Текст книги "Тайное свидание"

– Истинная леди всегда сама должна отвечать за собственную репутацию, – провозгласила Клодия с высокомерной уверенностью, которая очень напомнила Августе тетю Пруденцию. – Она должна всегда проявлять большую осторожность и вести себя в полном соответствии с правилами приличия, чтобы подобных неприятных ситуаций не возникало вовсе.

Августа наморщила носик и промолчала, а Клодия менторским тоном продолжила:

– И разумеется, если указанный джентльмен из благородного семейства и обладает безупречной репутацией, если честь для него не пустой звук, как и правила приличия, то в таком случае все легко встает на свои места.

– Вот как?

– Ну конечно! Сразу выяснится, почему он вдруг решил, что получил определенные авансы. Если он человек чести, то, естественно, проявит благородство и терпение и дождется, когда дама сама выполнит свои обещания. Ее же собственная честь просто не позволит ей поступить иначе.

– Вот именно это всегда и восхищало меня в тебе, Клодия. Ты на целых четыре года моложе, однако у тебя такие четкие представления обо всем. – Августа, опять открыв роман, сдержанно улыбнулась кузине. – Скажи, а тебе никогда не приходило в голову, что жизнь, если все делать по правилам, в итоге может оказаться чудовищно скучной?

Клодия искренне улыбнулась:

– Скучать нам, право, не приходится – с тех пор как ты живешь с нами, Августа. А теперь позволь и мне кое о чем тебя спросить.

– Давай.

– Мне хотелось бы знать, что ты думаешь о Питере Шелдрейке.

Августа с удивлением взглянула на кузину:

– Но ты же знаешь: ведь это я устроила твое знакомство с ним. Он мне очень нравится: чем-то напоминает моего брата Ричарда…

– Вот это-то как раз меня и беспокоит, – заметила Клодия. – В нем есть какая-то беспечность, бесшабашность… А в последнее время он стал уделять мне все больше и больше внимания, но я не совсем уверена, что стоит поощрять его ухаживания.

– Шелдрейк настоящий джентльмен, благородный, к тому же наследник богатого виконта. У него блестящее будущее. Больше того, он обладает чувством юмора, чего я никак не могу сказать о его друге Грейстоуне.

Глава 5

– Мне кажется, мисс Баллинджер, я еще не говорил, что познакомился с вашим братом за несколько месяцев до его гибели? – с улыбкой сказал Лавджой, сидя напротив Августы за карточным столиком.

– Вы были знакомы с Ричардом? – удивилась девушка, и мысли о карточной игре моментально вылетели у нее из головы.

Впрочем, пора бы уже закончить игру и присоединиться к гостям элегантного особняка леди Либрук.

Внутри у нее все сжалось: интересно, что он скажет? Вот так всегда: стоило кому-нибудь упомянуть имя брата, и она тут же приходила в неистовство, готовая сражаться, если честь Ричарда окажется задета даже ненароком.

Она осталась последней из тех Баллинджеров, кто мог вступиться за покойного брата, и была готова защищать его до конца.

Она уже с полчаса играла с Лавджоем в карты, и вовсе не потому, что была таким уж заядлым игроком. Скорее надеялась подразнить Грейстоуна, который вполне мог нагрянуть сюда в поисках своей невесты. Она отлично понимала, что граф будет рассержен, возможно даже – шокирован, столь компрометирующим добродетельную даму занятием, как игра в карты с джентльменом во время официального приема.

И не то чтобы это было совершенно неприлично: в конце концов, рядом за игральными столами сидело немало дам, а некоторые из них даже прославились тем, что порой проигрывали суммы не меньшие, чем оставляли в клубах их мужья, – но приверженцы строгих правил приличия – к числу которых, безусловно, принадлежал и Грейстоун, – не одобряли подобных увлечений. И Августа была почти уверена: если граф застанет ее за картами, да еще с Лавджоем, то будет возмущен до глубины души.

Таким образом она надеялась хоть как-то отомстить ему за столь высокомерное поведение в саду в тот вечер, когда он настоял, чтобы ради сохранения собственной репутации не расторгала помолвку. Августа не собиралась терпеть подобное обращение, поэтому приготовила веские аргументы в свою защиту и сейчас с нескрываемым удовольствием обрушила бы их на голову графа.

Если Грейстоун попытается выразить свое неудовольство по поводу ее игры в карты с Лавджоем, она тут же заметит ему, что вряд ли он имеет право возмущаться, так как всего лишь запретил ей танцевать с бароном вальс. Никаких запретов относительно игры в карты она не слышала. Этот Грейстоун, думала Августа, слишком уж правильный и педантичный!

Если же он сочтет невинную игру в карты оскорблением, то пусть освободит ее от обязательств, ей навязанных, и позволит объявить о расторжении помолвки.

Грейстоун, по-видимому, решил не присутствовать сегодня на роскошном балу, устроенном Либруками, так что попытку отомстить придется отложить. Августе давно уже наскучила игра, хотя она постоянно выигрывала. Лавджой оказался довольно неплохим партнером, однако она могла думать только о том, почему не пришел граф.

Окончательное решение прекратить игру и вернуться к остальным гостям возникло у нее совершенно неожиданно – при упоминании о Ричарде.

– Но, разумеется, я не слишком хорошо знал вашего брата, – между тем продолжал Лавджой, сдавая карты, – хотя он сразу показался мне чрезвычайно обаятельным молодым человеком. Помнится, мы познакомились на скачках. Он тогда выиграл значительную сумму, поставив на лошадь, которая, по моим расчетам, должна была обязательно проиграть.

– Ричард очень увлекался всевозможными состязаниями. – Августа печально улыбнулась, взяла сданные ей карты, но лишь рассеянно смотрела на них, не в силах сосредоточиться: теперь все ее мысли занял Ричард, ее ни в чем не повинный брат!

– Я так и понял, – откликнулся Лавджой. – Наверное, он унаследовал эту страсть от отца?

– Да. Мама всегда говорила, что они сделаны из одного теста. Настоящие нортумберлендские Баллинджеры, всегда готовые к приключениям и всевозможным опасным проделкам. – У Августы мелькнула мысль, что до Лавджоя могли и не дойти слухи, во множестве распространившиеся в свете после того, как ее брата убили на пустынной сельской дороге. В конце концов, барон провел последние несколько лет на континенте вместе со своим полком.

– Было весьма прискорбно узнать о его безвременной кончине два года назад, – произнес Лавджой, задумчиво нахмурившись и изучая свои карты, которые держал в руках. – Примите мои запоздалые соболезнования, мисс Баллинджер.

– Благодарю вас.

Августа притворилась, будто тоже изучает карты, а на самом деле с нетерпением ждала продолжения.

На нее внезапно нахлынули воспоминания. Как весело Ричард смеялся! Какое тепло всегда исходило от него! Как ужасны несправедливые обвинения в его адрес, пусть и произнесенные шепотом! Достаточно было знать Ричарда, чтобы понять: он никогда не стал бы предателем!

За карточным столом воцарилось молчание. Охваченная воспоминаниями о Ричарде и своих страданиях, Августа так и не сумела сосредоточиться и впервые за весь вечер проиграла.

– Похоже, удача отвернулась от меня, сэр.

Она уже хотела встать из-за стола, но обнаружила, что Лавджой за одну партию отыграл у нее почти все, что ранее ей удалось у него выиграть, – десять фунтов.

– Ну что вы! – улыбнулся партнер, снова тасуя карты.

– Полагаю, сейчас мы на равных, милорд, – парировала Августа. – Давайте сделаем перерыв и вернемся в зал.

– К сожалению, по поводу смерти вашего брата ходили кое-какие неприятные слухи.

– Это все неправда, милорд! Слухи лживые!

Августа медленно опустилась в кресло. Пальцы дрожали, когда она подняла руку и коснулась рубинового ожерелья, оставленного ей матерью.

– Ну разумеется! Да я, собственно, и не поверил. – Лавджой серьезно посмотрел на нее и добавил: – Можете не сомневаться, мисс Баллинджер: это именно так.

– Благодарю вас.

Августа почувствовала некоторое облегчение: по крайней мере, Лавджой не поверил самому худшему, – и взглянула на сданные ей в очередной раз карты. Воцарилось молчание, потом Лавджой заметил:

– Я слышал, что при нем были найдены какие-то документы. Кажется, документы, связанные с военной разведкой?

Августа побледнела.

– Я уверена, что их подбросили умышленно, чтобы обвинить брата в предательстве, милорд! И когда-нибудь я непременно докажу это.

– Благородная цель. Но каким образом?

– Пока не знаю, – смущенно призналась Августа. – Но если в нашем мире есть справедливость, то я найду доказательства!

– Ах, дорогая мисс Баллинджер! Разве вы еще не поняли? Никакой справедливости не существует.

– Не могу поверить в это, сэр.

– Святая невинность! Может быть, расскажете о деле вашего брата более подробно? Видите ли, у меня имеется кое-какой опыт в подобных э… ситуациях.

Августа изумленно уставилась на него:

– Неужели?

Лавджой снисходительно усмехнулся:

– Когда я служил на континенте, мне порой приходилось вести расследование некоторых преступлений в нашем полку. Ну, знаете, то кого-то зарежут в темной аллее чужого города, то возникнут подозрения, что один из офицеров передает секретные сведения противнику… Конечно, об этом крайне неприятно говорить, но во время войны всякое случается, мисс Баллинджер. И расследование подобных дел должно вестись исключительно спокойно и разумно. Ведь в подобных случаях на карту поставлена честь полка.

– Да, я прекрасно понимаю. – Августа почувствовала, как в глубине души у нее шевельнулась надежда. – А вы действительно добивались значительного успеха в расследовании подобных дел, милорд?

– Да, пожалуй. И порой весьма значительного.

– Я, наверное, не имею права просить об этом, но не согласились бы вы хоть как-то помочь мне доказать невиновность моего брата? – Она затаила дыхание.

Лавджой нахмурился, собрал карты и принялся снова их тасовать.

– Не уверен, что смогу быть вам по-настоящему полезен, мисс Баллинджер. Ведь ваш брат был убит незадолго до отречения Наполеона в тысяча восемьсот четырнадцатом году, верно?

– Да, это так.

– В настоящее время уже слишком сложно установить его тогдашние связи и контакты. Сомневаюсь, чтобы остались какие-либо ключи к разгадке тайны. – Лавджой выждал паузу и загадочно посмотрел на Августу. – Разве только вы знаете что-нибудь важное, с чего можно было бы начать поиски.

– Нет, я ничего не знаю. И наверное, это действительно безнадежно.

Вспыхнувшая было в душе Августы надежда тут же погасла, и она рассеянно уставилась на зеленое сукно стола, думая о том стихотворении, что лежало в ее шкатулке для драгоценностей. Странные строки, написанные на листке бумаги, запятнанном его кровью, – вот и все, что осталось от брата. И конечно же, никакой ниточки для разгадки эти стихи дать не могли. Они вообще были довольно бессмысленны, насколько она могла судить. Не стоило и упоминать о них. Она тогда сохранила листок только потому, что его, умирая, дал ей сам Ричард.

Лавджой участливо улыбнулся:

– И тем не менее почему бы вам не поделиться со мной тем немногим, что знаете? Тогда я попытался бы что-то предпринять.

И Августа, продолжая играть, начала рассказывать, стараясь не оставить без ответа ни один из разнообразных вопросов Лавджоя и пытаясь припомнить имена всех друзей и знакомых брата, места, где он любил проводить время в последние несколько месяцев перед гибелью.

Однако Лавджой, похоже, не находил в этих подробностях особой ценности, но все же продолжал неторопливо допрашивать Августу, не прерывая игры. Сама же девушка играла совершенно бездумно, наобум, целиком поглощенная вопросами о Ричарде.

Когда же, наконец, она умолкла и взглянула на листок, где Лавджой записывал счет, глаза у нее полезли на лоб: долг составлял тысячу фунтов.

– Боже мой! – Августа в ужасе прижала пальцы к губам. – Милорд, боюсь у меня не найдется при себе такой суммы.

Да у нее вообще нет таких денег, как нет возможности где-нибудь их раздобыть.

Мысль, чтобы явиться к дяде и попросить покрыть ее долг, ужаснула Августу. Сэр Томас и без того проявлял удивительную щедрость, с тех пор как она поселилась у него в доме, и было бы недопустимо отблагодарить его за это таким образом! Нечего об этом и думать. Есть же у нее чувство собственного достоинства!

– Умоляю вас, не печальтесь, мисс Баллинджер. – Лавджой спокойно собрал карты. – Спешка, право же, ни к чему. Если вы просто дадите мне расписку, то я готов ждать сколько угодно, до тех пор пока вы не сможете выплатить долг.

Молча, с бешено бьющимся сердцем, потрясенная Августа написала расписку на тысячу фунтов, а когда поднялась, едва не упала в обморок. Руки дрожали, в горле пересохло, и ей стоило немалого труда произнести:

– Прошу меня извинить, сэр, но мне пора вернуться в зал: кузина, наверное, уже беспокоится из-за моего долгого отсутствия.

– Ну разумеется. Дайте мне знать, когда мы с вами сможем обсудить условия выплаты вашего долга. Думаю, удастся договориться к взаимному удовлетворению… – медленно проговорил Лавджой, и в его улыбке Августе почудилось нечто непристойное, какой-то неприятный намек.

Она вдруг подумала, что никогда прежде не замечала этого отвратительного хищного блеска в его зеленых глазах: как у лисицы во время охоты.

Она сумела взять себя в руки и с ледяным спокойствием произнесла:

– Не соблаговолите ли вы, сэр, дать мне слово – слово джентльмена! – что о произошедшем никто не узнает? Я бы не хотела, чтобы пошли слухи и докатились до моего дяди и… других людей.

– Речь, конечно, о вашем женихе? Вполне могу понять ваше беспокойство. Грейстоун никогда бы не позволил себе проявить снисходительность по отношению к даме, способной наделать карточных долгов, а уж тем более к невесте: он ведь помешан на правилах приличия.

У Августы замерло сердце. Господи, какой кошмар! Ну как можно было проявить такую неосмотрительность!

– Да, полагаю, вы правы.

– Можете быть совершенно спокойны: я никому ничего не скажу, – усмехнулся Лавджой, поклонившись ей. – Даю слово.

– Благодарю вас.

Августа, изнывая от ощущения, что сделала чудовищную, непростительную ошибку, бросилась туда, где горели яркие огни и слышался смех танцующих.

И разумеется, первым, кого она встретила в зале, был Гарри. Он давно уже заметил Августу и устремился ей навстречу сквозь толпу гостей. Взглянув на него, она с трудом подавила желание броситься ему на шею, во всем признаться и попросить мудрого совета.

Одетый с безупречным вкусом, в безукоризненно повязанном белом шейном платке, Грейстоун выглядел просто великолепно и вполне способен был заткнуть за пояс дюжину Лавджоев: в ее женихе чувствовалась некая спокойная уверенная сила и надежность! На такого спутника жизни всегда можно положиться: особенно понимаешь это, когда по собственной глупости оказываешься в таком идиотском положении.

К сожалению, Грейстоун терпеть не мог глупых поступков, поэтому, вздохнув, Августа горделиво расправила плечи. Она сама виновата в сложившейся ситуации, и сама должна найти способ выпутаться из нее, как поступил бы любой нортумберлендский Баллинджер.

Августа, с тоской наблюдая за Гарри, который прокладывал к ней путь среди танцующих, с ужасом заметила, какое недовольное выражение у его лица. Он то и дело искоса посматривал на двери игральной комнаты, а подойдя к Августе, внимательно взглянул на нее и довольно резким тоном осведомился:

– С вами все в порядке?

– Да, разумеется, просто здесь слишком душно, не находите? – Августа развернула веер и принялась яростно им обмахиваться, лихорадочно подыскивая нужные слова, чтобы отвлечь внимание графа от дверей игральной комнаты. – А я все думала, появитесь вы сегодня здесь, милорд, или нет. Вы давно приехали?

– Несколько минут назад. – Он прищурился, глядя в ее пылающее лицо. – Мне кажется, гостей уже приглашают к ужину. Не желаете ли перекусить?

– Это было бы просто замечательно: так хочется присесть хоть на минутку!

Ей и в самом деле лучше было бы сесть, чтобы не лишиться чувств от волнения, и когда Гарри предложил ей руку, она вцепилась в нее, точно в спасительную Голомянку среди бушующего моря.

Угощаясь паштетом из омара и запивая его охлажденным пуншем, который принес ей Гарри, Августа наконец сумела взять себя в руки и начать мыслить рационально. Иного выхода не было: придется заложить ожерелье, оставшееся от матери.

При мысли об этом Августа чуть не расплакалась, однако твердо сказала себе, что наказание заслужила, поскольку вела себя как идиотка, и теперь придется расплачиваться за собственную глупость.

– Августа, вы уверены, что ничего не случилось? – опять спросил Гарри.

– Абсолютно ничего, милорд. – Паштет из омара почему-то сразу приобрел вкус опилок.

Грейстоун чуть приподнял бровь, явно не поверив ей, и проговорил:

– Вы можете совершенно свободно, не стесняясь, рассказать мне обо всем, что вас беспокоит. Если возникнет необходимость, вы так и поступите, не правда ли, дорогая?

– Это будет зависеть, милорд…

– От чего же? – быстро спросил Гарри, и в его обычно таком спокойном, даже чуть монотонном голосе вдруг зазвенела сталь.

Августа беспокойно заерзала в кресле:

– От того, сочту ли я вас способным проявить в ответ на мои слова должную доброту, понимание и желание помочь.

– Понятно. Ну а если у вас возникнут сомнения на сей счет?

– В таком случае, сэр, я, разумеется, воздержусь и не скажу вам ни словечка!

Гарри чуть прищурился:

– Должен ли я еще раз напомнить вам, что мы помолвлены, Августа?

– Нет, об этом-то мне напоминать не нужно, милорд. Уверяю вас, в последние дни я ни о чем другом и не думаю!

Существовало лишь одно место, куда Августа могла пойти за советом, чтобы с большей выгодой заложить драгоценное ожерелье, так что на следующий день после злополучной игры направилась прямиком в «Помпею».

Дверь открыл ворчливый Скрагз, пронзительно взглянув на гостью из-под кустистых бровей:

– А, это вы, мисс Баллинджер! Полагаю, вам уже известно, чем до чрезвычайности заняты ваши компаньонки? Все дамы заключают пари по поводу вашей помолвки.

– Рада слышать, что хоть кто-то извлекает из этого пользу, – пробормотала Августа и проскользнула было мимо, но в прихожей на минутку задержалась, вспомнив о лекарстве, которое дала дворецкому несколько дней назад. – Да, чуть не забыла: помогла ли вам настойка от ревматизма, Скрагз?

– Она оказалась просто чудесной, особенно если запивать лучшим бренди леди Арбутнотт. К сожалению, мне пока не удалось соблазнить ни одну из горничных, чтобы проверить, сколь сильны побочные эффекты.

Несмотря на дурное настроение, Августа улыбнулась:

– Мне приятно это слышать.

– Прошу, мисс Баллинджер. Мадам, как всегда, вам обрадуется. – Скрагз распахнул перед ней двери гостиной.

Находившиеся там дамы были заняты преимущественно чтением газет, некоторые что-то торопливо писали: сплетни относительно скандальных любовных историй, связанных с Байроном и Шелли, лишь подогрели желание здешних доморощенных писательниц во что бы то ни стало опубликовать свои шедевры.

Странно, как порой добродетель – или, точнее, полное отсутствие оной – способна повлиять на человека, думала Августа. Безусловно, скандальные любовные связи Байрона и Шелли почему-то возымели необычайное воздействие на добродетельных дам клуба «Помпея», и те вдохновенно взялись за перо.

Августа стремительно пересекла комнату и приблизилась к камину. От него веяло приятным теплом, хотя погода в этот день выдалась прекрасная. Салли, похоже, в последние дни все время мерзла, поэтому, как всегда, сидела в кресле у самого огня, и, к счастью для Августы, в данный момент возле нее никого не было.

– Добрый день, Августа. Ну, как дела? – спросила леди Арбутнотт, подняв взгляд от книги, которая лежала у нее на коленях.

– Просто отвратительно! Салли, я по собственной глупости попала в ужасную историю. Мне очень нужен твой совет. – Девушка села поближе к подруге и прошептала на ухо: – Скажи мне, как заложить ожерелье.

– Ах, дорогая, похоже, ты действительно куда-то вляпалась! – Салли захлопнула книжку и вопросительно посмотрела на Августу. – Может, расскажешь, что натворила?

– Просто стыд! Вела себя как последняя дура!

– Да? Что ж, рано или поздно это случается с каждым, так что успокойся и рассказывай скорее. Должна признаться, сегодня мне почему-то особенно тоскливо и неспокойно.

Августа глубоко вздохнула и подробно поведала о случившемся, ничего не скрывая. Салли, внимательно выслушав ее, понимающе кивнула:

– Долг, разумеется, ты должна выплатить, дорогая! Это не обсуждается.

– Да, абсолютно с тобой согласна, только у меня нет денег.

– И ожерелье матери – твоя единственная драгоценность?

– Боюсь, что да. Все остальные украшения подарил мне дядя Томас, и, по-моему, совершенно недопустимо продавать их или закладывать.

– А тебе не кажется, что лучше просто пойти к дяде и попросить о помощи?

– Нет, только не это! – быстро проговорила Августа. – Дядя Томас будет очень огорчен и совсем разочаруется во мне, ведь тысяча фунтов – колоссальная сумма! Он и без того уже проявил чрезмерную щедрость.

– Но ведь вскоре он должен получить от Грейстоуна значительные средства на устройство вашей свадьбы, – заметила Салли.

– Правда? – удивленно захлопала глазами Августа.

– По всей вероятности.

– Этого я не знала! – вырвалось у Августы. – Ну почему, спрашивается, мужчины никогда ничего не обсуждают даже с теми женщинами, кого это непосредственно касается? Нет, они обращаются с нами как с неразумными детьми или умственно неполноценными.

– Возможно, – улыбнулась Салли, – мужчины ведут себя так лишь потому, что хотят уберечь нас от излишнего беспокойства.

– Чепуха! Впрочем, так или иначе, ни о каких свадебных хлопотах и речи быть не может, по крайней мере в ближайшие четыре месяца. Не буду же я ждать так долго. Я уверена, что Лавджою это не понравится.

– Ах вот как! Ты уверена, что нельзя рассказать обо всем Грейстоуну?

Августа ошеломленно уставилась на подругу раскрыв рот, и чтобы прийти в себя, ей понадобилось некоторое время.

– Рассказать графу, что я проиграла тысячу фунтов в карты Лавджою? Ты с ума сошла! Да ты представляешь себе, как он это воспримет? Господи, да его благородный гнев испепелит меня!

– Что ж, у тебя, наверное, есть основания так считать. Хотя, конечно, вряд ли он будет в восторге.

– Ну, допустим, отсутствие у него восторга по этому поводу я еще смогла бы пережить, – медленно проговорила Августа. – Но вот что он предпримет? Возможно, это убедит его в необходимости расторжения помолвки?.. Мне ни за что на свете не вынести такого унижения. Как объяснить ему, что я попала впросак, потому что всего лишь пыталась его подразнить, а в результате показала себя полной дурой?

– Да, я хорошо тебя понимаю. У всякой женщины есть гордость. Позволь мне немного подумать. – Салли рассеянно барабанила ногтем по кожаному переплету книги. – По-моему, самый простой способ все уладить – это принести ожерелье мне.

– Тебе? Но я должна заложить его, Салли!

– Вот мы его и заложим. Знатной даме всегда очень сложно заложить дорогую вещь и не оказаться при этом узнанной или случайно замеченной. Но если ты принесешь свое ожерелье мне, я могу послать к ювелиру Скрагза, а он никому ничего не скажет.

– Ах, теперь я поняла! – Августа с облегчением откинулась на спинку кресла. – Да, это просто замечательно. И как мило с твоей стороны предложить мне помощь, Салли! Когда только я смогу отплатить тебе за все?

Леди Арбутнотт улыбнулась, и на какое-то мгновение ее лицо озарил отблеск былой красоты, некогда делавшей ее царицей лондонских балов.

– Это мне нужно радоваться, что наконец-то хоть чем-то сумею отплатить тебе за доброту. А теперь поезжай домой и привези мне ожерелье. К вечеру ты получишь свою тысячу фунтов.

– Спасибо! – Августа помолчала, испытующе глядя на подругу. – Скажи, Салли, а не мог ли лорд Лавджой нарочно втянуть меня в разговор об обстоятельствах гибели брата и воспользоваться моей рассеянностью в игре? Я не пытаюсь оправдаться, но никак не могу отделаться от этой мысли…

– Полагаю, это вполне даже возможно. Многие игроки весьма неразборчивы в средствах. Он, вероятно, почувствовал твое волнение и использовал ситуацию к своей выгоде.

– И заметь, он ни словом не обмолвился о том, возьмется ли доказать, что Ричард не был предателем, верно?

– Полагаю, ему просто нечего было сказать. Да и чем бы он помог тебе? Надо смотреть правде в глаза. Ричарда уже не вернешь, и нет возможности спасти его честное имя, разве что ты сделаешь это в своем сердце, потому что знаешь: он невиновен. Придется удовлетвориться тебе своей внутренней убежденностью.

Рука Августы невольно сжалась в кулак и ударила по колену.

– Но должен же быть какой-то способ доказать его невиновность всем!

– Поверь моему опыту: в подобных делах порой лучше молчать.

– Но это же несправедливо! – не унималась Августа.

– Как, впрочем, и почти все в нашей жизни, так что иди. Кстати, когда будешь уходить, попроси, пожалуйста, Скрагза, чтобы велел горничной приготовить мне укрепляющий чай, хорошо?

И мгновенно собственные проблемы отступили на задний план. Ее охватила глубокая безнадежная печаль. Укрепляющий чай для Салли готовили из сока опиумного мака. И то, что сегодня она попросила приготовить его чуть ли не с утра, означало лишь одно: боли усилились.

Августа взяла хрупкую тонкую руку подруги и пожала… Обе молчали.

Потом Августа поднялась и пошла к Скрагзу, чтобы передать просьбу хозяйки.

– Мне бы следовало ее выпороть, чтобы она неделю не могла ездить верхом. Ее вообще стоило бы запереть и не разрешать никуда выходить без сопровождающего. Эта женщина – просто кошмар: она превратит мою жизнь в настоящий ад!

Гарри, едва не налетев на книжный шкаф в небольшой библиотеке Салли, резко развернулся и снова подошел к своей приятельнице.

– О, зато теперь твоя жизнь не будет скучной! – Салли сделала приличный глоток шерри, даже не пытаясь скрыть довольной улыбки. – Вокруг Августы вечно что-то происходит, и это замечательно!

Гарри раздраженно ударил ладонью по серому мрамору каминной полки.

– Ничего себе – замечательно! Да от этого можно с ума сойти!

– Ну-ну, Гарри, успокойся. Я все тебе рассказала лишь потому, что испугалась, что ты начнешь выяснять все сам как безумный, чтобы объяснить происходящее. Впрочем, мне ли не знать, что ты все равно получишь ответы на все свои вопросы. Так что я просто сэкономила твое время.

– Августа моя будущая жена, и я имею право знать, что у нее на уме, черт побери!

– Да? Ну что ж, теперь ты все знаешь, но ты ни в коем случае не должен вмешиваться в эту историю, понимаешь? Для Августы это будет унизительно. Она терпеть не может, когда кто-то принимает решения за нее.

– Терпеть не может? Она по собственному легкомыслию пошла наперекор моим пожеланиям, вовсю флиртовала с Лавджоем и угодила в ловушку.

– Августа осознала, что вела себя безрассудно, так что ей вовсе не нужны твои нравоучения. Это же всего лишь карточный долг, Гарри, и его нужно выплатить. Дай же ей поступить по-своему. Ты ведь не хочешь уязвить ее гордость, правда?

– Нет, это совершенно невыносимо! – Грейстоун внезапно остановился и задумчиво уставился на свою старинную приятельницу. – Салли, не могу же я сидеть сложа руки! Я могу хотя бы поговорить с Лавджоем?

– Ни в коем случае!

– Муж отвечает за все долги своей жены, – стоял на своем Гарри.

– Августа тебе пока еще не жена. Пусть она сама все уладит. Ничего, эта история скоро кончится, и, уверяю тебя, это будет для нее хороший урок.

– Если бы! Что-то не верится, – пробормотал Гарри. – Черт бы побрал этого Лавджоя! Он же прекрасно понимал, что делает.

Леди Арбутнотт ненадолго задумалась.

– Да, ты, пожалуй, прав. И Августа в итоге пришла к тому же выводу: она далеко не глупа… По-моему, Лавджой специально завел разговор про ее брата именно в тот момент, когда она уже собиралась встать из-за стола и вернуться в зал, чтобы отвлечь ее внимание.

Гарри рассеянно пригладил ладонью волосы:

– Они были, видимо, очень близки с этим безрассудным мальчишкой?

– Да, и он был для нее единственным по-настоящему родным человеком после гибели родителей. Она обожала брата. И никогда ни на минуту не сомневалась в его невиновности, в его неспособности стать предателем! Она все на свете готова была отдать, лишь бы смыть позорное пятно с его имени.

– Судя по всему, Ричард Баллинджер был, подобно своему отцу, совершенно неуправляемым и чрезвычайно беспечным малым… Он вполне мог оказаться вовлеченным в какую-то серьезную игру просто потому, что искал приключений. Возможно, даже не подозревал, чем обернутся его поступки.

Гарри, перестав мерить шагами комнату, остановился у окна. Уже было далеко за полночь, шел дождь. «Интересно, Августа успокоится, после того как уплатит свой карточный долг?»

– Нортумберлендские Баллинджеры всегда отличались некоторым безрассудством, однако никто и никогда не мог бы обвинить ни одного из них в предательстве. И все они были людьми глубоко порядочными.

– Говорят, при нем тогда обнаружили какие-то бумаги?

– Да, говорят… – Салли помолчала. – Это ведь Августа нашла его на дороге… Услышала выстрел – за городом звуки разносятся далеко – и сразу выбежала из дому. Ричард умер у нее на руках. Ты разве не знал?

– Господи! Конечно, нет!

– А те документы обнаружил представитель городского магистрата, присланный расследовать дело об убийстве. И как только о бумагах стало известно, сэр Томас постарался замять дело, использовав свои общественные связи. Однако и его влияния не хватило, чтобы сдержать сплетни. Впрочем, с тех пор прошло уже два года, и люди понемногу забыли об этом случае.

– Ну и сукин сын!

– Кто? Лавджой? – Как всегда, Салли без особого труда догадалась, о ком думает Гарри. – Да, действительно. Впрочем, в нашем обществе таких немало. И очень часто их жертвами становятся в чем-то уязвимые молодые женщины. Тебе это прекрасно известно. Но, повторяю, Августа намерена сама постоять за себя. И, как я уже сказала, случившееся послужило ей хорошим уроком.

– Да ничего подобного, черт бы ее побрал! – вздохнул Гарри, хотя решение было уже принято. – Хорошо, я позволю Августе самой выплатить этот дурацкий долг и прийти в себя, постараюсь также ничем не уязвить ее гордость…

– А потом? – вопросительно подняла бровь леди Арбутнотт.

– А потом все-таки перекинусь парой слов с Лавджоем.

– Не сомневалась. Между прочим, можешь кое-что сделать для Августы, и, надеюсь, с удовольствием.

– Что же? – удивился Гарри.

Салли улыбнулась, взяла в руки бархатный мешочек со столика возле кресла и, распустив завязки, выложила на ладонь ожерелье.

– Наверное, тебе доставило бы удовольствие выкупить это.

– Так оно все еще у тебя? Ты не отослала его ювелиру?

– Августа ничего не знает: я просто дала ей деньги. – Салли пожала плечами. – В сущности, это был единственный выход…