Электронная библиотека » Анатолий Алексин » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 23:21


Автор книги: Анатолий Алексин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Анатолий Алексин
Звоните и приезжайте

1. НЕ МОЕ ДЕЛО

Я учусь в той же школе, где когда-то учились мама и папа. Папу почему-то никто не запомнил. А маму запомнили многие. «У нее были прекрасные внешние данные!» – сказала как-то учительница литературы, которая заодно руководит у нас драматическим кружком. И придирчиво оглядела меня. Это было бы еще ничего: за «внешние данные» пока что отметок не ставят. Но оказалось, что и внутренние данные у мамы тоже были гораздо лучше, чем у меня. К примеру, все помнили, что мама никогда не гоняла клюшкой консервные банки и не любила играть в «расшибалочку».

Больше я не знал никаких подробностей о мамином прошлом. Но вот однажды бабушка, которая пришла помочь маме по хозяйству, сказала:

– А Сережа-то стал лауреатом Всероссийского конкурса!

– Какой Сережа? – спросил я.

– Сережа Потапов. Его знают все культурные люди!

– Первый раз слышу. А кто это? – сказал я. И вдруг заметил, что папа взглянул на меня с любовью. А верней сказать, с благодарностью. Я ничего не понял…

И только потом на кухне бабушка объяснила мне, что Сережа Потапов учился когда-то в школе для музыкально одаренных детей и мама любила его, когда была в пятом классе.

Музыкальная школа находится прямо напротив нашей, через дорогу. Если из нашей школы выходит ученик, трудно сразу определить, одаренный он или не одаренный. А если из дверей школы, которая через дорогу, тут уж сразу ясно: идет одаренный!

Мы выходим из своей школы с портфелями, а музыкально одаренные – с футлярами. Сначала Сережа Потапов привлек немало внимание тем, что его футляр был больше, чем у других, потому что он играл на виолончели. А потом, уже в пятом классе, она его полюбила. Мама, наверное, тоже была одаренной, потому что я вот хоть и учусь в шестом классе, но еще ни разу никого не любил.

– Да, Сережа далеко шагнул! – сказала за ужином бабушка.

И папа закурил в комнате, хотя обычно выходил для этого в коридор или на кухню.

– Ну что ты?! Это такое далекое прошлое… Это глупое детство! – сказала мама. И рассмеялась. Ей было весело. А папа за весь вечер ни разу не улыбнулся.

– Далеко шагнул! Далеко!.. – повторяла бабушка, убирая посуду.

Бабушка очень любила нас воспитывать. Но делала это как-то по-своему.

«А сын моей соседки научился варить суп», – говорила она, и я должен был понять, что мне тоже не мешало бы этому научиться.

«А Коля, который вместе с тобой кончил медицинский институт, стал заведующим отделением», – сообщала она папе. И папа должен был сделать вывод, что ему тоже не мешало бы стать заведующим. «Да, Сережа далеко шагнул!» – эта фраза должна была подсказать папе, что и ему пора было уже куда-то шагнуть.

Два года назад мне удаляли гланды. «Чепуховая операция!» – говорили все. Но я как-то этого не почувствовал… Хирург, который их удалял, казался мне удивительным человеком. Он причинял мне ужасную боль, и я должен был бы его ненавидеть, а я относился к нему прямо-таки, как говорят, с восхищением. Со страхом и восхищением! И трудно мне было представить, что он снимет свой белый халат, свои резиновые перчатки и станет таким же, как все. А может быть, даже пойдет в буфет…

Папа делает операции почти каждый день. И может быть, каждый день кто-то смотрит на него так же. как я смотрел на того хирурга.

– Тебе когда-нибудь делали операцию? – спросил я у бабушки.

Оказалось, что ей за шестьдесят лет не сделали ни одной операции! Разве она могла как следует оценить папу?

– Добиваются же люди таких успехов, как Сережа Потапов! – причитала бабушка, уже натягивая пальто.

– Вот когда у тебя опять будет приступ мигрени, – сказал я, – вызывай не врача, а этого своего… виолончелиста! Пусть он тебе поможет!

Перед самым сном я чистил зубы в ванной комнате и вдруг услышал, как мама сказала папе:

– Это смешно… – Ей все еще, в отличие от папы, хотелось смеяться. – Ну несерьезно, честное слово. Это же было в пятом классе!

– Началось в пятом… – тихо сказал папа. И я почувствовал, что рука его снова полезла в карман за папиросами.

Я, как говорят, содрогнулся.

Значит, только началось в пятом классе? Интересно, а в каком кончилось? Хорошо, если в шестом. А если в седьмом или даже в девятом?

«Ведь папа учился с мамой в одном классе, – рассуждал я. – А школа для одаренных, как и сейчас, была через дорогу. И папа, значит, был свидетелем их любви. Как же он, бедный, переживал! А если он и сейчас страдает?»

Надо было что-то предпринять. Но что? Разве я мог с кем-нибудь посоветоваться?

К примеру, если был посоветовался с бабушкой, она бы сказала: «А сын моей соседки никогда не вмешивается в дела старших!»

Может, это действительно было не мое дело? Может быть…

Через несколько дней, собираясь в школу, я услышат в программе передач, что Сергей Потапов будет выступать вечером по телевизору. К счастью, кроме меня, этого никто не услышал.

Вечером, за четверть часа до концерта лауреатов Всероссийского конкурса, я уселся делать уроки в той комнате, где стоит телевизор.

– Завтра контрольная! – сообщил я. И все стали передвигаться на цыпочках.

Еще через неделю я обнаружил, что Сергей Потапов собирается выступать по радио. За пятнадцать минут до его выступления я разложил тетради на кухне, где у нас стоит радиоприемник.

– Завтра снова контрольная! – сказал я.

И приемник молчал весь вечер.

Но Сергей Потапов продолжал преследовать нашу семью!

Как-то, возвращаясь из кино, я увидел афишу с его портретом на том самом месте, где мама и папа каждое утро садились на трамвай. Сперва я хотел сорвать афишу и уничтожить ее. Подходил, примерялся, прилаживался… Но все-таки не сорвал.

Вернувшись домой, я стал убеждать своих родителей, что ездить на троллейбусе гораздо удобнее, чем на трамвае.

– Но троллейбусная остановка так далеко, – возразил папа.

Ах, если б он знал!

– Я проведу вас проходными дворами, и вы увидите, как это близко.

– Совсем рядом! – сказал я.

– В проходных дворах всегда бывает темно и опасно, – вмешалась бабушка. Как будто она нарочно хотела столкнуть маму лицом к лицу с ее прошлым!

Утром я повел маму и папу проходными дворами.

– Вот видите, как удобно, – говорил я. – Совсем близко! И вы садитесь на современный вид транспорта… Правда, не на метро, но по крайней мере и не на трамвай! И еще одно преимущество. Мы вместе идем почти до самой моей школы!

Вообще-то мне не хотелось, чтобы мои родители каждое утро прямо у всех на глазах провожали меня, шестиклассника, в школу. Но теперь я был готов абсолютно на все! И я уводил их от афиши с портретом…

Конечно, мама могла увидеть эту афишу и где-нибудь в другом месте. Но тут уж я ничего поделать не мог!

Еще через несколько дней я сообщил:

– Мы писали сочинение на тему «Кем быть?». И представьте себе, почти все ребята хотят стать врачами! Почти все… Не летчиками, не водолазами… не виолончелистами, а врачами! Учительница сказала, что в этом нет ничего удивительного. Самая благородная профессия в мире! Хотят лечить, исцелять, спасать…

Как-то в воскресенье я привел к нам домой своего приятеля Ваську-Паганини.

Паганини – это, конечно, прозвище. Васька играет на скрипке и учится в школе для одаренных.

– Ты любишь Сергея Прокофьева? – спросил я у Васьки, когда вся наша семья была в сборе.

– Еще бы! – ответил Васька.

– А Сергея Рахманинова?

– Кто же его не любит?

– А Сергея Потапова?

– Не знаю такого…

– Ни разу не слышал? Подумай как следует! Вспомни…

– Нет, о нем я не слышал. А почему ты интересуешься именно этим… как его фамилия? Почему? – удивлялся Васька так естественно, будто мы с ним не репетировали эту сцену в ванной комнате пятнадцать минут назад.

– Ну уж если Паганини его не знает! – воскликнул я и обвел взглядом всех членов нашей семьи.

Но мамино прошлое не сдавалось, не отступало!

Однажды по почте пришли сразу две открытки из нашей школы. Я вообще не люблю, когда моим родителям из школы присылают открытки. И как-то нечаянно прочитал… На этот раз речь шла не обо мне. Маму и папу приглашали на традиционный «объединенный» вечер выпускников сразу двух школ: нашей и музыкальной. Приглашали заранее, за неделю, и просили сообщить о вечере всем бывшим одноклассникам, о которых они что-нибудь знают.

Я сразу понял, что там будет присутствовать Сергей Потапов. «Вечер устраивают для того, чтобы доставить бывшим ученикам радость, – рассуждал я. – Но какую же радость испытает мой папа, если у мамы возникнут разные воспоминания? А они обязательно возникнут… хоть на минуту. И папа будет курить, не выходя в коридор…»

Я спрятал открытки. Сунул их в свой портфель.

Первое, что я увидел в школьном вестибюле, было огромное объявление о традиционном «объединенном» вечере. Внизу черным по белому было написано: «В художественной части выступит лауреат Всероссийского конкурса С. Потапов».

«Так, понятно… – подумал я. – Значит, он будет у всех на глазах демонстрировать свое искусство. Ему будут аплодировать. А папа продемонстрировать свое искусство у всех на глазах не сумеет. Ведь не сможет же он прямо на сцене вырезать кому-нибудь аппендицит! Или, точнее сказать, аппендикс…»

Я раскрыл портфель и запрятал открытки поглубже. На следующий день после традиционного вечера учительница литературы, которая так хорошо помнила о маминых внешних данных, спросила:

– А почему не было твоей мамы?

Спросила так, будто папы у меня вообще нет. Я вопросительно развел руки в стороны.

Я давно уже знал этот способ: когда не хочется врать, не хочется говорить «да» или «нет», надо вопросительно развести руки в стороны. Пусть думают что хотят!

В тот же день мама, вернувшись с работы, вошла в комнату прямо в пальто. Когда она так стремительно, не задерживаясь в коридоре, проходит в комнату, я знаю, что ничего хорошего ждать не следует.

– Нам с папой ничего не присылали из школы? – спросила она.

Я попытался неопределенно развести руки в стороны. Но она повторила:

– Нам ничего не присылали?

– Что-то, кажется, было, – ответил я.

– Как это «что-то»? Ты не помнишь, что именно?

– Ах да! Вспомнил! Вам прислали открытки. Я их по рассеянности сунул в портфель. В тот день была контрольная работа и я как-то…

– Что, у вас теперь каждый день контрольные работы?

– Не каждый… Но довольно часто. А вот и эти открытки… Пожалуйста!

Я протянул маме открытки. Но она даже не взглянула на них: она не могла оторвать глаз от меня!

– Что же ты натворил, если так боялся нашего появления в школе?!

– Ничего я не натворил. И не боялся. Я просто забыл, – и все.

– Но ведь там, говорят, висело объявление!

– Я на него как-то не обратил внимания…

– Забыл! Не обратил внимания! Это хуже всего. Потому что говорит о твоем равнодушии. Оно меня убивает! Неужели ты не понимаешь, какое удовольствие доставила бы мне встреча с друзьями? Которых я не видела столько лет!..

Мама, не снимая пальто, даже не расстегнув его, тяжело опустилась на стул.

– Ну хорошо… Мне ты не пожелал доставить радость. Но подумал бы об отце!

Неужели и он тебе безразличен? Что я мог ей ответить?

К счастью, в этот момент в комнату вошла бабушка и сказала:

– А сын моей соседки опять получил пятерку. И научился варить компот!

2. ДАЛЬНИЙ РОДСТВЕННИК

Иногда ночью раздаются необычные звонки – то слишком долгие, то слишком короткие. Это из других городов: бывшие папины пациенты или его бывшие товарищи по институту. Папа разговаривает с ними так, будто никто у нас дома еще не ложился спать. Мама удивляется, а папа объясняет:

– Они знают, что именно в это время человека легче всего застать дома! Разве можно их осуждать? Или:

– Разве можно их осуждать? Звонят издалека! Там уже утро. Их можно понять.

– Но пусть и они поймут, что у нас еще ночь, – отвечает мама.

«Разве можно осуждать?» – папа часто повторяет эти слова.

– Тебе нужно было бы стать защитником, – как-то сказала мама.

– Это приятней, чем обвинителем.

– Смотря в каких случаях! – возразила мама.

И папа продолжал работать хирургом.

Иногда по ночам вслед за слишком длинными или слишком короткими звонками выясняется, что папин приятель собирается приехать в наш город.

– Вот и хорошо, – говорит в таких случаях папа. – Прямо с вокзала – к нам! У нас есть раскладушка.

– Хорошо, что только одна! – вздыхает мама. – Странные люди! Хотя бы для виду отказались. Хоть для приличия! Ведь есть же гостиницы…

– В гостиницу не попадешь, отвечает папа. – Кроме того, каждому хочется побывать среди близких людей.

– Среди близких! Ты и в лицо-то его не помнишь.

Бабушка на следующий день начинает воспитывать папу. Но делает это, как обычно, по-своему.

– А муж моей соседки, – говорит она, – никогда не принимает серьезных решений, не посоветовавшись с женой.

И папа должен понять, что ему тоже не следует быть таким уж самостоятельным.

– А Петя, который был старше тебя всего на два курса, но уже стал профессором, – говорит бабушка, – с головой ушел в науку и не позволяет, чтобы ему мешали посторонние люди!

Отсюда папа должен сделать вывод, что если он не будет приглашать к нам своих приятелей из других городов, то вскоре тоже станет профессором.

Когда опять раздались длинные, прерывистые звонки из другого города, мы все, конечно, проснулись, и мама сказала мне:

– Готовь раскладушку!

Она не ошиблась, потому что папа через минуту сказал в трубку:

– Ну что за вопрос?! Пусть приезжает… Остановится прямо у нас. Я покажу его специалистам. Устроим консилиум! Если понадобится… – А положив трубку, объяснил маме: – У ее сына что-то серьезное…

– А до их города медицина не добралась?

– Это маленький городок. Там нет крупных специалистов.

– Обязательно нужны крупные?

– Вот если бы он заболел, – папа кивнул в мою сторону, – разве ты не подняла бы тревогу? Она плакала в трубку: «Посмотрите моего мальчика…» Разве можно ее осуждать?

Мама вздохнула и ничего не ответила.

Утром она спросила:

– А кто эта женщина… которая звонила тебе?

– Дальняя родственница.

– Очень дальняя?

– Кажется, очень.

– Но кем она все же тебе приходится?

Папа думал в течение всего завтрака, но так и не вспомнил.

– Знаю только, что… по отцовской линии, – сказал он. – Впрочем, какое это имеет значение… если ее мальчик серьезно болен?

Мальчик приехал через три дня. Это был мужчина лет тридцати.

– Я буду называть вас по имени-отчеству, – сказал он, – потому что мать никак не могла вспомнить, кем мы друг другу приходимся.

– Какое совпадение! Мы тоже не вспомнили, – сказала мама.

– Ну почему же? – возразил папа. – Кое-что мы все-таки установили. Я точно знаю, что это родство по отцовской линии.

– Понимаю, – сказал приезжий, – дальний родственник – это даже меньше, чем просто знакомый. Знакомого, например, невозможно не знать в лицо. А дальнего родственника можно ни разу в жизни не увидеть и не услышать. Я бы, честно говоря, не отважился к вам вторгаться. Если бы они не сказали матери про этот свой «предполагаемый диагноз». Я должен немедленно доказать ей, что «предполагаемый диагноз» предположили напрасно.

– А что у вас… предполагают? – спросила мама. – Какую болезнь?

– Ту самую! – ответил приезжий, которого звали редким именем Игнатий.

– Какую… «ту самую»? – не поняла мама.

– Ну, которая неизвестно от чего начинается, но зато известно, чем чаще всего кончается.

– Почему «чаще всего»? – возразила бабушка. – В этой области много открытий!

– Да, безусловно! – громко подтвердил папа. Хотя во-обще говорил тихо, а когда бабушка начинала высказываться о медицине, почти всегда уходил курить в коридор. На этот раз он остался в комнате.

Бабушка за всю свою жизнь ничем, кроме мигрени, пока не болела, но очень боялась, как бы не заболел кто-нибудь из ее близких.

Она подробно изучала «Беседы врача», которые печатались в разных газетах. После этого в течение нескольких дней дома невозможно было закашляться или чихнуть.

«У тех, про кого я читала, тоже все началось с обыкновенного кашля», – говорила бабушка. Игнатию же она сказала:

– Вы абсолютно не похожи на больного той болезнью, которую у вас ошибочно подозревают. Трое моих знакомых были больны этим самым… Вы абсолютно на них не похожи. Кстати говоря, все они излечились. То есть им вырезали… И все замечательно!

– А откуда вы знаете о «предполагаемом диагнозе»? – спросил папа.

– Врачи как-то сразу забегали. Стали уверять, что нет ничего серьезного. Я не волновался, а они меня успокаивали. Потом я тайком заглянул в их бумаги. Но не испугался. Там рядом с диагнозом стоял большой знак вопроса. Ну, а если врачи ставят вопросительный знак, зачем же я сам буду ставить знак восклицательный? Но они матери зачем-то сказали. Тут уж я разозлился! Зачем было ей говорить?

– Формально они были правы, – сказал папа. – Родственникам положено сообщать.

– Но они же не родственнице сообщили, а матери! – воскликнул Игнатий. – Поэтому я и приехал. Чтобы разубедить ее. Понимаете? И к вам вторгся. Но не волнуйтесь! Я могу спать на кухне. Или в коридоре на раскладушке.

– На раскладушке будет спать он… – сказала мама и кивнула в мою сторону. – А вы будете спать на кровати. Здесь, в этой комнате.

–Только не заботьтесь обо мне, а то я буду считать, что диагноз уже подтвердился, – сказал Игнатий. – Понимаете, – продолжал он, – мать одна тянула меня… без отца. Трудно ей приходилось. И мы все подсчитывали: «Еще два года в школе, потом пять лет в институте. Всего, значит, семь!» Потом сбавляли по годику. Наконец я институт окончил, начал работать, и вдруг такое… Разве это возможно? Мать ждала столько лет! Наконец дождалась, а я ей такой подарок… Это была бы жуткая неблагодарность с моей стороны! Скорей бы дать ей телеграмму: «Доброкачественно! Вылетаю!»

– Она телеграмме не поверит, – сказала мама.

– Я поклялся, что сообщу чистую правду. Есть у нее эта слабость… Любит клятвы. Ну я, чуть что – клянусь своим здоровьем. А она: «Моим поклянись! Тогда не обманешь». Обычно я уклоняюсь. Но тут пошел ей навстречу.

На следующий день рано утром папа повел Игнатия в какой-то институт, а оттуда к себе в больницу.

– Вечером вы узнаете о результатах, – сказал нам папа.

– Нет, позвони мне на работу, – сказала мама. – Если я вдруг выйду из комнаты, передай: все хорошо.

– Или все плохо, – бодро сказал Игнатий.

– Это исключается! – воскликнула мама. – Я уверена…

– С любой болезнью можно бороться, – заверил папа.

– А победить? – спросил Игнатий.

– Разумеется… И победить! Мать, конечно, потеряла покой. И ждет клятв! Разве можно ее осуждать? Но вы, как мужчина, должны поверить: эту болезнь побеждают довольно часто.

– Но лучше все же обойтись без нее, – сказал Игнатий. Он все время улыбался – и я понял, что он волнуется.

– Мне тоже сообщите, пожалуйста, – попросил я. Папа кивнул.

После пятого урока у меня был фотокружок, но я не остался.

Бабушка обычно приходит помогать маме по вечерам.

А тут пришла днем и стала вытирать тряпкой телефон, потом круглый столик, на котором он стоит. А потом все, что находится в коридоре возле столика.

Дома у бабушки нет телефона. И поэтому по вечерам, когда она приходит помогать маме, дозвониться к нам невозможно. После каждого телефонного разговора бабушка сообщает, с кем она разговаривала. Такая у нее привычка. Чаще всего она говорит: «Это моя школьная подруга!» И непременно вздыхает. У нее так много школьных подруг, будто она недавно училась в десятом классе. А на самом деле она училась в гимназии.

Но в тот день бабушка никому не звонила. Она ждала. И я ждал.

Наконец мы дождались: позвонил папа. Обычно бабушка не любит, когда я вмешиваюсь в дела взрослых. Но тут она сама стала передавать мне каждую папину фразу:

– «Этого у Игнатия нет. Точно установили. Он болен серьезно. Надо делать сложную операцию. Но этого нет!» Слава богу! – сказала бабушка. Пошла в комнату и легла на диван. Вид у нее был очень усталый. И я тоже как-то сразу устал…

Но когда через полчаса или минут через сорок раздались необычные звонки – слишком длинные и слишком короткие, я бросился в коридор и схватил трубку.

– Это городок, где живет Игнатий, – сообщил я бабушке. – Велели не вешать трубку и ждать. Я первый скажу его матери… Первый!

– А сын моей соседки никогда не перебегает дорогу старшим, – сказала бабушка.

Отсюда я должен был сделать вывод, что трубку надо отдать ей. Но я такого вывода не сделал. А она не встала с дивана, только вопросительно приподняла голову… Она уступила мне.

– Он будет жив и здоров! – крикнул я в трубку. – Этого у него нет. Точно установили! Этого нет. Клянусь своим здоровьем! И вашим тоже!..

Мать Игнатия заплакала на другом конце провода.

В этот момент раздался голос телефонистки. Она хотела что-то сказать, но произнесла только одно слово: «Вы…» – и замолчала, хотя междугородные телефонистки могут влезать в чужой разговор как хотят.

Мать Игнатия плакала.

Тогда я радостно заорал:

– Он серьезно болен! Ему будут делать сложную операцию! Но этого нет. Клянусь своим здоровьем. И вашим! Не волнуйтесь. Он будет жив и здоров!

В школе мы часто пишем сочинения на тему «Кем быть?».

Чтобы не повторяться, я один раз написал, что мне очень хочется стать геологом, в другой раз, что хочется стать биологом, а в третий, что космонавтом. Но на самом деле я еще не выбрал профессию.

В тот день мне тоже было неясно, кем я в будущем стану. «Но как это здорово, – думал я, – выйти из операционного или из рентгеновского кабинета, увидеть глаза матери, которые прямо остановились от страха и ожидания, устало так улыбнуться и тихо сказать: „Он будет жив… и здоров. Не волнуйтесь… Он будет жить!“

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> 1
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации