Текст книги "Фиалки завяли – остался лишь цвет"

Амид Голт
Фиалки завяли – остался лишь цвет

Не очень черная вдова

Космическая орбитальная станция «Бибирево-1» лениво вращалась вокруг планеты У-13. Станция была довольно старой и изначально конструктивно неудачной, поэтому «Бибирево-2» космические инженеры строить не собирались, дабы не плодить более технические уродства, чем гарантировали уникальность этому сомнительному творению рук человеческих.

«Бибирево-1» служила, по сути, стоянкой для больших грузовых крейсеров, которые ждали доставки руды с У-13. Громадные, уродливые, испещрённые следами от метеоритов, они полукольцами окружали станцию, а когда получали свой груз, без сожаления покидали орбиту.

Достопримечательностей на станции было всего две – бордель «Ромашка» и буфет «Златоокая Стефания». Обычно имеющие кредиты дальнобойщики в ожидании погрузки шли в первое заведение, а потом, изрядно потратившись на сомнительные удовольствия, направлялись немного выпить и отведать местной омерзительной кухни во втором. Там, вывалив большую грудь на стойку, их встречала буфетчица Агнешка – дама более чем средних лет, с выжженными краской светлыми волосами и ярко-красной помадой, которая будто кричала: «Хочу замуж!». А вот взгляд одинокой женщины, ищущей своё маленькое (или большое) счастье, с годами угасал. Ведь бессердечные дальнобойщики, сотрудники станции и просто несчастливцы, которых судьба забрасывала на это космическое дно, не слышали любовного зова. Поэтому глаза Агнешки оставались печальными, и некому было узнать, какая страсть в ней заключалась. На днях её покинул уборщик-нетарианец Боа-Ю – его скорая любовь оставила лишь круглые синяки от щупальцев на ягодицах, отчего попа начала напоминать божью коровку с Денеба. В общем, перспективы у Агнешки были безрадостные.

Посетителей было мало, буфет скоро закрывался, и надо было возвращаться в свою каюту с узкой девичьей кроватью. Крысы-наркоманки приползли после ионных ванн внешнего периметра, но Агнешка их не гоняла – они хорошо подчищали сор. Эти потерявшие от пагубных излучений шерсть твари приспособились процветать и в космосе. Крысы всегда кормились парами: одна из них раздувалась, превращаясь в шар, а вторая катала подругу по полу. К голой, склизкой коже приставали крошки, остатки еды, насекомые и другие крысиные лакомства. Потом, где-нибудь в углу, напарница слизывала с подруги всё вкусное, и они менялись местами – даже паразиты не были так одиноки, как буфетчица «Стефании».

Но чудеса случаются и на «Бибирево-1». За пять минут до закрытия зашёл Он. Высокий, красивый, загорелый, с выразительным взглядом карих глаз, лишающим дара речи всех вокруг. Эклер выпал из рук Агнешки. В руках мужчина держал белую розу, которая выглядела так девственно-нелепо среди этой грязи, что все происходящее обретало ореол нереальности.

Крысы презрительно посмотрели на незнакомца, но тут же откатились, очистив ему путь. Они, конечно, заметили эклер, и одна уже надувала другую.

«Бог» направился прямиком к Агнешке, неся впереди себя розу.

– Я Эван. Выходите за меня замуж!

– Чего?

– Выходите за меня замуж! – повторил незнакомец.

– Ты рехнулся?!

– Ой, позвольте мне все объяснить. Я с планеты Рух-Но. Слышали?

– Нет. Не припомню.

Агнешка закатила глаза и подумала: «Видимо, необаптист обдолбавшийся попался…».

– У нас строгие обычаи и, вообще, матриархат. Мне через тридцать земных суток исполнится тридцать пять лет. Если к этому времени я не женюсь, меня казнят.

– И в чём проблема? Целая планета одиноких баб, пусть даже немного властолюбивых! Мужчина, что брать будете?

– Вы не поняли. У нас женщина – главенствующая форма жизни. Но для формирования плода матери нужен генетический код отца в большом количестве, который можно получить только вместе с его плотью.

– Чего?

– После зачатия наши женщины съедают отца своих будущих детей, тем самым они гарантируют здоровье потомству и обеспечивают себе выживание.

– Жуть! Может быть, винегрет?

– Я не вру. Посмотрите в справочнике. И вот мой космоюнити. – Тут он приложил кисть руки к идентификатору кассы. Действительно, скоро ему должно было исполниться тридцать пять лет; отметок о психических заболеваниях не появилось.

– Спасите меня! У меня всего пара часов! Потом меня догонят, и судьба моя станет незавидной. Посмотрите в справочнике! Прошу Вас!

Агнешке ничего не оставалось, как ввести запрос. Справочник выдал ей всю информацию о планете Рух-Но: мужчин там действительно съедали. Генетические изменения, изначально необходимые для адаптации людей-поселенцев, привели к тому, что плод мог развиваться, получив только генетический материал отца. Таким изменениям подвергались исключительно женские особи, а мужчины ничем не отличались от земных, кроме незавидной участи. Потом у счастливой мамаши рождались трое-четверо миленьких пухлых деточек. Планета была чудовищно богата, поэтому правительство контролировало рождаемость. Мужчин же с планеты не выпускали.

Агнешка ещё раз взглянула на него: «Хорош! Была не была!», и достала из-под прилавка паспорт, стряхнув с него крошки от школьного пирожного.

– Пошли. Ближайший ЗАГС на У-13.

Он взял её за руку. Крысы под ногами в этот момент тащили эклер, пренебрежительно наблюдая за вновь созданной парой.

Агнешка оперативно отправила запрос на бракосочетание. Очередей по этому поводу на У-13 не наблюдалось – похоже, они единственные. Кажется, шахтеры не горели желанием связывать себя узами брака, так как работа у них тяжелая, тут уж не до любви…

Информационное табло в буфете известило о прибытии консульского крейсера с Рух-Но.

– Агенты нашли меня! Скорее!

Они бежали по коридорам, взявшись за руки. Вернее, Агнешка схватила своё счастье за руку и отпускать не собиралась. В другой руке она держала символ их любви – потрепанную розу.

Знакомый спекулянт за приемлемую цену доставил их на У-13 и высадил на стоянке перед ЗАГСом. Пропустив долгую речь прораба (по совместительству паромщика любви) и ограничившись поцелуем, они зарегистрировали брак. Когда Агнешка и Эван вышли наружу, крейсер Рух-Но, признавая своё поражение, уже удалялся.

– Мы свободны! – воскликнул Эван и поцеловал Агнешку в губы.

Через трое суток они были на Парадизик-Бэй. Счастливые две недели в фешенебельном раю на розовых пляжах. Счета Эвана были сразу разблокированы. Как оказалось, он был богат.

Агнешка с синим пером в волосах, развалившись среди шёлковых подушек на широкой кровати, наблюдала, как сиреневые волны лижут розоватый песок. Их бунгало стояло чуть поодаль, чтобы никто не мешал наслаждаться счастьем. Они купили роскошный особняк в горах, где вскоре собирались обосноваться. Всё это время они купались, развлекались, любили друг друга и строили планы на будущее. После очередной порции ласк Эван пошёл в душ. Звук воды и ионного массажа был едва слышен.

Пропищал тест. Она посмотрела на результат: три девочки и один мальчик. Очень хорошо! Цель достигнута! Агнешка сняла зубные накладки – нижняя челюсть выпятилась вперед, обнажив тонкие острые зубы. Так она вряд ли продала бы даже беляш в буфете на «Бибирево-1». Надо было ещё написать благодарственное письмо в Департамент традиционных ценностей Рух-Но – их программа «Мимикрия» сработала блестяще – а ведь она уже отчаялась, виня маму в том, что поддалась уговорам и стала участницей эксперимента. Пора было накормить малышей, чтоб они выросли крепкими и здоровыми во славу Рух-Но.

– Милый, иди сюда, я уже заждалась!

* * *

P. S. Агнешка открыла дверь душа, но Эвана там не было. Лишь длинная цепочка следов виднелась на песке, теряясь в дюнах. Флаер с опознавательными знаками Великой необаптистской церкви взмыл в небо.

– Вот обманщик! Все мужики такие! Гады!

От второй мамы не скроешься

Я чувствовал себя прекрасной блондинкой из фильма «Кинг-Конг». Только я вовсе не блондинка и вовсе не прекрасная. Конечно, имеется ещё ряд различий – основное, помимо цвета волос, тряпочкой безвольно болталось на ветру. Здесь кто-то криво сработал, и модули внезапно поменяли поведенческие сценарии, неожиданно напав и связав меня. Трусы-то зачем было снимать? Теперь я подвешен на краю скалы, привязан к шестам за руки и за ноги, как белка летяга, а сквозь лес, ломая деревья, ко мне продирается какая-то здоровенная тварь.

Вот из-за елей показалось оно. О, боги! За мной прислали, мать твою, Белоснежку! Птички вились вокруг её волос. Ничего лучше не могли придумать? Может быть, это глюк? Я провопил три ключевых стоп-слова: «Навуходоносор, тёща, девственность!». Слова подбирали так, чтобы ни при каких других обстоятельствах я не произнес их все вместе, но консоль так и не появилась – связи с богами не было.

Пальцами-брёвнами, рискуя переломать мне руки и ноги, Белоснежка не без труда сняла меня с шестов, после чего, зажав в кулаке вниз головой, понесла сквозь лес, продолжая валить зелёные насаждения своими туфлями, украшенными массивными пряжками. Самое унизительное, что всё это время она с идиотской физиономией и тупым выражением глаз пела голосом трансвестита «Someday-My-Prince-Will-Come». Оставалось радоваться тому, что она не сунула меня себе под юбку.

Внизу я услышал истошные вопли. Это была Морковка. Она бежала и размахивала руками с двумя теннисными ракетками. Милая, милая Морковка! Она пыталась защитить меня. Она осталась верна мне! Рыжая спасительница бросилась на ногу Белоснежки и принялась бить спортинвентарём по туфле, но похитительница отбросила бедняжку и … наступила на неё. Из глиняных следов, оставленных обувью псевдопринцессы, торчали грязные пятки моей возлюбленной да две ракетки для тенниса.

Оставалось ждать развязки: кому это всё понадобилось? Белоснежка, продолжая петь, пронесла меня через зелёное море леса. Она остановилась у одинокой, нелепо торчащей скалы, на самом верху которой располагалось гнездо. К моему облегчению, гномов там не было, однако там стояли и грелись на солнышке два розовых яйца в человеческий рост. Мне уже захотелось лично познакомиться с архитектором этого абсурда, чтобы долго и мучительно потом его убивать. Эти душегубские мысли нарушил хруст. По левому яйцу пробежали трещины, из образовавшегося маленького отверстия высунулся палец с ярко-зелёным ногтем. Теперь я знал, кто это! Может быть, я мыслю несколько предвзято, но мне кажется, что все стервы любят зелёный цвет. Это была Зина – моя супруга. Она уже сбрасывала яичные скорлупки, когда стало трескаться и второе яйцо. Там находился более возрастной «клон» моей жены – Рада Степановна в платье в горошек. Беда не приходит одна…

– Сыночек! – тёща, перешагнув через остатки скорлупы, расставив руки и фальшиво улыбаясь, приближалась ко мне.

Метнуть в неё было нечего, и я съежился, представляя себе неизбежные липкие объятья.

– Как вы обе сюда пробрались?

Отвратительный характер всей этой ситуации оттенял тот факт, что Белоснежка продолжала тихо петь и моргать.

– Мамочка всегда найдет своего мальчика! – Рада Степановна погрозила мне пальцем, а потом потрепала по щеке, как нашкодившего мальчишку. Зинаида тоже подплыла, в руке она держала какие-то документы.

Две кровососущие змеи в свое время оплели меня и долго душили, забирая все жизненные силы – никогда не встречал подобного единения между матерью и дочерью. До сих пор обидно, что именно я оказался жертвой этого партеногенеза. Единственным выходом было сбежать сюда, оставить им всё, спрятав моё бренное, дряблое тело, которому, впрочем, в реальном мире я уделял не так уж много внимания.

И вот эти гарпии здесь, в моём мире, топчут мой рай своими туфлями на широких каблуках. Сколько же они угрохали, чтобы отыскать меня и заставить изменить реальность!? Подозреваю, что жена присосалась к президенту Института Уберту.

– Пока ты здесь прохлаждаешься, мы претерпеваем невзгоды и трудности, – наконец приступила к основной части важного разговора Рада Степановна.

– Я оставил всё. Денег на пару тысяч лет хватит.

– Ты забыл кое-что. Патенты! – и она, схватив руку дочери со свернутыми в трубочку документами, помахала ею перед моим носом.

Очевидно, это Уберт! Только у него есть такие возможности и соответствующие потребности.

После вируса «Восьмерка» на планете остался «золотой миллиард» и всего два государства. Мне повезло – я оказался в государстве хоть и авторитарном, но хорошо оплачивающим идеи. Проект парящего стадиона «Лужники» обеспечил моих потомков на века, а разработки виртуальных миров, самосовершенствующихся за счёт реальности, обеспечили мне неприкосновенность. Но из-за этих двоих я был вынужден спрятаться в свой собственный мир, самый сложный, отлично защищенный, смоделированный лично мной и независящий от реальности.

– Патенты! – Рада Степановна уставилась на меня своими черными как у злобных зверьков глазами.

– Они достанутся империи.

– А мы? Твоя семья? Дети?

– Детям всем за сорок! У каждого по архипелагу.

– Подписывай! Мы нашли твое тело. Не согласишься – будут последствия.

Её глаза-бусины не мигали. В том, что она не блефовала, я был уверен. Супруга, улыбаясь, погладила меня по волосам, после чего передала документы и гусиное перо. Не было смысла сопротивляться или пытаться скрыться: всё было под их контролем, как и там, в реальном мире.

Я подписал документ. Моя подпись засветилась зелёным, её удостоверение прошло, и документ исчез.

– До скрой встречи, сыночка.

От этих двух баб осталась лишь скорлупа.

– Навуходоносор, тёща, девственность, – в отчаянии произнёс я. Сработало!

– Можете это объяснить? – с максимальным спокойствием попытался спросить я у внезапно появившихся трёх «адептов» реальностей.

– Исправим, – не пытаясь оправдаться, ответили они хором.

– Интересно, как? Ведь я создатель этой хрени! Вы-то что можете сделать?

– Престиж компании под угрозой. Если кто-то узнает, что реальность изменили грубо и без разрешения, Институт понесёт невосполнимые потери. Нас временно заблокировали единоличным решением президента, поэтому мы не смогли вмешаться, но имперская полиция не дремлет – оставлять в частных руках разработки, да и ещё против вашей воли наверху никто не позволит. Нам помогли, и мы доработали вашу реальность «Дублёр», в которую смогли попасть эти женщины. Они будут находиться в ней до появления особых распоряжений, не подозревая о ложности окружающего мира.

Я улыбнулся. Не ожидал от них такого…

– Теперь я хочу сам немного поработать со своим детищем.

Троица синхронно кивнула и пропала, а консоль высшего управления осталась полностью в моем распоряжении.

Ну вот и месть за тебя, моя Морковка. Что же такого устроить в этом «Дублёре» для моих родственниц? Опять эпидемию, захват доблестной империи Объединенными демократическими республиками, сделать их секс-рабынями? Нет, им ещё понравится… Здесь, грешен, не сильно баловал вторую половинку. Надо подумать.

– Неси меня обратно! – крикнул я певунье.

Белоснежка послушно протянула мне свою ладонь.

– И не пой! – приказал я, устраиваясь поудобнее.

Здравствуй, яблоко

В настоящий момент меня волновали только два вопроса: какой кретин посадил в яблоневом саду березу, и почему при таком обилии плодовых деревьев я залез именно на неё?

Тварь кружила внизу. Почему-то она двигалась против часовой стрелки, вокруг белого ствола моей спасительницы. Это было похоже на одиночный хоровод, ансамбль «Березка», андроид-буравчик. А вот мне было не до танцев – очень хотелось жрать. Я сидел на дереве в медицинском халате, будто большая белая птица, уже третьи сутки. Голод заглушил даже боль от вывихнутой лодыжки, которая опухла и приобрела сливовый оттенок, форма тоже напоминала спелую сливу, а пальцы почти не были видны. Да… фуэте мне теперь долго не покрутить. Кажется, я бы съел сейчас килограмм слив, вместе с косточками.

Вначале, сразу после моего «восхождения», я пробовал есть кору и жевать березовые листья. На первые сутки это помогло унять голод, но затем меня вырвало зелёной жижей. Видимо, береза попалась несвежая. Не быть мне вегетарианцем, подножный корм совсем не моё. Как же хочется мяса, до безумия хочется!

Почки березы – отличное мочегонное. Хотя бы с этим проблем не было. Сначала я стеснялся, а потом стало всё равно. Я решил поссать твари на башку – мерзкая и эффектная животная месть. Ночью ожидался дождь, поэтому обезвоживание мне не грозило, можно было и покутить. А уж этого во мне накопилось – хоть отбавляй! Тяжелые желтые капли упали на углепластиковый череп, и вот уже толстая струя молотила по нему. Существо рыкнуло на меня и безрезультатно попыталось влезть по стволу наверх, оставив глубокие борозды на белой коре и обломав когти.

Внезапно тварь перестала предпринимать попытки добраться до меня и заскулила, а потом стала царапать свою голову. Судя по всему, моча проникла под пластины, не успел я заживить их до конца. Она царапала и царапала, то рыча, то скуля, движения её рук становились всё более быстрыми и агрессивными. Рукава халата, который она напялила на себя, оторвались и сползли на кисти, которые не были рассчитаны на подобную активность, ведь научные сотрудники не столь яростно машут конечностями. Они, вообще, спокойные.

Вдруг одна из пластин черепа отлетела, обнажив извилины головного мозга. Он был почти черного цвета – слияние прошло не очень гладко. Тварь с ненавистью во взгляде мутных глаз посмотрела на меня. Причинно-следственная связь у неё работала хорошо. Она отошла на метр от ствола и продолжила свой хоровод, движимая только одним желанием – уничтожить меня.

* * *

Почти трое суток прошло с тех пор, как я выбежал из здания лабораторного корпуса Московского государственного университета кибернетики, расположенного в Юго-Западном административном округе Москвы. Там в течение двух последних недель нас оставалось двое: кто умер от вирусной напасти, кто прятался дома, надеясь пережить всё это. А мне дома было делать нечего, поэтому я торчал на работе. Кулеров с водой и жратвы оставалось достаточно, к тому же нам никто не мешал, даже сторожа сбежали. Я запер дверь изнутри и стал хозяином громадного научного комплекса с автономными системами электро– и водоснабжения.

Аспирант по фамилии Буряков – высокий сутулый парень двадцати с лишним лет составил мне компанию. Вообще-то я не люблю таких. Лучше бы университет в своё время прислал мне в помощь деваху – и глазу приятно, и… всякое может случиться. Этот же ботан из Иваново сутками просиживал в лабораториях, что-то выспрашивая, записывая, сверяясь с Интернетом, пытаясь подловить меня на ошибках, а если находил таковые, кривил губы и переполнялся самоудовлетворением задрота-онаниста. Но выгнать его я не мог, да и идти ему было некуда: общежитие закрыли ещё месяц назад, вот он и пришёл сюда с рюкзаком и дорожной сумкой на колесиках. Расположил я его в сторожке на главном входе: и охрана есть, и от меня подальше.

* * *

Тварь была неповоротлива и быстро бежать не могла. Но и я далеко не спринтер. Если по улице Миклухо-Маклая я передвигался бодро, то на улице Академика Арцимовича я сдох, а ноги стали ватными. Я свернул с дороги, пытаясь затеряться во дворах многоэтажек, так никого и не встретив по пути, не было даже собак. Наконец, впереди замаячил вход в яблоневый сад – арка из витых металлических полос, выкрашенных в зелёный цвет. Арка в виде яблока, больше похожая на громадного зелёного паука, готовящегося к прыжку, была увенчана надписью «Яблоневый сад». В голове пронеслось: «Справа, через сад отдел полиции, там-то люди есть. Должен же быть от полиции какой-то толк!». Хрипы твари слышались совсем уже близко. Я представлял, как она размахивает конечностями с длинными когтями и разевает пасть, из которой течёт жёлтая липкая слизь. Я ускорился – спасение было рядом, всего метров пятьсот оставалось до невысокого здания полиции за забором, увитым «егозой». Паук-яблоко был совсем близко, а там – моя цель, направо и немного по дорожкам, мимо старых яблонь и клумб.

Арка с надписью «Яблоневый сад» неожиданно взлетела вверх. Я услышал противный хруст, вслед за которым последовала резкая боль. Очевидно, что конструкции сами не летают, а я подвернул ногу или сломал – тут уж как повезло. Несколько сантиметров отделило мою морду от новой, в третий раз переложенной, плитки. Я поднялся. Даже ладони не ободрал, но бежать не мог, и даже толком идти. Проковыляв под аркой, я оказался в саду.

Слева был маленький прудик с уточками и деревянными мостиками, справа – дорога к спасению, которую мне теперь не пройти и не проскакать. Людей видно не было. Впереди на газоне белела роскошная берёза. Безответственные технические службы не отпилили несколько нижних ветвей, и они, ниспадая, касались земли. Меня всегда удивляло, почему в фильмах никто никогда не спасается на деревьях. Вот сам и попробую, ведь больше я не бегун. Одна ветка, вторая. Мать твою, нога! Залез. Оно подбежало и шлепнуло ладонями по стволу, запуталось в тонких ветках, злобно заскулило, попыталось ухватиться за них, но над мелкой моторикой я не работал – кому уж, как не мне, знать, что оно не справится с этой задачей. Я прижался к стволу, ощущая кожей нежность молодой березовой коры в тех местах, где отсутствуют чёрные трещины.

* * *

Утро четвёртого дня встретило меня чистым голубым небом без единого облачка, умытыми дождём дорожками, свежей, напитавшейся влагой зеленью травы и пением птиц. Волшебно! Если только не любуешься всем этим с ветки дерева, да ещё и будучи зверски голодным. Ночью удалось попить: я облизывал листья, высасывал влагу из рукава халата, когда вода пропитала одежду. Конец июля, тепло, в октябре я бы так долго не протянул. Людей по-прежнему не было, а я, обессиленный, уже не мог кричать. Тварь стояла, прислонившись спиной к соседней яблоне, и, не отрываясь, наблюдала за мной. Из её рта перестала вытекать слизь, что было неплохо: скоро она должна была перегреться – система кровоснабжения работала на износ.

Тут моё внимание привлек новый звук. Это было фырканье, такое милое, прям как в мультяшной озвучке. Ёжик, хорошенький, с черным носиком, которым он шевелил, вынюхивая вкусности. Я тоже хочу вкусности… Назову его Мурманск. Такой милый! Вкусный, вкусный ёжик Мурманск. Хочу жареного ёжика – подумал я, посмотрев на свою ногу – … со сливами. Тварь не обращала на животное никакого внимания и продолжала «любоваться» мною. Скоро, скоро, ублюдок, ты сломаешься!

Я, всё-таки, гениален! Ведь этот урод ещё работает! Даже в экстремальных условиях, даже недоработанный! Как он вообще сумел сохранить хоть какую-то координацию?!

И тут я увидел его. Яблоко! Яблоко! Яблоко! Соседняя яблоня, к которой прислонилось создание, была корявой и старой, ветки её неоднократно опиливались, а кора отходила целыми пластами, были видны следы жизнедеятельности короедов, листья грязно-зелёного цвета свернулись в трубочки, их изъели вредители. И как эта уродина смогла родить такое совершенство? Яблоко! Яблоко! Яблоко! На самом конце веточки, с листочком, как на картинках, с розовым бочком, полное сладкого, немного с кислинкой, сока. Вот оно что значит: видны косточки насквозь! Я хочу это яблоко! Я уже почувствовал его запах и вкус, мой рот наполнился слюной. Я должен дотянуться до него! Ветви березы и яблони встречались, нежно перевиваясь как две подруги, и если бы я влез чуть выше, то смог бы дотянутся. Я шумно сглотнул, отстегнул конструкцию из ремня и шнурков, которой фиксировал себя к стволу на ночь, и пополз… всё ближе и ближе к своей мечте. Вот ещё чуть-чуть, ещё чуть-чуть, ещё немного… Долбанная гибкая береза! Ветка наклонилась под моей тяжестью и опасно кивнула вниз. Тварь очнулась, с рыком подбежала, схватила нижние тонкие ветки и стала тянуть, пытаясь достать меня. Я перевалился, но удержался на руках. Рука твари рассекла воздух в сантиметре от свешивавшейся ноги-сливы. Я завопил, мне удалось быстро влезть назад и отползти к стволу. Существо вопило внизу: цель была так близко, и оно упустило ее.

Полчаса я не мог привести сердцебиение в порядок. Не хватало мне ещё умереть на березе от инфаркта, превратившись в парковый апокалиптический декор. А тварь продолжала визжать. Видимо, чувство обиды было ей знакомо, и меня пугало, как стремительно расширялось её сознание. Затем она умолкла и продолжила нарезать круги, изредка бросая на меня злобные белёсые взгляды. Мне ничего не оставалось, как продолжить наблюдать за яблоком, любоваться им, восхищаться и предвкушать. Я чувствовал себя Евой – не голой бабой в саду, ну и, конечно, стадию искушения змием я тоже миновал: мне казалось, что я – существо, которое не в силах контролировать себя, которое очень хочет запустить зубы в розовый яблочный бочок, дабы испытать-таки райское наслаждение.

Подул лёгкий летний ветерок, приятный и нежный. Ветка закачалась, а я, как кобра во власти заклинателя змей, завороженный, наблюдал за моим яблочком. Мне кажется, я даже шевелил шеей в такт движения ветви. Я – кобра, а оно – моя дудочка. Один порыв ветра, другой… И оно…Упало!!! Прямо на зелёный газон, розовым бочком вверх. Мурманск подошёл к нему, смешно отставляя задние лапки, и понюхал. Я знал, что ёжиков яблоки не интересуют. И действительно: он фыркнул, отвернулся и собирался бежать по своим делам дальше. Но тут существо обутой в истрёпанный кроссовок «Adidas» ногой наступило на яблоко, замазав эту неземную красоту грязью и слизью, пропитавшей сильно поношенную обувь. Яблоко хрустнуло, его совершенная форма, его девственная розовость были кощунственно осквернены! Тварь зашаталась, потеряла равновесие, вторая её нога зацепила ежа, свернувшегося в клубок, и существо плашмя упало на изогнутый ствол яблони. Тонкий обрезанный сук вошёл в её мозг в том месте, где раньше отскочила пластина. Оно замерло. Сломалось!!! Я продолжал сидеть на своей ветке, только вновь развязал конструкцию из ремня и шнурков, которой всё ещё себя подстраховывал. Ёж убежал, возмущенно фыркая.

Только спустя час я слез с березы и отпрыгнул на пару шагов в сторону от твари. Она лежала, выпучив мутные глаза, не подавая никаких признаков жизни. Я стал искать, чем бы её добить, но коммунальные службы Москвы работали исправно: ни палок, ни камней я не увидел. Подул ветерок и перевернул лацкан халата её, открыв взгляду бейдж: «Буряков Виктор Павлович». Виктор сам его изготовил. Теперь он мёртв…

Я попрыгал прочь. До отдела полиции недалеко, там помогут, если ещё живы, а этого потом найдут. Где бы ещё найти моего студента? Теперь уж я учту все ошибки. Наука не может существовать без жертв! Ёжик Мурманск перебежал мне дорогу и скрылся в траве, отправившись, вероятно, по своим ежиным делам.

* * *

Утром того дня я работал с самого рассвета. Мне казалось, что вот ещё немного, и цель будет достигнута, долгие годы работы завершатся триумфом. Мне дадут Нобелевскую премию, будут боготворить как спасителя человечества, печатать на обложках журналов моё фото, корпорации будут сражаться между собой, чтобы заполучить мои патенты, я перееду из Москвы, куплю остров и буду там творить и созидать вдалеке от грязи, дождей и смрада. А завистники и недоброжелатели пусть сдохнут, если не сдохли до сих пор! Но тут подполз он…

– Профессор. Что делать? Я очень боюсь. Мне кажется, я заболел. Я не хочу умирать как все. Помогите, пожалуйста… – почти прошептал студент. Ко всему прочему, он ещё и немного шепелявил, чем вызывал у меня дополнительную брезгливость.

Что мне до твоей болезни? Я почти смог перевести нейронные сигналы в машинные импульсы, у меня получилось синхронизировать их! Вот только это работало, когда мой мозг был непосредственно подключен к компьютеру. Как только я выключал поле и снимал клеммы, созданный мною образ не мог существовать, он погибал. Я убивал свою личность каждый раз! А этот мне только мешал, заболел он… Иди в жопу отсюда, недоумок! Только раздражаешь да путаешься под ногами!

Однако в моём мозгу начала формироваться одна идея…

– Давай сделаем тест и поймём, оно это или не оно!? У меня, похоже, иммунитет. Если что, в медицинском боксе введу тебя в искусственную кому, болезнь не будет прогрессировать целую неделю, а там медики прибудут. Скажем, что ты важный ученый – обязаны помочь. Насчёт нас особые указания! – нежно проговорил я. Никогда я не общался с ним таким тоном, обычно лишь огрызался или вовсе не отвечал.

Он обреченно кивнул:

– Хорошо, профессор. Хорошо.

Я достал из шкафчика тест, запихнул ему в пасть, а потом сунул в контейнер с реагентами. Результат был получен.

– Сожалею. Ты болен, Виктор. Пойдем, мой хороший, в бокс, поспишь, пока помощь не придёт. Я позабочусь о тебе. Медлить нельзя. Всё очень серьезно.

– Хорошо, профессор! – он уронил голову и тихо заплакал, а я в душе ликовал. Пришлось превозмочь себя и погладить его по кучерявой голове. Надо будет не забыть помыть руки.

На стуле в лаборатории остался лежать использованный тест на вирус. Краткая инструкция на корпусе гласила: «Одна полоска – антител к вирусу не обнаружено, две – срочно изолируйтесь и обратитесь в медицинское учреждение. Будьте здоровы!». На индикаторе дисплея светилось одно деление…

* * *

Наркоз подействовал быстро. Студент обмяк. Плату для синхронизации сознания я изготовил (а вернее сказать – переделал) за сутки, окрылённый научным вдохновением. Умею, могу же! Я вскрыл ему череп, внедрил плату, сжёг центры памяти, а также заменил верхние пластины черепа углепластиком – меня бесили его ботанские кудри. Ещё неделя ушла на то, чтобы заменить часть органов и добавить технические усовершенствования. Для предотвращения отторжения я установил контейнер с иммунодепрессантом – и вот тебе новый орган. Добавил дополнительные фильтры в почки и печень. Кровь аспиранта приобрела желтоватый оттенок и теперь пахла по-другому, однако органы справлялись с нагрузкой: приборы фиксировали удовлетворительное состояние испытуемого. Остатки его неперсонифицированной личности и результаты реакций на раздражения извне дублировались в машине, слой за слоем, создавая примитивную разумную копию. Немного беспокоил тот факт, что у него сильно росли ногти и волосы на теле, – видимо, побочка, а ещё он сильно вонял. Но теперь это было моё творение, моя роднуля. Мелкие недочёты я исправлю, они сейчас не важны. Главное – передача сознания, путь к бессмертию! Я почти добился своего!

На десятый день, проснувшись и приведя себя в порядок, я, зарядившись кофе с карамелью, вернулся в лабораторию. Дверь медицинского бокса была открыта, провода валялись на полу, но техника не пострадала. Кто мог сюда вломиться?! Виктора на столе не было. Похитили? Нет. Следы из слизи вели в главную лабораторию. Хватая воздух ртом и почти теряя сознание, я побежал туда.