Текст книги "Поэтическая Бразилия. Стихотворения и проза бразильских поэтов"

 
Путник, пред тобой раскинулась дорога
К солнцем жарким опалённому сертану*.
Крест, прошу, заброшенный не трогай,
Тихо одари его спокойствием желанным.
 
 
И ветку розмарина, пряно что благоухает,
С молчаньем возложи к подножию креста:
Шумную ей отпугнёшь легко ты стаю
Бабочек, которые порхают дружно там.
 
 
Скромного раба это печальная могила,
Мучился он раньше от бессонницы часов.
А теперь постель ему из зелени настила
Бог создал среди тропических лесов.
 
 
Он не нуждается в тебе. Здесь гатураму*
Вздыхает по нему средь сумерек сертана.
Слышна вокруг печальных звуков гамма,
Голубка под бамбуком плачет постоянно.
 
 
Крест обвивает гибкая красивая лиана
Своим объятьем из цветочного наряда.
Трава дрожит, росою плачет утром рано,
А ночью зажигает светлячок лампаду.
 
 
Когда лесная ночь исполнена молчанья,
Могила к Богу свой возносит стон,
Что в шуме водопадов растворив звучанье,
На крыльях золотых несётся в небосклон.
 
 
Несчастному рабу, поверь, всего дороже
Спокойный сон сейчас под грустною луною!
Могила стала ему вечным брачным ложем,
А долгожданная свобода – верною женою.
 

_{*Сертан – бразильская засушливая степь. *Гатураму – бразильская певчая птица.}

Жоао да Круз и Соуза
(1861 – 1898)

 
Как деликатное сиянье нежной грёзы,
Великая актриса, превосходна, белокура.
Словно прекрасная античная скульптура,
Изящество богини в торжестве апофеоза!
 
 
Меж губ, сравнимых с лепестками розы,
Видны жемчужины, влекущие Амура…
В вуали аромата, словно в облаке, фигура,
А лучезарный лик – прелестнее мимозы!…
 
 
Когда ты появляешься, паря на авансцене,
Твой образ славой мифов прошлого увенчан,
Звезда бессмертных эллинских произведений.
 
 
Воспламеняешь душу, лучшая из женщин.
Способен лишь блестящего таланта гений
Разжечь костёр, что в искрах безупречен!…
 

 
Я – насекомое, а ты – прекрасная звезда!
Живёшь в лазури неба, в высших сферах,
Там, где весна смеётся в царственных манерах,
А вечная любовь не угасает никогда.
 
 
И слава мне моя нисколько не поможет
Подняться к олимпийским тем химерам
Блистательного идеала, ставшего примером
Великолепия, которое любую власть низложит.
 
 
Пока сияешь солнцем ты в небесной вышине,
Земная твердь подножьем верным будет мне,
Брожу я по суровой жёсткости асфальта.
 
 
Такое расстояние бескрайнее меж нами!
Летел к тебе и ощущал трепещущее пламя,
Огонь, которым ярко освещаешь даль ты.
 

 
Быть в царской мантии злодеям выпал жребий,
Лукавые и льстивые, вы словно крокодилы.
Живёте в свете бесконечных привилегий,
В развратной позе черепахи, что без силы.
 
 
С насмешкой ядовитой приколю тебе гвоздику,
Горящим взглядом формируя связку из бичей.
Хребет твой сотрясаю тем кнутом великим
Из гнева и из тысяч жгучих солнечных лучей.
 
 
Гигантским, экстраординарным бью, огромным
Кнутом по совести, что спит в углу укромном
Блестящей скинии, которую себе ты строишь.
 
 
Хочу я в грубых адамасторических* стихах,
В демонстративных гонгорических* строках
Кастрировать тебя и слушать, как ты воешь.
 

_{*Адамастор – мифический персонаж, громадное чудовище из поэмы «Лузиады» португальского поэта Луиса Камоэнса.}

_{*Луис де Гонгора – испанский поэт эпохи барокко, создатель гонгоризма – вычурного манерного стиля в поэзии.}

 
Капли солнечного света,
Что полны благоуханья,
Сладостным огнём согреты
На пурпурном зорь сиянье.
 
 
Яркие кристаллы злата
Под лазурью небосвода
В танце кружатся крылатом
Средь звучания природы.
 
 
Как улыбки, что парят
На лучистых крыльях скорых
И в душе своей хранят
Плодородие Авроры.
 
 
Вся весенняя заря
Трепетной любви полна.
Пчёлы трудятся не зря
Для фалернского вина*.
 
 
В золотистых этих пчёлах,
Что среди цветов летают,
Солнца свет блестит весёлый
И искрится, и играет.
 
 
В ульях их стоит жужжанье,
Пёстрый рой шумит вокруг.
Здесь цветочное дыханье
Источает горный луг.
 
 
Как изящны и красивы
Очертания их сот!
 

 
Создают трудолюбиво
Пчёлы чашечки под мёд.
 
 
Ветра волнами гонимы,
Полные сиянья звёзд,
Полетят, как пилигримы,
К аромату пышных роз.
 

_{*Фалернское вино – ароматное римское вино, в которое добавляли мёд. *В сокращении.}

 
Нет в садах уже цветов,
Розы в них – как эпизод.
Только лишь твоя любовь
Дарит розы круглый год.
 
 
Нет цветения полей,
Нет в долинах белых лилий.
Только лишь в душе твоей
Много ярких бугенвиллий*.
 
 
Нет цветов уже на ветках
На деревьях апельсина.
Только ты цветёшь, кокетка,
Влюблена ты и красива.
 
 
Нет в саду благоуханья,
Как твой нежный аромат.
Рядом меркнут очертанья,
Засыхает пышный сад.
 
 
Как и в амазонской сельве,
В твоём сердце пенье птиц.
Я в нём чувствую веселье
Голубиц и чаровниц.
 
 
С неземным очарованьем
Оно радостью искрится.
Романтическим мечтаньем
Полыхает, как зарница.
 
 
Его в гирляндах и в короне
Вижу из гелиотропов, роз.
В изумрудной пышной кроне
Средь порхающих стрекоз.
 
 
Бьётся, раскрывая крылья,
Словно пойманная птица,
Сквозь иллюзии, что былью
Не успели воплотиться…
 

_{*Бугенвиллия – прекрасный яркий цветок, произрастающий в Бразилии.}

 
Белокурое созданье,
Красотой озарена.
Тело в роз благоуханье,
Словно пальма ты стройна.
 
 
Ты одета в цвет зари,
Ты легка и грациозна.
В сладостной мечте дари
Мне улыбку ночью звёздной.
 
 
Твои волосы сияют
Солнца светом золотым
И вокруг всё наполняют
Своим блеском озорным.
 
 
Твой раскрытый белый веер
Так похож на крылья цапли.
Ароматом нежным веет,
Ты сама – парфюма капля.
 
 
В восхитительном сиянье
И блистательном изыске
Излучаешь гордость лани
И истому одалиски.
 
 
Песни сладких твоих уст
Полны счастья без границ —
Воплощение искусств
Стаи звонких певчих птиц.
 

_{*В сокращении.}

Фрей Канека
(1779 – 1825)

 
Только Марилия и родина
Над сердцем моим властны.
За родину готов я умереть,
Марилия, не плачь напрасно.
 
 
Марилия, проси своих детей,
Благословенью моему согласно,
За родину и жизнь свою отдать.
Марилия, не плачь напрасно.
 
 
Скажи им, пусть они взрослеют
С оружием в руках опасным.
Они погибнут так же, как и я;
Марилия, не плачь напрасно.
 
 
Мы будем защищать родной очаг,
Ведь к родине любовь прекрасна.
Когда освободим свою страну,
Марилия, не плачь напрасно.
 

Аута ди Соуза
(1876 – 1901)

 
К Долорес напишу я пару слов,
Хоть не хочу здесь видеть своё имя:
Оно не колибри (не сравнивай с ними),
И недостойно жить среди цветов.
 
 
Святостью душа твоя согрета,
И не сравнюсь, поверь, с тобою я.
Печально моё имя, как у алтаря
Печальна бедная свеча без света.
 
 
И моё имя, плачущее и несчастное,
Другое хочет обрести себе жильё,
Желая этим сердце уберечь твоё,
Лилия небесная прекрасная!
 
 
Порви, Долорес, этот лист стихов,
Прошу, не оставляй здесь моё имя:
Оно не колибри (не сравнивай с ними),
И недостойно жить среди цветов.
 

 
«Надеюсь, я вернусь» – он говорил,
И столько грусти было в его взгляде!
Печальна и нежна, дрожала речь без сил,
Как струнка золочёной арфы в серенаде.
 
 
Сквозь слёзы бледная дрожащая невеста
Смотрела на любимого, в глазах была печаль.
Взволнованно шептала тихо, без протеста,
Почти что плача, в страхе говоря: «Прощай!»
 

 
Когда день уже лучится,
Преисполненный любви,
Созерцать душа стремится
Сердце, что цветок явил.
 
 
Словно в обморок упал он
И повис на стебельке;
Наполняется сияньем
И блестит роса в цветке.
 
 
Целомудренная роза
Может не носить вуаль.
Ангельской молитвы грёза
Устремилась в Неба даль.
 
 
А жасмина чистый, нежный
Венчик клонится тихонько.
Он подобен белоснежной
Коже спящего ребёнка.
 
 
Направляя свои взоры
На красу этих цветов,
На фиалки, на авроры,
Забываю ход часов.
 

 
Как же хороша она —
Моя милая соседка.
Как монахиня скромна
Эта стройная брюнетка.
 
 
Очарована я ею,
Когда в церкви созерцаю,
Потому что вижу фею,
Что колени преклоняет.
 
 
Облако оттенка розы
Словно к Богу воспарило
С этих нежных уст мимозы,
С тех очей, где ночь царила.
 
 
И парит молитва дивно,
В воздухе кружась тихонько,
Как далёкий шёпот гимна,
Как спокойный глас ребёнка.
 
 
А коса её блестела
(Как была она черна!).
Так заплетена умело,
Отражала свет сполна.
 
 
Девичьи уста пунцовы,
Словно розы лепесток…
Воплощенье сот медовых
Та улыбка, тот цветок!
 
 
И моя душа стремится
Любоваться, как картиной,
Красотой этой девицы,
Её профилем невинным.
 
 
Иногда с таким вниманьем,
С таким искренним почтеньем
Продолжаю созерцанье,
Что бываю в изумленье.
 
 
Правда, взглядом лучезарным
Безобидна я вполне…
Если бы была я парнем,
Что б сказали обо мне?!
 

 
Поверь, я плачу не от горя,
Тебе напрасно меня жалко.
Я плачу, потому что в море
Не всегда поют русалки.
 
 
Пред рассветом в небесах
Звёзды проливают слёзы.
Их плач – кристальная роса,
Что наполняет цветом розы.
 
 
Губы в радости не прячут
Смех, улыбки, песнопенья.
А с глазами всё иначе:
Они плачут в те мгновенья.
 
 
Лик зари в белых лучах
Проливает рос поток.
Слёзы воска на свечах:
Разве свет с ними жесток?
 
 
Твои глаза горят огнями
И розы на щеках вьют гнёзда.
Что было б с этими цветами,
Если бы ты скрывала слёзы?
 
 
Я, поверь мне, не страдаю,
И в душе мучений нет.
Быть похожей лишь желаю
На прекрасных лилий цвет.
 
 
Пока я живу на свете,
Будут слёз глаза полны.
Ах! Прекрасен на рассвете
Вечный плач морской волны!
 
 
Губы в радости не прячут
Смех, улыбки, песнопенья.
А с глазами всё иначе:
Они плачут в те мгновенья.
 

 
Под вуалью улыбаясь,
Хора слушала напевы.
Красота её казалась
Красотой небесной девы.
 
 
На колени опустилась
У подножья алтаря.
С покаянием молилась,
Благочестием горя.
 
 
Лик улыбка осветила,
Светом озарив уста.
Руки на груди сложила
Близ высокого Креста.
 
 
С Богом тихо говорила,
Доносились части фраз.
И в молитве той просила
Счастья каждому из нас.
 
 
В эти годы молодые
Для чего молиться много?
Потому что все святые
Вместе с нами молят Бога.
 
 
Чистоты была полна,
Незнакомая со злом,
Счастье берегла она
В сердце праведном своём.
 
 
С верой детской, милой,
С искренней любовью
Надежды всем просила,
Кто столкнулся с болью.
 
 
Вздох грусти раздавался
По тем, кто плачет в горе.
Кто, бедный, потерялся
В холодных волнах моря.
 
 
Пока уста её молились за
Других со страхом Божьим,
Плакали чёрные её глаза,
И слёзы орошали кожу.
 
 
По личику её спокойно
Скользили каплями они.
Душе её так было больно,
Печалилась она в эти дни.
 
 
Душа невинная, святая
Была на ангела похожей.
И с теми, кто страдает,
Томилась грустью тоже.
 
 
Святую тайну понимая
Нежного того волненья,
Сказала, в страхе замирая,
Я, сердца слушая веленье:
 
 
Блаженны, что страдаем
Мы. Ведь каждый раз,
Когда всё принимаем —
Ангелы молятся за нас.
 

 
Нежного напева
Речь Твоя полна.
О, Мария-Дева
С гласом соловья!
 
 
В этот храм святой
Ты идёшь молиться,
Милостью большой
Взгляд очей лучится!
 
 
Мария, Ты прекрасна
Вместе с Богом-Сыном!
Лик Твой такой ясный,
Светлый и невинный!
 
 
Твоя кожа так бела
И излучает красоту…
Эта бледность так нежна,
Словно лилия в цвету!
 
 
Скрести руки на груди
В спокойной тишине.
Очи к небу возведи
В молитве обо мне.
 
 
Молитва драгоценна,
Она – большая честь.
Ночь благословенна,
Молиться будем здесь.
 
 
Признаюсь, я боюсь
Темноты сей ночи.
Краткой будет пусть
Молитва Твоя очень.
 

 
От земных печалей и стремлений
Сбежать. К мечте своей лететь;
Оставить мир без сожалений
И умереть?
 
 
Сбежать в желании бескрайнем
До наступленья дня успеть;
Искать улыбку зари ранней
И умереть?
 
 
Кричать от сильной своей боли
И сердцем трепетать, скорбеть.
Голубкой белой улететь на волю
И умереть?
 
 
В простор небес голубка упорхнёт
Свободная сквозь ветер.
И с песней крыльями взмахнёт:
«Я разорвала свои сети!»
 
 
И здесь свободна я отныне,
Кто остановит крылья эти?
Покинула тюрьму в пустыне
И разорвала свои сети!
 
 
В полёте моём вечном, Иисус,
В Твоих руках и в ярком свете
Тебе я нежно улыбнусь:
Я разорвала свои сети!
 

Аугусту дус Анжус
(1884 – 1914)

 
– Сынок, ведь у деревьев нет души!
Мне это дерево мешает. Есть в нём толк?
Хочу его срубить поэтому, сынок,
Чтоб я спокойно жил в этой глуши!
 
 
– Отец, умерить гнев свой поспеши!
Не видишь, одарил душою Бог
И кедры… и нарцисса яркого цветок?!
А это дерево, отец – чертог моей души!
 
 
– И молвил, пред отцом колени преклонив:
«Не убивай его, чтоб я остался жив!».
И кедр, что средь гор на гибель обрекли,
 
 
От смертоносных взмахов топора упал,
А юноша печальный ствол его обнял
И больше никогда не встал с земли!
 

Олаво Билак
(1865 – 1918)

 
Полдень. Солнечный зенит.
Ручеёк бежит куда-то.
В церкви колокол звенит,
Диких трав здесь ароматы.
 
 
Слышно, как поёт цикада
На площадке возле школы.
Полдничать ребятам надо,
И их гвалт стоит весёлый.
 
 
Положил бедняк лопату:
Хоть немного отдохнёт.
Вытирает лоб покатый,
Созерцая небосвод.
 
 
У плиты стоят хозяйки,
Что-то варят: верно, рис;
И в окно кидают стайке
Кур своих сухой маис.
 
 
Полдень! Солнце раскалённо,
Яркий свет слепит глаза;
Изумруд полей зелёных,
Небо цветом – бирюза.
 
 
Колокола церковные, сияя,
Звенят, качаются, поют.
Несётся звон их, воспевая
Собою Жизнь, и Свет, и Труд.
 

Паулу Сетубал
(1893 – 1937)

 
Счастливая история, подобная легенде…
В 15 лет нам вся природа улыбалась,
С подругой проводили время на фазенде,
И целая история поэзии сплеталась.
 
 
Под персиковым деревом, где уж созрели
Плоды душистые и слышалась трель птиц,
Мы встретились и от испуга побледнели,
Боялись взгляд метнуть из-под ресниц.
 
 
Застенчивые, робкие, растерянные дети,
Которых окружал одних плодовый сад,
Рассматривают ветки с персиками эти,
Заговорить хотят, но не рискнут, молчат!
 
 
Но вдруг немыслимое счастье испытал!
Она мне улыбнулась, трепетала от стыда,
И я из уст изящных девичьих украл
Маленький и вкусный поцелуй её тогда…
 
 
Воспоминанье то всегда мне дарит радость,
И романтичнее любви уже я не найду.
Мне греет душу поцелуя того сладость,
Которым обменялись с нею мы в саду.
 

Жоакин Мануэл ди Маседу (1820 – 1882)

 
Адриано:
 
 
Деньги – это просто чудо,
Сходят все по ним с ума.
Богачи все веселятся,
А для бедных мир – тюрьма.
 
 
Селестина:
 
 
Женщинам известно лучше,
Денег какова цена.
Девушка с большим приданым
Не останется одна.
 
 
Панталеао:
 
 
Кто богатый, тот не мёрзнет,
Дома вечно есть еда.
И его за преступленья
Не посадят никогда.
 
 
Фелисберто:
 
 
Бедный парень очень страшный,
Он для девушки – ошибка.
А богач – красивый, умный,
На губах всегда улыбка.
 
 
Все хором:
 
 
Деньги, деньги, приходите!
На земле вы всем нужны;
Вы – источник удовольствий,
Мира в мире и войны.
 

Висенте ди Карвалью
(1866 – 1924)

 
«Не уноси меня, ручей!» —
Цветок испуганно просил.
Но ручеёк ещё быстрей
Цветок теченьем уносил.
 
 
«Не уноси меня, ручей!» —
Просил цветок, плача от горя.
«Родился я среди ветвей…
Не уноси меня ты в море».
 
 
Ручей же, звонкий и холодный,
Лишь только ускорял поток
И по песку бежал, свободный,
С собою унося цветок.
 
 
«Осталась там на моей ветке
Родная колыбель моя;
Росой кристальною нередко
Там утром умывался я!»
 
 
Он плакал, подобно ребёнку,
Дрожащий, от ужаса бледный;
Ручей же, холодный и звонкий,
Цветок уносил с собой бедный.
 
 
«Прощай же, тень зелёных веток,
Прощайте, песни соловья;
Прощай, сияние рассветов,
Прощай, вечерняя заря…»
 
 
«Я ощущал там лёгкий бриз
И видел слёзы в лунном взоре.
Не уноси меня ты вниз,
Не уноси меня ты в море!…»
 
 
Любви моей к тебе остатки
Уносит жизненный поток.
Как ручеёк, что без оглядки
С собою уносил цветок…
 

 
Я словно раненая лань,
Снедаемая жаждою жестокой,
Что, отдавая жизни дань,
Еле идёт к воде далёкой.
 
 
Давно прошла любовь твоя,
Но без тебя жить не могу я.
Ты больше не зовёшь меня
И смотришь в сторону другую.
 
 
Прекрасно знаю, что безумны
Отвергнутой любви надежды те.
Ненужная тебе, цветёт бездумно
Она в разрушенной мечте.
 
 
И, словно раненая лань,
Снедаемая жаждою жестокой,
Что, отдавая жизни дань,
Еле идёт к воде далёкой:
 
 
Я, потерявшийся в пустыне,
К любви твоей буду брести.
Ещё живой, иду вперёд отныне,
Чтобы умереть в пути.
 

 
Сквозь ночь ленивую струится
Благоухание душистых роз.
Мечтаю в аромате раствориться
Твоих каштановых волос.
 
 
Сквозь ночь, которая безбрежна,
Видны далёких звёзд огни.
Мечтаю я о взгляде твоём нежном,
Прекрасном и далёком, как они.
 
 
Сквозь ночь, которая полна порою
Шорохов и вздохов под луной,
Мечтаю, чтобы прерывался голос твой
От поцелуев трепетных со мною.
 
 
Сквозь ночь, что длится бесконечно,
Словно огромная тенистая пустыня,
Мечтаю в грусти я сердечной
О нашей с тобой ласковой перине.
 
 
Сквозь ночь, которая уйти готова
Пред появленьем радостного дня
Глаза закрою, чтоб увидеть снова
Тебя в своей мечте, любовь моя.
 

Аурелиано Лесса
(1828 – 1861)

 
Король сияния, на троне восседающий
Небесного чертога:
Возможно, ангел взбунтовавшийся, пылающий
От дуновенья Бога.
 
 
В дворце времён он точно вычисляет
Движенье лет;
Министр верный, что столетья направляет
Вечности вслед.
 
 
Народы и миры падут к стопам твоим
В водовороте времени;
Но блеск твоих златых волос неистощим,
Безмерность в твоём темени.
 
 
Глаз человека никогда не мог смотреть
На лик сей Короля;
 Кометами правители не могут завладеть,
Их именами наделя!
 
 
Звезда, ты указуешь душу как спасти:
Спокойна средь невзгод.
Собою побеждаешь тьму сурового пути,
Которым праведник идёт.
 
 
Напрасно море колыхает буйны гривы пены,
Чтоб запятнать тебя, о Солнце!
Напрасно небо из тумана воздвигает стены
И полотном белёсым ткётся.
 
 
Напрасно! Морю злому только улыбнёшься,
Тебя не скроют облака;
Над завистью потеющей по-доброму смеёшься,
Она в лохмотьях бедняка.
 
 
Бушующее море отшвырнёт в своей феерии
Большой валун прибрежный;
И ангел разрушения долой сметёт империи,
Но Солнце безмятежно.
 
 
Ты словно урна, отражающая вечный свет!
Лучом весь мир объемля,
Раскроешься в мильонах ярких искр вослед
И их прольёшь на землю.
 
 
Когда средь спящих облаков распространяешь
Сиянье пламенное ты,
Снег тает, луг травой зелёной оживляешь,
И распускаются цветы.
 
 
Ты согреваешь сироту нагого, этим суть
Благого промышленья не тая;
Маяк, собой что указует верный путь
В морях земного бытия.
 
 
Кто может зреть тебя, о Солнце, без желанья
Судьбу великую прочесть?
Кто может созерцать её без яркого сиянья
Славы в твою честь?
 
 
Когда возносишь, Солнце, лик свой суверенный
Средь облаков, денниц,
Индейская семья, встречая образ сей священный,
Простёрлась ниц.
 
 
И сколько тех миров, чья жизнь блистает —
Их породил твой взгляд!
И сколько в бесконечности (кто сосчитает?)
Вокруг тебя парят?
 
 
Ах! если Бог, среди людей забытый,
Тебя б закрыл рукой,
То мир могилой стал бы, весь обвитый
Во мрак, лёд и покой…
 
 
Кто знает, коль могила та воспламенеет
В палящем огне ада,
Где души нечестивых выпустить не смеет
Вечная ограда!
 
 
Кто знает? Ты как совести горячее дыханье
Над огненной геенной.
Неусыпаемое грешника палящее терзанье —
Пылаешь во Вселенной!
 
 
О! буква из огня небесного ярчайшая
Возвышенной поэмы!
Движения источник, на мгновение легчайшее
Не сдвинулось с системы!
 
 
Однажды, когда Бог взмахнёт рукою
И крикнет: «Не гори!
Взорвись в пространстве яркою искрою,
Аннигилируйся, умри!»
 
 
То хаос поглотит тебя как лоно океана
С ужасным рёвом…
Потом… безмолвие! и после – вечная осанна
Пред Богом-Словом…
 
 
Ты – око неба, совести безумной воплощение
Всего творенья,
Блистательна загадка, кто ты? Провидение…
Как слабо разуменье!
 

Машаду ди Ассиз
(1839 – 1908)

 
Твои глаза – как мои книги.
Какой же книгой насладиться?
Где лучше прочитать смогу я
Нашей с тобой любви страницы?
 
 
Цветы мои – твои красивые уста.
Где я найду прекраснейший цветок,
Который сладостным бальзамом
Любви меня пленить бы тоже смог?
 

Дон Педру II (1825 – 1891)

 
Не проклинаю строгость переменчивой удачи,
Как бы жестоко и безжалостно не гнали меня вон.
Отняли всё моё величие былое и отняли трон,
Когда я в двух шагах от своей смерти, не иначе.
 
 
Только душа моя сильна и от страстей не плачет,
Ведь глупости людской так много в мире испокон.
Сегодня можешь быть ты счастьем окрылён,
А завтра для тебя и утешенье много значит.
 
 
Но как же унизительна та боль и то мученье,
Та боль, сурово что душе моей страдания несёт,
Что сердце ранит, убивать – её стремленье,
 
 
В последний час мне лишь плевок пошлёт
Тот рот неблагодарный, льстивый, к сожаленью,
Что раньше даровал мне поцелуи и почёт.
 

Бразильский фольклор

 
Вы не слышали, ребята,
О такой ещё легенде.
Расскажу вам о мальчишке,
Что трудился на фазенде.
 
 
Его строгий фазендейру*
Лошадей послал пасти.
Упустил мальчишка лошадь
И не смог её найти.
 
 
Отхлестал его хозяин,
Приказал идти искать.
Отыскал мальчишка лошадь,
Но не смог, жаль, удержать.
 
 
Разозлился фазендейру,
И не дрогнула рука
Бросить прямо в муравейник
Негритёнка-пастушка,
 
 
Перед тем избив до крови
И связав, чтоб не убёг.
Да, увы, невероятно
Фазендейру был жесток.
 
 
На другой же день явился
Злобный фазендейру белый.
Невредим стоял мальчишка,
Рядом с ним – Мария-Дева.
 
 
Фазендейру на коленях:
«Мальчик, ты прости меня!»
Но мальчишка не ответил,
Он в тот миг седлал коня.
 
 
Восхвалив Святую Деву,
Негритёнок-пастушок
На гнедом коне проворном
В даль умчался наутёк.
 

_{*Фазендейру – хозяин фазенды.}

 
Я печально начинаю
Песню о своей судьбе.
Жизнь моя, увы, несчастна,
Ведь она идёт в борьбе.
 
 
Не советую вам быть
Пастухом в этом сертане*.
В замешательстве всё время
Нахожусь я как в капкане.
 
 
Дни мои полны заботы,
Ночью я почти не сплю.
Возвращаюсь с поля поздно,
По утрам коров дою.
 
 
В праздники и воскресенья
Вечно полон я идей:
Убирать с телят личинок,
Присмотреть ли лошадей.
 
 
Если Бог не даст дождя,
Всё засохнет без воды.
И тогда искать источник —
Наши главные труды.
 
 
Заставляют пастуха все
Жизнь отшельника вести.
Кто решился пасти стадо —
Пожалел о том пути.
 
 
У хозяина фазенды
Тирания велика.
Не жалеет совершенно
Он беднягу-пастуха.
 
 
Мне порою очень стыдно:
Не хочу быть пастухом.
Все работники фазенды
На питании плохом.
 
 
В настоящее же время
Осуждать меня все скоры.
Для хозяина фазенды
Пастухи, конечно, воры.
 
 
Бедный трудится пастух,
Велики его мученья,
Но тяжёлая работа
Не сулит вознагражденья.
 
 
Как рабов своих гоняют,
Кто-то помер уже в поле.
Хорошо, что не вернулся:
С него хватит в жизни боли.
 
 
Мне всё это надоело,
Нет страданиям конца.
Посмотрите, как струится
Пот с усталого лица.
 
 
О других своих печалях
Не хочу я говорить.
Если все раскрою тайны,
То меня могут убить.
 

_{*Сертан – засушливая бразильская степь.}