Текст книги "Последние сумерки"

Глава 5. Ловелас

«Бус, как новое нисхождение Крышня и Коляды, должен был во многом повторить их деяния. Крышень и Коляда совершали плавание на остров Солнца и женились на дочерях Солнца Раде и Радунице. Также и Бус совершил плавание на остров Родос, остров нимфы Роды, дочери Гелиоса, и также нашел там свою супругу, царевну Ярославну – Эвлисию…

И не мог Бус, совершая сие путешествие, избегнуть страстей, которые бушевали в то время в Римско-Византийской империи…»…

Домой нельзя.

Это стало понятно сразу. Достаточно было увидеть в вечернем полумраке одинаковые силуэты Грома и Ставра. Как дико смотрелись эти люди, будто вырванные из другого, параллельного мира, рядом с ее подъездом… Но это были именно они. И от этого никуда не денешься. Слава богу, что у них не хватило мозгов спрятаться куда-нибудь. А иначе… Юлия похолодела от мысли о том, какой опасности она подвергала своих родителей!

Когда-то, казалось, очень давно, в прошлой жизни, когда погиб Белояр, она ушла из этого мира. И думала, что навсегда. Все связи потеряны, да и кого сейчас грузить своими проблемами? Да еще такими! Она сама за себя не отвечает, не знает… то есть наоборот – знает! Что в любую, недобрую минуту на нее снова может накинуться ЭТО. Вернее, ЭТОТ.

Она всегда догадывалась, только боялась сама себе признаться, а вот теперь, что уж… знает точно – это не кто-то и не что-то, а Марк собственной персоной терзает ее. Марк, ставший вместо ангела демоном и поклявшийся перед тем, как уйти в мир зла, что они будут вместе, так или иначе. Теперь вот он выполняет свое обещание.

Так куда же?! Куда теперь? Без денег, без друзей, без дома? В стремительно темнеющей прокаленной жарой Москве?

Она огляделась. Этот безлюдный, глухой двор будил воспоминания о том, как все начиналось. Как она бежала дождливой сентябрьской ночью в салон, к девочкам, пытаясь скрыться от несчастной любви! И вот теперь – что она имеет?! Скрылась, называется… Ха! И вдруг ее опять накрыла тошнота, которая всегда предшествовала приходам Марка. Такая же, но легче. И какой-то пьяный адреналиновый кураж… Это была ее мысль и в то же время не ее. Раньше ей просто не могло бы прийти такое в голову, а вот теперь пришло! Может быть, она просто изменилась, стала другой с течением времени? Все же люди меняются, а под воздействием таких обстоятельств, что свалились на нее в последний год, это немудрено – поменяться…

Она повернула голову в сторону такого знакомого дома. Помнится, когда-то ноги сами несли ее туда. Вот и теперь сами понесли. И если уж подвергать кого-то опасностям, что идут за ней по пятам, так только его. Того, кто виноват в ее бедах… Да! Это правильная мысль! Еще раз оглянувшись на одинаковые силуэты вдали, она уже не сомневалась. А уверенной, твердой походкой направилась к соседней панельной девятиэтажке.

Тот самый подъезд. Та самая дверь. Знакомый свет в окнах пятого этажа. Воспоминания нахлынули на нее, как ливень, которого не было и не ожидалось этим летом. Нежность и боль вкатили в сердце огромную дозу прошлой любви. Сердце застучало в забытом ритме… но тошнота, снова подкатившая к горлу, не давала забыть о том, что теперь она – демон. И сейчас это было даже к лучшему.

…Вячеслав не любит кондиционеры. В них нет нужды – открытые окна залила теплая свежесть вечера, и переполненный летними ароматами воздух наполнил квартиру. Добрался до кухни, до ванной, гуляет по затемненным коридорам, скользит по паркету, свободно, как давний друг, расположился на мягком диване и на креслах, улегся на кровать, заглянул в спальню. А теперь воздух прохладной ладонью гладит ему босые ступни и хочет забраться по щиколоткам под легкие джинсы.

Он ждет, а это давно забытое старое тревожит, как неизведанное новое. Он отвык ждать встречи с женщиной, кто бы она ни была – актриса, студентка, модель, домохозяйка или бизнес-стерва. И тех и других было достаточно, чтобы привыкнуть к ожиданию, да и зачем ждать, если свидание рано или поздно все равно начнется? И закончится – всегда одним и тем же. Неминуемо свершится злое колдовство «Трех Р»: Раз! – и раздражение толчком выбьет плохо притертую пробку флакона; Раз! – и разочарование летучим ядом разольется в воздухе; Раз! – и разрыв, неизбежный, как смерть, поставит точку в отравленных отношениях.

– И чего ты, старик, маешься, не понимаю? – сказал ему недавно Миша Спам.

Давний приятель, толстяк и бабник, специалист по связям с одуревающей от всяческих связей общественностью. Злостный журналюга, а по совместительству шоумен, Спам имеет привычку не понимать абстрактную маету одиноких поэтов с тех пор, как ему удалось совместить со всеми своими творческими профессиями вполне счастливую семью из умницы жены и двоих ангелочков детей.

– Зачем мучиться-то? Для этого ведь есть специально обученные женщины. Ты явно созрел для VIP-проститутки. Да не смотри на меня так! Поверь – это то, что тебе сейчас надо.

Это было месяц назад, и тогда он, конечно, послал Мишку к чертовой матери. А вчера он в очередной раз послал туда весь этот переполненный дерьмом мир, и уже ночью после четвертой, а может, пятой порции текилы не нашел для себя лучшей помощи и лучшего наказания, чем звонок Спаму.

– Ну, давай, как там твоих шлюх вызывать?

– Да они не мои, родной, к сожалению, не мои! Ха! Ну, ты что, созрел, да?

– Да.

Запах травы из палисадника под окнами и растущая вместе с жарой тревога. Все это вместе стало наконец достаточно невыносимым, чтобы понять – он не может оставаться один этими вечерами, готовыми лопнуть от переполненности. И не желает больше делить их с кем-то, кто будет смотреть жалкими томными глазами, чего-то ждать, требовать, надеяться. Не хочет вновь пускаться в унизительные глупые объяснения о том, что он «не по этому делу». Объяснения, которые всегда, как бы он ни старался, кончались одним и тем же – взаимной обидой, его чувством вины, чьим-то несчастьем.

Ему и раньше случалось терять время – злиться, нервничать, смотреть на часы, проклинать пробки, собственную влюбчивость и занятость нынешних женщин. Но это, разумеется, было совсем не такое ожидание, как когда-то. Как сейчас.

Он задумался перед открытым баром, чувствуя, как прохладный паркет липнет к ступням. Пить или не пить? Сегодня это вдруг стало актуальным. С одной стороны, надо бы расслабиться, забыться и получить удовольствие. Только он слишком хорошо знает, насколько зыбка грань между лихорадкой возбуждения и расслабленным пофигизмом, этими магнетическими уродами-близнецами, детьми алкоголя. Глупо, но почему-то не хочется ударить в грязь лицом перед профессионалкой. Нет желания быть принятым за депрессивного алкаша-импотента.

Хотя какая разница, за кого его примут?! Он привычно ненавидит в себе эти приступы романтизма, а потому неохотно, но уверенно цедит вторую порцию ледяной горечи, когда слышит тревожное дребезжанье звонка.

Он отставляет недопитый виски, закрывает бутылку. Матерясь про себя, бестолково ищет под кроватью сандалии, конечно, не находит и – снова к бару. Достает второй стакан, вместе с початой бутылкой ставит на столик у дивана – она ведь, наверное, захочет выпить. Все проститутки пьют. Или VIP – не пьют?

Он открывает дверь. И понимает, что мир сошел с ума.

– Ты?!

– Я. Пустишь?

Он отступил на шаг назад, пропуская ее внутрь. Она была все та же, но в то же время совсем другая. И эта седая прядь…

– Здравствуй, Славка.

Он отвечает на приветствие не сразу, что бывает с ним редко – воспитание есть воспитание, несмотря ни на что. Ее улыбка – в меру приветливая, в меру нерешительная, совсем чуть-чуть кокетливая и даже искренняя – заставляет растеряться больше, чем неожиданная серебряная прядь в русых волосах. Которая, впрочем, вовсе ее не портит. Скорее – наоборот.

– Здравствуй… – тянет он удивленно.

Низкий густой голос, одна из основ его привлекательности, мог становиться по его желанию невероятно сексуальным и столь же невероятно презрительным.

– Я тебе не нравлюсь?

Он не отвечает. Отворачивается, чтобы налить себе еще, а заодно разобраться в собственных реакциях, осмысливая увиденное.

Она спросила это так просто, что невозможно не устыдиться оценивающего взгляда снизу вверх, которым только что ее окинул. И ведь всегда знал – она не из тех, на кого можно смотреть подобным образом. В принципе выглядит она так, что надо бы… что? Кинуться к ней, припасть к ручке и предложить чашку кофе вместо стакана Джонни Уолкер?

– Если так, ты можешь сказать мне, чтобы я ушла. И я…

– Да нет, напротив. Просто я, наверное, не знаю, как себя с тобой вести.

Примечательно, после этих слов оба облегченно вздыхают.

– Проходи. Выпьешь чего-нибудь? Хотя ты, наверное, не пьешь…

Он нервно усмехается, натолкнувшись на свое отражение в зеркале над диваном. Нарочито бесформенные джинсы, черная футболка припечатана на груди нагло-зеленым листиком марихуаны. Мешков под глазами не могут скрыть даже упавшие на лицо волосы, хорошо хоть чистые. Престарелый рок-герой на отдыхе, да и только. А когда оборачивается, лицо у нее такое, будто она уже знает, что он скажет дальше.

– И не куришь? Не ругаешься матом, не спишь, с кем попало?

– Ты почти прав.

– Почти?!

Он не собирался, не хотел и все же невольно повысил голос.

Она, кажется, не замечает его тона. С той же, видимо, врожденной раскованностью подходит, чтобы заглянуть в его руку, опасно сдавившую стекло стакана. Она выше его, что понятно – наверняка очередная неудавшаяся модель.

– А ты что пьешь? А… Налей немного.

Он долго возится у бара со льдом и лимоном, радуясь поводу отвлечься на знакомые действия, привычные фразы.

– Располагайся, будь как дома. Может, еще что-нибудь… Что такое?

Продолжая вежливо улыбаться, она внимательно смотрит на его ноги.

– Можно я сниму туфли?

– Э… Конечно.

Она выскальзывает из обуви, оставляет изящные босоножки там, где только что стояла. Теперь их глаза на одном уровне.

– Какой у тебя приятный пол. Прохладно.

У нее узкие ступни, а лак на ногтях либо отсутствует, либо совсем незаметен, и кажется, что это детские пальцы смешно расплющиваются на его полу. Тут до него доходит, что в ней не так.

Она сама! Исчезла та детская вера в любовь и чудо, которая всегда так его раздражала. Главным образом потому, что была ему недоступна. Теперь же эта новая Юлия была гораздо ближе ему, чем та. Хотя та явно любила его больше. И искреннее…

Что такое? Ах да, слишком долгая пауза, он слишком явно ее разглядывает. Впрочем, находчиво выходит из положения.

– Я пытался тебя вернуть, знаешь?

Юлия молчит. И смотрит на него своими глазами-хамелеонами, которые всегда завораживали, заставляя забывать о самом главном. О чувстве свободы.

– Я звонил, приходил… А ты все где-то бегаешь. Мама твоя сказала – то по лесам, то по болотам, то вообще в монастырь ушла…

– Ушла.

– И что, теперь решила вернуться?

– Решила…

– Хм… Зачем же, интересно?

– Интересно?

Глаза в глаза, хамелеоны против черно-серого, словно антрацит, озера его взгляда.

Любой наш шаг к чему-то ведет. Демон внутри нее плотоядно ухмыльнулся, а на лице Юлии заиграла смущенная, если не влюбленная улыбка.

– Из-за тебя.

– ??? – брови Вячеслава взлетели.

– К тебе.

– Ко… мне?

– Ты не рад?

– Но ты решила забыть меня!

– А теперь поняла, что не могу без тебя жить…

Весь его вид показывал, что он не верит. Да так оно и было на самом деле. Однако Юлию вел вперед сам Марк, нашептывая ей на ухо гениальные в своей циничности мысли – а это что-то да значит. Впрочем, возможно, в любой женщине, даже в самой наивной, может поселиться демон, если она загнана в угол?

– Ты ведь пытался вернуть меня? Я знаю, мама говорила… – соврала Юлия, не дрогнув, хотя ничего такого не знала. А если бы даже и знала, разумеется, никогда, ни при каких обстоятельствах ей не пришло бы в голову так себя вести. Боже… возможно, тогда сейчас все было бы по-другому. Был такой фильм – «Эффект бабочки», вдруг вспомнила Юлия. Фильм о том, что любой наш шаг, любое слово, любое движение ведут к определенным последствиям – и только к таким.

Каждый шаг… А этот-то уж точно!

Юлия шагнула вперед, не отрывая взгляда от антрацитовых озер.

А он, кажется, даже испугался. Их ауры столкнулись в напряженном противостоянии. И на мгновение Юлии показалось, что он сейчас возьмет ее за плечи, аккуратненько развернет и, вежливо улыбнувшись, отправит обратно за порог.

Именно поэтому она вскинула руки порывистым жестом и обняла его за шею. Пальцы мгновенно вспомнили это ощущение мягких завитков на шее под волосами.

Вячеслав вздрогнул. И демон, поселившийся у нее внутри, воспользовавшись минутным замешательством противника, прильнул к его губам нежно и властно. Вячеслав оказался не в силах сопротивляться потусторонней силе, ведущей ее. Он так быстро сдался, его оказалось настолько просто провести, что Юлия, будучи уже на пороге победы, чуть было не отказалась от нее. Но ребенок в ее животе, ребенок Белояра снова явственно напомнил о себе. И она прижалась к оглушенному Вячеславу так доверчиво и трепетно, как только могла.

Она осталась. Так и должно было быть. Все наши шаги ведут к определенным последствиям.

– Будешь? – Вячеслав протягивает ей стакан, где на дне плещется медово-янтарная жидкость.

Она отпивает глоток и морщится. От виски или от боли, что сдавила сердце холодными ладонями в разгар жаркого лета?

Они молча глядят друг на друга в тишине дома. И он понимает, что сейчас все начнется. Сейчас вот и будет любовь. Видно, и она это понимает. Они будто вспомнили, зачем сидят тут, пьют виски, беседуя, как старые знакомые. Она поднялась. Тихо, словно взлетела, легкая и стремительная, и неужели в свободе ее движений скрыто напряжение?

Всего лишь шаг навстречу, а она уже так близко, что он может вдохнуть ее запах. Вернее, мог бы. Он дышит, но не улавливает в воздухе аромата ее духов – его просто нет. Есть матовый подбородок, шея теплым молоком льется в плечо и ключицу, есть губы без намека на помаду. Надо ее поцеловать?

Он отступает на шаг. Шарит проснувшимся взглядом по комнате. Странно, что от такой простой вещи сердце вдруг забилось быстрее, сильно захотелось курить. Ну и… что с ней теперь делать?

Она легко улыбается, снова прочитав его мысли.

– Какой ты хочешь, чтобы я была?

Она так обстоятельна, даже торжественна в этот момент, и он уверен, знает наверняка – будет именно так, как он скажет. Что бы он ни сказал. Из-за пугающей торжественности, из-за того, что сегодня ему изменяют инстинкты, из-за призрака просьбы в глазах цвета спелой травы или из-за того, что просто не знает, что сказать, он произносит:

– Будь собой.

Когда она медленно распахивает майку, он застывает с неприкуренной сигаретой в напрягшихся пальцах. Ну конечно! Стиль так стиль, понятное дело. Нет, не сахарно-белый, а скорее цвета ванили лифчик, простой и изысканный – ни тебе агрессивных шнуровок, ни тропических цветов, ни черных и красных кружев. Настолько классический, что вызывает в памяти детство. Его цвет и фактура – что-то сладкое, вкусное и душистое, успокаивающее и счастливое. Такой вполне мог быть у мамы, а еще вернее – у бабушки. Ретро? Винтаж? Неважно, в любом случае забавно. Только почему-то захватило дух от сосков под полупрозрачной тканью, перечеркнутых вдоль тонким и острым, как лезвие, старомодным швом. Всего один почти невинный жест, а он дышит уже не так, как минуту назад. И уже не желает быть ни поэтом, ни созерцателем, уже не хочет контролировать себя, изучая ее. И хочет уже совсем другого. Чертов самец, как мало тебе надо! Интересно, чулки у нее тоже под старину? Хотя какие к лешему чулки, она ведь босиком…

За окнами, там, где темнеет вечер, горячая испарина поднимается с земли, а здесь – свежо, и ветер все наглее вторгается в комнату, вьется по ногам.

– Закрыть окно?

Он оборачивается и не видит ее. Только воздух без ее запаха потянулся вниз, а дальше – толчок в сердце от неожиданного прикосновения. Она перед ним, под ним, точнее – у его ног. Прижимает губы к его животу, а белые, розовеющие на концах, пальцы порхают возле карманов брюк, точно робеют дотронуться. Потом она смотрит на него, и в полумраке, перед тем как опустить голову, улыбается травянисто-зелеными глазами.

Она, право, смешная. Целует его джинсы так почтительно и нежно, словно отличница припала к пионерскому знамени. И после каждого прикосновения поднимает голову, чтобы заглянуть в лицо. О, эти взгляды снизу вверх! Такие неуверенные и беззащитные, хотя возможно, и даже, скорее всего, она просто изучает его реакцию. Он тоже смотрит – с интересом. Опустил голову, склонил ее немного набок, волосы каштановой тенью закрыли лицо. Его взгляд сверху вниз – снисходительный и покровительственный. Хотя на самом деле вполне может быть растерянным или даже смущенным. Он почти ничего не чувствует сквозь плотную ткань, но чувствовать и не надо – это действо всегда будет возбуждать, тут дело в самой позе. И пока женщина будет опускаться на колени перед мужчиной, чтобы подарить ему блаженство, до тех пор, наверное, будет крутиться этот несчастный бешеный мир.

В комнате почти темно. Желто-голубой свет то ли луны, то ли далеких фонарей за окном ничего не дает, кроме странного дрожания воздуха, но глаза уже привыкли к темноте, и он видит. Скользкая майка упала с плеча, пряди выбились из прически, закрыли лицо, непоправимо нарушив образ. Она спешит снять с него брюки, неловко и бережно приподнимает ему ногу, потом вторую. Она торопится, может быть, слишком, и ванильный лифчик вздрагивает трогательно и так по-женски, что писательское воображение мгновенно рисует образ девушки, стирающей руками белье. Жемчугом светятся ключицы от света из окна, когда она поднимает голову, чтобы встретить его взгляд – удивленный и теперь тлеющий настоящим желанием. И не нужно воображения, потому что даже в темноте отлично видны и темный румянец у нее на скулах, и сухие глаза, и влажный рот.

– Хватит.

Он тянет ее к себе. Говорит спокойно, но твердо, давая понять, что игры закончились.

– Но… Ты же позволил мне быть собой…

Действительно. Позволил. О господи, сам дурак, ну и получи теперь сполна. Он сдался. Уступил. Смирился.

Она все еще держит его ступню, подняла к своему лицу – для этого ногу пришлось согнуть в колене. И вдруг приникла крепко и больно к внутренней стороне подъема, словно высасывая кровь из маленькой ранки. От этого кружится голова, в горле становится щекотно и куда-то уходит дыхание. И плотное покрывало под его пальцами скрипит и стонет, потому что он сгреб ткань, стараясь представить, что это ее плечи. Он в третий раз закрывает глаза, и голова сама откидывается назад.

Когда она поднимает голову, это уже не она. Не скромная воспитанная девушка, а молодая ведьма. Пьяные глаза, горящие скулы, голубая бледность лица и красный рот. Что было причиной – волосы, пушистым нимбом светящиеся вокруг головы, или упавшее с плеч платье, он не думал об этом, просто сработал рефлекс. Просто нельзя было поступить как-то иначе. Он садится, наклоняется к ее лицу, чтобы шепнуть слова благодарности, и встречает горячую щеку, душистую теплоту за ухом, неровное дыхание. Наверное, именно тогда он и забыл, перестал понимать, кто перед ним.

Уже нет неудобства и стыда, нет раздражения, лишь немного волнует ощущение странного легкого зуда в губах и ладонях. Может потому, что теперь он точно знает – хорошо, что перед ним никакая не жрица любви, а вновь обретенная любимая девушка, пожелавшая творить с ним вместе иллюзию наслаждения. У нее необычная, очень белая кожа и горячее дыхание, и сводя с ума, бьется жилка на шее под его пальцами. И еще – эту девушку нужно отблагодарить за неожиданно острое удовольствие.

Уже совсем темно в комнате, удивительно, что так быстро темнеет в июле. Он не знает, сколько сейчас может быть времени. Он берет ее за плечи, поднимает с колен и падает на спину, бережно опуская на себя мягкое тепло чужого тела. Быстро переворачивается, и вот – она под ним, ждет и смотрит, внимательно и серьезно.

– Тебе понравилось? – спрашивает она.

– А тебе?

Никто из них даже не заметил звонка в дверь.

На вибрацию мобильного Вячеслав тем более не обратил внимания. И диспетчер солидного VIP-агентства оскорбленно удалил его номер из своей базы данных.

Они уснули счастливые и умиротворенные. Юлия – потому, что нашла пристанище, хотя бы временное. Вячеслав – потому, что нашел себя.

А больше всех был доволен Марк. Никогда еще он не подбирался так близко к душе ангела, как этим июльским вечером.

«…Остановилось Старое и стало вращаться Новое Коло Сварога. И готы, возглавляемые Амалом Винитаром, разбили антов. И распяли на крестах славянских князей и старейшин, которые в сей день не могли оказывать им сопротивления.

Согласно кавказской легенде, анты потерпели поражение, потому что Бус не принял участие в общей молитве. А он этого не сделал, ибо понимал неизбежность поражения. Ибо настала Ночь Сварога, боги оставили Русь. И потому Бус распят, и потому „от стрел не видать солнца“… Настала Ночь Сварога (Зима Сварога). Вопрощение Вышня – Крышень, либо Дажьбог, должен быть распят. И власть в начале эпохи переходит к Черному Богу (Чернобогу). В эпоху Рыб или в эпоху Рода (по песням – обращающегося в Рыбу) происходят крушение старого мира и рождение нового. В эпоху Водолея, которая наступает – Крышень изливает на Землю из чаши, наполненной медовой Сурьей, Ведическое Знание. Люди возвращаются к своим корням, к Вере Предков…»