Текст книги "Право на секс. Феминизм в XXI веке"

Мне кажется, все ждут, что секс будет как в порно. Если что-то идет не по стандарту, то секс плохой.

Фантазии мальчиков будто становятся реальностью, потому что там настоящие люди. И тогда парни решают, что так будет всегда… И секс будет немного агрессивным и резким.

У мальчиков складывается типа плохой образ девушки. Типа, все девушки должны быть такими, все девушки хотят секса.

Я думаю, в этом возрасте мальчики очень самостоятельные в выборе развлечений, и речь о том, что тебе нужно знать, кому из них доверять. Если они смотрят такое, то непонятно, как они будут к тебе относиться.

Эти девушки не ориентируются на порно; они правда могут отличить фантазию от вымысла. Но они знают, что для мальчиков порно устанавливает «стандарт» «хорошего» секса, закрепляет представления о том, что «так будет всегда» (то есть «немного агрессивно и резко») у них «складываются» «образы» девочек.

Порно может и обманывает о сексе и женщинах: по известной формуле Джона Столтенберга, «порнография врет о женщинах», но «говорит правду о мужчинах», но что с того? Разве порнография обязана рассказывать людям, особенно молодежи, правду о сексе? Чтобы возложить на порнографию и ее создателей ответственность за то, что делают потребители, недостаточно показать, что порнография заставляет мужчин объективировать и унижать женщин. Ведь речь часто непреднамеренно вредит. Если я в шутку скажу «пожар», а вы из-за этого прольете чай – это последствия моих слов, но вряд ли я понесу за это ответственность. Зато, если я крикну «пожар!» в переполненном театре, то я буду виновата в последующей давке. Так как давка совпала с криком не по случайности, то это закономерный результат совершенного речевого акта, то есть предупреждения. Важнейшей для антипорно феминизма является мысль о том, что порнография не просто приводит к подчинению женщин: она и есть акт подчинения женщин. Точнее, порнография совершает речевой акт лицензирования подчинения женщин и наделяет женщин статусом неполноценного гражданина. Подобно давке, которая следует за моим криком «пожар!», это влияние – не просто ожидаемый результат, как считают антипорно феминистки, но, более того, весь смысл порнографии.

Чтобы это было правдой, у порно должна быть власть. В противном случае оно будет только изображать женщин как неполноценных; оно изобразит подчинение женщин, но не лицензирует его. Феминистская философиня Рэй Лэнгтон задается вопросом, порно больше похоже на судью, который выносит диспозитивные решения, или на случайного прохожего, который принимает решения, оставаясь в стороне? «Если вы верите, – пишет Лэнгтон, – что порнографические реплики выдает бесправное меньшинство, радикальные группы, особенно уязвимые для моралистических преследований», то вы ответите, что порнография похожа на случайного прохожего, который просто предлагает варианты, полезные или нет, но без авторитета и без какой-либо ответственности за точность. «Все по-другому, если вы верите… что голос порнографии – это голос правящей силы»[138]138
  Maddy Coy, Liz Kelly, Fiona Elvines, Maria Garner and Ava Kanyeredzi, ‘“Sex without consent, I suppose that is rape”: How Young People in England Understand Sexual Consent’, Office of the Children’s Commissioner (2013): https://www.childrenscommissioner.gov.uk/report/sex-without-consent-i-suppose-that-is-rape/. Rae Langton discusses this survey and its implications for the feminist porn debate in ‘Is Pornography Like The Law?’, in Beyond Speech: Pornography and Analytic Feminist Philosophy, ed. Mari Mikkola (Oxford University Press, 2017): 23–38.


[Закрыть].

Конечно, у порнографов, в отличие от судей, никогда не было официальных полномочий говорить правду о сексе. Никто не избирал и не назначал порнографов. Если порно действительно голос «правящей силы», то только не официально. Каким бы авторитетом ни обладало порно, его даруют смотрящие: мальчики и мужчины, которые доверяют порно, чтобы оно рассказало им, «что к чему». Некоторые противники антипорно феминизма говорят, что де-факто власти недостаточно, чтобы считать порно ответственным. То, что мальчики и, возможно, некоторые девочки считают порно авторитетом в вопросах секса, не означает, что это действительно так. Какой бы властью оно ни обладало, оно никогда не стремилось к этому и формально ей не наделялось. Но это четкое различие между авторитетом и властью, скорее, относится к более раннему времени. Интернет стирает различия между властью и авторитетом. Платформ для высказываний, ранее распределяемых радиостанциями, телепередачами, газетами, издательствами, теперь в избытке. Они доступны всегда и практически бесплатны. Без какого-либо формального предоставления полномочий отдельные ораторы накапливают огромную власть, мы привыкли называть их инфлюенсерами. Каким стандартам, если таковые имеются, должны соответствовать обладатели этой власти?

Порнозвезда Стоя снимается в «гендерно-бинарной гетеросексуальной порнографии для продюсерской компании, нацеленной на как можно большую массовость»[139]139
  Rae Langton, ‘Speech Acts and Unspeakable Acts’, Philosophy and Public Affairs, vol. 22, no. 4 (1993): 293–330, p. 311.


[Закрыть], как она сама это называет. В статье для The New York Times она отметила авторитет, к которому не стремилась: «Я не хотела брать на себя обязанность формировать молодые умы. И все же из-за неработающей системы полового воспитания в этой стране и повсеместного доступа к порнографии всех, у кого есть интернет, я все равно несу эту ответственность». «Иногда, – продолжает она, – я не могу из-за этого заснуть»[140]140
  Stoya, ‘Feminism and Me’, Vice (15 August 2013): https://www.vice. com/en/article/bn5gmz/stoya-feminism-and-me


[Закрыть].

Обращение к молодежи в политическом дискурсе часто служит реакционным целям. Призывы защитить их невинность основаны на фантазии о детстве, которого нет и никогда не было, детстве, не тронутом миром взрослых и их желаний. Апелляция к детской невинности также потенциально проводит неправдоподобно резкое различие между тем, как было раньше, и тем, как есть сейчас, игнорируя преемственность: между Rolling Stones и Майли Сайрус, между порножурналами и PornHub, между поцелуями на заднем ряду и дикпиками. Более того, возможно, именно наши поколения, а не сегодняшние подростки и молодежь, недостаточно подготовлены к технологическому обновлению нашего социального мира. Под этим я подразумеваю, что дети не только легче схватывают семиотические возможности TikTok и Instagram. Я также имею в виду то, что они чувствительны к внутренним механизмам гендерной и расовой власти, которая превосходит все, что было ранее в политическом мейнстриме. Было бы ошибкой считать, что они не способны справиться с порномиром только потому, что мы бы на их месте не справились. Возможно, как и антипорно феминистки второй волны, мои студентки приписывают порно слишком много власти и не верят, что могут ей противостоять.

Бестселлер Пегги Оренштейн о сексуальной жизни молодых людей в XXI «Девочки и секс: по просторам новой сложной среды» (Girls & Sex: Navigating the Complicated New Landscape) (2016) начинается с описания приветственной школьной линейки в большой средней школе в Калифорнии. После напоминаний о посещаемости и предостережений об алкоголе и наркотиках декан обращается непосредственно к своим студенткам: «Девушки, когда вы выходите на улицу, вы должны одеваться уважительно по отношению к себе и семье… Здесь не место коротким шортам, майкам или топикам. Спросите себя: будет ли ваша бабушка довольна тем, что вы надели?» После этого декан начал рассказывать о сексуальных домогательствах. Одна из старшеклассниц, молодая латиноамериканка, вскочила к микрофону. «Я считаю, то, что вы сейчас сказали, не нормально, это сексизм, вы пропагандируете "культуру изнасилования"», – сказала она. «Если я хочу надеть майку и шорты, потому что жарко, у меня должна быть эта возможность, и это никак не связано с тем, насколько я себя "уважаю". Ваши слова просто поддерживают цикл обвинения жертвы». Остальные студенты зааплодировали[141]141
  Stoya, ‘Can There Be Good Porn?’, The New York Times (4 March 2018): https://www.nytimes.com/2018/03/04/opinion/stoya-good-porn.html


[Закрыть].

Я окончила школу в 2003 году. В то время девочки носили обтягивающие задницу джинсы на низкой талии, без карманов; рубашки и свитера были обрезаны так, что обнажали проколотые пупки и (если повезет) торчащие кости бедер. На заседании совета факультета – я была представителем студентов – учителя обсуждали свою тревогу по поводу одежды девочек. «Не понимаю, как мальчики должны учить квадратные уравнения, – жаловался мой учитель математики, – если они смотрят на девчачьи стринги». Я помню, как от его произношения «стринги» мне стало плохо. Правда ли мальчики отвлекались – они казались нормальными – или мой учитель проецировал? Я была в ярости, но в то время я не знала терминов слатшейминг, виктимблейминг, культура изнасилования, чтобы сказать что-то внятное. Я могла бы сетовать, что школа должна быть безопасным местом для учеников, где они исследуют свою самопрезентацию, что мальчики обязаны учиться решать квадратные уравнения, что никто не говорит привлекательным мальчикам надевать на голову пакеты, чтобы девочки не отвлекались. Но, возможно, мне это только кажется. После собрания преподаватели посчитали, что в праве говорить девушкам, чтобы они опускали рубашки и подтягивали джинсы.

Девушки, о которых рассказывает Оренштейн в книге, в отличие от меня, знали, что сказать. Им не было бы стыдно, как мне с подругами, называть себя феминистками. Почему тогда с повышением уровня феминистского сознания среди молодых женщин ухудшаются сексуальные условия: стало больше объективации, ожиданий от тела, уменьшилось удовольствие и сократились возможности для секса на их условиях[142]142
  Peggy Orenstein, Girls & Sex: Navigating the Complicated New Landscape (OneWorld, 2016), pp. 7–8.


[Закрыть]? Возможно, девочки и девушки чаще становятся феминистками, потому что этого требует обостряющаяся ситуация. Или, как предполагает Оренштейн, феминистские идеи для многих молодых женщин – это способ ложной сознательности, которая играет на руку той самой системе сексуального подчинения, против которой они, вроде как, выступают. Скрывает ли дискурс расширения сексуальных прав, возможностей и автономии что-то более темное и несвободное? Феминистская философиня Нэнси Бауэр рассказывает, почему ее студентки проводят «вечера выходных, делая безответный минет пьяным парням из студенческого братства». «Они говорят, что им нравится ощущение власти, которое это им дает», – пишет она. «Ты наряжаешься, доводишь парня до исступления, а после можешь просто уйти. Но остаешься»[143]143
  В ходе масштабного исследования феномена «перепихона» среди гетеросексуальных американских студентов, проводившегося с 2005 по 2008 год, исследователи обнаружили, что мужчины в 55 % случаев получали оральный секс при первом «перепихоне»; женщинам оральный секс доставался лишь в 19 % таких случаев. Исследователи также обнаружили, что при первом сексе оргазма достигают в три раза больше мужчин, чем женщин; этот разрыв сокращается, но не пропадает в отношениях, где женщины-студентки испытывают оргазм на 79 % реже, чем их партнеры-мужчины (Elizabeth A. Armstrong, Paula England and Alison C. K. Fogarty, ‘Orgasm in College Hookups and Relationships’, in Families as They Really Are, 2^nd edition, eds. Barbara J. Risman and Virginia E. Rutter (W. W. Norton, 2015): 280–296).


[Закрыть].

Недавно я проводила интервью о сексе у группы 17-летних девушек из лондонской школы. Они рассказывали о важности секспросвета и обучения согласию, о квир-сексуальности, о женском удовольствии. Они были яркими, вдумчивыми и веселыми. Правда, чем дольше они говорили, тем больше разочаровывались. Одна девочка рассказала, что против ее воли рассказали про ее ориентацию, разослав ее фотографию с подругой. Все они говорили о двойных стандартах: мальчики могут заниматься сексом, а девочки – шлюхи. Женская мастурбация, по их словам, это табу. Рассказывали про мальчиков, которые были милыми в сети, но на деле оказались злыми и сексуально агрессивными. Одна из них очень тихо сказала, что порно ведет к нереалистичным ожиданиям от девочек. Значит, они не спрашивают, что ты хочешь. Тот факт, что ты не девственница, – уже согласие, которого им достаточно[144]144
  Nancy Bauer, ‘Pornutopia’, n+1 (Winter 2007): https://nplusonemag. com/issue-5/essays/pornutopia/


[Закрыть].

В рецензии на «Девочек и секс» Зои Хеллер обвинила Оренштейн в межпоколенческой истерии:

«История научила нас остерегаться людей среднего возраста, жалующихся на нравы молодых. Родители каждой эпохи, как правило, ужасаются сексуальным манерам своих детей. В 1950-х годах были и такие, кто был уверен, что новая декадентская мода на «встречания» – предвестник моральной катастрофы».

Хотя Хеллер признает, что у Оренштейн «мрачная и захватывающая история о жизни американских девочек», она упрекает писательницу в том, что та не избежала «преувеличений, упрощений, душка искусственного кризиса, которые мы ассоциируем с этим жанром»[145]145
  Часть интервью можно услышать в подкасте Полли Рассел «Unfinished Business» (The British Library (2020): https://www.bl.uk/podcasts, series 2, episode 2: ‘The Politics of Pleasure’).


[Закрыть].

Есть что-то в этих жалобах от материнского паникерства. Оренштейн также написала книгу «Золушка съела мою дочь» (Cinderella Ate My Daughter). Но ее мне посоветовал прочитать не переживающий родитель с плохой памятью на историю, а девушка, только что окончившая университет. Они с подругами прочитали Оренштейн, и все говорили о ней. По их словам, с ними случалась описанная ситуация: секс без свиданий, где девушки давали, а парни получали, и где рассуждения об автономности и уверенности в себе скрывали более глубокое чувство разочарования и стыда. Девушка с подругами не винили порно, возможно, потому что трудно винить то, что кажется неотъемлемой частью твоей жизни. Но они нашли способ думать о сексе и заниматься сексом, который казался им одновременно неизбежным и неудовлетворительным, который казался навязанным извне, из-за недосягаемого горизонта.

Что же делать?

В 1972 году порнографический фильм впервые выпустили в широкий прокат в кинотеатрах. В фильме «Глубокая глотка», ставшем сегодня культовой классикой, актриса Линда Лавлейс (сценический псевдоним Линды Борман), искала оргазм, которого могла достичь только при фелляции из-за странного расположения клитора. В то время фильм воспринимали как торжество женской сексуальности; после его выхода Борман опубликовала порнографические мемуары, в которых описала эмансипационный опыт создания фильма. Он остается одним из самых кассовых порнографических фильмов всех времен; его показывали по всему миру, а в кинотеатрах США даже по нескольку раз в день. Критик The New York Times процитировал порнорежиссера («серьезный бородатый молодой человек, интересующийся кино»), который сказал о порноактрисах: «Они делают это, потому что им это нравится и потому что это легкий способ заработать деньги. Именно в таком порядке. Они еще и эксгибиционистки. Камера их заводит»[146]146
  Zoë Heller, ‘“Hot” Sex & Young Girls’, The New York Review of Books (18 August 2016): https://www.nybooks.com/articles/2016/08/18/hot-sex-young-girls/


[Закрыть].

Восемь лет спустя Борман написала еще одни мемуары «Муки», в которых рассказала, что ее заставили заниматься порнографией и проституцией. Она поделилась тем, что ее насиловали муж и менеджер, Чак Трейнор. Борман обнародовала эти обвинения на пресс-конференции, посвященной книге, вместе с Кэтрин Маккиннон и Андреа Дворкин. После этого Дворкин и Маккиннон обсудили использование закона для борьбы с порнографией. Вместо того чтобы традиционно говорить, что порнография непристойна, неприлична и нарушает общественные нормы, они решили утверждать, что порнография является формой дискриминации по половому признаку, лишающей женщин их гражданских прав.

В 1983 году Маккиннон и Дворкин пригласили разработать проект постановления о борьбе с порнографией для Миннеаполиса. Оно давало женщинам, как снимавшимся в порно, так и не снимавшимся, право подавать гражданские иски против порнографов за вред, причиненный им порнографией. Постановление было принято городским советом Миннеаполиса, но в итоге мэр наложил на него вето, сославшись на соображения свободы слова. Вариант постановления Дворкин-Маккиннон был принят в Индианаполисе в 1984 году, но позже Апелляционный суд седьмого округа США признал его неконституционным, решение подтвердил Верховный суд США. Судья Истербрук написал заключение к решению. «Мы осознаем предпосылки законопроекта», – сказал он. «Изображение подчинения склонно увековечивать само явление. Подчиненное положение женщин, в свою очередь, ведет к публичной хуле и снижению зарплаты, оскорблениям и травмам дома, побоям и изнасилованиям на улицах». Но это «просто демонстрирует силу порнографии как высказывания»[147]147
  Vincent Canby, ‘What Are We To Think of “Deep Throat”?’, The New York Times (21 January 1973): https://www.nytimes.com/1973/01/21/archives/ what-are-we-to-think-of-deep-throat-what-to-think-of-deep-throat.html


[Закрыть].

Сказать, что порнография – это высказывание в либеральной юрисдикции вроде США, значит сказать, что порнография заслуживает особой защиты. Свобода слова связана со многими вещами, которые ценят (или на которые претендуют) либеральные общества: индивидуальная автономия, демократическая подотчетность правительства, неприкосновенность совести, терпимость к различиям и разногласиям, стремление к истине. В США высказывания под сильной защитой, а само понятие трактуется с необычайной широтой. В 1992 году Верховный суд единогласным решением отменил на основании Первой поправки постановление о преступлениях в штате Миннесота, которое использовали при обвинении белого подростка за сожжение креста на лужайке темнокожей семьи[148]148
  Stuart Taylor Jr., ‘Pornography Foes Lose New Weapon in Supreme Court’, The New York Times (25 February 1986): https://www.nytimes. com/1986/02/25/us/pornography-foes-lose-new-weapon-in-supreme-court. html.


[Закрыть]. Постановление о преступлениях на почве предубеждений, принятое в Сент-Поле, предусматривало следующее:

Тот, кто размещает на общественной или частной собственности символ, предмет, название, образ или граффити, включая, но не ограничиваясь, горящий крест или нацистскую свастику, которые, как он знает или имеет разумные основания предполагать, вызывают гнев, тревогу или возмущение у других на основании расы, цвета кожи, вероисповедания, религии или пола, совершает нарушение общественного порядка и будет виновен в правонарушении[149]149
  R.A.V. v. City of St. Paul, Minnesota 505 U.S. 377 (1992).


[Закрыть].

Судью Скалиа, который выразил мнение большинства, беспокоило, что постановление запрещало определенные «высказывания» (например, сжигание крестов) на основании взглядов, которые они выражали (например, приниженное положение темнокожих). Хотя эта точка зрения была отвратительной, рассуждал Скалиа, это все равно точка зрения, выражение которой, следовательно, должно быть защищено. Единственные допустимые ограничения, настаивал Скалиа, основываются на форме высказывания: например, заведомо ложное высказывание (клевета, диффамация) или высказывание, описывающее преступное насилие над несовершеннолетними (детская порнография). Расистские или сексистские высказывания нельзя запретить или подавить из-за содержания, поскольку в этом случае государство вмешивается в свободный рынок идей. Суд пришел к выводу, что «Сент-Пол не может… разрешать одной стороне дебатов вести вольную борьбу, требуя от другой стороны следовать правилам маркиза Куинсбери», ссылаясь на первые правила бокса, которые требовали ношения перчаток. Другими словами, в «дебатах» между белыми приверженцами превосходства и темнокожими людьми по поводу расового равенства государство не могло принять чью-либо сторону.

Аналогичный аргумент использовали судьи и правоведы против постановления Дворкин-Маккиннон. По их мнению, это законодательство нарушало право популярных порнографов выражать свою точку зрения о том, что женщины являются объектами для сексуального использования мужчинами. Поскольку постановление Дворкин-Маккиннон было направлено не против всех порнографических материалов, а только против тех, которые подчиняют себе женщин, выдавая их за обесчеловеченные сексуальные объекты, оно дискриминировало высказывания по содержанию, а не по форме. В споре о женском равноправии между женоненавистниками и феминистками государство не смогло принять чью-либо сторону.

Маккиннон в книге «Только слова» отвергла этот довод по двум причинам. Во-первых, «вклад» порно в дебаты о статусе женщин исключает возможность вступления женщин в дебаты на равных условиях. Порно «заставляет женщин молчать», сказала Маккиннон, лишая их возможности свидетельствовать о собственном сексуальном опыте. Порно учит мужчин слышать «да», когда женщины говорят «нет»; не верить женщинам, которые говорят, что их домогались или насиловали; воспринимать сопротивление как жеманство, а жеманство как приглашение. Использование порнографами права на свободу слова подрывает право женщин на свободу слова.

Во-вторых, утверждает Маккиннон, порнография не просто высказывается о подчинении женщин, она и есть акт подчинения, функция которого заключается в закреплении за женщинами статуса второсортных по отношению к мужчинам. Порно – это не «только слова», это дискриминация по половому признаку, и поэтому оно является нарушением Четырнадцатой поправки. Сам факт того, что судьи, юристы и философы настаивают на рассмотрении свободы слова у порно – его слов, а не действий, – выдает их неявную мужскую точку зрения. Ибо, пишет Маккиннон, «социальная жизнь полна слов, которые юридически считаются действиями и без нытья по Первой поправке»[150]150
  St. Paul Bias-Motivated Crime Ordinance, St. Paul, Minn. Legis. Code § 292.02 (1990).


[Закрыть]. Возьмем, говорит Маккиннон, команду «Убей!» дрессированной собаке. Закон не считает это простым выражением позиции: «Я хочу, чтобы ты умер». Наоборот, закон считает это преступным деянием: приказом о нападении. Когда хозяина собаки арестовывают, нарушается ли его свобода слова? Если нет, спрашивает Маккиннон, то почему же иначе обстоит дело с мужчинами, которые, создавая порно, приказывают нападать на женщин? Маккиннон отвечает на свой вопрос так: закон – это мужской институт, созданный мужчинами для мужчин. «Свобода слова», которая позиционируется как чисто формальный принцип судопроизводства, на самом деле, как считает Маккиннон, идеологический инструмент, избирательно используемый для защиты свобод господствующего класса. (Феминистские философини, которые пытались развить и защитить аргументы Маккиннон, обычно упускают это из виду: дело не в том, что порнография действительно и есть действие, а не просто высказывание, а в том, что само различие между высказыванием и действием установлено политикой.)

В этом есть смысл. Решение Верховного суда о сожжении крестов, как и его вердикт по делу Общества горожан против Федеральной избирательной комиссии (2010) о том, что расходы бюджета на политические цели защищены свободой слова, показывают, насколько легко «свобода слова» способствует укреплению существующих режимов власти. Но помимо безразличия к социальному равенству есть еще причины осторожно относиться к введению правовых ограничений на порнографию. В своем решении 1992 года по делу Р. против Батлера Верховный суд Канады расширил законодательство страны о нежелательном контенте и ввел уголовную ответственность за порнографию, изображающую насилие, а также ненасильственную «унизительную и обесчеловечивающую» порнографию[151]151
  MacKinnon, Only Words, p. 12.


[Закрыть]. Обосновывая свое решение, суд заявил, что порнография такого рода подчиняет себе женщин и нарушает их право на равенство, ссылаясь на то самое обоснование, которое Дворкин и Маккиннон приводили в США: «Вовсе не большая плохая государственная власть набросилась на бедного бесправного гражданина, – писала Маккиннон, – а закон, принятый, чтобы поддержать относительно бесправную группу в ее социальной борьбе за равенство»[152]152
  R. v. Butler (1992) 1 S.C.R. 452.


[Закрыть]. Через пару месяцев канадская полиция изъяла из книжного магазина Glad Day в Торонто экземпляры Bad Attitude, журнала с лесбийской эротической прозой, который «содержал откровенно сексуальные материалы со связыванием и насилием… канадцы не потерпят, чтобы это видели другие канадцы». Вышестоящий суд Онтарио, ссылаясь на Батлера, признал Glad Day – первый в Канаде книжный магазин для геев и лесбиянок – виновным в преступной непристойности[153]153
  Ibid., p. 103.


[Закрыть]. Маккиннон была права, что решение Батлера было призвано помочь «относительно бесправной группе в социальной борьбе за равенство». Но на практике его использовали как прикрытие для нападок на сексуальные меньшинства, оставив нетронутыми популярных порнографов. Через два года после Батлера Рэнди Йоргенсен, владелец крупнейшего (во всем мире) в то время канадского видеосалона для взрослых, беспрепятственно построил двадцать новых магазинов[154]154
  R v Scythes (1993) OJ 537. See Becki L. Ross, ‘“It’s Merely Designed for Sexual Arousal”: Interrogating the Indefensibility of Lesbian Smut’ [1997], in Feminism and Pornography, ed. Drucilla Cornell (Oxford University Press, 2007 [2000]): 264–317, pp. 264ff. Профессиональная защита Батлера здесь: Ann Scales, ‘Avoiding Constitutional Depression: Bad Attitudes and the Fate of Butler’ [1994], in Feminism and Pornography, ed. Drucilla Cornell (Oxford University Press, 2007 [2000]): 318–344.


[Закрыть].

Стандартное деление феминисток на противников и сторонников порно некорректно. Хотя некоторые феминистки второй волны защищали мейнстрим-порно как здоровое проявление человеческой сексуальности (Эллен Уиллис писала в 1979 году, что «низвергая сексуальные репрессии и лицемерие», порно «выражает радикальный порыв»[155]155
  Jeffrey Toobin, ‘X-Rated’, The New Yorker (3 October 1994): pp. 70–78.


[Закрыть]), большинство пропорно феминисток не столько считали, что порно – это хорошо, сколько, что законодательно запрещать его плохая идея. Первые феминистские кампании против порно в 1960-х годах бойкотировали и протестовали против производителей и продавцов порно. В отличие от них, участники антипорнографических кампаний начала 1980-х годов уже призывали государство законодательно запретить порно. Этим, по их признанию, они хотели призвать к ответу сущность, которая по своему мировоззрению была в основном мужской. Стоит ли удивляться, когда государство, прикрываясь феминизмом, действовало в интересах дальнейшего подчинения женщин и сексуальных меньшинств?

Вопрос остро стоял в конце 1970-х и начале 1980-х годов, как раз когда в США антипорно феминистки проводили кампанию. Решение Верховного суда США по делу Роу против Уэйда (1973) о легализации абортов было крупной победой феминизма. Но также оно привело к организованному отпору правых, который надолго и закономерно объединил религиозных консерваторов и сторонников неолиберальной экономики. Центральное место в идеологической программе новых правых занимала отмена достижений феминизма: легализации абортов, доступности контрацепции и противозачаточных, полового воспитания, прав геев и лесбиянок, а также массового выхода женщин на рынок труда. В такой обстановке радикальная феминистская критика порнографии наложилась на консервативную идеологию, которая различала «плохих» женщин (секс-работниц, «королев пособий») которых государство должно дисциплинировать, и «хороших» женщин, которые нуждаются в его защите и считают мужчин хищниками по природе, нуждающимися в укрощении институтами моногамного брака и нуклеарной семьи. Когда вариант постановления Дворкин-Маккиннон обсуждался в округе Саффолк, штата Нью-Йорк, в него внесли поправки, согласно которым порнография считалась основной причиной «содомии» и «серьезной угрозой здоровью, безопасности, морали и общему благосостоянию» граждан[156]156
  Ellen Willis, ‘Feminism, Moralism, and Pornography’ [1979], in Powers of Desire: The Politics of Sexuality, eds. Ann Snitow, Christine Stansell and Sharon Thompson (Monthly Review Press, 1983): 460–467, p. 464.


[Закрыть]. (Маккиннон назвала правки «ублюдочными» и боролась за их отмену.) Именно Рональд Рейган, образец для подражания для новых правых, будучи президентом, приказал своему генеральному прокурору провести расследование о вреде порнографии, которому Маккиннон и Дворкин дали экспертную оценку. В итоговом 1960-страничном отчете комиссии Миза без указания авторства процитировали заявление Робин Морган о том, что «порнография – это теория, а изнасилование – практика»[157]157
  Bracewell, ‘Beyond Barnard’, p. 35 fn. 29.


[Закрыть]. Но в докладе не повторяется предупреждение Морган из того же эссе о бесполезности обращения за помощью к закону:

Я уверена… что фаллоцентричная культура скорее начнет цензурировать книги о самостоятельном гинекологическом осмотре или книги, содержащие трогательные воспевания лесбиянства, чем книгу «Смотри, как он разрывает и убивает ее» (See Him Tear and Kill Her). Я также не очень доверяю судебной системе, управляемой мужчинами. Мне кажется, что цензура часто сводится к тому, что некоторые судьи-мужчины, сидя на своих скамьях, одной рукой листают уйму грязных книг[158]158
  ‘Attorney General’s Commission on Pornography: Final Report’, U.S. Department of Justice (1986), vol. 1, p. 78.


[Закрыть].

В 2014 году британское правительство приняло закон, который прямо запрещает следующие действия в порнофильмах, снятых в Великобритании:

Шлепки

Удары плеткой

Агрессивную порку

Проникновение любым предметом, «связанным с насилием»

Физическое или словесное насилие (независимо от того, обоюдное ли оно)

Уролагнию (известную как «золотой дождь»)

Ролевые игры с перевоплощением в несовершеннолетних

Ограничение в движениях

Унижение

Женскую эякуляцию

Удушение

Сидение на лице

Фистинг[159]159
  Morgan, ‘Theory and Practice’, p. 137.


[Закрыть]

На первый взгляд, список странно разобщенный. Там есть сексуальные практики, которые, как можно предположить, связаны с подчинением женщин: шлепки, удары плеткой, агрессивная порка, физическое или словесное насилие, ограничение в движениях, унижение. Но на самом деле они характерны для фемдом-порно, в котором женщины подвергают мужчин физической боли и психическому стыду. В списке есть действие, которое является символом женского удовольствия, оно почти не встречается в мейнстримном порно: женская эякуляция. Есть также действие, которое не кажется сомнительным, кроме того, что для многих оно унизительно: мочеиспускание на человека. Есть «проникновение любым предметом, „связанным с насилием“». Мужской пенис считается? Видимо, нет. Удушение и сидение на лице (также связанные с фемдом-порно) включены, очевидно, потому что они потенциально «опасны для жизни», хотя неясно, сколько мужчин умерло от того, что женщины сели им на лицо.

Список запрещенных сексуальных действий в Великобритании имеет смысл только когда замечаешь, что в нем отсутствует старое доброе гетеросексуальное порно «разделась-отсосала-трахнул-кончил», которое описывала Стоя. Там горячие блондинки сосут члены, их жестко трахают, говорят, что им это нравится, и им кончают на лицо. Такое порно дает понять, что женщины существуют для того, чтобы их трахали, и что им это нравится: что связывать женщин, бить их или подавлять их отказ, в общем-то, не нужно. Только «ролевые игры с перевоплощением в несовершеннолетних» широко представлено в мейнстримном порно, в повсеместной категории «подростковое». В остальном, то, что здесь официально санкционировано отсутствием в списке, является самым массовым порно, которое возбуждает большинство людей. Но весь смысл феминистской критики порно заключался в том, чтобы нарушить логику мейнстрима: объяснить: если это возбуждает большинство людей, это не значит, что это нормально. Запрещать только маргинальное в сексе значит укреплять гегемонию мейнстримной сексуальности, укреплять массовое женоненавистничество.

Итциар Бильбао Уррутиа, лондонская вооруженная фемдомщица в балаклаве и на скейтборде, которая ведет фетиш-сайт под названием Urban Chick Supremacy Cell[160]160
  «Верховный отдел городских цыпочек».


[Закрыть], пока что сумела обойти закон 2014 года благодаря лазейке. Уррутиа и ее команда отчитывают мужчин за их соучастие в капиталистическом патриархате, одновременно связывая, засовывая в анус фаллоимитатор и пуская им кровь (по обоюдному согласию и за плату, как «налог на фемдом»). Иногда мужчин заставляют декламировать феминистские тексты. В большинстве фемдом-фетиш порно мужчин унижают за несоответствие требованиям гетеромаскулинности: за то, что они «неженки». В порномире Уррутиа богатых, успешных и властных мужчин презирают; «неженки», может, спасутся. (Очень в стиле Валери Соланас.) Когда в 2014 году в Великобритании был введен запрет на ненормативные порнографические практики, Уррутиа сказала: «Корпоративная торговая сеть раздавила независимые магазины на центральной улице, предложив кучу дешевого барахла тупейшей среднестатистической аудитории. Через пять лет у нас будет только однообразное порно, продаваемое порнографическим эквивалентом Primark»[161]161
  Christopher Hooton, ‘A long list of sex acts just got banned in UK porn’, Independent (2 December 2014): https://www.independent.co.uk/ news/uk/a-long-list-of-sex-acts-just-got-banned-in-uk-porn-9897174.html


[Закрыть].

В 2013 году Исландия (занявшая лучшее место в Докладе о глобальном гендерном разрыве за 2012 год) рассмотрела предложение расширить запрет на производство и продажу порнографии, включив в него «жестокую и разжигающую ненависть» порнографию в интернете. Министерство внутренних дел, которое выступило с этим предложением, сослалось на то, что исландские дети впервые включают порнографию в среднем в 11 лет. Советник министра сказал: «Мы думаем прогрессивно и либерально, когда дело касается наготы, сексуальных отношений, поэтому мы выступаем не против секса, а против насилия. Речь идет о детях и гендерном равенстве, а не об ограничении свободы слова»[162]162
  Frankie Miren, ‘British BDSM Enthusiasts Say Goodbye to Their Favorite Homegrown Porn’, Vice (1 December 2014): https://www.vice.com/ en_uk/article/nnqybz/the-end-of-uk-bdsm-282


[Закрыть]. Парламентские выборы в 2013 году затормозили принятие закона, но в плане были веб-фильтры, блокировка сайтов и введение уголовной ответственности за использование исландских кредитных карт для оплаты доступа к порносайтам. Предложение, явно продиктованное гендерными соображениями, проводило различие между «жестоким и разжигающим ненависть» порно и остальным. «Верховный отдел городских цыпочек» запретили бы. А «Глубокую глотку»?