Текст книги "Одинокая лисица для мажора"

Галина Чередий
Одинокая лисица для мажора

Пролог

– Мам! – Худенькая рыжая девочка лет тринадцати приоткрыла дверь комнаты и опасливо заглянула внутрь. – Ма-а-ам!

– Что, блин?! – раздался раздраженный женский голос. – Твою мать же! Вечно ты не вовремя, Лидка!

Необыкновенной красоты блондинка, чей не совсем уже юный возраст едва ли угадывался, гневно зыркнула на дочь. Она как раз красила тушью ресницы, и рука дрогнула, отчего на веке появились черные тонкие черточки.

– Мам, я поговорить хочу… попросить… – осторожно начала девочка, но женщина оборвала ее.

– Если ты опять про свой чертов аквариум, то даже и не начинай! – ткнула она в ее сторону кисточкой и снова отвернулась. – Не до этого сейчас, да и на кой? Тащить его при переезде за собой я не собираюсь, а бросим, так ты мне истерики закатывать начнешь? Нет – и все!

– Я не об этом, – передернула визитерка острыми плечиками, будто ее пробрало сквозняком. – Аквариум мне и так дядя Валера пообещал.

– Валера! – внезапно рявкнула блондинка, резко разворачиваясь к ребенку. – Сколько раз тебе говорить, что ты должна звать его по имени. Или папой. Не забывайся! Ты же знаешь, что можешь спалить нас этими своими оговорками!

– Мам, я не хочу, – резко выдохнув, как перед прыжком в воду, девочка вздернула подбородок.

– Что за выкрутасы опять, Лидка? – Блондинка шагнула ближе и пронзила дочь пристальным взглядом. Та снова поежилась, но повторила:

– Я не хочу… ничего.

– В смысле?

– Не хочу больше переезжать. Не хочу… делать это снова. Дядя Валера хороший, мам. Давай с ним останемся, а?

– Ты что несешь, Лидка? Какой “останемся”?

– Мам, он же любит тебя, я же вижу, – подавшись к матери, торопливо затараторила девочка. – И не жалеет для нас ничего. И дом у него хороший, большой. И со мной он разговаривает, мам, по-настоящему, не плевать ему на меня…

Хлесткая пощечина оборвала ее речь, и девочка-подросток отшатнулась, прижав ладонь к лицу и глядя на родного человека даже не с испугом – с обреченностью. Она, к сожалению, знала, каким будет ответ.

– Любит? Ты дура совсем? Да в гробу я любовь его видала, ясно? Я тебе сто раз уже говорила, Лидка, чтобы ты и слово это забыла, когда дело касается мужиков! Я твоя мать, я тебя люблю! Я одна, больше никто! Люблю. Забочусь. Я твой дом и шанс на безбедную жизнь. Я! На мужиков полагаться нельзя! Верить им нельзя! Только мне, матери родной!

– Мам, я… Ну, дядя Валера же правда хороший, добрый, ну, ты же сама видишь, не можешь не видеть! Он хочет, чтобы ты мне брата или сестру…

– Заткнись! Твой папаша тоже много чего хотел, но где он теперь? Где те золотые горы, что он мне обещал? Лидка, ты даже из башки своей дурной все эти “останемся” выкинь, ясно? Дом у него хороший? Прекрасно, продадим подороже! Не жалеет он ничего? А оно и так все наше. Наше, дочь. Уясни! Он – баран тупой, и его место определено. А ты кончай херней страдать жалостливой, если сама среди овец не хочешь оказаться. Роли в жизни всего две, Лидка. Или ты жрешь и используешь, или тебя жрут и пользуют по-всякому. И никому мы с тобой, кроме друг друга, не нужны. А мне уже тридцать пять, дочь, а тебе весной четырнадцать. Еще год-два, и наша схема работать не будет, все! Нам сейчас надо на всю жизнь вперед хапнуть, чтобы потом уж осесть спокойно где-нибудь, чтобы хватило, даже если нового лоха я не зацеплю больше. Так что не ной и делай что и всегда! Я знаю, как лучше!

Девочка попятилась из комнаты, кусая нижнюю губу до крови.

– Я не хочу больше… Не буду… – пробормотала она едва слышно. – Не буду.

Глава 1

– Тебя стучать не учили, Антон? – холодно спросил отец, неторопливо вынимая руку из-под короткой юбки своей новой секретарши, послушно застывшей у его стола. – Идите, Мария. Ко мне не пускать никого, пока я с сыном не закончу.

– Стучать в нашей стране – плохая привычка. Иногда даже увечьями и смертью чреватая, – ухмыльнулся нагло, пялясь на уходящую белобрысую откровенно лапающим взглядом, который она таки под конец не выдержала. Порозовела щеками и ускорила шаг, перестав зазывно покачивать бедрами. Трахнуть ее, что ли? Сразу как выйду отсюда после неминуемо маячащей на горизонте взбучки от родителя. Так сказать, устроить сеанс секс-терапии в целях успокоения нервов.

– Прекрати! – раздраженно подергал галстук отец, давая мне суровым взглядом понять, что прекрасно осведомлен о мыслях, посетивших мою голову. Типа мне не похрен.

– Что прекратить? Мысленно пристраивать твою Машу в позу бегущего оленя или намекать на проблемы общей обстановки в государстве – коему ты радеющий всей душой слуга – приводящие к неуважению и недоверию к власти в целом?

Или не дрючить ее? Сдалась она мне. Не, так-то телка что надо: блондинка природная. Папахен других не берет, крашеных не терпит, видишь ли, и сиськи с задницей зачетные. Господину Каверину же даже первый сорт не то, только высший подойдет. И наверняка исполнительная. В смысле, что скажу, то и исполнит, но ведь без души же будет. Без огонька. Без задора. Она же тут на работе, и секс входит в число ее прямых обязанностей, это давно ни для кого не секрет. Даже для моей матери. Так что и подход к этому самому сексу чисто формальный и в обязаловку. А я ведь из тех блудливых козлов-чудаков, которым еще и кайф для партнерши в процессе вынь да положь. Без этого невкусно. А только свинья станет жрать, когда невкусно, лишь бы только не голодать. Голод, он в таких делах даже полезнее. Потом ощущения хоть немного острее. А мне, с некоторых пор практически обесчувствленному, это ой как кстати.

– Кончай паясничать и мою Марию оставь в покое, Антон! Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Прекрати все это! Время для безответственного поведения чудящего подростка великовозрастного вышло. Ты – Каверин, и все время на виду и на слуху. Я терпел твое поведение, сколько было можно, но мое терпение вышло. Это уже ни в какие ворота…

Я возвел очи горе, слушая, а вернее, пропуская мимо ушей все эти привычные бла-бла-бла ты хреновый сын и сплошное разочарование. Нет, все же трахну я эту шлюшку, хоть и не прикалывает меня, когда вообще без интриги. Без варианта, что тебе могут отказать, пусть и бывало такое нечасто. Но эту вы*бу именно за “мою Марию” от предка, да-да. Сделаю из нее совместно используемое имущество семейства Кавериных. Заодно окажу честь стать первой оприходованной землячкой после громкого возвращения меня на родину. Именно возвращения меня, а не моего возвращения. Не вынесла земля британская мерзавца русского, и возвернули они меня непутевого в отчизну. Без права въезда обратно ажно на пять годков. Нервные они там больно и законопослушные шибко и отчего-то не одобряют, когда люди бьют морды. А чего нервничать-то? Морды бьют друг другу заранее договорившиеся об этом граждане, нуждающиеся в том, чтобы деньжат поднять или там злость-тоску, внутри без конца бурлящую, стравить чуток. Не добропорядочных же граждан на улицах товарили и места выбирали не людные: пустыри и стройки в чисто иммигрантских районах, пустующие здания, опять же. Случайно там никто оказаться не мог, дабы поранить свою нежную психику о наши разбитые рожи и сам процесс их такого живописания. Все зрители знали, куда и зачем идут.

– …недопустимо! – прочувствованно закончил очередную тираду родитель. – Тебе прекрасно известно, что меня выдвинули от нашей партии на выборы в Госдуму! И тут моего сына депортируют, и он прилетает домой, похожий на какого-то замызганного и истасканного бомжа или уголовника с разбитым лицом и костяшками на руках! – И, видимо, поэтому встретить меня по прилете ни у тебя, ни у маман времени не нашлось. Занятые люди на службе у страны, да-да. Засветиться в аэропорту рядом с косячным отпрыском и, возможно, быть заснятыми им не к чему. Хватит с меня, засранца опозорившегося, и водителя присланного. – Повторюсь: это недопустимо, Антон, сейчас особенно! По сути, ты меня подставляешь, ты отдаешь себе в этом отчет? Вручаешь козыри в руки тем, кому только повод дай затоптать меня и разодрать на части наш бизнес.

Бля, видать, что-то потихоньку меняется в государстве российском, ежели такие вещи, как облажавшийся сынок депутатский, кого-то стали волновать. То есть дружба близкая, давняя и крепкая и совместный бизнес со всякими криминальными авторитетами – это ничего, а на мне прям свет клином сошелся.

– Прости, – безразлично буркнул я и “вежливо” подавил зевок.

Нет, ну ее, эту Марию. Лениво мне. Это сейчас еще улыбайся ей, какой-никакой подкат изображай, в туалете опять же ищи, как пристроить поудобнее. А я не спал почти двое суток и в душе столько же не был. Домой-то меня никто не повез, сразу под ясны очи папеньки доставили, чтобы он мог мне свое фи без промедления озвучить, выделив для этого место в своем чрезвычайно плотном графике. Так что спать хочу больше, чем трахаться. Хотя есть вариант позвать ее куда-нибудь. Скажем, завтра. В клубешник какой. Авось в нерабочей обстановке все задорнее выйдет. А с другой стороны, я что, в том клубешнике не найду кого моментом? Сейчас распинайся, приглашай, потом заезжай за ней, разговаривай, травой какой модной и дико дорогой в ресторане корми, в уши дуй комплиментами, пои хитрыми коктейлями, когда всегда есть уже готовые и поддатые, которых не надо убеждать с тобой оторваться, они туда за тем и пришли. Я не жадный, и, когда дело касается хорошо потрахаться, усилий не жалею, но говорю же – сейчас лениво.

– Я даже не упоминаю о том, сколько денег было угрохано на оплату твоего образования и здесь, и в Англии! – продолжал задвигать тем временем агитационную речь, взывающую к моей совести, отец. И, судя по переходу к финансовым вопросам, она, слава тебе господи, близилась к завершению. Сейчас перейдет к штрафным санкциям и отпустит с глаз долой. – И что, разве ты получил это образование?! И это в твои-то годы! У меня ты уже был трехлетний и должность приличная! – Да-да, слыхал я это многократно, какой он был уже молодец целеустремленный, сумевший по комсомольско-партийной линии так удачно придвинуться, как его сверстникам-неудачникам и не светило. А то, что дед у меня в те времена какой-то там сильно могучий партийный функционер был, не в счет. Все сам, сам. – Дети моих друзей твоего возраста уже вовсю осваивают руководство семейным бизнесом, а то и собственный организовывают и преуспевают, семьи, опять же, заводят и ведут достойную жизнь, а ты!..

– А я! – послушно поддакнул я и все же от души зевнул, выдавив из себя: – Виноват, исправлюсь.

Отец замолчал и уставился на меня пристально, видимо поняв, что черта с два я его слушал и проникся. Сука, надо было рожу повиноватей скорчить и глазами его поедать, кивая, что тот болванчик. А теперь есть угроза, что он на новый заход пойдет. Оно мне надо?

– Думаешь, я не знаю, что ты плевать хотел на все, что я тебе тут говорю? – спросил отец совсем другим тоном. Таким, что мне и спать расхотелось. – Считаешь, я не в курсе, что тебе глубоко плевать на интересы семьи, и я не понял уже, что толку из тебя никогда не выйдет? У тебя нет амбиций, характера, чувства ответственности. Ты мой единственный сын, Антон, и мы с матерью давали тебе все. Все, чего мог пожелать ребенок, и даже больше! И в том и была наша ошибка, очевидно. Ты так ребенком, мальчишкой, и остался. Во взрослого человека, мужчину, так и не вырос. А зачем, если и так имеешь все что нужно, делаешь что вздумается, и всегда все сходило и сходит тебе с рук. Но дальше так продолжаться не может и не будет. Не захотел учиться – значит, женись и начинай работать.

– В смысле? – у меня брови поползли вверх от изумления. – Ну работать я еще понимаю в качестве наказания, но жениться? Не крутовато? Зачем?

– Вот видишь, Антон, ты даже необходимость работать, трудиться, обеспечивая себя, естественную для нормальных людей необходимость, воспринимаешь исключительно как наказание.

– А разве это не так? Если у тебя нет недостатка в средствах, то не дураком ли быть – работать? – фыркнул я.

– Недостатка в средствах нет у меня, – припечатал отец, и я подобрался. Так, понеслась, похоже. – У меня. Не у тебя. У Антона Каверина нет ничего. Ни единой копейки. Квартира твоя, вся обстановка в ней, машина, бензин в ее баке, тряпки на тебе – все это куплено за наш с матерью счет. У тебя и на хлебушек и пару носков своих не наберется.

Херня, кое-что у меня на боях отложено, но вступать в спор я не собирался. Быстрее услышу, к чему он все ведет.

– А мне, оплачивающему абсолютно все в твоей жизни, жутко надоело содержать бесполезное, а теперь и вредоносное для моей дальнейшей карьеры существо, Антон. Поэтому я и говорю: ты женишься, что и станет твоей работой на благо семьи, или же можешь выметаться и делать все что угодно, но исключительно за свой счет.

– Погоди-и-и! – подался я вперед, охреневая. – Да ты никак меня, как прошмандовку какую, уложить на дочку нужного тебе типа намереваешься, так? Торговать моим прибором собрался, родитель?

– Да ты в своем ли уме – так со мной говорить? – грохнул он кулаком по столу, вскочил и содрал окончательно галстук, швыряя его в сторону. – Что себе позволяешь?

– Ну не больше, чем ты, папа, собираясь меня использовать как племенного кобеля в своих целях. Или скажешь, я ошибся, и ты меня обженить намерен на простой скромной девочке из народа, а не на какой-нибудь дочуре до хрена нужного тебе чела?

– Честно хочешь? – прищурился отец, упираясь ладонями в стол. – А тебе не все равно? Тебе же всегда и на все плевать. Или у тебя есть планы создать семью по большой и чистой любви? Ты вообще любить-то способен?

Ты не тот человек, у кого есть право спрашивать о таком или судить об этом, чуть не сорвалось с языка.

– Ну, по сути, верно, – процедил я, откидываясь в кресле обратно. – Разница в том, что я становиться дрессированным пуделем в ручонках какой-нибудь избалованной сучонки не собираюсь.

– Уж прости, сынок, но раз разговор пошел у нас в таком откровенном ключе, то скажу: станешь и пуделем, при условии, что тебе будет позволено за пределами этой необременительной роли жить, как и жил. Нам с отцом девушки нужно, чтобы вы очень постарались создать видимость счастливой семьи на ближайшее время и произвели нам на свет здорового наследника или парочку. А дальше оба живите как бог на душу положит, только сильно не отсвечивайте и в скандалы не влипайте.

– О как! Так там и дева, видать, та еще паинька, да? Вы нас обоих решили использовать для разведения? Надеетесь из внуков свое подобие вырастить? Или важен сам факт их появления на свет, дабы слить капиталы? Масштабные планы на будущее?

– А тебя это сколько-то волнует? И будущее и планы? Тебя же интересует только здесь и сейчас, сиюминутные удовольствия и собственные хотелки.

– Ты меня не знаешь на самом деле, отец, – огрызнулся я.

– Знаю, сынок. Знаю. Поэтому поезжай домой, приведи себя в порядок и выспись. Вечером мы встречаемся с семьей Кропаченко.

– Ух ты, то бишь отрицательный ответ с моей стороны даже не рассматривается? – зло ухмыльнулся я, вскакивая.

– Правильно догадался. Все, свободен, у меня дел еще полно. Кое-кто еще и работать должен, знаешь ли.

Глава 2

– Хренушки ты угадал, Корнилов, ясно? – бормотала я себе под нос, рысача от остановки до нашего дома. Нашего, понятно?! Черта с два я тебе позволю отказаться от меня и лишить этого.

Я сроду себя нигде дома не чувствовала. Только соображать стала, так и усвоила крепко, что любое место, где мы с маман пребываем, – временное. Никогда не наш дом, только угол на перебиться. Или, уж скорее, жилье на время деловой, мать ее, командировки. Съемные хаты, дома-квартиры ее проходных мужей, гостиницы после быстрых переездов. Потом уже просто вокзалы, лавочки в парках по теплу, чердаки-подъезды в холода, пока бродяжничала уже сама. Короче, любой угол на переночевать, откуда никто не турнет или где ты можешь хоть чуть поспать, не опасаясь нападения. Кому, может, и кошмар-безнадега, ну так им просто сравнивать не с чем. Лично мне этим самым беспросветным адом, наоборот, моя жизнь до того видится. В детдоме поначалу даже ничего показалось. Отмыли, одели, обули, не новое все, но чистое. Кормят, причем за просто так, ничего делать не надо. Ни у добрых людей деньгу клянчить, ни воровать, ни любовь и восхищение с благодарность к очередному “папе” изображать. Но их бл*дская дисциплина с режимом задрала меня. Так что я периодически ходила погулять. Недалеко и ненадолго, так, чтобы нашли через день-два. Потому как если бы я не хотела, чтобы находили, то заманались бы они за мной пыль глотать, лошары. Но, опять же, детдом – он не свой дом и в принципе им быть не может и не должен. Место передержки всяких бедолаг, что никому никуда не вперлись до того момента, пока их не пора будет выпнуть во взрослую жизнь, где они также никому и на хрен не нужны. Подруг я не заводила. На кой? Все там какие-то нудные: с кем ни заговори – нытье начиналось про то, как маму-папу-семью хочется, слезу давай пускать. А мне родственных заморочек хватило на всю жизнь вперед. Спасибо, больше не надо. Так что инфа до меня о том, что нас скоро, считай, на торги, что тот скот, выставят, чтобы богатеньким дядькам-тетькам в загребущие типа добрые ручки пристроить, дошла до меня с большим опозданием. И тут-то как раз мрачный мужик, прикидывающийся нашим новым физруком Владимиром Петровичем, нарисовался и явно что-то мутить хитрое начал. Да я на второй день просекла, что Владимир Петрович из него, как из меня Джигурда, и учитель, что из железной арматурины чесалка для спины. Почесать-то можно, но шкура в клочья будет. Что-то в нем такое таилось… страшное, звериное. Не по отношению к нам, дебилам, нет. Хотя в первый момент и подумалось, что гад – педофил какой, как он начал то с одним, то с другим по углам и кабинетам шептаться. Я с какими только мразями, пока на свободе шлялась, не сталкивалась. Стала следить за ним, размышляя, не кинуть ли ему кирпич с крыши на башку. Но потом просекла, чего затевается, и решила присоединиться. Ну а чо? Всего и делов-то: суку, старую директрису, и ее налаженный бизнес с продажей выпускников запалить и разрушить, а за то тебе вроде как нормальную путевку в жизнь обещнули. Вот я и упала им на хвост. Но потом что-то стремно стало. Дошло, что если засвечусь я по телеку, то только и жди тогда гемора с какой-нибудь стороны. Или маман объявится, или вообще ее любовник-подельник. Много знаю ведь, чего бы не прибить. Или еще кто, из родни мужей, сидевших или покойных, мамкиных. Я бы на месте тех, кому выжить повезло, нашла и удавила. Меня.

Ну и пошла гулять, пока лето. А как холодать стало, возьми и попадись мне на глаза Корнилов. Не искала я его, чистая случайность. Как раз ночью первый морозец прижал, а тут с утра он. Чистый такой, гладко выбритый, в костюме, и пахнет от него… не то, что от меня, короче. Ну я и подошла и ляпнула внагляк – давай на перезимовать пускай, дядя. Вести себя, мол, обещаю как паинька. А он возьми и согласись. Да еще как! Он реально за меня взялся. Учиться заставил, разговоры разговаривал, воспитывал, блин. Курить не моги, пиво не пей, домой не позже десяти, жрать гадость ни-ни, еще и уроки учи, потому как знания – это твой капитал для будущего. Все то же, что и до него мне тыщу раз парили, но при этом такими словами всегда и с таким видом… что хрен и возразишь. Не от того, что не хочется, а потому что кругом прав, зараза, и все равно на своем стоять будет. Без крика, моралей, упреков. Сказал, делай так, ибо тебе же это нужно, и все, делай и не рыпайся. Бесил так поначалу – п*здец! Прям придушила бы его подушкой во сне. И свалила бы, кабы не зима. А к весне… ну… привыкла. В командировки уматывал – скучала, вместо того чтобы радоваться. Потому что поняла, что ему не срать на меня, как всему белому свету. И при этом ничего он от меня не хочет. Серьезно. От меня ничего, а для меня – да.

Месяц приглядывалась, пытаясь просечь, в чем прикол или подвох, два. А потом поверила, что и правда нет тут второго дна. Он вроде как просто так меня… ну… заботиться обо мне… и жить разрешает. Мать миллион раз говорила, что просто так – это не про мужиков. Не бывает так, и все. Даже если тебе так долго кажется, то потом все равно это вылезет. В принципе, закон жизни – если ты чего-то хочешь, будь готова и дать что-то взамен. Я хотела, чтобы этот странный Корнилов и дальше был рядом, оставался моим… моим, в общем. Чтобы наш дом нашим и оставался. Но я давно не ребенок и соображаю, что он взрослый мужик. А мужику нужна баба. Секс. И за то время, что мы вместе прожили, он иногда дома не ночевал, в смысле не когда по делам ездил. Но ведь однажды могло так стать, что ему приспичит, чтобы баба и секс все время под рукой были, так? Логика. И что тогда? Я больше на хрен не сдалась, иди, девочка, новый дом ищи?

Вот я и решила еще до его отъезда, что хрен по всей морде какой-то там сучке приблудной, а не мой Корнилов. Мой был, моим и останется. На меня парни и дяди постарше всегда велись аж бегом. И ему чего отказываться? Он порядочный до тошноты, сам ни-ни, но если это типа я на все согласная, то не дурак ли он будет отказаться. А в плане физиологии… Да я навидалась всего, что и как происходить будет, представление имела. Не то чтобы мне хотелось этого всего, скорее уж наоборот, от слова совсем, тут я, походу, в мамкину породу. Она всегда говорила, что вся эта возня постельная лишь мужикам и по приколу, но только дура, когда это покажет и станет отказывать тому, от кого чего-то хочет. От тебя не убудет, а самцов таким за яйца и мозги держать крепенько запросто можно. Главное – никакой любви там себе не придумывать. Вот и пригодится хоть в чем-то мне мамкина наука – приберу Корнилова к рукам, и все у меня станет хорошо. И дом свой своим и останется, и человек хороший моим будет. А что с любовью… Да, не случалось со мной этой дурости сопливой. Вот вообще. Какая, к хренам, любовь, когда нужно было думать, как живой да целой быть? Но вот ни к кому и никогда я не относилась так, как к Корнилову. Хорошо. Так что чего-то еще хотеть можно? Все, считай, срослось у меня с ним как надо.

А потом мой Корнилов уехал в чертову командировку и пропал. И очень быстро я осознала, что дело-то не просто в том, что я считаю быть с ним самым удачным вариантом по логике. У меня чуть сердце не сгорело, так болело день и ночь от страха за него. Подушку грызла, давя рыдания, чтобы Камневы не засекли, как только в голову приходило, что он не вернется. А и вернется, но уже не сдалась я ему. Вдруг потому к Рокс с Яром и пристроил, потому что достала висеть ярмом на шее. Приютил, отогрел, передержал, но на этом все. Перекинул, что ту кошку бродячую, в другие добрые ручки.

Но он вернулся. Увидела его в окно и думала, чокнусь от радости. И решила тогда – все, нечего кота за яйца тянуть. Пора наши отношения переводить на новый уровень и присваивать себе его. Мешкать не стала и прямо в камневском доме и решила его захомутать. Но этот гад прямо-таки маньяком порядочности оказался. Я к нему, он от меня! Нет, главное, вижу, что все, чего надо, работает исправно, сквозь спортивки видать прекрасно, что реакция есть. Реакция есть, а секса нет. Психанула я знатно тогда, конечно, но потом дотумкала. Вот это я ума великого, однако, сунуться к нему в доме друзей. Стены тут не как бумага, но тем не менее это же не своя территория. Но Корнилова все равно пробрало, он даже бегать умотал. Ха-ха, будто я не в курсе, за каким ему свежего воздуха захотелось. Потому что я за стенкой, я, которая ему себя сама предложила. И не думать об этом живой мужик не может. Ну и пусть бегает, от меня не убежит. Ишь ты, дистанцию он решил создать.

“Поживи еще у Камневых, Лиза, так будет лучше”.

Хрен там! Рядом с тобой мне будет лучше.

Влюбляться, видишь ли, в ровесников надо. Да сдались мне и ровесники, и влюбляться. Про любовь треплются мужики, когда хотят трахаться задаром, и бабы, когда им что-то от всяких лохов с членами надо.

Вот Рокс, та все точно просекла. Что дело не в любви там какой, а в страхе. В том, что я Корнилова себе хочу всего и насовсем, чтобы не стать опять бездомной и ненужной. Просечь-то просекла, но все же ересь какую-то потом нести стала про “ты теперь уже никогда одна не останешься”, про дружбу и заботу и про то, что их телом не покупают и так далее. И опять это “Корнилов любит тебя, усвой, но не как женщину, как близкого человека, как дочь”. Ну что за чес галимый, а? Какая там дочь? За каким таким надом я ему в этом качестве? Польза от меня в чем? Выхлоп какой? Нет в этом логики, а про слово на букву “л” и слышать не желаю.

– Ой, Лизка, ты ли это? – всплеснула руками Мариванна, наша с Корниловым соседка снизу. – Да тебя не узнать прямо! Была такая… – Ага, скажи, чего уж. Слышала я, как вы меня величали в спину вечно. – А сейчас прямо на человека похожа стала.

– Здрасти, Марьванна, – промчалась я мимо нее. – Это оттого что у меня цель в жизни появилась.

– Это хорошо, Лиза, это правильно… – она еще чего-то бубнила, а я уже нырнула в подъезд. Тачка Корнилова на придомовой парковке, значит, дома он. Я планировала, конечно, сюрприз в романтичном стиле какой устроить, но фиг с ним. Моя задача – развести его на секс, а дальше все само срастется. И хрен я уже отступлю дома и без свидетелей. Чего ему тут уже будет стрематься и менжеваться? Никого, кроме нас, нет, хотеть он меня хочет – видела.

– Корнилов, я дома! – крикнула от дверей и тут же чуть не навернулась через какие-то баулы, брошенные посреди прихожей. – Корнило-о-о-о-ов, ау-у-у-у-у-у! Что это за барахло у нас в прихожке?!

Я прямиком поперла в его спальню. Застану в постели еще тепленьким. Но дальше…

– Не входи! – рявкнул голый Корнилов, резко севший на постели. – Лизка, блин!

Он стремительно прикрылся, и я заметила, что на кровати за ним кто-то возится. Баба! Он притащил в наш дом бабу! Случилось именно то, чего я так боялась!

– Да выйди ты! – приказал он мне, и внутри как взорвалось что-то. Здоровенный сосуд с кислотой, что выжгла все мигом, ослепив болью и яростью.

Он притащил в дом бабу! Причем с вещами! Сволочь! Я ему себя… себя! А он!

Предатель! Все порушил! Опоздала я!

Я стала пятиться, бормоча сначала какую-то жалкую херню.

– Почему? Почему не я, Миш? За что ты так?

– Да прекрати эту херню! – заорал он, выскакивая за мной.

Дальше помню очень смутно. Меня накрыло по полной. Он хватал за руки, я вырвалась. Послала его, высказала, какая он предающая тварь, что все испортил. Я ведь его… А он…

И как вылетела из квартиры – не помню. Как по улицам шарахалась и сколько – тоже как-то нечетко. И почему к Камневым к ночи притащилась обратно. Ну а с другой стороны, куда теперь? Опять по чердакам-подъездам бомжевать? Оно-то все к тому и идет, но прямо сейчас мне нужен был угол, чтобы полежать, что той псине, на дороге сбитой, и авось чудо произойдет, и боль эта внутри стихнет. Никогда так не болело ведь. Даже когда осознала, что от матери ухожу безвозвратно. Страшно тогда было, а больно – нет. Но переболит, встану и тогда уж дальше пойду. Ненавижу тебя, Корнилов. Ненавижу и никогда-никогда не прощу!