Текст книги "Волки на парашютах"

И кто сказал, что такого не бывает?

Мои родители не верили ни во что хорошее. Когда мы смотрели фильм, где красивый, но неудачливый дяденька так полюбил красивую, но сумасшедшую тётеньку, что решил поселиться с ней вместе в больнице, мои родители сказали: такого не бывает. И когда я прочитал в одной книге про то, как мальчик стал волшебником, они тоже сказали: не бывает. А уж когда по телевизору показали уборщицу, которая вышла замуж за принца, они прямо вскричали: не бывает! не бывает!

– А что вообще бывает? – с досадой спросил я.

– В каком смысле? – уточнил папа.

– Ну, например, что было бы с ненормальной тётенькой в жизни?

– В жизни ни один мужчина не согласился бы остаться с ней навсегда. А впрочем, не забивай себе голову.

И папа пошёл спать, а я остался сидеть на своём стуле. У меня высокий деревянный стул с длинной спинкой. Эта спинка всегда помогает мне в трудные минуты. На неё можно облокотиться, опереться, прилечь и глубоко задуматься. Вот и теперь я прислонился головой к тёплому дереву и погрузился в сомнения. Я не мог понять, почему мои родители, да и вообще взрослые, считали всё хорошее нереальным, а всё плохое реальным. В школе я не раз подмечал это за учительницей. Если кто-то рассказывал про то, как храбрый молодец спас котёнка, сидящего на самой макушке длинной-предлинной ели, она протестовала: это нереально! Зато если речь заходила о доме, сгоревшем дотла, сомнений у неё не возникало. Она тут же принималась охать и ахать: какой ужас, дом сгорел! Ситуация повторялась из раза в раз, и чем хуже было событие, тем более жизненным оно казалось ей и окружающим. Мне даже стало интересно, до какого предела можно таким образом дойти.

Как-то раз на занятии нам предложили описать свои последние каникулы. Я начал обыкновенно, сказал, что мы ездили на море, потом на дачу, однако заметил, что реакции никакой не последовало, и решил продолжить более зловеще:

– Когда мы завтракали на веранде, подул страшный ветер. Ель около дома закачалась… – Все смолкли и стали внимательно ко мне прислушиваться. – Ель качалась и качалась, но мы не знали, что делать. Папа хотел сбегать в дом за телефоном, но связи не было, и тут… ствол треснул и шмякнулся прямо к нам на крышу.

Мне чуть ли не аплодировали. Мне сочувствовали, верили и сопереживали. А я врал как сивый мерин и не понимал, почему все верят в плохое. В следующий раз описать было предложено выходные. Встала девочка Катя и рассказала, как они с папой ходили в рыбанариум и папа купил ей дельфина. Класс поднял её на смех, а учительница возмутилась:

– Какая вруша!

– А с чего вы взяли, что она врёт? Она правду говорит, да, Катя? – вступился я, чувствуя, что моё сердце бьётся, как выброшенная на сушу рыба.

– Да потому что дельфинов не держат дома! – прокричал Вася Петров.

– А у неё дом большой! – заорал я. – И вообще, вам всем легче поверить в какую-то пакость и чушь, чем в то, что может произойти невероятное, чудесное, потрясательное!

Несмотря на мою невиданную наглость, учительница, однако, нашлась что ответить:

– Сейчас мы все успокоимся, хорошо? А теперь Катя признается, что нафантазировала.

– Она не нафантазировала, – быстро ответил я.

– Я не нафантазировала, – повторила Катя.

– Тогда завтра мы все надеваем пальто и отправляемся смотреть на твоего дельфина! – бодрым голосом объявила учительница.

Я не спал всю ночь. Я мысленно взвешивал вероятность своего краха. В одночасье я мог доказать всему миру, что сказочно радостное событие тоже может быть реальным. Или доказать всему миру, что я полный балбес.

Утром группа особо заинтересованных школьников очутилась перед дверью комнаты, где, по словам Кати, жил дельфин. Все затаили дыхание. Секунда, две, три… Поджилки трясутся, учительница заранее победно улыбается, Вася Петров хохочет, ручка двери поворачивается, и… перед нами – крохотный аквариум, в котором плавает малюсенькая рыбка.

У меня падает сердце, конец надеждам и мечтам. Вечный позор. Я убит. Я сражён. Учительница ликующе смотрит на меня, но не успевает ничего сказать, потому что в этот момент входит Катина мама и радостно восклицает:

– А вот и наш дельфин!

– Как дельфин? – спрашивает учительница.

– Дельфин, – поясняет Катина мама, – новая порода речных рыбок, выведена специально в Норвегии. «Дельфин» называется.

Тут, конечно, все смеются, а я, спотыкаясь и трепеща, подхожу к аквариуму, прислоняюсь носом к стеклу и улыбаюсь от уха до уха. Я знал, что у Кати живёт дельфин. И кто сказал, что такого не бывает?

Это такая мелочь

– Да не переживай ты так. Это такая мелочь!

Эту фразу я слышу почти ежедневно, и притом от всех подряд. Учителя так говорят, родители, друзья. Просто я часто переживаю. Иногда действительно из-за мелочей, а иногда, наверное, не совсем. Например, я переживаю, что не нравлюсь нашей учительнице Марине Станиславовне. Папа говорит, это мелочь. Вроде бы папа прав. Закончу школу и забуду об этой училке. Да и сейчас она ничего плохого мне не делает. Но ведь это моя жизнь, часть моей жизни. Это человек, которого я вижу каждый день и чьё настроение на меня влияет. Когда кто-то, даже кто-то незначительный, да хоть водопроводчик! – у нас постоянно проблемы с горячей водой, – делается постоянным участником твоей жизни, это… становится важным. Потому что… а кто ещё важен? Королева Англии? Президент Трамп, которого я в жизни не увижу? Ну, глобально, конечно, да. Но не эти люди учат меня в школе, ставят мне оценки, налаживают мне горячую воду, смотрят на меня косо или с улыбкой, хвалят меня, радуют или огорчают…

Если вдуматься, то всё, что мы называем мелочами, – потолок после дождя протекает, насморк, повздорил с приятелем – важнее, чем глобальное потепление и война в Сирии. Нет, серьёзно! Папа приходит домой понурый не потому, что где-то на другом конце света бомбу взорвали, а потому, что ему начальник нахамил, зарплату понизили и к тому же папа зверски проголодался. И последний пункт вообще самый важный, если быть до конца честным.

Если продолжать быть честным, то во вселенском философском масштабе войны, бомбы, международные конфликты, нищета и болезни тоже мелочи. Потому что в конце концов все умрут и всё будет неважно. Вот какой я умный.

На этой оптимистичной ноте мой мыслительный процесс прервал папа. Он впервые за год вернулся домой с букетом ирисов. Это был огромный букет без упаковки. Просто стебли перехватили белой лентой. Мама вышла из спальни и буквально запрыгала. Рот до ушей.

– Какая красота! Красотища! Ура-ура-ура! В кои-то веки! Ведь не дождёшься от тебя обычно. Ми-и-и-и-и-и! Спаси-и-и-бо! – Мама почти танцевала со своим букетом.

– Ну что ты, – улыбнулся папа, – это такая мелочь.

– А по какому поводу?

– Да просто настроение хорошее. Солнышко. А ещё наконец-то квартальную премию дали.

– Мизерную?

– Ну да, как всегда. Но всё равно – мелочь, а приятно.

Родители обнялись и стали медленно, без музыки танцевать в крошечном коридоре нашей маленькой уютной квартирки. Обожаю, когда они танцуют. Сразу перестаю переживать из-за международных конфликтов и двоек по математике.

Подарок для родителей

У моих родителей намечалась годовщина. День свадьбы. А мне было совершенно нечего им подарить. Я знал, что могу взять карманные деньги и подарить маме цветы, а папе… ну, тоже что-то маленькое, незначительное и скучное, например крохотный карманный флакон одеколона за пятьсот рублей из «Рив Гоша», там такие продаются, мне Паша говорил. Но мне не хотелось дарить какую-то ерунду.

Когда я был совсем маленьким, я всегда дарил родителям рисунки или что-нибудь из пластилина, однажды мы с папой вместе слепили из пластилина домик для свечи. Но это было давно. Теперь я уже не маленький, чтобы дарить глупые рисунки.

Я представил себе, как здорово было бы, если бы я заработал кучу денег. Я бы, как Элвис Пресли, подарил маме розовый «кадиллак», а папе – маленький домик в горах. Папа всегда мечтал жить на природе. Или я устроил бы для родителей какое-нибудь невероятное путешествие в страну, где они никогда не бывали. Ещё я бы отвёл маму в магазин, и мы купили бы ей все те дорогие вещи, которые ей не по карману. Моя мама очень красивая, и ей нужны самые лучшие вещи. Потом я бы полностью отремонтировал родительскую квартиру, поставил бы новую мебель, и всё стало бы чистым и очень-очень приятным, как мама любит. И ещё я бы папе подарил айфон, чтобы он больше не ходил со своим старым ужасным тяжёлым телефоном, и крутые часы. Однажды я слышал, как папин приятель хвастался своими часами – говорил, что такие часы всегда покупают люди, которые в жизни чего-то добились. Когда я это услышал, мне захотелось броситься на папиного приятеля и показать ему язык. Но я не стал этого делать, ведь я уже взрослый и веду себя по-взрослому. А когда я купил бы родителям всё, о чём они мечтают, я бы дал им побольше денег, чтобы они не волновались о том, что денег не хватит, если они заболеют или что-нибудь случится. И тогда мои родители были бы счастливы вдвойне: они получили бы всё и поняли бы, что мною можно гордиться. Они поняли бы, что не напрасно меня воспитывали и что со мной всё будет хорошо.

Когда я рассказал об этом своему другу Паше, он рассмеялся:

– Ты запиши все подарки на бумажку и представь им список, чтобы они заранее знали, чего ждать от тебя в будущем.

– Ну конечно… А вдруг не выйдет? Тогда мне будет стыдно.

– Ну, что-то да выйдет. Если ты начнёшь копить на «кадиллак» прямо сейчас, а твои родители проживут ещё лет двести…

– Хватит ржать!

Я сердился, и меня бесил Пашин юморок, потому что переживал я по-настоящему.

– Подари им свой дневник с пятёрками, чтобы они знали, что ты на верном пути к успеху! – продолжал веселиться мой друг.

– У меня там плохие оценки по математике.

– О-о, тогда «кадиллак» тебе в будущем не светит. – Паша зашёлся хохотом. – Да ладно, расслабься, дело не в подарках. Твои родители и так тобой гордятся, ты же знаешь. – Паша пристально на меня посмотрел. – Знаешь же?

На следующее утро я встал пораньше, сбегал за букетом, ворвался в родительскую спальню и… как давай реветь.

– Что случилось? – испуганно спросила мама.

– У меня нет для вас нормального подарка, и вообще. У меня даже по математике плохие оценки, Паша говорит, это значит, что у меня никогда не будет нормального подарка. И вы мной гордиться не будете.

– Ой, парень, глупости какие, – засмеялся папа, – у меня вот тоже нет нормального подарка для мамы, а она меня всё равно любит. Правда?

Мама подняла брови.

– Топай-ка на кухню и вымой вчерашнюю посуду! – с улыбкой сказала она папе. – А ты, гений математики, – она погладила меня по голове, – сходи выброси мусор, и, обещаю, мы с папой будем очень тобой гордиться.

И я отправился за мусорными пакетами, а папа уныло взял бутылку «Fairy» и губку для мытья посуды.

– В следующем году лепим из пластилина, – сказал папа.

– Однозначно, – ответил я и положил десять рублей в копилку – на «кадиллак».

Эгоист

Что бы я ни делал, моя мама всегда восклицала: «Какой ты эгоист!» Не вымыл посуду – эгоист. Не съел бабушкин пирог – эгоист. Отказался на ночь глядя учиться пришивать пуговицы к пальто – опять эгоист. Обычно я пропускал её слова мимо ушей. Для меня слово «эгоист» было не обиднее, чем «растяпа». Кто обращает внимание на такие мелочи! Но как-то раз я решил прояснить вопрос. Если эгоист – это человек, который невнимательно относится к людям, то эгоист вовсе не я. Эгоисты все остальные!

Мой папа, например, даже не знает, как зовут моих друзей.

– Ты куда? – спросил папа. Он спрашивает это каждый раз, стоит мне направиться к входной двери.

– Мама ведёт меня на день рождения, – ответил я вслух, а мысленно прибавил: «И я сто раз тебе об этом говорил».

– К Тёме? – спросил папа, ни на секунду не отрываясь от телевизора.

– К Мите, пап, к Мите, – уточнил я, но отчаянный призыв футбольного комментатора заглушил мой голос.

– Ну и славненько. Передавай Тёме привет!

Вот так всегда. И я к этому давно привык. Папа есть папа. Но мамины упрёки сбили меня с толку. Я задумался: может, я и вправду не понимаю чего-то важного?

В гостях у Мити было человек двадцать пять. Половина из нашего класса, половина – его друзья из музыкальной школы. Честно говоря, вторая половина мне не слишком нравится. В музыкальной школе противные дети. Смотрят свысока и болтают о чём-то занудном. Сольфеджио, арпеджио… Ерунда какая-то. Митя не такой. Но с ними он иногда становится таким.

– Ну, как прошли каникулы? – спросила у меня Митина мама.

Я еле успел прожевать огромный кусок торта.

– Нормально, мы с родителями были на море.

– Купались, наверное, много?

– Да! Каждый день. Я впервые нырял с маской.

– Ну… чудненько.

На этих словах она похлопала меня по плечу в знак одобрения или просто так и, не глядя в мою сторону, побежала к тарелке с бутербродами, чтобы снова её наполнить. Кстати, почему-то от бутербродов с огурцом запах на всю квартиру. А если бутерброды с помидорами, то не пахнет вообще. Но сейчас не об этом. Когда Митина мама меня покинула, я перебрался к группе мальчиков из музыкальной школы.

– Слушай, у тебя совсем мозгов нет, если ты пытаешься удержать это печенье на носу! – кричал мальчик в синей рубашке на своего товарища, пока тот, согнувшись в три погибели, гипнотизировал песочное печенье, торжественно лежавшее у него на носу.

– Эй, у кого-нибудь есть салфетка? – чуть не плача, спрашивала толстая девочка, только что пролившая на своё красное платье не менее красный кетчуп.

– Так вот, у балерин такие жёсткие корсеты, что они еле могут в них передвигаться, – рассказывал Митя нашей однокласснице Марине, которая сняла со стены игрушечную балерину и теперь усердно стягивала с неё пачку.

– Эй, Митя, – попробовал я отвлечь друга, – слушай, может, сыграем в «Шляпу»?

Но Митя меня не слушал. Он был занят разговором с девочкой, которая не слушала его. В это время в комнате снова появилась Митина мама.

– Очень вкусные бутерброды, – вежливо сказал я, когда она проходила мимо.

– Спасибо, ешь на здоровье.

– Я все каникулы только и делаю, что ем, – пошутил я.

– Да-а-а, бабушка, наверное, готовит много вкусного.

– Я имел в виду, что на море у меня проснулся аппетит.

– А-а-а, вы на море ездили?

Я оторопел, но виду не подал и ответил как ни в чём не бывало:

– Ага. Я впервые плавал под водой с маской.

– Ну… чудненько.

Она удалилась в кухню, как и в первый раз, но я встревожился не на шутку. В комнате, где я находился, никто никого не слушал. Может, все эти люди одновременно сошли с ума? И тут мне стало совсем нехорошо: а вдруг это не только в одной комнате? Вдруг это везде так, просто я не замечал? Вдруг все эгоисты?

Я опять подошёл к Мите, чтобы решительно оторвать его от девочки с балериной.

– Слушай, твоя мама, случайно, не сумасшедшая? – громко спросил я.

Оторвать от девочки мне его действительно удалось, но через секунду я об этом пожалел. Внезапно Митя стал красным, как платье в кетчупе, волосы у него на голове зашевелились, и он бросился на меня с кулаками. А я не умею драться. Совершенно. Мы тузили друг друга несколько минут, он пихал мне в рот свои пальцы, а я пытался вырвать из его головы клок волос. Потом мы катались по полу, пыхтели, обзывались. И кто знает, сколько бы ещё синяков наставили, если бы Митин визгливый пекинес не укусил меня за попу.

К моему удивлению, после драки воцарилось молчание. Всех как подменили. Митя смотрел на меня в упор, ожидая объяснений.

– Твоя мама эгоистка. Она не слышит, что я ей говорю, – твёрдо заявил я.

Митина мама как раз появилась на пороге и услышала мои слова.

– Ты о чём, солнышко? – спокойно спросила она, пригладив волосы.

– Я о каникулах. Вот скажите, где я был на каникулах?

– На море. Ты плавал с маской. А что случилось?

Думаю, не стоит уточнять, что это был худший день рождения в моей жизни и возвращался я с него как оплёванный. Мне было обидно, что я испортил Мите праздник. Мне было обидно, что его мама так ловко выкрутилась с морем. И наконец, мне было обидно, что я так и не выяснил, кто больший эгоист: я или весь остальной мир.

– Хорошо провёл время? – спросила мама, укладывая меня спать.

– Не очень. Я кое-что проверял. Помнишь, однажды я не хотел пришивать пуговицу к пальто и ты сказала, что я эгоист?

– Нет, не помню. Разве я такое говорила?

Я так хотел спать, что уже и сам не помнил, говорила она это или нет. А настаивать не стал, чтобы опять с кем-нибудь не поссориться. Наверное, иногда всё-таки стоит быть эгоистом и пропускать слова мимо ушей. В конце концов, какая разница, плавал ли я с маской?

Осталось пять минут

По утрам я всегда опаздываю на автобус. Мне не помогает даже электронный будильник с записью петушиных песен. Вообще-то, я уже пробовал самые разные звуки: лягушачье кваканье, собачий лай, рычание кабана, стандартный «дзынь-дзынь» и вот теперь петушиные песни. В школе не терпят опозданий. Поэтому меня ругают сперва охранник, затем гардеробщица, дежурный по рекреации и, наконец, учитель.

С некоторых пор я заметил, что мои опоздания стали притчей во языцех. Стоило мне где-то появиться, все начинали шушукаться: «Он никогда не приходит вовремя», «Десять минут – это минимум», «У него, наверное, нет часов».

Но я давно понял – штука не в том, что у меня нет часов, а в том, что нет времени. Ну, опаздываю я, допустим, на десять минут в школу. Но ведь я не пропускаю ничего важного, просто появляюсь через десять минут после начала уроков, а потом делаю то же, что и остальные. Тогда в чём ценность этих потерянных десяти минут? Ну, опаздываю я в бассейн, ну и что? Я просто начинаю плавать чуть позже. А друзья? К ним я тоже иногда опаздываю. Они могут выпить без меня пару бутылок кока-колы, но я по дороге куплю третью, и всё будет в порядке. Так в чём же тогда загадка времени? После долгих раздумий я наконец нашёл разгадку, и заключается она в том, что времени нет. Его просто не существует!

В отличие от меня, которого время ничуть не беспокоило, мой дедушка был им просто одержим. Он вечно бегал по квартире с криком: «Осталось пять минут!» Куда бы мы ни собирались, что бы мы ни делали и на какой бы стадии готовности ни находились, он всегда нас торопил и, влетая в комнату на всех парусах, выпаливал эти странные слова: «Осталось пять минут!» Никто не задавался вопросом, почему он говорил именно «пять», а не «пятнадцать» или «три», но все принимали к сведению, что времени больше нет.

– Нет времени переодеваться, иди в машину! – звала меня мама, стоя у тротуара.

– Нет времени болтать по телефону, я тебе перезвоню, – говорил папа своему приятелю, вешая трубку.

– Я не посмотрела вчерашний фильм, нет времени на телевизор, – отнекивалась бабушка.

– Я не пойду в художественную школу, нет времени! – уверял мой друг Паша.

Времени нет! Все говорили это. Но никто не понимал, что это значит. Если его нет, то его сколько угодно! Не надо спешить. Можно всё успеть. Можно всё сделать. Может быть, чуть позже. Завтра. Или послезавтра. Или прямо сейчас.

На прямо сейчас, то есть на август, у меня была масса планов. Я должен был купить себе клоунский парик, научиться кататься на водных лыжах, сходить в гости к Алисе и понравиться ей, поесть ягодный кекс и съездить с дедушкой за грибами. Этими грибами он мучает меня с зимы. А я не люблю собирать грибы! Они такие маленькие, надо обыскивать весь лес, залезать под каждое дерево, копошиться во мху, раздвигать кусты, говорить тихо-тихо, чтобы не спугнуть трусливые подберёзовики, и постоянно нагибаться.

– Ты что, старичок, что не можешь нагибаться? – шутил дедушка.

– Я не старичок, просто не люблю ходить за грибами, это что, ужасно?

– Хороший человек любит ходить за грибами.

«Хороший человек» – ещё одно словосочетание, которое дедушка повторял ни к селу ни к городу. Если я говорил, что не выспался, дедушка отвечал: «Хороший человек крепко спит», если я говорил, что у меня болит голова, дедушка отвечал: «У хорошего человека голова не болит». И так на все мои жалобы.

В конце концов он меня так достал, что я решил показать характер и действительно стать плохим. Чтобы воплотить свой замысел немедленно, я объявил, что за грибами не поеду. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще в этом месяце. Грибы никуда не убегут и в сентябре, и, если повезёт, в начале октября. Так что съездим потом.

– Хороший человек… – хотел было возразить дедушка, но я его оборвал:

– Я не хороший. Я плохой, понятно?!

К моему ужасу, то, что я был плохим, стало понятно уже через пару дней. Я возвращался от друзей, как всегда, на десять минут опаздывая на обед, и вдруг увидел около дома скорую помощь. Мне сразу стало не по себе, и я пошёл быстрее. В последнее время дедушка жаловался, что ему тяжело дышать. А у него слабое сердце. Ему часто бывает нехорошо летом. Один раз даже был сердечный приступ. Я на секунду остановился. В горле у меня встал комок. Если у него случился инфаркт, а я… отказался ехать с ним за грибами… и… он умер, пока я разгуливал со своими друзьями и опаздывал на семейный обед. Внезапно я бросился бежать со всех ног. Я бежал и плакал. Слёзы текли по щекам в рот, а я всё бежал и бежал, проклиная чёртовы минуты, которые вдруг оказались такими важными.

Лифт был сломан, поэтому я бежал вверх по лестнице до пятого этажа. Ещё не войдя в квартиру, я понял, что почувствовал беду недаром. В дедушкиной комнате суетились медбратья, а мама и папа с охами и ахами прыгали вокруг его постели.

– Вам повезло, что мы быстро приехали. Ещё бы пять минут, и было бы намного хуже, – подбадривающе говорил полный молодой человек в белом халате. А мама с папой в ответ только кивали.

Оказалось, что никто не умер, а просто дедушка решил сварить суп и случайно вылил на себя целую кастрюлю кипятка.

– Подождал бы пять минут, я бы вышла из ванной и помогла тебе! – ворчала мама спустя полчаса, когда медики упаковали свои инструменты и скорая помощь уехала.

– Пять минут, пять минут, у меня нет времени ждать, я собирался на электричку. За грибами поеду! Эй, плохой ребёнок, хочешь со мной?

– Хочу, – выдохнул я. И самое удивительно, что я действительно этого хотел.

В тот день из-за дедушкиного приключения и моих сомнений на дневную электричку мы опоздали, но я был уверен, что через пять минут придёт другая. Летом пригородные электрички часто ходят, не то что зимой, а у нас впереди, как всегда, вагон времени.