Текст книги "Город, где ничего не случается"

– Ничего, если правильно спланировать время, его хватит и на отдых. Мама, а ты знала Кротовых?

– Зоотехников, что ли? – уточнила мать. – Конечно, знала. Моя подруга Алевтина вышла замуж за Алешу Кротова примерно в середине 60-х и перебралась к нему в Краснопехотское. А их старший, Вася, ох и шкода был, – рассмеялась она, – что вытворял в средней школе, ты бы знала…

У Ники не повернулся язык рассказать маме о том, что вчера случилось с веселым шкодником Васей, сыном маминой подруги Алевтины.

– А ты что, как-то пересеклась с Кротовыми? – заинтересовалась мама. – Почему ты о них спрашиваешь?

– Да так, пересеклась, мимоходом, – Ника села на скамейку возле фигурок Элли и Тотошки и закурила. – Кстати, помнишь универмаг, где вы покупали мне мороженое? Так он до сих пор работает. И мороженое там такое же вкусное!

– Ну куда же он денется, – отозвалась мать. – Это сейчас все эфемерно – сегодня есть, завтра нет, послезавтра опять есть, но уже в другом месте. А раньше все строилось прочно и надолго. Ника, я тебя хорошо знаю: если ты пытаешься перевести разговор на другие рельсы, значит, не хочешь мне о чем-то рассказывать.

В отличие от большинства поздних матерей Татьяна Ивановна Орлова не была вечно встревоженной и хлопотливой и не устанавливала гиперопеку. Но Ника и Вика следовали с детства затверженным правилам и не давали родителям повода для тревоги. В семье царило взаимное доверие; каждый уважал личное пространство другого и не выяснял информацию, которую до поры не хотят обсуждать. Но Татьяна Ивановна обладала развитой интуицией во всем, что касалось ее дочерей и сейчас уловила, что Ника о чем-то недоговаривает.

– Что хоть за расследование? – спросила она. – Или я опять обо всем узнаю из "Телескопа"? Вот времена настали: мать узнает о жизни дочерей из газет, а не от них самих…

Краем глаза Вероника увидела, как в аллее появился еще один бритоголовый детина (а может, и все тот же), тоже с баночкой пива. Скамейка метрах в пяти от нее жалобно скрипнула под тяжестью обрушившегося на нее тела. Мимоходом щелкнув по носу деревянного Мальчика с Пальчик, парень откупорил баночку и жадно приложился к ней.

– Что поделать, мама, о, темпора, о, морес, – ответила девушка. – В Новоминской я была вчера утром, все привела в порядок.

– А ты не забыла полить уксусом землю вокруг памятника? – спросила Татьяна Ивановна. – Я тебе говорила, что это – лучшая профилактика от сорняков.

– Не забыла. Надеюсь, что ты права, – Ника посмотрела на часы и поднялась со скамейки. Пожалуй, уже можно заглянуть к местным стражам закона, поспрашивать о первичных итогах расследования. "Может, уже что-то есть. А потом съезжу на ферму Кротовых!"

– Хорошо, что ты хоть иногда признаешь мою правоту, – вздохнула мама. – Удачи тебе, дочка! Береги себя!

– Спасибо, мама. Обязательно, – "Да, удача мне сейчас нужна, как никогда!"

По дороге Ника подумала, что с мэром тоже надо бы побеседовать. Вот только нужно найти способ попасть к нему на прием и продумать, как лучше вести разговор.

Кофейный автомат сегодня для разнообразия выставил на дисплей надпись "Закончился кофе". "Ну вот, стаканы завезли, а кофе не засыпали, – подумала Вероника, -наверное, завтра будут стаканы и кофе, но не будет воды…"

В газетах пока еще ничего не было написано о самоубийстве Василия Кротова, но в городе было много разговоров на эту тему. Из открытых по случаю теплого дня окон и дверей магазинов доносились обрывки оживленных обсуждений того, что случилось накануне вечером. И несколько раз прозвучало имя Виктора Морского.

*

Управление полиции находилось на одной улице с больницей, Поликлиникой, детским садом и домом детского творчества – такое же приземистое одноэтажное здание, беленое, с синей крышей, утопающее в тени мощных вековых лип. Особняком среди них высился мощный дуб. У ворот поблескивала новенькая служебная машина. Несколько молоденьких полицейских обоего пола со смехом пытались обхватить ствол дуба, но четырех пар рук не хватало.

– Серый! – позвала одна из девушек. – Без тебя никак! Нужны твои руки! Серега!

– Чего тебе, Светка? – высунулся из машины рыжий лопоухий сержант. – Дайте поесть человеку после суток, кусок в рот кинуть было некогда, аж брюхо подвело!

– Помоги дерево обнять, – не унималась бойкая Света.

– Обождет дерево, – Серега жадно откусывал огромные куски от большого пирожка, распространяющего благоухание мяса и лука далеко вокруг. – Вот тебя или Ленку – хоть сейчас!

– Смотри, вернется Катюха с постосмены, мы ей расскажем, как ты без нее к другим кадришься! – захохотали девушки.

– И после этого вы называете себя моими друзьями? – Серега доел пирожок и вылез из машины, вытирая руки и рот измятым, давно утратившим первоначальный вид платком, потом запихнул его обратно в карман форменных штанов. И увидел Веронику. – Вам помочь, девушка?

– Да, – Вероника показала удостоверение. – Я хотела бы побеседовать с группой, выезжающей вчера вечером в парк на суицид.

– Ну, мы это, – ответила Светлана. – Только без разрешения начальника с прессой общаться не можем. Вы к нему пройдите, если он разрешит, то вызовет нас.

– А вы что, из Питера специально на самострел приехали? – спросила подруга Светы, Лена. – И когда только успели?

– Да не специально, – ответила Орлова. – Приехала по семейным делам, и вот!

– Агась, бывает, – закивала Света.

Входя в прохладное и полутемное, несмотря на лампы дневного света, помещение, Ника услышала за спиной:

– Ну, теперь они все тут будут.

– Ага, завтра Малахов тоже как бы по семейным делам прилетит, и Борисов…

– И Екатерина Андреева!

– И Максик Алкин!

– А ему-то тут фигли?

– А так, за компанию!

– "Его никто не звал, он сам взял и прилип!"

Все пятеро покатились от смеха.

– То они устали после суток, рапорта нормально не напишут, – добродушно улыбнулся дежурный, просматривая Вероникины паспорт и рабочее удостоверение, – то хохочут на весь город, тут у них куда только усталость подевалась. Ох уж эти первогодки, вчерашние школьники! – он взялся за трубку телефона, напомнившего Веронике фильм "Дело было в Пенькове". "Надо же, такой раритетный аппарат, и еще работает, – подумала девушка, – хорошо раньше делали технику. Как барометры в Летнем дворце Петра Первого: даже через триста лет все еще правильно показывают погоду!"

Веронике были интересны старые вещи не из-за распространяющейся моды на винтаж и ретро, а сами по себе. Взяв в руки какую-нибудь вещь с непростой историей, девушка пыталась представить себе прошлое этой сахарницы, шкатулки или веера, людей, которые ею пользовались раньше. Прикасаясь к вещи "с историей", Ника словно касалась самой истории. А если вещь хорошо сохранилась и продолжала служить, это было еще интереснее. Однажды на маминых антресолях Вероника нашла большой зонт с львиной головой вместо ручки. Раскрылся он с могучим хлопком, как парашют. Идеально туго натянутая ткань, ни одной гнутой или ржавой спицы. Мама разрешила дочери взять зонт потому, что для нее он был уже тяжеловат.

Через пару дней застигнутая резким проливным дождем на Кронверкской набережной Вероника достала зонт из пакета и шла под ним, беззаботно напевая. Люди, у которых порывы ветра вырывали зонты из рук, выворачивали наизнанку и ломали спицы, поглядывали на нее с завистью. "Умели же раньше делать вещи!" – сказал какой-то парень, выбрасывая в урну жалкие останки своего "антиветра".

Дежурный выписал ей пропуск:

– Проходите, Вероника Викторовна. Прямо по коридору, потом направо. Иван Матвеевич ждет вас. Будете уходить, не забудьте пропуск отметить.

Шагая в указанном направлении, Ника заметила, что в здании явно пару лет назад сделали ремонт; не "евро", но очень неплохой.

Она повернула направо и в конце коридора увидела двухстворчатую дубовую дверь кабинета начальника краснопехотской полиции, уже гостеприимно приоткрытую.

*

Двое мужчин, сидевших у длинного стола, поднялись навстречу Веронике. Хозяин кабинета, импозантный брюнет испанского типа с благородной проседью и стильной щетиной, чем-то напомнил Нике Наума. Гершвин, модный петербургский адвокат, пытался поухаживать за Вероникой уже несколько лет, но пока она держала дистанцию. Эффектный, уверенный в себе и обаятельный Наум был неотразим для многих женщин, но его воображение занимала именно Вероника, не поддававшаяся его ухищрениям. И Иван Матвеевич Нестеров, полковник МВД, как значилось на дверной табличке, явно относился к той же категории успешных мужественных красавцев, довольных собой и уверенных в собственной неотразимости. "Да, вылитый Гершвин!".

Сбоку у стола расположился мужчина лет 35ти, с неожиданно тонким "аристократическим" лицом. Ника сразу узнала следователя, которого мельком видела накануне в парке. Тогда она не смогла задать ему ни одного вопроса – он вечно куда-то спешил и отмахивался от журналистки: "Потом! Извините, некогда! Подождите!".

Следователь тоже узнал Веронику и явно вспомнил, что в парк накануне она пришла не с кем-нибудь, а с Виктором Морским, и в его взгляде промелькнуло явное: "Вот настырная особа, все-таки добралась!".

– И что же привело столь очаровательную даму в нашу скромную обитель? – бархатным голосом спросил полковник Нестеров, откровенно ощупывая Веронику таким же бархатным взглядом. Она поняла, что не ошиблась в сравнении. Начальник местной полиции действительно с Наумом одного поля ягода.

– Так вышло, что вчера я стала фактически свидетельницей преступления, – начала Вероника, присаживаясь к столу напротив молчаливого следователя, в глазах которого теперь читалось: "Носит же тебя вечерами где ни попадя!". И вообще, он, в отличие от полковника, напоминал нашкодившего кота, который теперь прячется под диваном и не хочет получить веником за хулиганство.

– Помилуйте, какое преступление? – Нестеров сложил ладони "домиком". – Прискорбный случай, но… Но уже известны результаты баллистической экспертизы. Они подтверждают первоначальную версию: потерпевший покончил с собой. Траектория раневого канала, направление выстрела, расстояние, с которым он был произведен, пальцевые отпечатки потерпевшего на пистолете, документы, подтверждающие, что оружие принадлежало самому господину Кротову и он имел официальное разрешение на его хранение… хотя зря я, наверное, излагаю вам сии подробности?

– В "Невском Телескопе" поднимаются темы похлеще банкрота-самоубийцы, Иван Матвеевич, – произнес следователь, – и девушка отнюдь не выглядит шокированной. Да и вчера тоже не выглядела. Свидетельнице пришлось успокоительный укол делать, чтобы я мог опросить ее, а Вероника Викторовна сверкала молнией повсюду, – "И повсюду сунула свой нос", – прочла Ника в его глазах.

– Мы, конечно, не будем вам препятствовать, – полковник побарабанил пальцами по столу, – вся информация по делу, разумеется, в известных пределах, к вашим услугам. Вот только боюсь, что материала для очередного расследования будет маловато. Не было преступления, Вероника Викторовна. Ситуация не слишком, увы, оригинальная: человек взял на себя нагрузку не по силам, завел бизнес, не имея к этому способностей, естественно, прогорел, запутался в долгах и свел счеты с жизнью.

– У Кротова были долги? – уточнила Вероника.

– Судя по всему, он был в долгах как в шелках, – кашлянул следователь. – Я пока еще не всех опросил, но первичную картину предшествующих событий уже набросал.

Вероника внезапно поняла причину сахарной любезности Ивана Матвеевича и настороженности следователя. Краснопехотское – не Питер, здесь до сих пор действует поговорка "Мирская молва – как морская волна", и все уже знают, что петербургская журналистка хорошо знакома с Морским – "человеком, не последним в городе". Виктора здесь уважают, с ним считаются, он намерен бороться за пост мэра города, поэтому Нестеров на всякий случай так обходителен с петербургской гостьей, а следователь не знает, чего от нее ожидать.

– Случай сам по себе… – Вероника замялась в поисках уместного слова, – не рядовой. Всегда, когда человек накладывает на себя руки, это значит, что он не видел иного выхода, ощущал себя в тупике, а окружающие не удержали, не поняли, не увидели, не придали значения. Я говорю о психически здоровых людях, которые не шагают с крыши на зов из бездны. И нужно выяснить, кто или что подтолкнуло человека к этому решению, разобраться, понять, можно ли было предотвратить беду и что нужно сделать, чтобы такие трагедии не повторялись.

– Мы работаем с этим делом, – сказал следователь. – Версию доведения до самоубийства тоже рассмотрим. Предотвращение и упреждение – это уже ваша работа, а наша – оперативно-следственная.

Вероника поняла, что майор проводит грань между своей и ее работой, чтобы петербурженка не слишком лезла на его территорию.

– Одинаково важно раскрыть преступление, если оно имело место, и упредить его повторение, – примирительно сказал полковник. – Вероника Викторовна, Роман Павлович, не желаете ли кофе?

Девушка-прапорщик принесла три чашечки – не елисеевские или вольфовские "наперсточки", а вполне полноценные, на сто миллилитров, толстостенные, со схематической картой города на боку.

– Будете писать о Краснопехотском? – спросил Нестеров, неспешно помешивая сахар. Роман Павлович взял порционный лоточек со сливками. Вероника добавила в свой кофе ломтик лимона.

– Наверное, напишу, – ответила она.

– И как вам малая родина ваших родителей, Вероника Викторовна? Очень изменилась по сравнению с их рассказами?

– Вы уже знаете о моих родителях? – посмотрела на него Ника.

– По долгу службы я обязан знать о жизни Краснопехотского как можно больше. "Наша служба и опасна, и трудна", – тихонько продекламировал полковник. – Я даже знаю, что братья Самарины, чьи имена выбиты на мемориале, – ваши дядюшки.

– Трудно говорить о них, как о дядюшках, – вздохнула Вероника, – старшему было всего 23 года…

– Да, война, как косой, прошлась, – кивнул Иван Матвеевич, и по его лицу Вероника поняла, что на мемориале есть фамилия и его родственника…

– Я бывала тут в детстве с родителями, – сказала она. – Конечно, город с тех пор изменился, но в то же время и остался самим собой. Я многое узнаю и вспоминаю по рассказам мамы, – улыбнулась она.

– Планируете путевой дневник или очередную приключенческую эпопею? – продолжал расспрашивать Нестеров.

– Иван Матвеевич, у нас свои профессиональные тайны, а у Вероники Викторовны, я полагаю, свои, – вмешался следователь. – Не так ли? – спросил он у девушки.

– Я пока еще не начинала работать и пока не знаю, в каком жанре будет материал. По началу увижу.

– Все, понял, вопрос снят. Сами понимаете, – обезоруживающе развернул к Нике руки ладонями вперед начальник полиции, – жизнь у нас тут не блещет разнообразием, и все новое интересно. И как местным жителям, нам будет ОЧЕНЬ интересно почитать, что вы напишете о наших краях.

– Я покажу вам текст и внесу поправки при необходимости, – пообещала Вероника.

– И еще раз должен вам напомнить о тайне следствия.

– Об этом я никогда не забываю.

– Тогда Роман Павлович поделится с вами информацией, пригодной для прессы, – с видом Деда Мороза, раздающего подарки, произнес полковник и обаятельно улыбнулся Нике, задержав ее руку в своей холеной мягкой ладони чуть дольше официального прощания с дамой.

*

Кабинет Романа Павловича был значительно меньше кабинета Нестерова. Под ламинатом на полу угадывались паркетины, наверное, потертые и отполированные до блеска за долгие годы службы, но еще крепкие, поэтому их и не стали снимать, а постелили бежевый ламинат прямо на них. Современная покраска стен в уютный нежно-абрикосовый цвет не могла скрыть прошлую побелку, которая уже была тронута желтизной от времени, но не облупилась. Пятидесятые годы в этом здании словно не желали признавать того, что уже давно ушло их время, и то там, то сям напоминали о себе, а двадцать первый век сердито теснил их: куда?! Сейчас вообще-то десятые годы уже заканчиваются! Ваше время давно осталось позади!

Ника села в кресло, тоже героически противостоящее ходу времени, а Роман Павлович подвинул ей пепельницу и открыл стенной сейф:

– Материала пока немного; чем богаты, как говорится… Кротова со всех сторон обложили кредиторы; он надеялся погасить задолженность, когда наладит дела, но его бизнес прогорал. Те, кто с ним общался в последние недели, говорят, что Василий как будто был немного не в себе от этой черной полосы. Оно и понятно: он столько лет поднимал свою ферму, всю душу в нее вложил, а получил пшик. Сам не свой ходил.

– Конечно, будешь сам не свой, когда тебя осаждают коллекторы, – небрежно подала реплику Ника, рассчитывая таким нехитрым приемом, уже не новым, но действенным, направить разговор в интересующее ее русло, – кто-кто, а я по работе частенько слышу о том, какими методами эти ребятки могут выбивать долги!

– Не знаю, были ли там какие-то методы и угрозы, – следователь предложил Нике кофе, достал из сейфа банку "Кофе Странг" и коробку "Печенькин", – но я бы не удивился, узнай мы, что так и было. Видели несколько раз в городе этих молодчиков, когда они трясли магазинчики должников и заправлялись пивом после "трудов праведных". У них сто первый километр капс-локом на лбу написан!

– Тут уже ДАЛЕКО не сто первый километр, – вполголоса заметила Ника.

– Сто первый километр от любого города, – уточнил следователь, включая чайник. – Я начинал службу в 90-е и хорошо знаю, чего можно ждать от таких мордоворотов. И сейчас мы настороже, пока они по городу гайкают.

Вероника вспомнила дорогие иномарки возле "Монрепо" и здоровяков, покупающих пиво в "стекляшке" и нахмурилась. Что это значит? У кого-то из краснокирпичного здания тоже есть долги, за которыми присылали коллекторов? Или хозяина этих ребят насторожил кто-то из постояльцев отеля?

– Вы тоже их видели? – Роман Павлович разлил кофе по чашкам, открыл коробку печенья. – Угощайтесь. Не удивляйтесь, что кофе и печенье я тоже держу в сейфе, иначе банка опустеет уже через три дня. Или "расстреляют", или втихаря будут отсыпать. У нас на сутках без кофе – никак.

– У нас тоже, – Ника обрадовалась, что как будто нашла контакт с неприветливым поначалу Романом Павловичем. – Вот только жаль, что сейфов нет, даже спрятать не получается!

– Ну вот, а перед вашим приходом еще анонимку в форточку подбросили, – майор указал взглядом на приземистое окно, – что, якобы, видели дочь покойного Кротова с одним из "гостей города" в "Онего"…

– А что такое "Онего"? – спросила Вероника.

– Ресторан. Знаете универмаг "СССР"? Ну вот, в том же здании, на втором этаже. Ходят туда любители приобщиться, как они думают, к красивой жизни, как в больших городах, – сыронизировал Роман Павлович. – Эдакий варварский шик начала 90-х: пурпур, отделка под бархат, мрамор, позолота, лепнина. Даже фонтан с золотым негритенком посередине зала стоит.

– А вы там зачем бывали, Роман Павлович? – подловила его Ника.

– По работе, – не моргнув глазом, отозвался следователь. – Вероника Викторовна, я вам настоятельно не советую ходить туда в одиночку. Нравы там царят весьма своеобразные, и о даме, которая пришла без спутника или компании, подумают, что она "снимается". Либо изведут домогательствами, либо местные "красотки" попытаются в дамской комнате разборку учинить с потенциальной конкуренткой.

– И это город, где ничего не случается, – задумчиво протянула Ника, прикидывая, кого из своих местных знакомых она может пригласить в "Онего". – Хорошо, Роман Павлович, я учту. А что, вы дадите ход анонимному письму? Вообще-то письма без подписи принимать всерьез не стоит. Если человек хочет восстановить справедливость и уверен в своей правоте – почему он не придет открыто и не даст показания, как положено? А если он скрывает свою фамилию и даже побоялся зайти в отделение, чтобы отдать письмо дежурному, можно ли ему верить? Что, если это какой-нибудь парень, который пытался поухаживать за дочерью Кротова, получил атанде и решил насолить ей за это?

– Хорошего же вы мнения о мужчинах.

– По работе насмотрелась. Вы не представляете, до чего может докатиться иной парень, желая "поучить бабу жизни" за отказ или игнор. Надпись в подворотне или парадном "Ирка всем дает" с телефоном девушки – это еще цветочки.

– Это у вас в Питере больше возможностей получать информацию исключительно по официальным каналам и законным путем, – развел руками Роман Павлович, – а нам приходится использовать любой источник и любую инфу проверять. И эту, конечно, проверим, тем более, что у Анжелы Кротовой не лучшая репутация в городе, на пепиньерку из Смольного она не похожа. В отрочестве на учете в детской комнате стояла за драки со сверстниками, правда, дралась с теми, кто облагал данью младших школьников, сколотила компанию таких же борцов за справедливость, и у них с "рэкетирами" чуть до стенки на стенку не дошло. То облила краской витрину парикмахерской, где сожгли краской волосы ее подруге и не компенсировали ущерб. Сейчас, вроде, угомонилась – работает дояркой на семейной ферме, собирается замуж за одного питерского курсантика, когда он доучится. Говорят, он с ней познакомился, когда к крестной сюда на каникулы приезжал в прошлом году, и в конце лета они и обручились. Мы только перекрестились: одной докукой вроде меньше стало. Но иногда может где-нибудь поскандалить, права покачать, правду-матку в глаза рубануть. И несколько раз ее в "Онего" видели с друзьями; свечку не держал, не могу сказать, насколько далеко их веселье заходит, но Анжела далеко не тихоня-скромница. Вот я и решил проверить этот сигнал. Так вот, Вероника Викторовна, мы, как тот поэт, "изводим, единого слова ради, тысячу тонн словесной руды". Много чего приходится переворошить, чтобы опять не намылили шею за низкую раскрываемость или очередной "висяк".

Он отставил чашку и негромко спросил:

– Вероника Викторовна, а когда и при каких обстоятельствах вы видели "гостей города"? Когда я заговорил о ладожских коллекторах, вы как будто хотели что-то сказать, но раздумали, и я предположил, что вы уже знаете то, о чем я вам рассказываю.

"Вот, что значит – прирожденный следователь, с первого взгляда все подмечает", – Вероника поведала майору о машинах напротив "Монрепо" и о парнях, покупающих пиво в "стекляшке" неподалеку.

– По вашим описаниям, это они и есть, – майор побарабанил пальцами по столу. – Ох, чувствую я, что с этими выборами мэра мы скучать не будем. Сейчас конкуренты друг друга не стреляют и не взрывают, хитрее стали действовать, но нам от этого легче не будет.

Вероника промолчала о том, что ей пообещал Виктор: больше ее парни с пивом не побеспокоят. Вслух ответила:

– Да, раньше разборки устраивали только между собой, а сейчас все чаще страдают случайные люди, на свою беду оказавшиеся в радиусе действия многоходовой комбинации.

– Будьте осторожны, Вероника Викторовна, – посоветовал еще раз Роман Павлович, – мы не знаем, кто и зачем расхаживает возле Монрепо", но на всякий случай – осторожность и еще раз осторожность.

"А то нам потом по шапке дадут, если ты во что-то вляпаешься", – промелькнуло в его взгляде.

– Спасибо, Роман Павлович. Осторожной, конечно, буду, я всегда об этом помню. А сейчас, если можно, я бы хотела еще побеседовать с патрульными, которые выезжали в парк…

*

Выйдя из полиции, Вероника снова очутилась под мелким косым дождем и достала из сумки плотно скрученный клеенчатый плащ. Купленный в переходе у Парка Победы за 200 рублей, он уже второй год верой и правдой служил хозяйке. Брать в Краснопехотское раритетный зонтик девушка не захотела – лишняя тяжесть, а плащ почти ничего не весил и занимал в сумке совсем мало места.

Вероника натянула капюшон, застегнула кнопки и не спеша зашагала по опустевшей улице, планируя дальнейшие ходы и обдумывая, с кем она пойдет в "Онего", если понадобится искать информацию и там. А сейчас она должна съездить на ферму Кротова, – Вероника посмотрела на часы. Время еще подходящее для визитов.

Она достала смартфон.

Синий "форд" Николая подкатил к универмагу через 15 минут.

– Ваш персональный таксист, – пошутил Николай, перегнувшись через спинку, чтобы открыть для Вероники заднюю дверь. – Куда едем?

– На молочную ферму Кротовых. Вы ведь знаете, где она? – Вероника забралась в машину, снимая мокрый шуршащий плащ.

– Конечно, знаю, – Николай хотел спросить еще о чем-то, но промолчал. Ника снова плотно скрутила плащ и убрала в боковой кармашек сумки. Профессиональная интуиция не просто подсказывала, а вопила во весь голос, что на ферму нужно ехать именно сейчас, чем быстрее, тем лучше.

Судя по тому, как плотно, до самого горизонта, заволокло небо, дождь мог затянуться до ночи, если не до завтра. По лобовому стеклу машины неустанно бегали "дворники", сгоняя мелкие, но частые капли. Николай ехал неторопливо, осторожно, потому что асфальт уже намок и опасно поблескивал. Из магнитолы звучала все та же "Бесконечность" Земфиры, которую Ника уже слышала вчера по дороге из "Рассвета" в машине Виктора:

"– Замороженными пальцами

В отсутствии горячей воды,

Заторможенными мыслями

В отсутствии, конечно, тебя…"

Песня напомнила ей о Морском, и, постукивая пальцами по сумке в такт, Ника вспомнила и то странное чувство, которое охватывало ее каждый раз при встрече с "местным Каупервудом", и то, как он пару раз надолго задержал на ней взгляд, когда думал, что Вероника смотрит в другую сторону, и такими странными были его глаза, как будто он тоже не мог понять, почему его так волнует общество петербурженки… И Ника подосадовала на эти нерабочие эмоции, которые могут стать помехой работе.

– Смотрите-ка, а тут уже гости, – Николай кивнул в окно. У ворот фермы стояли служебные машины ФССП. Когда "форд" припарковался рядом с ними, Вероника поспешно вышла из машины, натянув кепку от дождя, и поспешила в калитку.

– Вас подождать? – спросил из машины Николай.

– Да, пожалуйста.

*

Во дворе царили суета и нервозность. Никто не обратил внимания на гостью и не слышали ее вопросов. Дверь дома была открыта, и девушка услышала, как с застекленной веранды доносится нервный женский голос. Женщина твердила, что они только на днях подавали ходатайство об отсрочке, а издевательски вежливый мужской голос отвечал, что он ничего не знает, ему ни о чем не говорили, а велели безотлагательно явиться для описи имущества, что он и делает.

На вошедшую Веронику чиновник покосился с досадой, а вдова Кротова, очевидно уже знающая о приезде петербургской журналистки, бросилась к девушке:

– Вот, посмотрите, только вчера мой муж руки на себя наложил, а сегодня они уже примчались нас на улицу выдворять. Как торопятся, вы видели такое?

В голосе этой моложавой, но измученной горем и тревогой женщины звенел надрыв, видно было, что держится она из последних сил.

Высокий сутуловатый паренек лет восемнадцати и тоненькая черноволосая девушка чуть постарше его молчали, совершенно растерянные, огорошенные и сбитые с толку. "Если это и есть Анжела, – подумала Вероника, – то не очень-то она похожа на девицу, которая своя в доску в злачных местах. Или она ловко шифруется".

С длинным "хвостом" на затылке, в потертых джинсах до колен и белой майке, больше подходящей подростку, чем взрослой девушке, без косметики на лице, Анжела выглядела совсем юной, хрупкой и беззащитной.

– Я как раз приехала, чтобы задать вам несколько вопросов, – сказала Вероника вслух.

– А что тут спрашивать? – вдова сложила на коленях крупные руки с коротко обрезанными ногтями. От ее платья исходил легкий запах парного молока, который напомнил Веронике детство – когда тетя в Новоминской учила ее и Вику доить корову, а потом девочки с восторгом выпивали по кружке свежего, еще теплого молока – "Сами надоили!". – Обложили нас налогами со всех сторон, штрафов понавыписывали буквально за каждый чих, всем вынь да положь. Семь потов с тебя сойдет, пока ты этот рубль заработаешь, глядишь – а за ним уже десять рук тянутся, друг друга отталкивают. Вася бился, как рыба о лед, не знал, какую дырку первой латать. А уж как сообщили, что в понедельник придут имущество описывать и конфисковывать… – голос женщины прервался. Она закрыла лицо руками. Анжела еще ниже опустила голову, ее тонкие плечи тоже вздрогнули. Паренек растерянно переводил взгляд с матери на сестру; чиновника; Веронику и не знал, что ему делать. "И он еще хочет в мореходку? – пожалела его Ника. – Деточка, да какой из тебя моряк? Там совсем другим быть надо, если не хочешь до пенсии драить гальюны на каком-нибудь захудалом кораблишке!.. Рановато тебе еще в большой город. Хотя, Виктор был моложе, когда уехал в Питер… Опять Виктор! Да вообще, при чем тут он?!"

Чиновник раздраженно посматривал на Нику, терпеливо ожидая, когда некстати явившаяся петербурженка уйдет, но Орлова теперь не спешила покинуть ферму. Она хорошо понимала, почему этот вальяжный и надменный субъект со взглядом, в котором читалось "а мне все до лампочки, имею право, выполняю служебные обязанности!" и десяткой казенных фраз в лексиконе так недоволен ее приездом. Наверное, эта спешка с описью имущества Кротовых имела некий сомнительный оттенок, и парень понимал, что, если об этом напишут на развороте "Невского Телескопа" "Журналистское расследование", и на его начальство посыплются шишки, "крайним" сделают его.

– Ну а что вы, чисто по-человечески, скажете по этому поводу? – подступила к нему Вероника. – Разве обязательно так поспешно являться в дом, где несколько часов назад, – она понизила голос, – произошла такая трагедия?

Чиновник окончательно спал с лица, оказавшись между Сциллой и Харибдой. Или его выведут в статье кем-то вроде Души Бумажной из "Снежной Сказки", или опять же начальство намылит ему шею за "неправильный" ответ.

Ника терпеливо ждала. Федор и Анжела украдкой наблюдали за ее противостоянием с приставом: кто кого? Вдова все еще сидела, поникшая в своем горе, плечи вздрагивали.

– Знаете, что, дамочка! – отступил от официального тона пристав. – Вы, видно, привыкли любые двери ногой открывать? Так вот, отвечу вам в духе американского кино: ноу комментс! Я не на исповеди, чтобы душу перед вами выворачивать. Кстати, вы-то сами оперативненько так сюда подгребли, горячую тему нарыть, да? – он хотел поскорее выскочить с веранды, чтобы оставить последнее слово за собой. Но эффектный выход испортила дверная ручка. Она разболталась в креплениях, прокручивалась и, пока пристав, чертыхаясь под нос, вертел ее туда-сюда, Вероника вполголоса ответила:

У каждого – своя работа: у меня – собирать и обрабатывать информацию, у вас – описывать и изымать имущество. Каждый выбирает по себе!