне очень часто снится,
Как мы с тобою счастье обрели.
 

 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я поднимаюсь быстро, без оглядок:
Известный с детства раннего маршрут.
Открою дверь. Наш пёс так громко лает!
Выходит папа, улыбаясь мне.
На кухне мама стряпает и жарит,
Лениво кошка тянется во сне.
Поговорим, поспорим, посмеёмся,
И я сижу, как в маленьком раю.
Так тихо и спокойно сердце бьётся,
Когда на папу с мамой я смотрю.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я поднимаюсь быстро, без оглядок:
Известный с детства раннего маршрут.
Открою дверь. Наш пёс так глухо лает.
И папа из-за двери машет мне.
На кухне мама борщ, наверно, варит,
И так же кошка тянется во сне.
Поговорим, поспорим, посмеёмся,
Но взгляд у всех печальный и пустой.
И беспокойно сердце моё бьётся:
Узнала я, что болен папа мой.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я поднимаюсь, а в душе осадок:
Какие новости сегодня ждут?
Открою дверь. Наш пёс почти не лает.
И папа что-то тихо шепчет мне.
На кухне мама кашу папе варит,
И вяло кошка тянется во сне.
Поговорим, не спорим, не смеёмся.
Расскажет папа, что немеют руки.
Почувствую, как сердце моё рвётся
От боли, сострадания и муки.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут,
Теперь я ощущаю сил упадок.
Как тяжело идти сегодня тут!
Открою дверь. Наш пёс лежит, не лает.
Не выйдет и не машет папа мне.
На кухне мама, ничего не варит,
И кошка замерла в глубоком сне.
Не говорим, не спорим, не смеёмся,
Нам даже просто тяжело дышать.
«Он больше не придёт и не вернётся!»
Как страшно это всё осознавать!
 
 
Всё чаще стала я смотреть на небо…
Особенно люблю по вечерам.
И мне неважно, был ты там иль не был,
Я просто знаю, что ты точно там!
Глазами жадно в небосвод впиваюсь,
Ищу родной, знакомый силуэт.
Я, папа, знаю, я не ошибаюсь:
Ты мне оттуда говоришь «привет».
Раз ты ушёл так быстро, не прощаясь,
Душа твоя по-прежнему живёт.
Она нас любит, греет, освещает
И от всего плохого сбережёт.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я быстро поднимаюсь, без оглядок,
«Спасибо, Господи, меня здесь ждут!»
Открою дверь. Наш пёс давно не лает,
И выйдет мама, улыбаясь мне,
Она уже так редко что-то варит
И ходит вяло, словно бы во сне.
Поговорим, поспорим, посмеёмся,
И сердце бьётся с горечью, любя.
«Да, папа к нам с тобою не вернётся,
Но ты живи! Не оставляй меня!»
 

Татьяна Шефер

Родилась в 1980 году в селе Ванавара Красноярского края, живёт в Ханты-Мансийске. Окончила юридический факультет Югорского государственного университета. Почти двадцать лет посвятила выбранной профессии.

В раннем детстве любила читать и учить наизусть произведения классиков: А. Пушкина, М. Лермонтова, С. Есенина; а позже – и наших современников: В. Высоцкого, Л. Рубальской, Н. Турбиной и других. Основными темами своей поэзии называет любовь, женственность, семейные ценности, красоту окружающей природы. В некоторых стихах использует религиозные и мистические мотивы. В прозе отдаёт предпочтение жанру реалистического рассказа, пишет о детстве и взрос лении, страхах и психологических проблемах.

 
Мне берег Турции не нужен,
И Крым мне тоже ни к чему.
Мой интерес к тебе разбужен,
Сейчас отвечу почему.
 
 
Не только ты, мой край любимый,
Не только место силы здесь.
Ты самобытный, модный, милый.
Тут всё для жизни нашей есть.
 
 
Грибов собрать – так это мигом.
Брусники, клюквы – не вопрос.
И раздаётся эхо криком
Над плато семерых холмов.
 
 
В тебе есть всё и даже больше,
И лето, жаркое и нет.
Зима с тобой чуть-чуть подольше
И ярче кажется рассвет.
 
 
Души загадочные трели
Звучат сильней, когда домой
Я возвращаюсь в самом деле
И понимаю, что ты – мой.
 

 
Я помню, мама, твои руки,
Такие тёплые всегда.
И колыбельной твоей звуки
Ко мне приходят иногда.
 
 
Я помню детство: ты в халате,
В игрушках плюшевый медведь,
Ты шьёшь опять кому-то платье,
И мне так хочется уметь.
 
 
Мурлычет песню наш приёмник,
Портянки ищет вновь отец.
И на печи урчащий чайник —
Как будто оперный певец.
 
 
Я помню всё и даже больше,
Твои с улыбкою уста.
Я лишь прошу: живи подольше,
Даря заботу, как всегда!
 

 
Я вспомню места, где поспела брусника,
Где память цепляет за детство крюком.
Как вместе с тобой собирали чернику
И смело месили мы грязь босиком.
 
 
Нам море казалось заоблачной далью,
И город Москва – где-то там, далеко.
И баба Наташа, закутавшись шалью,
Бранила за шалость нас очень легко.
 
 
Там ягель растёт белоснежною шапкой,
Ковром застилая подножье тайги.
Жарки собирали в большие охапки,
Костры разводили на устье реки.
 
 
Мы были малы – вот и верили в чудо,
Мы верили в дружбу и даже в любовь.
Мы знали: добро не бывает без худа
И что в наших жилах – родителей кровь.
 
 
Я с трепетным чувством альбом открываю,
Листаю страницы, на фото смотрю.
От чувств своих млею, когда вспоминаю.
Я Родину малую – благодарю!
 

 
Я – семя, древо, колосок,
Я древних предков голосок.
Источник жизни я, тепла,
И в жилах кровь моих текла.
И кровь во мне, да не моя,
Она мне предками дана.
И всё, что есть во мне, – не я,
А сила матери, отца.
Стоит за ними весь их род,
Река большая – вплавь, не вброд.
Из века в век она течёт
И в водах жизнь с собой несёт.
 

Современная проза

Александр Ведров

1939 года рождения, физик-ядерщик. Вырос в Новоуральске – городе, где был возведён первый ядерный военно-промышленный комплекс СССР. Окончил три высших учебных заведения. С 1963 года – сотрудник Ангарского атомного комбината (АЭХК). С 1973-го – на партийной работе, где стал заведующим оборонным отделом Иркутского обкома КПСС.

Член Российского союза писателей (с 2015 г.), Интернационального Союза писателей. Неоднократно отмечен общероссийскими премиями и званиями победителя литературных конкурсов. Прозаик. В Иркутске и Москве издано два десятка его произведений, которые распространяются по всей России и за рубежом.

(отрывок из книги «Урановая буча»)

В октябре 1957 года на Ангарском атомном комбинате была пущена первая очередь производства, и одновременно, в тот же месяц, я студентом приступил к изучению курса по разделению изотопов урана. Наш красавец институт, Уральский политехнический институт имени С.М. Кирова (УПИ), замыкал центральную улицу Свердловска, носившую, естественно, бессмертное имя Ленина. Физико-технический факультет УПИ, для краткости – физтех, имел отдельный учебный корпус по улице Сталина, который строители успели сдать за год до моего поступления. Двери элитного факультета мне открыла серебряная медаль средней школы закрытого города, Свердловска-44, возведённого при первом атомном объекте СССР. Замечу здесь, что наша группа, ФТ-60, была наполовину укомплектована золотыми и серебряными медалистами.

Первые выпуски атомщиков УПИ готовились на ускоренных курсах, куда до 1955 года переводили студентов третьих-четвёртых курсов энергетического, химико-технологического и металлургического факультетов. Курс обучения им продлевали на два года. Теорию по физике новобранцы изучали летом – каникулы отменялись – за закрытыми железными дверями. Вход на территорию факультета осуществлялся по отличительным знакам на студенческих билетах. Обязательной была самоподготовка, в целом по десять-двенадцать часов занятий в день. Запрещалось посещать рестораны; студентов, замеченных в таких развлекательных походах, с физтеха отчисляли. Требовались аскеты. Не разрешалось также распространяться об учёбе на спецфакультете.

Декан ФТФ П.Е. Суетин писал в воспоминаниях, что в августе 1949 года на доске объявлений УПИ были вывешены большие списки студентов вторых – четвёртых курсов ряда факультетов, приглашённых для беседы в первую римскую аудиторию. В неё на сто пятьдесят мест набилось вдвое больше слушателей. В президиуме – директор УПИ А.С. Качко и трое неизвестных. Директорами назывались тогда руководители вузов, у которых позже приставка «ди» была признана излишней, и директора превратились в ректоров.

Директор произнёс краткую зажигательную речь о долге советского человека и предложил студентам здесь же, без раздумий, дать согласие на перевод на открывающийся в институте физико-технический факультет. О новой профессии и сам директор мало что знал. Туман, секретность, заводы только строились, но колеблющиеся были не нужны. Из зала ушли десять-пятнадцать недоверчивых человек, остальным раздали громоздкие анкеты для заполнения.

Наше обучение началось с трудового семестра, организованного на казахстанских целинных землях. На трудовом фронте студенты присматривались друг к другу, сплачивались в коллектив, а возвратившись, избрали Федота Тоболкина, прибывшего из Группы советских войск в Германии, старостой, а меня – комсоргом.

* * *

1957 год был богат на события. О пуске атомного комбината на Ангаре уже упоминалось. В июне, когда одни выпускники средних школ в суматохе бегали по приёмным комиссиям институтов, а другие – по отделам кадров предприятий, члены Политбюро сталинской закалки вздумали сместить с поста первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва, но их затея провалилась и окончилась разгромом «антипартийной группы» Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувших к ним Шепилова и Первухина. Едва отстранили от власти неугодных, как в их число попал полководец Победы, маршал Жуков, отправленный на пенсию. А этот чем провинился, только что спасший страну от разгрома? В Кремле шла борьба за власть, но народу было не до неё, как и мне, занятому поступлением в институт. Событие важнее некуда.

Четвёртое октября – сенсация всех времён человечества! Советская ракета вывела в космос первый в истории спутник Земли! Людским восторгам не было предела. Из мира суровой реальности мы вдруг перенеслись в мир фантастики. По ночам, свободным от облачности, можно было дождаться мгновения, когда маленький небесный светлячок появлялся на звёздном ковре и деловито мчал по заданной траектории из одной космической крайности в другую, облетая дозором околоземную орбиту. Он спешил обогнуть планету, заявляя о себе всем народам и континентам непрерывными сигналами, напоминающими некий знак из азбуки Морзе. На протяжении трёх месяцев люди могли видеть в недоступных раньше высотах что-то своё, земное, и слышать в эфире простые сигналы: «бип… бип… бип…», затмившие музыкальные шедевры всех великих композиторов.

Мы тогда не знали, что этими торжествами обязаны человеку по фамилии Королёв, главному конструктору ракетострое ния, который работал, опережая время. Ракетному делу он посвятил себя с молодости, с первой встречи с гениальным русским учёным Циолковским, которому ещё Ленин, понявший ценность идей калужского мечтателя, назначил пожизненный пенсион. Однако же космические устремления Королёва были надолго приостановлены, поскольку его деятельность компетентными органами была признана вредительской и троцкистской. «Вредитель» в 1938 году был арестован и отправлен на разработку колымских золоторудных месторождений. Другой арестант, конструктор самолётов Андрей Туполев, затребовал золотодобытчика Королёва в своё распоряжение и привлёк его в казанском конструкторском бюро, а попросту – в тюремной «шарашке», к разработке фронтового штурмовика Ту-2 и лучшего пикирующего бомбардировщика Пе-2. Тоже полезная работа.

После обстрелов Лондона немецкими ракетами «ФАУ» спохватившееся советское руководство признало незаменимость в этом деле «троцкиста» С.П. Королёва, и досрочно освобождённый главный ракетчик решительно принялся за застоявшуюся космическую программу. Одновременно с решением задач укрепления обороноспособности страны главный конструктор вёл программу освоения космоса. В 1954 году среди широкой казахстанской степи, в Байконуре, началось строительство космодрома, которое маскировалось под освоение целинных земель, возведение элеваторов и других сельхозобъектов. По железным дорогам грохотали студенческие эшелоны, ехали на уборку целинного урожая, прикрывая доставку грузов космического назначения. В 1957 году только из УПИ была мобилизована тысяча первокурсников. В одном из вагонов товарняка ехала наша «группа прикрытия» ФТ-60.

В том же году с «элеватора» прошли успешные пуски баллистической ракеты «Р7» на Камчатку, с появлением этой ракеты подстрекатели холодной и горячей войны почувствовали себя крайне неуютно. Серьёзное событие. Советские ракеты были готовы доставить «чудовище» любому агрессору, где бы он ни оказался. Американцы, вывезшие из разгромленной Германии несколько собранных ракет «ФАУ» и сотни немецких учёных и специалистов-ракетчиков, подобных мощных носителей ещё долго не могли получить. Они и сегодня свои космические ракеты запускают на закупленных российских двигателях. Складывался звёздно-полосатый рецидив отставания. А вчерашний зэк с неизвестной миру фамилией не унимался. В сентябре 1959 года совершена посадка советского аппарата на Луну, в космос полетели собачки, Белка со Стрелкой, но то ли ещё будет. Сергей Павлович планировал выпуск четырёхтомника своих работ по ракетостроению и освоению космоса. Ранняя смерть оборвала его фантастическую деятельность, а первый же полёт корабля, осуществлённый в 1967 году без Королёва, закончился гибелью космонавта Комарова. На спускаемой капсуле не раскрылся парашют.

К важнейшим событиям того года отнесём также пуск первого в мире опытного завода неведомых и сверхсекретных центрифуг, аппаратов по обогащению урана, состоявшийся в моём родном Верх-Нейвинске. Академик Б.П. Константинов, возглавлявший до 1954 года их разработку, по значимости приравнял пуск опытного центрифужного завода к запуску первого спутника Земли. Эти два пуска, два прорывных достижения советской науки и техники, космическое и земное, станут определяющим фактором развития передовой человеческой мысли не на один век.

Следующее событие года относится к катастрофам в масштабе мировой атомной отрасли. Последствия выброса радиоактивных отходов из бака-хранилища в Челябинске-40 (комбинат «Маяк») десятилетиями сказывались на здоровье и жизни многих тысяч советских людей. Работы по созданию бомбы велись в невероятной спешке, за которой внимание к хранению и утилизации отходов производства было ослаблено. Токсичные жидкие отходы химкомбинат сливал в реку Теча и озеро Карачай, а для наиболее опасных построили хранилище на глубине до десяти метров, где в круглых бетонных отсеках установили двадцать стальных баков объёмом по триста кубических метров. Хранилище располагалось среди производственных объектов. Поскольку распад ядерных материалов сопровождается выделением тепла, то во избежание перегрева баков их наружные стенки охлаждались циркулирующей водой.

Из-за выхода из строя системы охлаждения ясным воскресным днём, 29 сентября 1957 года, один из баков рванул так, что в Челябинске, расположенном за сто километров, приняли красочное вечернее свечение неба, вызванное распадами плутония, за полярное сияние. О необычном небесном явлении отозвалась газета «Челябинский рабочий». Бетонная крышка бака весом сто шестьдесят тонн при взрыве улетела за двадцать пять метров.

Второй радиохимический завод, только что построенный, готовили к пуску, когда на него обрушились тонны обломков и чёрного пепла. В атмосферу вылетело восемьдесят тонн высокотоксичных нуклидов, основная часть которых осела на территории комбината, остальные узким шлейфом длиной до трёхсот километров покрыли двести населённых пунктов Челябинской, Свердловской и Тюменской областей. В зоне Восточно-Уральского радиоактивного следа (ВУРС), распространившегося на старинную татарскую деревню Багаряк, города Каменск-Уральский, Камышлов и дальше до Тюмени, оказалось двести семьдесят тысяч человек. Полномасштабная атомная буча.

По свидетельству главного инженера комбината Е.И. Микерина, медицина настаивала на закрытии и переносе всего производства, что было равнозначно остановке работ по получению оружейного плутония. Понимая роль и значение комбината в создании ядерного щита страны, его руководство, не дожидаясь столичных указаний, немедленно приступило к ликвидации последствий аварии. Люди тоже понимали свою долю ответственности и без громких призывов в напряжённом рабочем ритме проявляли обыкновенный массовый героизм. На территории комбината, ни на день не прекратившего работу, мыли водой из шлангов все здания, оборудование, дороги и даже город; меняли грунты. Повсеместная мойка продолжалась год, потоки радиоактивной воды сливались в озеро Карачай, расположенное на территории комбината. Городская баня работала круглосуточно и без выходных. Микерин писал в воспоминаниях, что в те годы на комбинате насчитывались тысячи больных работников, из которых половина не доживали до пенсии. Кадров всегда не хватало, поскольку их постоянно выводили в «чистую зону». На химических специальностях работало много девушек: мужчин выбила война.

Над устранением последствий аварии годами работали десятки тысяч ликвидаторов. Через неделю началось отселение из заражённых посёлков, которое продолжалось два года. Двадцать три населённых пункта снесли с лица земли, за утрату имущества людям на месте выплачивали суммы, какие они запрашивали. Выселили тринадцать тысяч человек, скот уничтожали. Позднее санитарная зона отчуждения объявлена Восточно-Уральским государственным заповедником, в котором и сегодня ведутся научные работы. ВУРС превратился в ВУГЗ, где сосны не растут. Суммарная активность кыштымского выброса (по ближайшему городу Кыштым) была вдвое ниже чернобыльского, который случился через тридцать лет, но челябинские отходы содержали долгоживущие элементы стронций-90 и цезий-139 с периодом полураспада до девяноста лет. Озеро Карачай ещё раз напомнило о себе в 1967 году, когда пыльная буря разнесла радионуклиды с высохшего дна на сотню километров. Работы по консервации озера велись тридцать лет и завершились в 2015 году.

Официальной информации о техногенной катастрофе не имелось десятилетиями, первый отчёт о ней вышел через тридцать лет. Если не было сведений о катастрофе, то и о жертвах – тоже. Общая лечебная система к изучению заболеваемости и влияния радиоактивного выброса на здоровье населении не допускалась, потому что – секретность и прикрытие ею. Считается, что от кыштымской аварии пострадало восемьдесят тысяч городских и сельских жителей.

Трагичной оказалась судьба Татарской Караболки, население которой после загрязнения сократилось в пять раз, а село обросло семью кладбищами. Американская разведка установила факт аварии, но заокеанская пропаганда молчала, чтобы не ставить под удар общественного мнения собственную атомную программу; они и сами сливали радиоактивные отходы напрямую в океан. Мы, секретные физтехи, узнали о челябинской буче, не отставая от разведки, тогда я и понял, что за странную картину мне пришлось наблюдать в октябре того года на станции Багаряк, ближайшей к комбинату «Маяк».

В начале октября родители поручили мне отвезти в деревню к дедам младшую сестрёнку Галинку. Надо было ехать до Михайловска, а дальше автобусом до Поташки, от которой до Челябинской области рукой подать. На свердловской платформе стояли две электрички без опознавательных знаков, на одну из которых мы совершили посадку. На полпути я почувствовал неладное, вагон практически опустел, но я решил ехать до конечной станции Багаряк и взять билет на обратный путь. Приехали. Вокзал старенький, деревянный, тоже пустой. Кассир продала мне билет и тут же захлопнула окошко. На улице темень, ни одной живой души, никаких огней, только яркие звёзды на небе и неумолкающий собачий вой. Псы изливали неведомую тревогу, истошно посылая к звёздам сигналы бедствия. Они и поведали мне о случившейся катастрофе.

А было так. После взрыва на «Маяке» в Багаряк прибыли облачённые в балахоны дозиметристы и сказали: «Немедленно уезжайте». А куда? С жителей взяли подписку о неразглашении на двадцать пять лет всего того, чего они и знать не знали. Люди и без подписок жили по понятиям сталинских времён и молчали как рыбы. В 1959 году Челябинский облисполком принял решение об отселении пяти тысяч жителей Багаряка и Татарской Караболки, но оно почему-то не состоялось. Под утро – мы обратно с заражённой территории, где я получил статус ночного свидетеля аварии, вставшей в один ряд с чернобыльской и фукусимской. Это было крещение при поступлении на ядерный факультет, с окончанием которого мне довелось вплотную сталкиваться с подобными явлениями, хотя и в пределах производственных зданий.