Текст книги "Грязные игры"

Глава 3

Джорджина сидела за своим столом, когда зазвонил телефон. Стив поведал, что с ней рвется поговорить Роксанна.

– Приветик, Джорджи, потрясно выглядите сегодня, – прощебетала Роксанна.

Джорджину передернуло. С Роксанной они сегодня не виделись, так откуда же секретарша Шэрон знает, что она «потрясно выглядит»? Редакция «Санди трибюн» располагалась этажом выше «Дейли». Вдобавок еще развязный тон, фамильярность. Никому, кроме друзей и родственников, не дозволялось называть ее Джорджи.

– Шэрон интересуется, не сможете ли вы выкроить немного времени, чтобы обсудить с ней кое-какие дела, – сказала Роксанна.

Поднимаясь в лифте, Джорджина пыталась представить, в каком настроении сегодня Шэрон. Многое зависело от того, что она накануне съела на ужин и сколько таблеток для похудения проглотила с утра. Да и вообще перепады настроения случались у Шэрон с ужасающей частотой.

Однако, едва успев переступить порог кабинета Шэрон, Джорджина поняла, что соперница настроена миролюбиво. Рукава жакета – верный барометр настроения – были опущены, а сама Шэрон спокойно восседала за столом с неизменной сигаретой в зубах. В пепельнице, как всегда, дымился окурок. Одно из двух двойных плечиков слегка съехало. Шэрон искренне считала, что некоторые вещи никогда не выходят из моды, и всегда носила двойные плечики, придававшие ей сходство с игроком в американский футбол.

На первый взгляд Шэрон казалась спокойной. Даже кожа на лице, обрамленном копной рыжих волос, не бугрилась.

– Присаживайся, милочка, – проворковала она. – Я тебя кофе угощу.

Редактор «Дейли трибюн» повелительно махнула рукой, указывая на кресло, которое стояло напротив ее стола, но Джорджина, как обычно, пропустила команду мимо ушей и расположилась на софе. Они играли в эту игру давно. Шэрон восседала на высоченном кресле на колесиках, изготовленном по специальному заказу и обшитом мягкой кожей. Вычитав когда-то, что люди, на которых взирают сверху вниз, теряются и ими легче манипулировать, она распорядилась, чтобы остальные кресла в ее кабинете были на шесть дюймов ниже, чем ее собственное, и такими узкими, что посетители ощущали себя неуютно.

– Скажи, милочка, что побудило тебя обратиться к персоналу со столь странным заявлением? – осведомилась Шэрон масляно-капризным голоском, неуместным для женщины ее лет (ей было за сорок, но она уверяла, что тридцать три). – Никто ведь тебя не гонит, а уж я и подавно. Тебе плохо? На тебя давят?

Джорджина сбросила туфли и, забравшись на софу с ногами, вытянула их перед собой. Глаза Шэрон угрожающе сузились: во-первых, потому что ноги были на редкость стройные, а во-вторых, Джорджина вела себя уж слишком вызывающе. Можно было подумать, что это ее кабинет.

– Ты такая заботливая, Шэрон, – сказала Джорджина, пристально глядя ей в глаза. – Нет, у меня все в порядке, но я очень признательна тебе за внимание.

– А что это за статейка, где речь шла о твоем уходе? – небрежно поинтересовалась Шэрон.

– Не верь всему, что печатают в газетах, Шэрон, – назидательно произнесла Джорджина. – Сама подумай: ну зачем мне уходить? Моя газета из всей группы «Трибюн» стоит на ногах крепче остальных, из всех главредов только мне удается из года в год наращивать тираж, да и Дуглас меня поддерживает. Если кому из главных и надо подумать об отставке, то разве что тем, кто плохо тянет.

Как ни старалась Джорджина сдерживаться, устоять перед искушением ей не удалось. Обе женщины прекрасно знали, что показатели «Дейли трибюн» резко снизились и даже бешеные затраты на телерекламу не могли спасти положение.

– Я только хочу, чтобы ты знала: я на твоей стороне, – быстро сказала Шэрон, делая вид, что не поняла намека на собственный провал.

«Угу, стоишь за моей спиной с занесенным кинжалом», – подумала Джорджина. А вслух сказала:

– Ты, в свою очередь, можешь рассчитывать на поддержку с моей стороны. – На губах ее играла улыбка, но глаза не улыбались.

– Я ведь помочь тебе хочу, милочка, – добавила Шэрон. – Сама знаешь, чутье еще ни разу меня не подводило.

«Да, на всякое дерьмо», – подумала Джорджина. Шэрон была единственной во всей Великобритании женщиной, которой удалось стать главным редактором газеты-таблоида национального масштаба. А теперь она хотела прибрать к рукам и «Санди» – лучшую газету группы «Трибюн». Что ж, таким аппетитам можно было лишь позавидовать.

Одного Джорджина не понимала – зачем потребовался Шэрон этот спектакль. Она прекрасно знала, что Шэрон хочет добиться ее отставки. Холлоуэй наверняка рассказал ей, что Джорджина представила ему план перехода «Санди» на ежедневный выпуск. Такие уж были у Дугласа методы – он любил сталкивать своих подчиненных лбами, настраивая друг против друга. И все же обе журналистки продолжали разыгрывать сцену.

– Как бы то ни было, Джорджина, я очень рада, что ты остаешься, – заверила соперницу Шэрон. – Уж слишком нас, женщин, мало в этом бизнесе. Мы должны друг друга поддерживать.

Когда Джорджина уходила, ее слегка мутило. Подобного лицемерия она даже от Шэрон не ожидала. Та была признанной женоненавистницей. Ни единой женщины хотя бы на одном ответственном посту «Дейли трибюн» давно уже не было – Шэрон безжалостно уволила всех.

По возвращении в свой кабинет Джорджина увидела там Пита Феретти. Его интересовали кое-какие детали, касающиеся следующего воскресного номера.

Феретти ушел, а она не обратила внимания на неприметную шариковую ручку, которую он как бы невзначай оставил в нижнем отделении пластмассовой ячейки для входящих документов. Все знали, что сверхзанятая Джорджина никогда не роется в этих бумагах, и Феретти мог рассчитывать, что при удачном стечении обстоятельств ручка пролежит там до тех пор, пока его люди не установят более надежное подслушивающее устройство.

После ухода Джорджины Шэрон, насмотревшись на длинные стройные ноги соперницы, тут же полезла в ящик за таблетками для похудения. Проглотила сразу две, запила остывшим кофе и прокричала Роксанне, чтобы та заварила свежий.

Вообще-то в ее желании уничтожить Джорджину не было ничего личного. Она руководствовалась сугубо деловыми мотивами. Шэрон жаждала безраздельной власти, а Джорджина мешала ей двигаться вверх. Только и всего.

Лишь одно приводило Шэрон в бешенство – естественная и неотразимая стройность соперницы. Джорджина не глотала таблеток, не изводила себя диетами и не потела на тренажерах. Чертовски несправедливо!

Что касается внешности, судьба вообще была несправедлива к Шэрон. Всю жизнь, сколько она себя помнила, ей приходилось вести бесконечную битву с ожирением. Она была Моникой Левински своего поколения. Каких только диет она не испробовала, но всякий раз терпела поражение, не в силах выдержать рези под ложечкой от голода. Причем самое обидное, что сброшенные с неимоверным трудом фунты тут же набирались снова, да еще с лихвой.

С детства Шэрон пыталась маскировать выпирающие телеса, наряжаясь мальчишкой.

Она впервые осознала, что ей неприятно слышать обращение «Эй, пацан!», когда ей было уже двенадцать. Это произошло в магазине детской одежды, куда отец привел ее вместе с двумя старшими братьями, чтобы купить им всем теплые спортивные костюмы.

До сих пор она неизменно носила мальчишескую одежду – к разочарованию матери, которая всегда мечтала о прелестной дочурке, но к радости отца, который привык воспринимать Шэрон как еще одного сына.

Измученная наплывом клиентов, продавщица торопилась обслужить их до обеденного перерыва. Перебрав спортивные костюмы, она вытащила два и разложила их перед братьями Шэрон.

– А для таких крупных мальчиков, – сказала она, указывая на Шэрон, – у нас ничего нет. Обратитесь в магазин одежды для взрослых. Он за углом.

Этот эпизод навсегда врезался в память Шэрон, оставив в ее душе незаживающую рану.

Домой она вернулась зареванная и сразу кинулась к матери, пытаясь обрести утешение в ее крепких объятиях. Слезы градом катились по пухлым щекам девочки, а распухшие глаза, казалось, совсем утонули в них.

– Мамочка, – сдавленно, сквозь слезы, пробормотала она, – продавщица назвала меня мальчиком. И еще сказала, что я – жирная!

Шэрон надеялась, что мать опровергнет эти ужасные слова, кинется в злополучный магазин и добьется, чтобы гадкую продавщицу уволили. Однако та, взяв дочку за руку, отвела ее в супружескую опочивальню, где они остановились перед огромным, от пола до потолка, зеркалом платяного шкафа.

– Может, тебе это и неприятно, – сказала мать, – но будет лучше, если ты сама на себя полюбуешься. А теперь скажи, доченька, жирная ты или нет?

Шэрон, оторопев, уставилась на свое отражение. На нее смотрело толстоногое расплывшееся существо с коротко подстриженными, неопрятными волосами, пухлыми ляжками и обвисшими щеками. Зрелище было такое ужасное, что девочка не выдержала и разрыдалась.

– Присмотрись повнимательнее, Шэрон, – посоветовала мама. Но Шэрон не желала слушаться и уставилась на мать, стройную и прекрасную.

Марджори, мать Шэрон, трижды в неделю играла в теннис: дважды с подругами и еще один раз с тренером, молодым парнем, который только и делал, что нахваливал ее. Он был в своем деле мастер и прекрасно знал, как угодить женщине из низов, наконец выбившейся в люди.

Впрочем, Марджори всегда удавалось держать себя в отличной форме. Она была стройная и подвижная, умело накрашенная и загорелая. Макияж она накладывала безукоризненно, а пышные каштановые волосы, которые давно превратились в нежно-золотистые, подкрашивала каждые две недели, не забывая делать прическу пять раз в неделю.

– Пора мне самой за тебя взяться, – с напускной суровостью сказала она, обнимая дочь за рыхлые плечи.

Шэрон вспоминала потом, что тогда едва ли не впервые ощутила материнское тепло. И еще – нежный аромат духов «Шанель № 5», почти перебивавший запах табака.

– Красавицей ты уже никогда не станешь, – добавила Марджори, щипая дочь за полную щеку, – но похудеть я тебя заставлю.

С тех пор для Шэрон началась жизнь, полная мучений. Она прыгала с одной диеты на другую, горстями глотала таблетки и с каждым годом ненавидела себя все сильнее.

Когда, взволнованно размахивая большим коричневым конвертом, в кабинет ворвался Майкл, Джорджина беседовала по телефону. Дело было во вторник, поздним утром. Джорджина уже просмотрела список новостей, но ничего особенно любопытного не заметила. Но глаза Майкла горели. Она быстро закончила разговор.

– Как ты относишься к тому, чтобы поместить в номер «бомбу» про нового министра-лейбориста, его любовницу и двоих детей? – с места в карьер завопил Майкл. – Посмотри-ка, что доставили утром в нашу экспедицию!

В конверте оказался составленный неким частным сыщиком отчет о результатах слежки за Тони Блейкхарстом, действующим министром, который слыл идеальным семьянином. Отчет содержал ошеломляюще разоблачительные сведения о его интимных связях с тридцатидвухлетней блондинкой из его же аппарата, копии свидетельств о рождении ее двоих детей (без указания имени отца), а также биографические данные о жене и обоих сыновьях министра. Да, это и впрямь была настоящая «бомба», в особенности после заявления недавно избранного премьер-министра, который, выступив в парламенте, предупредил, что не потерпит грязи как в рядах своей партии, так и в правительстве. Хотя с другой стороны, неоспоримых доказательств связи этих двоих в отчете не было.

Приложенные фотографии самого Блейкхарста в кругу семьи и фотографии блондинки с детьми служить таковыми определенно не могли.

– Материал и в самом деле сенсационный, – сказала Джорджина, изучая снимки. – Но доказательств не хватает. В таком виде наши юристы его не пропустят. – Она вдруг улыбнулась и покачала головой. – Не правда ли, странно, как часто любовница напоминает помолодевшую версию жены? При взгляде на эту женщину вряд ли кто-то может подумать, что она способна соблазнить мужчину. – Джорджина снова покачала головой. – Удивительно, сколько мужей ведут двойную жизнь! Непонятно только, почему жена до сих пор ни о чем не подозревала, если муж так редко бывает дома.

– Насколько мне известно, она живет себе припеваючи в Хампстеде, – сказал Майкл. – Купается в роскоши и ни о чем не заботится. Когда у тебя все есть, лодку раскачивать ни к чему. Но ты еще не все видела. Тот, кто это прислал, определенно намерен погубить Блейкхарста. Посмотри на эту записку.

Джорджина, слегка нахмурив лоб, прочитала вслух:

– «Если хотите получить доказательства, поместите в колонку личных объявлений «Таймс» объявление следующего содержания: «Сюзи, я соскучился, позвони мне по телефону номер…» И укажите номер своего личного телефона».

Немного помолчав, Джорджина сказала:

– Не знаю, как тебе, Майкл, но мне это напоминает вендетту. Просто так карьеру действующего министра не губят. Да еще присылая донос в обычном конверте. Но как бы то ни было, упускать такую возможность мы не имеем права. Кусок слишком уж лакомый. Помести это объявление.

– А помнишь материал, который пару недель назад прислали в «Ньюс оф зе уорлд»? – спросил Майкл. – Про бывшего министра из правительства тори и его любовницу? Я беседовал со своим приятелем из их отдела новостей, и он сказал, что они тоже получили эти сведения в ничем не примечательном конверте от анонима. Там приводился подробный перечень всех тайных встреч парочки за последние месяцы, а также список ближайших свиданий с указанием адресов и дат! С помощью этих данных и удалось поймать министра с его любовницей в постели. Репортер снял гостиничный номер накануне указанной даты и установил скрытую камеру в изголовье кровати. А на следующий день вновь оплатил этот номер и преспокойно демонтировал оборудование.

– Да… – задумалась Джорджина. – Представляю, как кто-то насладился своей местью, когда десять миллионов человек прочитали о похождениях министра. Ты прав, Майкл, кто-то, безусловно, жаждет крови Блейкхарста. Найми частного детектива, и пусть денно и нощно с министра глаз не спускает! А также с его любовницы.

* * *

Когда водитель подвез Шэрон к нужному дому, перед парадным уже стоял красный «Ягуар-XK8» Эндрю Карсона.

– Заезжай за мной через два часа, – приказала она. Затем, посмотревшись в карманное зеркальце, побрела, слегка пошатываясь от выпитой водки, к двери.

Спасибо Эндрю, думала она, спасибо за великую силу секса. Поддернув повыше черную мини-юбку, она позвонила и, дожидаясь, пока Карсон откроет дверь, поправила чрезмерно узкий лифчик. Ее могучие груди, не помещавшиеся в чашечках, непристойно выпирали наружу.

Встречи с Карсоном проходили по неизменному сценарию: сначала секс, затем беседа; угощение не предусматривалось. Шэрон отчаянно старалась сохранить фигуру – на бесформенную толстуху, какой она была еще пару лет назад, даже Карсон не польстился бы.

Эндрю Карсон открыл дверь. Он был могучего сложения, в молодости увлекался регби, но годы и выпивка сделали свое дело, и теперь тело его стало дрябловатым, а на боках висел жирок. Однако в костюмах, пошитых так, чтобы скрыть изрядное брюшко, Карсон по-прежнему смотрелся прекрасно. Что касается двойного подбородка, то его искусно скрывала борода.

Последние тридцать из своих пятидесяти семи лет Карсон был женат. Супруга его жила в Йоркшире, пребывая в счастливом неведении о его многочисленных изменах. Сам Карсон львиную долю времени проживал в собственной лондонской квартире.

Трудоголик и предельно жесткий в деловых вопросах человек, Карсон занимал пост исполнительного директора группы «Трибюн». Дуглас Холлоуэй считал его одним из ближайших своих друзей и союзников.

Шэрон не успела подняться по ступенькам, как рука Карсона юркнула под ее юбку, нащупав голую плоть ляжки, нависшую над кромкой чулка. Шэрон тут же развернулась ему навстречу, его слегка покачивало от выпитого.

– Как, ты без трусов?! Какая прелесть! – восхищенно воскликнул он, словно мальчишка, нашедший потерянную игрушку. Усадив Шэрон на лестницу, он овладел ею с таким пылом, что не в меру узкая мини-юбка треснула.

– Здорово! – застонала она. – Это именно то, что мне нужно, Эндрю. Сильнее, наддай еще!

Она прекрасно знала, что, взяв столь бешеный темп, Карсон долго не протянет и расстреляет свою обойму в считанные секунды.

Их половые сношения всегда были излишне поспешными, обрывистыми и напрочь лишенными даже намека на романтику. Более того, в постель Карсон не укладывал ее еще ни разу.

– Если я трахну тебя в постели, у меня появится чувство, будто я жене изменяю, – пояснил он ей как-то раз без тени смущения.

Ей приходилось отдаваться Карсону в его служебном кабинете, в любом месте квартиры, а иногда – на заднем сиденье черного лимузина.

Для своего возраста Карсон был поразительно любвеобилен. И, как многие мужчины, столь же поразительно эгоистичен в удовлетворении своей страсти. Ласки перед сексом? Бросьте, это для тех, кому делать нечего. Минет? Это разновидность секса, при которой женщина должна ласкать мужчину, но не наоборот. Карсон кончал с ней всегда, а Шэрон с ним – никогда. Вот и сейчас, как обычно, он воспринял ее крики – через пару минут после начала совокупления – за признак оргазма.

Шэрон прекрасно освоила «Искусство стонать в постели». Она не только проштудировала эту брошюру, но и опубликовала ее по частям в своей газете.

Удовлетворенно крякнув, Карсон зарылся носом в бездонный вырез ее платья. Его возбуждали неповторимые запахи – табака, кисловатого пота и тонкого аромата духов, – исходившие от этой женщины. Но сейчас, удовлетворив свою похоть, он застегнул ширинку и, переступив через Шэрон, зашагал вверх по ступенькам.

Принадлежавшая ему квартира в престижном районе Кенсингтон была настоящим памятником излишествам, которые культивировали состоятельные люди в восьмидесятых годах: полированный паркет черного дерева, повсюду, даже на стенах, одноцветные, правильной формы ковры, огромные зеркала в стальных рамах. Вытянутый низкий кофейный столик, обеденный стол и книжные полки, все – стеклянное, с сияющими хромированными гранями.

Подойдя к черному лакированному, в китайском стиле, бару, Карсон доверху наполнил два стакана виски и жестом пригласил Шэрон сесть рядом с ним на приземистой, обтянутой тонкой кожей софе.

– Итак, Джорджина продолжает работать, – констатировал он. – Мне известно, что они с Дугласом встречались в ресторане.

– Так вот, значит, когда эта стерва передала ему свой план перехода на ежедневный выпуск! – процедила Шэрон. – Мерзавец хренов! Когда наконец он поймет, что я и только я могу быть главредом «Санди трибюн»?

– Он просто нервничает, – пояснил Карсон. – Сама знаешь: по тиражам «Санди» превзошла «Дейли» почти вдвое, а рисковать Дуглас не любит. С тех пор как Джорджина возглавила газету, уровень продаж резко возрос, да и доход от рекламы – тоже. С какой стати ему от всего этого отказываться? Нет, Шэрон, тебе нужно вести себя по-умному. Продолжай потихоньку вытеснять ее, кислород ей перекрывай – не мне тебя учить. Придирайся к ее работникам, проверяй сметы расходов – Джорджина от всего этого на стенку лезет. И как бы невзначай капай на мозги Холлоуэю. Только не нападай в открытую – такого Дуглас не выносит.

– Я эту суку выживу, – прошипела Шэрон. – Любой ценой. «Санди» должна принадлежать мне. Это будет главная жемчужина в моей короне.

– Спеши медленно, Шэрон, и делай все последовательно, – посоветовал Карсон. – Сейчас твоя главная задача – избавиться от Джорджины.

– С сегодняшнего вечера я распорядилась установить за ней наблюдение, – похвасталась Шэрон. – Мои люди будут следить за каждым ее шагом. Она теперь и помочиться без моего ведома не сумеет. В ее кабинете установлено подслушивающее устройство, а Феретти, мой цепной пес, глаз с нее не спускает. Только о ее встрече с Холлоуэем я до сих пор почти ничего не знаю.

Стоя у окна, Шэрон курила сигарету «Мальборо» и после каждой затяжки ворочала языком во рту, подобно старикам, которые смакуют дорогую сигару. Неудивительно, что у нее такая скверная кожа, подумал Карсон. Должно быть, сегодня это уже третья пачка.

Взяв стакан виски, Шэрон воздела руку и, глядя на луну, торжественно, как современная Скарлетт О’Хара в кожаной мини-юбке, пообещала:

– Богом клянусь, я единолично возглавлю «Трибюн»! Все выпуски до единого.

Карсон с трудом удержался от смеха, не желая ее обижать. По большому счету, Шэрон была ему небезразлична. Он преклонялся перед ее решительным и несгибаемым нравом.

Эндрю вдруг вспомнил, как однажды спросил ее, почему она никогда не была замужем и до сих пор не имеет детей.

Ответ Шэрон поразил его до глубины души – никаких мужей, никаких детей, никаких угрызений совести. Все это стало бы препятствием для ее карьеры, досадной помехой. Мужья и дети расслабляют, отвлекают от дела. Сама она с презрением относилась к замужним дамочкам, а потому и в помощники себе набрала исключительно мужчин. А ведь пришла она в газету в те годы, когда женщины были счастливы, если им удавалось устроиться секретаршами. Она считала себя первопроходцем, проложившим женщинам дорогу в большой бизнес. Хотя, подобно Моисею, перед которым расступились морские воды, сотворив это чудо, она тут же обрушила гигантскую волну на головы тех, кто осмелился за ней последовать. Вскарабкавшись по ступенькам на самую крутую вершину, она сожгла за собой лестницу.

По части решительных действий она могла дать сто очков вперед любому мужчине. Она и трахалась не хуже мужика, и Карсон хотел использовать ее, чтобы посчитаться с Дугласом Холлоуэем. У него были свои планы на пост, который тот занимал…

Рано утром Дуглас позвонил Джорджине и пригласил в свой офис, чтобы обсудить историю с Блейкхарстом. Офис Дугласа располагался в так называемом президентском крыле на тридцать четвертом этаже Трибюн-Тауэр. Сам же кабинет генерального директора более походил на небольшие апартаменты посреди Манхэттена.

Джорджина проверила помаду на губах и припудрила нос. В офисе Дугласа, залитом бледно-розовыми лучами заходящего солнца, ее приветствовала торжественная ария из «Трубадура» Верди. Отчего-то этот бледный закат напомнил ей родину. Правда, в Южной Африке краски были ярче, чем здесь.

Дверь из приемной в кабинет была открыта, секретарши разошлись по домам, и Джорджина быстро проскользнула в кабинет. Дуглас восседал за столом. Кабинет его выглядел строго, почти по-спартански: ничего лишнего, патологически чисто, а на стенах вместо картин и семейных фотографий – лишь обрамленные первые полосы газет, входящих в группу «Трибюн». Не первый раз, входя в его кабинет, Джорджина ловила себя на мысли, что Дуглас относится к тем мужчинам, которые требуют, чтобы и трусы были всегда отутюжены и разложены в определенном порядке, по цветам.

– Горло смочить не хочешь? – осведомился он, подходя к шкафу, в котором размещался искусно замаскированный холодильник.

– Интересное предложение, – оживилась Джорджина. – Разумеется, я не откажусь смочить горло. Предпочтительно – сухим и белым.

– С газом или без? – спросил Дуглас.

– Как, вы угощаете меня шампанским? – изумилась Джорджина. – Не рановато ли? И что мы отмечаем? Вы согласились принять мой план?

– Я имел в виду минеральную воду, – сухо ответил Дуглас. – Ты сама прекрасно знаешь, что спиртного здесь не держат.

– Да, конечно, – вздохнула Джорджина.

– Я хотел обсудить с тобой информацию о Блейкхарсте, – продолжил Дуглас. – Как лучше разместить материал, чтобы поднять настоящую шумиху на радио и телевидении.

– Дуглас, мне кажется, нужно немного подождать. У нас недостаточно доказательств.

– Кстати, о доказательствах, – сказал он. – Я посчитал необходимым пригласить Бекки. Может, это и преждевременно, но я хочу ввести ее в курс дела.

И тут же, словно по волшебству, дверь открылась и в кабинет вошла Бекки Уортингтон.

Высокая, стройная, длинноногая, с черными шелковистыми волосами и темно-серыми глазами, Бекки выглядела не просто элегантной, но аристократичной. Шикарная женщина – так мысленно называла ее Джорджина. Голубая кровь.

Отец Бекки, лорд Уортингтон, считался одним из самых богатых землевладельцев в Англии, причем его владения граничили с йоркширским замком Ховард. Но Джорджина уважала Бекки не только за знатное происхождение. Она была настолько состоятельной, что работала исключительно по призванию, а свое немалое, причитающееся директору по маркетингу жалованье отдавала в издательский фонд. Чутье у Бекки было отменное, и она великолепно понимала, как подать материал, чтобы на него клюнули электронные средства массовой информации.

Внезапно Джорджина обратила внимание, что Бекки заметно расплылась. Короткая юбка костюма от Армани подчеркивала ее идеальные ноги, а вот длинный жакет обтягивал талию куда плотнее обычного. Господи, неужели она беременна? В голове Джорджины тут же замелькали тревожные мысли. Она знала, что у Дугласа давно роман с Бекки. Холлоуэй признался ей в этом еще год назад, когда она как-то раз субботним днем наткнулась на них в магазине, где они, оживленно воркуя, делали покупки. Однако Дуглас был по-прежнему женат на красавице Келли, и миссис Холлоуэй была не из тех женщин, которые легко расстаются со своей собственностью.

Чем пристальнее Джорджина присматривалась к Бекки, тем больше убеждалась в собственной правоте. Да, все признаки беременности налицо: длинный жакет над округлившимся животиком, заметно увеличившийся бюст, взгляд, преисполненный каким-то особенным умиротворением.

– Итак, далеко ли мы продвинулись с Блейкхарстом? – осведомился Дуглас.

– Мы поместили в «Таймс» объявление, на котором настаивал аноним, – ответила Джорджина, мигом переключившись на дела. – «Сюзи» оказалась мужчиной, который подчинялся приказам другого мужчины. Однако убедительных доказательств они представить нам не в состоянии. Голословные утверждения о том, что министр встречается с любовницей по воскресеньям, а жена с детишками ни о чем не подозревают… – «Черт возьми, – подумала вдруг Джорджина, – а ведь и Дуглас сейчас играет в такую же игру с Бекки, в то время как Келли, сидя дома, ни о чем не догадывается!»

Но Дуглас ничего и не заметил – он был слишком увлечен разворачивающейся интригой. И Джорджина продолжила:

– Я отрядила на это дело целую команду. Пока, похоже, Блейкхарст не замечает, что за ним следят. Но он ведет себя безукоризненно, так что придраться нам не к чему. Каждый вечер в положенное время возвращается в Хампстед, в родное гнездышко. Если и дальше все будет продолжаться так же, публиковать нам будет нечего. Тем более что для общения со своей подружкой у него есть великолепное оправдание – они вместе работают.

Дуглас задумался. Не желая вдаваться в подробности, Джорджина воспользовалась первым благовидным предлогом, чтобы улизнуть.

В пятницу, в девять вечера, Джорджина стояла у окна своего углового кабинета на двадцать восьмом этаже. Она не уставала любоваться величественным куполом собора Святого Павла, арками перекинутых через Темзу мостов, строгими линиями здания парламента.

Мысли ее витали в облаках, но все чаще и чаще уносились к человеку, с которым она предавалась постельным утехам. Почему-то подходящих слов Джорджина не находила. Как называть таких людей – партнер, любовник, любовница, возлюбленный, господин, подружка? Черт знает что! Джорджина все еще ломала голову, какое бы словечко изобрести, когда зазвонил ее личный телефон. Номер этот был известен лишь Дугласу, родным и близким друзьям. Вот почему Джорджина несказанно удивилась, когда услышала в трубке голос Ленни Стрейнджлава и узнала его неподражаемый австралийский акцент. Стрейнджлав возглавлял «Маклейрдс», рекламное агентство, работавшее с «Трибюн», и считался закадычным другом Дугласа Холлоуэя.

– Как дела, Джорджи? – поинтересовался он, однако дожидаться ее ответа не стал. – Послушай, дорогуша, мне только что звонил Тони Блейкхарст. Помнишь – мой друг? Так вот, по его словам, к нему домой приходил один из твоих репортеров и пытался взять интервью насчет какой-то мифической подружки. Что это за фигня, черт возьми?

– Ленни, я сейчас страшно занята. Могу я перезвонить тебе буквально через пару минут?

– Да, Джорджи, но только побыстрее, потому что Тони вне себя от бешенства. Ты ведь помнишь, как высказался премьер-министр насчет соблюдения моральных норм? Если ты опубликуешь эту статью, Тони в два счета вышибут из команды, а он столько лет ждал, пока наконец войдет в правительство. Обещаешь, что перезвонишь?

Джорджине понадобилось минуты две, чтобы подключить к телефону кассетный магнитофон и проверить, работает ли запись. Она связалась с Майклом, известила его о только что состоявшемся разговоре, затем перезвонила Ленни. Тот поднял трубку после первого же звонка.

– Послушай, Ленни, почему ты позволил себя использовать? – прямо спросила Джорджина.

– Значит, это правда? – ответил он вопросом на вопрос. – Черт побери, Джорджи, это ужасно, ты ведь его уничтожишь! Тони – мой близкий друг. Я, по-моему, тебя с ним даже познакомил. С ним и с его женой. Чудесная женщина. И у них двое детишек. Что вы все против него ополчились?

– Мне очень жаль, Ленни, что вы с ним друзья, но беда в том, что его отношения с другой, крайне привлекательной, женщиной, которая работает у него секретарем, давно переросли служебные рамки. И у нее тоже двое детишек, причем оба – от Тони. Передо мной сейчас как раз лежат первые страницы верстки этого материала. Могу, если хочешь, зачитать вслух заголовки.

– Зачитай, – сухо потребовал Ленни Стрейнджлав.

Джорджина принялась читать:

– «Скандал, в котором замешан министр, его любовница и двое их детей», «Блюститель нравственности из кабинета Блэра изменяет жене с пышногрудой блондинкой», «Они настолько близки, что дети любовницы зовут его папой».

– Надеюсь, ты не собираешься это опубликовать? – истерично выкрикнул Ленни срывающимся голосом. – И могу я хоть как-то этому воспрепятствовать?

– Нет, Ленни, – со вздохом сказала Джорджина, – боюсь, это невозможно. Тони Блейкхарст – один из ведущих министров Блэра, его опора. Его привыкли считать столпом нравственности, он вечно фотографируется с детьми и женой, которой на самом деле изменяет с женщиной, успевшей родить ему еще двоих детей. Это настоящая сенсация.

Голос в трубке на минуту смолк – говорить и думать одновременно Стрейнджлав не умел.

– Дело в том, Джорджи, – сказал он наконец, – что Тони и с Дугласом очень дружен. Впрочем, я не буду ходить вокруг да около. Тони прекрасно осведомлен про роман Дугласа с Бекки, про то, что она ждет ребенка, и про более чем сомнительные сделки, которые твой шеф заключает. Если ты раззвонишь на весь свет про историю с детьми и любовницу Тони, то ему придется рассказать про Бекки.