Текст книги "Любовь по солнечным часам"

Надя не смогла сдержать смешок. Форма была велика Сане чуть не на два размера.

– Привет, Надежда! Чего уж там, поможем, – смутился дядя Саня и вздохнул, оглядывая себя.

– Ты, главное, приосанься. Ты же у нас Саня! И штанины внутрь подверни, а то все тротуары подметешь. А эта, как ее, фуражка почему в руках? На голову ее! Вот, полный порядок, – командовала соседом Галина Викторовна, надевая босоножки. Она уже успела облачиться в нарядное платье и даже подкрасила губы.

– Надюш, приводи себя в порядок по-быстрому. Полковничье время дорого.

– Мам, тебе все хиханьки! Это какой-то детский сад. Давай просто приедем и сами поговорим с Валькой и… Егором. Которого, я уверена, там нет! И потом, участковый не может носить звание полковника!

Галина Викторовна замахала руками:

– Да кто там в глазок погоны рассматривать будет? И вообще, твоя Валька ни в чем, кроме зубных каналов, не понимает. Да и в них, по-моему, не слишком хорошо. А нам она вообще не откроет, затаится. Неужели непонятно?! Из-за этого и весь сыр-бор. Все, мы ждем тебя у машины!

Мама взяла Микки на руки.

– А он-то зачем? – воскликнула Надя.

– Участковая собака!

– Ма-ам!

– Ну, это для подстраховки. Увидишь, когда до дела дойдет.

И Галина Викторовна нетерпеливо махнула на дядю Саню, чтобы тот не стоял столбом, а шел заводить машину.

Всю дорогу мама давала указания «полковнику»:

– Значит, строго так про кражи в подъезде скажешь и про опрос всех, кто находится в квартире.

Саня сосредоточенно кивал.

– Да направо, на бульвар! – горячилась мама, взмахивая рукой. – Чуть поворот не проехали… Так, главное, чтобы она открыла, а там уж мы вступим в игру. Ой! Фамилию тебе нужно какую-нибудь построже для представления.

– Полковник Адский, – съязвила Надежда.

Галина Викторовна не обратила на ее сарказм никакого внимания.

– Капитан Твердохлебов. Или нет… Крутов!

– Борцов, может? – проявил креативность дядя Саня.

– Ну, тоже неплохо.

– А корочка? – вдруг в панике посмотрел он на Галину Викторовну.

– Что – корочка?

– Документ! Удостоверение!

Мама задумалась.

– Пропуск твой на фабрику с собой?

– В борсетке, – с готовностью кивнул дядя Саня.

– Ну и хватит, чтобы в глазок ткнуть.

– Я чувствую себя полной идиоткой. Для абсолютной радости только с подругой лучшей рассориться не хватало, – взбунтовалась в последний раз Надя.

Микки, которого она держала на руках, ободряюще лизнул ее в нос.

Мама повернулась к дочери, сжавшейся на заднем сиденье.

– Если она подруга настоящая, то все поймет и извинит. А если… Короче, волю и самообладание в кулак. Будь сильной, Надя!

И Надежда сурово сжала губы.

Она знала номер Валюшкиного домофона, потому их странная троица, провожаемая изумленными взглядами бабок на лавочке, прошла в подъезд без приключений. Мать с дочерью притаились за стенкой у лифта, а дядя Саня решительно подошел к квартире. Прислушался. За дверью было тихо.

– С Богом! – шепнула Галина Викторовна, и «полковник», подтянув к груди сползавшие брюки и сдвинув фуражку на лоб, нажал на звонок. Никто не откликнулся. Саня настойчиво позвонил снова.

– Что? Кто там? – раздался недовольный Валюшкин голос из-за двери.

– Участковый Борцовский! – севшим, но властным голосом сказал Саня.

– Что такое? – встревожилась Валя, но дверь не открыла.

– Немедленный опрос жильцов из-за этих… краж имущества в вашем доме.

Наде казалось, что Саня на середине фразы сникнет окончательно, но нет, тот вполне справлялся с ролью.

– Я ничего не видела, ничего не знаю. Я нездорова, – капризно сказала Валюшка.

«Полковник» откашлялся и сурово рявкнул:

– Вы обязаны расписаться в протоколе! Сведений, мол, представить не могу. Число и подпись. Это ваш долг, как его… гражданский.

И дядя Саня достал из внутреннего кармана мундира какие-то мятые листы. Галина Викторовна с восторгом потрясла кулаками над головой.

Валюшка что-то недовольно проворчала и открыла дверь.

– Микки, давай! – шепнула Галина Викторовна, рванув пса из рук Надежды.

Терьер с заливистым лаем бросился в квартиру.

– Что это такое?! – заверещала Валюшка, облаченная в соблазнительный пеньюар.

Через пару мгновений «кавалер со знаком качества» уже прыгал вокруг ног своего доброго знакомого – Егора Бессонова, который некогда баловал его косточками из зоомагазина.

Боевая троица вломилась в квартиру, не обращая внимания на возмущенные крики хозяйки.

Егор сидел на кухне. Из одежды на нем красовались только семейные трусы в синюю искру, купленные Надеждой. Бессонов замер, от растерянности не донеся до рта ложку со щами. Около его тарелки стояла стопка и початая бутылка водки-литровки «Белуга», которой утешительница потчевала любовника.

«Полторы тысячи в «Винном мире», – машинально констатировала про себя Галина Викторовна.

Также на столе присутствовала полная чашка кофе и баллончик со взбитыми сливками. Валюшка обожала кофе со сливками.

– Мизансцена ясна! Так ведь, правдолюбец наш? Мистер бескомпромиссность! – подбоченясь, высказалась Галина Викторовна.

Дядя Саня боялся, что в следующую минуту взбешенная соседка вцепится бывшему зятю в волосы.

Но нет, Галина Викторовна владела собой.

– А что, собственно, происходит? – вдруг спокойно изрек Бессонов, опустив ложку в тарелку, и с вызовом посмотрел на тещу. Он еще не успел сильно захмелеть, потому был в силах хорохориться:

 
Известно ведь, что
Каждый выбирает по себе:
Женщину, религию, дорогу…
 

– Ах ты, декламатор недоделанный! – крикнула Галина Викторовна, покраснев и замахнувшись на Егора. Ее решимость была сбита невозмутимостью Бессонова.

Но тут в дело вступила растерянная Валюшка, которая аж позеленела от страха и неловкости.

– Вы все неправильно понимаете, тетя Галя! Надя, это чудовищное недоразумение, – лепетала она, мечась между матерью и дочерью.

– Все мы правильно понимаем! – рявкнула Галина Викторовна и с силой кинула на стол фотографии, сделанные Валькой.

– Это не мое! Не докажете! Как ты мог, Бессонов?! – заверещала та, хватая карточки и судорожно разрывая их.

Егор закрыл глаза и уронил голову на руки. Дядя Саня, поглядывая на мать с дочерью, сжал кулаки: приготовился ввязаться в дело, если оно примет силовой оборот. Валюшка что-то лепетала, комкая обрывки фотографий, Галина Викторовна замахивалась на нее и тоже что-то выкрикивала, при этом успевая цыкать на Микки, который уже облюбовал себе местечко у ног «говнюка и предателя».

И тут раздался хрипловатый, но неожиданно сильный голос Надежды:

– А вот теперь все замолкли!

Голос был настолько спокоен и значителен, что замерли все, включая Микки, не желавшего идти к хозяйке, а желавшего получить свою законную косточку от Бессонова.

Надя подошла к бывшему мужу, который будто уменьшился под ее пронзительным странным взглядом, взяла баллончик со взбитыми сливками со стола, ненадолго задержала на нем взгляд, а потом пустила пенную струю в тарелку щей. Затейливый белый крендель увенчал варево из капусты и картошки.

– Приятного аппетита, – все так же спокойно и зычно сказала Надя и вышла из квартиры.

За ней, как по команде, в гробовом молчании вышли и остальные «спецназовцы».

Надя спускалась по лестнице пешком. У нее была прямая спина и гордо расправленные плечи.

– Надюша, я хочу, чтобы все близкие мне люди были счастливы! И ты, и Егор. Но ведь вы – не пара! Ты пойми, не пара! Я постараюсь, чтобы он…

Дальше Надя не смогла разобрать визгливых слов подруги, несущихся сверху. Бывшей подруги. Или… врага?

За Надей по лестнице топал дядя Саня: контролировал ситуацию. Мама, подхватив Микки, спускалась на лифте. Она не могла бежать по лестнице из-за дурноты и головокружения.

Когда Надя, а за ней и «полковник», поддерживающий брюки, вышли из подъезда, то застали дикую картину.

Галина Викторовна ломилась в акулоподобный золотистый «Бентли», лощеный водитель которого с ужасом пытался отбиться от настырной дамы с собачкой. Собачка так же нещадно ругалась на молодца за рулем.

– Сейчас вам полковник МВД устроит веселую жизнь за попытку угона! – кричала Галина Викторовна. – Вы хоть знаете, с кем связались?!

– Галь, это не моя машина! Галя! – попытался оторвать ее от дверцы «Бентли» дядя Саня.

– Что значит не твоя? – прекратила попытки прорваться в салон Галина Викторовна.

– Моя – рядом, Галя!

Дядя Саня указал на свою машину, припаркованную правее роскошного лимузина.

Галина Викторовна с недоумением уставилась на белый сундучок на колесах.

– Это – твоя?! – с презрением выпалила она. Но тут же махнула рукой: —Ну ладно, твоя, так твоя. Цвет меня сбил! Обе блондиночки.

Усевшись в «Рено», Галина Викторовна буркнула:

– А вообще полковник мог бы обзавестить тачкой и получше.

– Мам, ты можешь помолчать? – тихо сказала Надя.

– О да! – возопила мать. – Я выскажусь сполна позднее.

И она более не проронила ни единого слова, пока «полковник» вез их домой.

Но и дома Надя не позволила вести с ней разговоры.

Она взяла из рук мамы пакет с гостинцами, поцеловала Микки и, сказав: «До завтра», спокойно ушла. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Ни единой эмоции на нем не могла прочесть Галина Викторовна.

– Саня, я немедленно еду за ней! – опомнилась вдруг матушка и кинулась к дверям.

– Галя, угомонись. Дай девчонке продохнуть, побыть одной, – загородил ей дорогу сосед.

Галина Викторовна расплакалась:

– А вдруг она что-нибудь сделает с собой из-за этого урода и его «моськи»?

– Ничего она не сделает! Она девчонка сильная. И умная. Хорошая у тебя дочка, Галя, – обнял за плечи соседку дядя Саня.

Она сбросила его руку:

– Но ты здесь совершенно ни при чем! Я теперь даже и не знаю, благодарить тебя или ругать.

– Знаешь что, давай-ка уже иди отдыхать! – обиделся «полковник».

– Сань, ну прости меня… Сам понимаешь, какая ситуация, – всхлипывала Галина Викторовна.

– Житейская. Плюнуть и растереть.

Дядя Саня потер руками и, разлепив ладони, дунул на них.

Придя домой, он повесил форму с изрядно оттоптанными штанинами в шкаф, сжевал кусок докторской колбасы с куском паляницы, запил бутерброд кефиром и пошел курить на балкон. Он любил теплым вечером покурить, сидя на табурете, в задумчивости глядя на кроны лип во дворе. В такие минуты ему лучше всего думалось и вспоминалось. Нередко Саня вел внутренние диалоги с воображаемыми собеседниками.

В этот вечер беседа затянулась чуть не на полчаса. Дядя Саня изредка морщился, поднимал брови, вздыхал и причмокивал. Наконец он решил поставить в бурной дискуссии окончательную и эффектную точку. Поднялся, расплющил в пепельнице окурок и высказался громогласно:

– А я тебе отвечу, Егор Иваныч: водку крем-брюле полковники не закусывают. Вот тебе и весь сказ!

И, очень довольный собой, покинул дискуссионную трибуну, хлопнув балконной дверью.

Надя пришла домой и первым делом залезла в душ. Несмотря на июльскую жару, ее бил озноб. Она испытывала странную, тупую усталость. Ни слез, ни сожаления, ни злобы… Только усталость и чувство гадливости. Горячая вода придала сил. Надя вышла из душа и, пройдя в комнату, замерла перед зеркалом. Бледное решительное лицо, жесткий взгляд. Эта женщина, будто все познав, переоценив и измерив, готова была отбросить сожаления и жалкую песенку о прошлом. О чем сожалеть?! О том, что душило, глумилось, втаптывало в грязь?

Надя прислушалась. Нет, монотонный, сводящий с ума голосок в голове молчал. «Заткнулся в испуге? – усмехнулась Надя. – Да, хныкалка-голосишко, я переродилась! Больше тебе нет места в моей душе!»

Она вдруг стремительно прошла в Машину комнату, села к столу и, взяв из принтера лист, вывела на бумаге красным маркером:

«Отныне я никому и никогда не позволю себя унизить. Я – княжна!

Я принимаю бой…»

Надина рука замерла на миг, а потом решительно вывела: «ЗА СЧАСТЬЕ».

Ночью ее мучили кошмары. Усатая цыганка-великанша шамкала над ухом: «В реку! Ищи в реке!» Валюшка, склонившись над Надиным лицом, пыталась железным крючком впиться в ее щеку и верещала: «Гнойник нужно удалить!» Мама плакала, пытаясь поймать Микки, который летал по комнате на огромных белых крыльях. Галина Викторовна выкрикивала, что пес стал самодостаточным и теперь улетает от нее. Микки вдруг шлепнулся на пол и превратился в Егора, который, сидя в трусах за столом, ел огромной ложкой взбитые сливки из суповой тарелки…

– Мамочка, мамочка!

Надя разлепила глаза. Над ней стояла Маша.

– Мамочка, ты стонешь! Проснись.

Маша, заплакав, кинулась целовать мать.

– Роднулечка моя, как хорошо, что ты приехала! – обняла Надя дочку.

– Бабушка мне все рассказала по телефону про «моську» с отцом. Я на первой электричке примчалась, мамуля. Я тебя так люблю, а они – сволочи! Какие же сволочи!

– Машунь, да бог с ними совсем! Мы есть друг у друга, и, знаешь, мне кажется, теперь все у нас пойдет просто прекрасно.

Маша отстранилась, испытующе глядя на маму:

– Ты правда в порядке?

– Правдивее не бывает! – улыбнулась Надя, которой вдруг стало так уютно в своей постели, рядом со своей любимой дочкой, в залитой солнечным светом комнате.

– Мамуль, ты работу проспала! – вскочила Маша, глядя на настенные часы.

Надя потянулась и лениво села, свесив ноги с кровати.

– Я увольняюсь. Найду работу по себе. Хватит уже дурака валять.

Маша аж рот раскрыла.

– Да где ты ее найдешь? Восемь лет ведь ничего не подворачивалось.

– Не искала, вот и не подворачивалось.

– А как же… на что мы будем жить?

– Маш, я найду такую работу, с такой зарплатой, на которую мы будем не жить, а шиковать!

Надя надела халатик и пошла ставить чайник.

Маша появилась на пороге кухни. У нее было недоуменное встревоженное личико.

– Ма, а курсы? Папа будет платить за подготовительные курсы?

– Мы все устроим сами, – категорично сказала Надя, доставая из холодильника масленку.

Маша понурилась, усевшись на стул.

– Знаешь, я была хуже всех одета у Ирки. И мой ужасный телефон… Я его уж прятала, прятала, но бабушка звонила и звонила, и все увидели страхолюдика. А там был, между прочим, Вовка. Он такой мам, такой…

У Маши задрожали губы.

– Мань, я обещаю тебе, что больше никто не посмеет смеяться над твоим телефоном, джинсами и сумкой! Наша жизнь меняется. Потому что изменимся мы сами. Я это знаю. И верю!

В потемневших глазах мамы Маша увидела столько решимости и страсти, что у нее все похолодело внутри.

– Но ты ведь не собираешься совершить какого-нибудь преступления, ма?

– Машка, ну какая ты смешная! – расхохоталась Надя, заваривая чай. – Я просто чувствую в себе такие силы, что готова горы свернуть, а не то что какой-то дурацкий гаджет для дочери купить. Сколько можно сидеть мышью под метлой? Мы ведь с тобой такие красавицы и умницы, что достойны княжеской жизни.

– Ох, мам, что-то меня колбасит от твоих настроений. Ты какая-то странная.

Маша взяла бутерброд с сыром и стала его в задумчивости кусать.

– Тебе нравится «Бентли»? – спросила вдруг Надя, прихлебывая чай.

Машка поперхнулась.

– Мне вот вчера показалось, что очень неплохая машина.

– Ма, не сходи с ума! – отложила бутерброд Маша.

– Так, ешь как следует! Я сейчас в клинику, писать заявление, а ты поднажми на Толстого. Собираешься ЕГЭ сдавать? Без знания текстов никакие репетиторы с филфака не помогут. Приду – проверю, – командовала Надя, подливая себе еще чаю. – И еще я хочу надеть твой льняной пиджак. Из-за всей этой нервотрепки я здорово похудела. Но мне это только на пользу, правда?

Маша ничего не ответила. Она опасалась возражать этой новой деловитой женщине, в которую, как по волшебству, превратилась ее мама.

Когда Надя переступила порог клиники, на нее обрушилась Лимонова, стоящая за стойкой администратора.

– Бессонова, что вообще происходит?! Курочкина, видите ли, заболела. Ты опаздываешь на два часа!

– Нина Станиславовна, у меня возникли форс-мажорные обстоятельства, – с обворожительной улыбкой ответила Надя. – Вот, приехала писать заявление об увольнении.

В приемной показалась ортопед Воронина и с жадным интересом уставилась на администраторшу.

– Только этого еще не хватало! – заголосила Лимонова.

– Дело, конечно, твое, милочка, но по закону ты должна отработать две недели!

Надя, пройдя на свое рабочее место, села, взяла ручку и лист бумаги и, посмотрев снисходительно на главврачиху, изрекла:

– По закону, Нина Станиславовна, я должна все платежи пациентов проводить через кассу. Но я этого не делала. Шла вам на уступки и совершала должностное преступление из личного расположения. Заметьте, не корысти ради. Надеюсь, это достаточная причина для нашего скорого и мирного расставания?

Щеки нарумяненной Лимоновой приняли устрашающий бордовый оттенок. Она на мгновение потеряла дар речи, а потом склонилась к лицу бестрепетной Надежды:

– Надь, да что случилось?

Впервые в жизни она обратилась к администраторше по-человечески.

– Нина Станиславовна, милая, нашла работу по специальности. Вы же не злой человек. Потому прошу вас, не задерживайте меня.

Надя говорила спокойно и дружелюбно. Лимонова нахмурилась.

Воронова же смотрела на преобразившуюся Надежду раскрыв рот. Она уже сжимала в кармане халата телефон, готовая немедля звонить для выяснения всех подробностей «мышке-норушке».

Главврач вздохнула:

– Ну ладно, скрытница. Не хочешь посвящать в подробности, и не надо. Подпишу заявление.

Когда за победительницей Бессоновой закрылась входная дверь, Воронова кинулась в кабинет главврача:

– К Миликяну переметнулась, вот зуб даю! Видала, какой павой выступает?! И эта улыбочка, костюмчик! Откуда что взялось?

– Да нет, тут что-то иное, – задумчиво произнесла Лимонова. – Похоже, нашей скромнице и в самом деле фарт попер.

Воронова в ответ скептически поджала губки. К сожалению, выведать информацию у Курочкиной ей так и не удалось: аппарат абонента был выключен.

В ближайшем банкомате Надя сняла с карточки все деньги. Получилось не бог весть что, но на стрижку, маникюр и кафе хватало с лихвой.

«На что я буду жить, пока не устроюсь на работу? Завтра Лимонова обещала скинуть деньги – окончательно рассчитаться. Но это так мало… – вспыхнула вдруг паническая мысль в ее голове. Но новая Надя уволенной Наде разгуляться не дала: Все устроится. Я уверена. Я так хочу».

Поймав внимательный взгляд симпатичного мужика, проходящего мимо, она чарующе улыбнулась ему и заспешила к автобусу.

Два с половиной часа ушло на стрижку и маникюр, час – на обед в уютном кафе, во время которого Надя продумывала, что скажет человеку, которого она собиралась навестить. Подкрепившись и морально подготовившись к важной встрече, решавшей ее проблемы с работой, Надежда спустилась в метро.

В вагоне к ней привязался какой-то шкет с железным зубом. Что-то про рисование ее портрета говорил. Надя, рассмеявшись, дала шкету тактичный отпор. Но еще больше расправила плечи и вытянула шею. Глядя на свое отражение в стекле, она видела статную, стильную женщину с неброским, но приятным лицом. Но главное, что радовало и удивляло Надю, от этой женщины исходили покой и уверенность. Уверенность, которая необъяснимым, будто магическим образом поселилась в Надиной душе. «Видимо, в самом деле оттолкнуться и взлететь можно, лишь коснувшись дна пропасти. Странно, что на это не требуется особых усилий», – думала Бессонова.

Адвокатская контора ее бывшего шефа, Павла Михайловича Сумбовского, за восемь лет преобразилась. У входа стояли вазоны с петунией, табличка у дверей солидно посверкивала медью, а на проходной маячил представительный чоповец. Записав паспортные данные Бессоновой, объявившей себя клиенткой Сумбовского, он начал объяснять, как найти кабинет Павла Михайловича. «Да я с закрытыми глазами до него дойду!» – подумала Надя, но лишь сдержанно поблагодарила охранника.

Секретарша адвоката – незнакомая Наде девчонка – сказала, что у шефа совещание, а потом Павел Михайлович должен будет срочно уехать.

– Я подожду. Много времени не займу, поверьте, – твердо сказала Бессонова и села дожидаться своей участи в приемной.

Вскоре распахнулась дверь и из кабинета вышел молодой парень с красным рассерженным лицом, за ним – пожилая женщина в безупречном офисном костюме, а после выплыла госпожа Прусс. Вернее, выплыл сначала бюст, а потом уж и вся монументальная фигура целиком. За годы, что Надя не видела адвокатшу, та еще больше раздалась и, кажется, выросла. Видимо, такой эффект создавала буйная прическа Кинг-Конга.

Уставившись на посетительницу, Прусс всплеснула руками и гаркнула:

– Бессонова?! Вот это да! Что вдруг?

– Здравствуй, Таня, – сдержанно ответила Надя, поднимаясь с кресла. – Небольшое личное дело к Павлу Михайловичу.

– Ну-ну, – покачала головой Прусс. – Только шеф сегодня не в настроении, и вообще-то ему ехать пора.

Надя не успела сказать, что она ненадолго, так как из кабинета вылетел кругленький, абсолютно лысый старикашка с бумагами в руках.

Это и был Сумбовский. Он так постарел, что Надя даже не сразу его узнала.

– Женя, внесите эти поправки немедленно, я тороплюсь, – сунул он бумаги секретарше.

– Здравствуйте, Павел Михайлович. Я – к вам, – бодро сказала Надя с улыбкой.

Сумбовский посмотрел на непрошеную гостью поверх узких золотых очочков.

– О, Надежда, отлично выглядишь!

Сказано это было так, будто расстались шеф и помощница накануне.

– Примете, Павел Михайлович? Я много времени не отниму.

– Ох, некогда, Надежда, некогда! – замахал руками Сумбовский, направляясь в кабинет. – Надя последовала за ним. – Две минуты – максимум! Ты вообще как? Что муж, дочка?

Он говорил и одновременно убирал бумаги в портфель.

– Да все отлично, Павел Михай…

Шеф ее не дослушал, прервал:

– Так что за проблемы? Главврачиха снова разводится?

Сумбовский противненько хихикнул.

– Нет… Я о себе пришла поговорить.

– Ты разводишься?! – удивился адвокат.

– Да нет, я уже… Слушайте, Павел Михайлович, я хотела попроситься на работу, – выговорила наконец дрожащим голосом Надя, перетаптываясь у кресла, в которое ее никто, кажется, не собирался приглашать.

– В смысле? – От изумления Сумбовский замер.

– Понимаете, я сильно изменилась. Жизнь моя изменилась. Сегодня я могла бы работать блестяще. Только дайте шанс. Я все вспомню! Я могу быть очень полезной вам. Это правда! И потом… это для меня вопрос жизни. – Надя пыталась вкладывать в свой голос всю убедительность и пафос, на которые была способна, но, кажется, получалось жалко и совсем неубедительно.

Сумбовский шлепнулся в кресло перед роскошным дубовым столом и уставился на просительницу скучным взглядом. Надя заметила, что нижняя губа шефа стала сильно отвисать, а второй подбородок закрывал чуть не весь воротничок сорочки.

– О чем ты говоришь, дорогая моя Бессонова?! И штат укомплектован, и плохих работников навалом. Извини, но дважды в одну реку не входят. Нет! При всем моем добром к тебе расположении.

Он вскочил с кресла и схватил портфель.

– Но… может быть, вы порекомендуете меня кому-то. Должность не важна. Мне необходима работа именно в адвокатуре. Любая работа! У вас же большие связи, авторитет.

– Вот это ты хорошо сказала! Авторитет, – поднял толстенький палец адвокат. – Как я могу рекомендовать человека, которого уволил сто лет назад и который после этого ни дня не проработал по специальности? Так ведь? Так?! Что станет с моим авторитетом, Надя, когда ты снова начнешь сопли жевать и ляп на ляп громоздить?

Надя опустила голову, едва сдерживая слезы.

– Поверь, ничего личного. Но дело есть дело. Впрочем, слушай! – Он вдруг остановился на полпути к двери и заговорил совсем иным тоном: —Мама моя совсем плоха. Помнишь мою Елизавету Петровну? Да… Паралич после инсульта. Ох! Девяносто пять лет – не шутка. – Сумбовский горестно вздохнул. – Сиделки у нас меняются как черт знает что! Ни на кого положиться нельзя! А ты девчонка честная.

Надя подняла на бывшего шефа изумленные глаза.

– Вы предлагаете мне стать сиделкой вашей мамы?

– А почему нет? Ну, если уж совсем с работой туго. Я буду платить нормально. Тысяч двад… пятнадцать! – с апломбом сказал Сумбовский.

– Спасибо, Павел Михайлович. Извините, что побеспокоила.

Надя развернулась и вышла из кабинета.

Сумбовский вылетел за ней, засеменил рядом по лестнице.

– А что тут обидного, Бессонова? Любая работа почетна. Привыкли мы тут, в России, понимаешь! Посмотри вон на американцев. Сегодня ты миллионер, а завтра – мусорщик. И ничего, работают, цепляются за жизнь.

– Да, Павел Михайлович. Вы правы. Я буду цепляться. Но иными способами.

И Надя вырвалась, наконец, на улицу.

К маме она ехала в горестных размышлениях. Прежняя Надя костерила новую почем зря: «Какая ты дура, Бессонова! Наивная, бестолковая баба! Сожгла все мосты она, понимаете ли. Тоже мне, княжна взлетевшая выискалась».

Но новая Надя наконец смогла обуздать нытье отправленной в отставку:

«Ничего не дура! Да, бросилась сломя голову. Приходится признать, что путь наверх трудный. Но не невозможный. Просто надо вооружиться четким планом, серьезно подумать. Конечно, адвокатское сообщество – мирок небольшой, закрытый. В нем отвоевать место трудно. Тем более в свое время сама дров наломала. Но существует ведь масса приложений сил для юриста. Ищи, пробуй, не сдавайся!»

Подбадривая себя, Надя смогла обрести душевное равновесие и даже раздразнила задавленный было азарт к трудной, но необходимой борьбе.

У мамы Надя застала дядю Саню.

– Надюша, ну как ты вовремя пришла, красавица моя!

Мама говорила и одновременно крутилась вокруг дочки, любуясь ее новой прической.

– Саня предлагает тебе поехать с дядей Лешей и его сыном на рыбалку. Думаю, тебе и вправду нужно отдохнуть. Взять, так сказать, тайм-аут.

Надя в недоумении уставилась на мать:

– И что я там буду делать? Червяков на крючки насаживать?

Тут вступил дядя Саня:

– Надюш, да это так только называется – рыбалка. Леха пускай с удочками сидит, а ты погуляешь, сходишь на экскурсии по пушкинским местам, накупаешься. Красотищей природы насладишься. Простором, покоем!

Саня потрясал разведенными руками – видимо, пытался изобразить этот самый простор.

Надя хохотнула, поняв, к чему клонят мать с дядькой.

– А сын дяди Леши тоже будет на экскурсии со мной ходить?

Галина Викторовна переглянулась с соседом и горячо заговорила:

– А даже если и на экскурсии! Хороший мальчик, только на три года тебя младше и тоже разведен. Ему такая змеюка попалась, что он теперь просто женоненавистником стал, ой… – осеклась Галина Викторовна, поняв, что сказала не совсем то, что нужно.

– Прекрасно! Женоненавистник и мужененавистница на совместном отдыхе. Как вы себе это представляете?

– Ну, не знаю, – махнула рукой мама. – Может, затея и не ах.

– Ладно, дамы. Вы тут думайте до послезавтрева, а я пойду футбол смотреть. Я из-за него с работы слинял.

Когда за дядей Саней закрылась дверь, мама восторженно затараторила:

– Ты просто молодец, доча! Мне с тебя пример брать надо. Вот так им всем! Вот это я понимаю. Просто неописуемая красотища у тебя на голове! Только как Лимонова тебя отпустила с работы в парикмахерскую?

– Мам, я уволилась.

– Как уволилась?! Из-за какой-то несчастной «моськи»?!

Галина Викторовна чуть не выронила турку, в которую собиралась сыпать кофе.

– Нет, мама. Я начинаю новую жизнь. Старая никуда не годилась. Буду искать работу по профессии. И это даже не обсуждается!

Галина Викторовна в напряженном молчании поставила варить кофе, закурила.

– Где было твое рвение много лет назад? – вздохнула она.

– Мам, теперь я понимаю, как ты была права. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Сама ведь говорила, что расцвет творческих и деловых сил приходится у человека на сорок лет. Вот к этому расцвету я и подбираюсь.

– Говорить легко, делать-то что?!

– Да, плана пока нет. Буду думать, звонить, ходить. Конечно, без опыта работы устроиться трудно. Но секретарша я была для Лимоновой хорошая, так что начну с малого, зацеплюсь, а там… – Надя покрутила рукой над головой.

– Надь, я думаю, что тебе все-таки надо передохнуть. Пусть все эмоции улягутся, решения дозреют, словом, не отбрасывай предложение дяди Сани. Плюнешь на мужиков, в конце концов, и будешь гулять сама по себе. А, Надь?

Мама поставила чашку с кофе перед Надей. Дочка начала с удовольствием прихлебывать обжигающий напиток. Галина же Викторовна думала об одном: ей нужно немедленно звонить Лимоновой и просить за бедную свою девочку. Пусть подождет пока с увольнением. Ведь запал у Надюши пройдет, обида уляжется, а чудес, увы, не случится. Какая юриспруденция?! Ушел поезд, тю-тю!

– Нет, дочка, без работы оставаться нельзя ни в коем разе! Ты, конечно, ищи, действуй, но увольняться-то зачем? Вот найдешь, тогда и…

Надя внимательно посмотрела на маму, которая отводила глаза, и сурово произнесла:

– Мать, если вздумаешь звонить Лимоновой, то можешь обо мне забыть! Хватит с меня и парочки говнюков и предателей.

Мама всплеснула руками:

– Ой, ну что ты, доча! Я… это…

Она жалостливо посмотрела в Надины глаза и поняла, что та не шутит. Нет, решать за эту новую Надю Галина Викторовна не могла.

– Обещаю, Надюш, что никаких звонков и просьб к Лимоновой. Обещаю, – искренне сказала мама и накрыла Надину руку своей. – Но и ты пойди мне навстречу. Не отказывайся от поездки. Дорога, смена впечатлений тебе необходимы, поверь!

– Ладно, мамуль. Я поеду. Знаешь, и вправду хочется отдохнуть от московской гари, посмотреть на что-то прекрасное.

– Вот, доча, вот!

Галина Викторовна вскочила.

Микки, возившийся на полу с новой игрушкой, с радостным лаем помчался за хозяйкой.

– Обязательно возьми мои белые босоножки, шляпу от тети Софы – солнце ведь страшенное, и это… кое-чего я скопила тут… Стоп! Не возражай! Поедешь как королева. Хотя и будешь там на всем готовом в доме у какой-то местной бабульки жить, но запас кармана ведь не тянет!

Надя подошла к маме и расцеловала ее в обе щеки.

Через день, в девять ноль-ноль, Надя и Галина Викторовна вышли из подъезда, где их ждала машина дяди Леши. Саня был на работе, потому знакомить с его братом Надежду должна была мама, которая видела старшего Пухова один раз в жизни.

Он оказался полной противоположностью дяде Сане: здоровенный, властный, с крутым норовом.

– Пунктуальны. Хвалю! – вместо приветствия гаркнул полковник, вылезая из-за руля внедорожника.

Одет он был в отглаженную льняную рубашку, добротные джинсы и новенькие мокасины – словом, выглядел мужиком импозантным. Гордая посадка головы и орлиный нос делали его лицо значительным.

Полковник тряхнул за руку сначала мать, потом дочь, смерив их испытующим взглядом.

– Молодец, Надежда, что решила приобщиться к природе. Ну, и к культурному наследию, само собой, – ободряюще похлопал он по плечу Бессонову.

– Две сумки?! Отменно, – покивал головой полковник, подхватил Надину поклажу и начал засовывать ее в багажник.

И тут женщины увидели Эдика – сына дяди Леши. С переднего сиденья машины, отдуваясь, выкатился кудрявый розовощекий колобок. Наде он едва ли доставал до плеча. Галина Викторовна, сжав губы, чтобы не рассмеяться, хотела протянуть колобку руку, но тот, запрокинув голову, начал капать в нос галазолин. Сосредоточенно подавил ноздри пальцами, а уж затем обратил свой воспаленный взор на дам.