Текст книги "Гроссмейстер"

Гроссмейстер
Анатолий Арамисов

© Анатолий Арамисов, 2017

ISBN 978-5-4485-3435-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гроссмейстер
Повесть

Глава 1. Подкидыш

Зрительный зал ахнул, а затем шумно выдохнул, когда тринадцатилетний юноша подставил под бой свою самую главную и сильную фигуру. Этот ход, отразившись на электронной демонстрационной доске, заставил отвлечься от своих партий всех участников международного шахматного турнира. Умудренные опытом турнирные волки с удивлением смотрели на новоявленного вундеркинда, чей стремительный взлет стал главной темой для спортивной прессы последнего времени. Саша Савельев, так звали самого юного мастера страны, не спеша поднялся из—за столика, бросил взгляд на демонстрационную доску, потом в зрительный зал, кому—то улыбнулся и стал медленно расхаживать по сцене. Его соперник, маститый гроссмейстер с мировым именем, обхватил голову руками и надолго задумался. Главный судья турнира вышел на край сцены и поднял руки, чтобы зрители успокоились, прекратили шум. Но люди, на глазах которых происходило шахматное чудо, не внемли укоризненному взгляду арбитра. Ведь все знали, что выиграй Саша сегодняшнюю партию, он становился самым молодым гроссмейстером в истории шахмат. До конца соревнования оставалось два тура, юноше для достижения заветной цели надо было набрать хотя бы очко. Многие на его месте не стали бы рисковать, сделали пару ничьих без особой нервотрепки. Но все знали – Савельев всегда играет только на победу. В любой ситуации, в любом положении.

Журналисты, перехватив улыбку вундеркинда, пытались определись, кому она была адресована. Их внимание привлекла скромно одетая девушка в больших очках, сидящая с краю на десятом ряду. Светловолосая, с большими зелеными глазами, ей можно было дать лет шестнадцать. Одета в черное платье чуть ниже колен, в руках она держала большую книгу. Время от времени девушка листала ее, ненадолго задерживалась взглядом на странице; было видно, что содержание книги ее мало интересует, она поднимала голову и застывала взглядом, изучая положение на демонстрационных досках. Один из репортеров подошел к ней, наклонился и задал какой—то вопрос. Девушка улыбнулась, ответила. На второй вопрос журналиста отрицательно покачала головой, и тот сразу отстал.

– Кто это? Кто? – зашептали зрители, обратив внимание на девушку.

– Наверное, подруга жизни будущего гроссмейстера… Гёрлфренд, по—современному, – насмешливо бросил молодой высокий парень, жующий жвачку. Он давно заметил эту симпатичную блондинку, с самого первого тура и даже подходил к ней, пытаясь познакомиться. Но девушка вежливо отшила ухажера.

– Да что—то рановато ему иметь подругу-то… – озадаченно прошептал его сосед, седовласый гражданин с орденскими планками на груди. – Тринадцать лет всего парню.

– Сейчас новая акселерация, дедуль! – воскликнул парень. – Видел вчера передачу по телику. О том, как в одиннадцать лет уже рожают у нас. Так то!

– Что творится… Мать честная! Неужели? – громким шепотом воскликнул старик. – Нет. Вряд ли. Этот парень серьезный, видишь, как здорово в шахматы играет. Новым Фишером журналисты зовут.

Табло перед сценой вновь вспыхнуло словами: «Просим соблюдать тишину!» Дедуля крякнул, приложил руку к губам. Молодой человек скривился и произнес:

– Да этого нового Фишера сегодня разделают под орех! Сейчас гросс возьмет ферзя, у Савельева есть какие—то шансы на атаку, но вряд ли их хватит, чтобы заматовать короля черных. Проиграет сейчас он, как пить дать!

– Посмотрим, цыплят по осени считают… – ответил седовласый любитель. Достал карманные шахматы и стал передвигать на них маленькие фигурки. Он явно болел за Савельева. Молодой человек искоса наблюдал за ним, хмыкал, всем видом давая понять, что уж он то разбирается в древней игре куда лучше простых любителей. Ему было нелегко признаться в том, что пару лет назад этот пацан разгромил его позицию в пух и прах, поставил мат и лишил возможности получить звание мастера. Поэтому молодой человек наоборот, симпатизировал опытному гроссмейстеру, противнику Савельева, желая, чтобы тот обязательно наказал «выскочку», не дал ему шанса вырвать заветное очко. Он снова покосился на карманные шахматы соседа и, не выдержав, ткнул в них пальцем.

– Ну что вы, право, так слабо защищаетесь! Черные могут перебросить своего короля на другой фланг, а не стоять на месте, ожидая гибели! Великий немой, скорее всего, не учел эту возможность!

– Великий немой? Савельев? Почему немой? – удивленно повернулся к нему старик.

– А вы разве не знаете? – насмешливо спросил юноша.

– Нет… – озадаченно протянул ветеран.

– У него кличка такая. Дело в том, это этот Савельев не разговаривал до девяти лет. Вообще.

– Как это? Почему?

– Точно не знаю. Что-то у него в детстве произошло. То ли уронили на пол, то ли сам упал… – небрежным тоном произнес несостоявшийся мастер.

– Первый раз слышу о таком случае… – произнес пожилой любитель шахмат. – И как он заговорил после стольких лет молчания?

– Тоже неизвестно. Темная история. Связано с каким-то потрясением. Этот Савельев загадочная личность. Из него журналистам ничего так и не удается вытянуть. Интервью не дает. Куда девает приличные гонорары, выигранные в турнирах – тоже неизвестно. Ни квартиры своей, ни машины, ни одежды хорошей, модной.

– Да рано ему иметь свою квартиру, машину! – прошептал старик. – Родители то на что? Им все деньги и отдает.

Молодой человек взглянул на ветерана с чувством превосходства, улыбнулся, сделал театральную паузу.

– Дело в том, что нет у него родителей. Он детдомовский. У него в детдоме была еще одна кличка: «Герасим».

– Да вы что? – старик был явно потрясен. – И он там живет все тринадцать своих лет?

– Непонятно. В последнее время по слухам он обитает явно не в детдоме. Вроде как у приемных родителей. Но я точно не знаю.

Старик хотел что-то ответить, но рядом зашикали соседи по залу, а главный судья в упор смотрел на них и укоризненно качал головой. Седовласый любитель покраснел от смущения и снова уткнулся взглядом в свои маленькие фигурки.

А на сцене соперник Савельева по-прежнему не решался сделать ход. Заманчиво было взять целого ферзя, а потом отбить атаку мальчишки и вписать в свою строчку турнирной таблицы весомое очко. Это было не просто очко, не просто красная единичка, а с пару десятков тысяч долларов дополнительных призовых. Которые были сейчас позарез нужны. Чтобы расплатиться с карточными долгами, принести в семью, к жене и двум дочерям приличные деньги, которых хватило бы на несколько месяцев. Он раз в минуту поднимал голову, смотрел на своего соперника; тот то расхаживал с уверенным видом по сцене, то садился вновь на свое место и внимательно изучал положение на доске. Иногда соперники встречались взглядами, и тогда гроссмейстер непроизвольно вздрагивал. Он никогда в жизни не видел таких серьезных, взрослых глаз у тринадцатилетнего пацана. Как будто тело парня и глаза прожили отдельную друг от друга жизнь. Телу было тринадцать лет, а глазам минимум семьдесят. Холодок недоброго предчувствия пробегал по спине маститого шахматиста. Он тотчас отводил взгляд и минуты три приходил в себя, стараясь сосредоточиться на позиции. Это ему удавалось с трудом.

«Чертовщина какая-то. Такое впечатление, как будто парень ненормальный. А он и в самом деле такой. В его возрасте никто так сильно не играл. Не удивлюсь, если он через пару лет станет чемпионом мира. Хотел же сегодня попроще с ним, а вот какую карусель закрутил. Брать ферзя? Нет? Если не брать, смеяться все будут после игры. Мол, струсил. А взять – есть шанс продуть в невероятно красивой борьбе. Наверное, лучше брать. Тогда уж точно эта партия войдет в историю. И я в нее вляпаюсь. Если не выиграю. Неужели он все рассчитал? Не верю. Надо еще поразмышлять. Или проверить его, заставить задуматься, потратить время?»

На сцене заканчивались одна партия за другой. Пару встреч были результативными, остальные безликие ничьи. Предпоследний тур, многие, потеряв шансы на высокие призовые, решали не тратить силы и нервы. Но никто из участников не уходил со сцены. Они сгрудились в пяти метрах от столика Савельева и с интересом наблюдали за его игрой. Мало кто в зале обращал внимание на девушку, сидящую с краю на десятом ряду. Лишь сосед старика, молодой повеса, по-прежнему жующий жвачку, кидал на нее многозначительные взгляды. Она ему явно нравилась. Внезапно молодой человек увидел, что место рядом с девушкой освободилось. Очередной «старпер» – любитель, встал, и кряхтя потопал к выходу. Наверное, в туалет.

Это шанс, решил повеса, поднялся и пошел к предмету вожделения. Девушка метнула на него быстрый неприязненный взгляд, но ничего не сказала. Молодой человек уселся рядом с ней, ухмыльнулся и, поерзав на стуле, начал разговор.

– За кого болеете, мадмуазель? – с французским прононсом произнес последнее слово повеса.

Девушка молчала.

– Ну ну. Не хотим общаться, я так понимаю? – развязно продолжал молодчик. – Жаль. Я, как шахматный мастер, мог бы вас посвятить в тайны любой позиции на сцене.

– Вы не шахматный мастер. Вы лжец! – не глядя на повесу, тихо произнесла девушка.

Молодой человек хотел что-то ответить, но сильный шум в зале заставил его растерянно посмотреть на сцену. Любители шахмат зашипели со всех сторон.

– Гроссмейстер предложил Савельеву ничью! Не хочет брать ферзя! Проверяет его! Вот это да!

Саша Савельев, услышав неожиданное предложение соперника, внимательно посмотрел в зал. На край десятого ряда. Девушка сделала умоляющее выражение лица и даже сложила ладошки перед грудью. Повеса захихикал.

– Правильно! Пускай соглашается! Лучше синица в руках, чем журавль в небе! Сегодня пол очка, а завтра игра с самым слабым участником турнира. Уж наверняка минимум ничью сделает.

Саша смотрел на девушку, на повесу, как будто происходящее на доске не волновало его. Потом повернул голову, встретился взглядом с противником и громко произнес:

– Нет! Я играю на победу. Продолжим!

Зал снова ахнул. Маститый гроссмейстер вздрогнул, выпрямился на стуле и решительно взял ферзя Савельева.

– Ну, дурак! Идиот! – воскликнул любитель жвачки. – Куда ты прешься на победу? Великий немой, ты сильно прогадал! Теперь тебе, Герасим, хана!

В этот момент лицо девушки вспыхнуло краской, она резко поднялась и со звоном ударила молодчика ладонью по щеке. Удар был силен, слюни брызнули из влажного рта ловеласа во все стороны. Зрители громко вскрикнули. Девушка стремительно пошла на выход, у дверей ее пытался задержать охранник, но она оттолкнула его, обернулась и укоризненно посмотрела на Савельева. Охранник снова протянул к ней свои лапы, но девушка увернулась и выпорхнула прочь из зала.

Саша Савельев проводил ее взглядом, быстро сделал свой ход, поднялся и ушел за кулисы. В фойе театра, где проходил турнир, было пустынно. Поэтому практически никто не видел, как он догнал девушку у выхода на улицу, задержал ее, схватив за локоть.

– Почему ты ушла, Лена?

– Как будто ты не знаешь? – гневно выкрикнула девушка. – Мы же с тобой договаривались!

– Ну и что? Я изменил свое решение! Могу я передумать или нет?

– Нет, не можешь! Ты и так уже зашел слишком далеко! Это становиться очень рискованным, как ты не понимаешь? Пусти меня!

Лена с силой рванула свою руку, Савельев по инерции качнулся вперед и едва не упал. Из рук девушки выпала книга. Блондинка повернулась и быстро пошла прочь.

– Возьми книгу, Лена! – выкрикнул парень.

– Сам ее таскай! – не оборачиваясь, произнесла девушка.

Саша тяжело вздохнул, нагнулся, поднял книгу с земли, ладонью провел по обложке, стирая асфальтовую пыль. Он долго смотрел вслед Лене, пока ее фигурка не скрылась за поворотом. Вернулся в фойе, подошел к одиноко дремлющей гардеробщице.

– Можно я на пару часов оставлю у вас эту книгу? – спросил Савельев.

– А что, милок, тебе тяжело ее носить?

– Вроде того… Пожалуйста! Вот, возьмите.

Саша достал из кармана купюру в пятьсот рублей, протянул ее ошарашенной женщине, повернулся и пошел в сторону служебного входа. Спустя минуту гардеробщица услышала из зала новый удивленный вздох публики. Она не могла видеть, как кандидат в гроссмейстеры подошел к своему столику, и, не делая хода, произнес, обращаясь к противнику:

– Предлагаю ничью!

Маститый игрок со злостью ответил:

– Нет, поздно! Теперь я играю на выигрыш!

Саша вздохнул, записал на бланке ход гроссмейстера, наклонился вперед, подпирая подбородок скрещенными руками и надолго задумался. Его ответный ход был очевиден, но он почему-то не делал его. Никто из зрителей даже и близко не догадывался, какие мысли сейчас бродят в голове юноши. Под мерное тиканье шахматных часов Саша Савельев вспоминал…

…Я даже не знаю, почему это произошло. Мой маленький счастливый детский мир обрушился в одну секунду. Папа и мама. Самые дорогие люди в мире. Самые мои родные. Как я вас любил, это никто не может представить. Вы оставили меня в машине на заднем сидении, заперли двери и пошли в магазин купить мне мороженого. Было жарко, я начал капризничать и просить мороженое еще полчаса назад. Магазин находился на другой стороне дороги, и вы пошли вперед, чтобы пересечь ее по пешеходному переходу. Вы не видели, как сзади на огромной скорости несется машина красного цвета. Перед вами остановился грузовик, чтобы пропустить пешеходов на зебре, а машина цвета вашей крови вильнула влево, не сбавляя ход. От удара вы, мои мама и папа, взлетели вверх и в сторону, попали на капот белой машины встречной полосы. Эта машина стала тоже красной, потом она вильнула вправо, врезалась в большую фуру и загорелась. Вы упали под фуру, которая раздавила вас как танк гусеницами. Но, наверное, вы уже не чувствовали боли. Я не мог прийти вам на помощь, двери были заперты, а выбить стекло мне не удалось. Мне было всего пять лет, слабенькие руки, а стекло крепкое.

Потом я смотрел, как останавливались машины, люди сбегались к белой машине и фуре. А красная, которая вас убила, она уехала прочь. Но я помню ее, до мельчайших штрихов и подробностей, у ней сзади был разбит левый стоп-сигнал, а на приспособлении, называемым форкопом, напялена голова клоуна в желтом колпаке. И номер я запомнил. Но не мог его назвать, произнести спустя двое суток, когда меня наконец-то заметили случайные прохожие, жители этого места, где все произошло. Я забыл, как это делать – говорить.

Оперативный дежурный отделения полиции маленького городка в Подмосковье ленивым жестом снял телефонную трубку. Зевнул, прикрывая ладонью рот с желтыми прокуренными зубами. Сонным голосом произнес:

– Капитан Козлов слушает…

На другом конце провода раздался взволнованный женский голос.

– Товарищ капитан! Это говорит продавец из магазина продуктов! На улице Стаханова, 23. У нас тут недалеко стоит машина. Уже два дня. А внутри нее сидит маленький мальчик. Я подходила, смотрела. Спрашивала, как его зовут? Он не отвечает. Машина заперта!

– Ну и что? Родители оставили, скоро придут и уедут… – вяло ответил Козлов, а про себя подумал: «Не повезло. Придется ехать, наверное, разбираться…»

На том конце трубки замолчали. Потом женщина, справившись, видимо, с легким потрясением от безразличия представителя властей, затараторила.

– Да что вы такое говорите, товарищ капитан? Как они могли уйти на двое суток и оставить ребенка? Может, это те, которые погибли здесь в аварии? Мне рассказывала сменщица, в тот день она работала в магазине. Вы приезжайте обязательно, разберитесь! А то мальчик умрет с голода, вам же будет хуже!

Последний довод был убедителен. Козлов вздохнул, поправил фуражку, встал с телефонной трубкой.

– Ваше имя и фамилия?

– Клава. Клава Румянцева я! Продавец, живу недалеко.

– Хорошо, Клава. Едем.

Капитан положил трубку на аппарат. Потянул вверх руки и снова зевнул. Нажал на кнопку пульта. Внутри щелкнуло, зашипело, раздался голос.

– Лейтенант Востриков слушает.

– Востриков… вот что… Бери машину, езжай к магазину на Стаханова, 23. Оттуда баба звонила, продавец продуктового магазина. Говорит, что рядом машина двое суток стоит с пацаном в салоне. Разберись, что к чему. Доложишь мне лично. Понял?

– Так точно, товарищ капитан!

– Действуй!

Капитан Козлов снова сел на стул, прислонился головой к стенке, закрыл глаза. Он вчера принял лишнего, отмечая возвращение из отпуска. Голова гудела, руки предательски дрожали. Был уже поздний вечер, все сотрудники разошлись по домам, в коридорах стояла тишина. Козлов задремал.

Спустя полчаса его разбудил телефонный звонок. Капитан чертыхнулся, потянулся к телефону и, потеряв равновесие, едва не упал.

– Оперативный дежурный слушает!

В трубке раздался голос лейтенанта Вострикова.

– Товарищ капитан! Баба права оказалась. Всё так! Тут пацан в машине запертый сидит. Смотрит как-то странно. Вокруг никого нет. Машину не открыть, нужны ключи. Или спец по этому делу.

– Где я тебе возьму спеца по вскрытию тачек в это время? Все дрыхнут уже давно! Мать твою! Давай, дождемся утра, как говорится, утро вечера мудренее…

– Товарищ капитан! Да пацан… тово… как бы не сдох. Продавщица говорит, что больше двух суток там сидит. Без воды и пищи. Вон, едва голову держит.

Капитан грязно выругался, стукнул по столу кулаком.

– Ну так тогда разбей стекло у машины, вытаскивай пацана и дуй сюда! Что мы с ним будем делать – не знаю! Первый раз на моей службе такой случай! Номер машины запиши! Выполнять!

– Есть!

Спустя полчаса у дверей отделения раздался шум. Запыхавшийся лейтенант тащил за руку маленького мальчика. На лбу ребенка была большая кровоточащая царапина, рубашка порвана в двух местах. Капитан поднялся со стула, шагнул им навстречу.

– Таааак! Ну и красавец! Чё он весь в крови-то! – рявкнул Козлов.

– Так вы сказали – вытаскивай через окно. Я его разбил, а двери все равно не открывались. Пришлось тащить. Еле справился, он упирался. Укусил меня за руку. Вот, в итоге порезал лоб и рубаху порвал.

Мальчик стоял, опустив голову. На скулах капитана заходили желваки. Он наклонился к ребенку, взял его за чуб и резким движением поднял голову.

– Так ты, гаденыш, кусаться вздумал, когда тебя спасают? Где твои родители? Или с кем ты был? Почему тебя бросили? Отвечай!!

Мальчик резко мотнул головой, высвобождая свои волосы от хватки полицейского. Это привело капитана в ярость. Он снова ухватил ребенка за чуб и дернул. И тут встретился с мальчиком взглядом. Отпустил руку, попятился от неожиданности. На капитана смотрели глаза взрослого человека. С ненавистью и презрением. У детей не бывает такого взгляда.

– Ладно… ладно… – забормотал Козлов. – Расскажи нам, где твои родители? Почему ты один сидел в машине?

Мальчик молчал, не опуская своего ненавидящего взгляда. Полицейские недоуменно переглянулись.

– Что с ним? Может, глухонемой? – спросил лейтенант.

– Может. Черт его знает? Или больной какой-то. Номер машины переписал?

– Так точно!

– Давай, пробей по базе. Выясни, кому принадлежит машина.

– Есть!

– У тебя в загашнике нет какой еды, случайно? И попить.

– Бутерброды с колбасой, котлеты. Жена собрала на дежурство. Вода минеральная…

– Тащи!

Лейтенант метнулся в соседнюю комнату. Козлов по-прежнему не мог отвести взгляда от глаз ребенка. Тонкая струйка крови сползала по лбу мальчика, накатывалась на левую бровь. Когда она стала заливать глаз, ребенок вытер рукавом лицо и снова опустил голову. Капитан облегченно вздохнул.

– Сейчас, собака-кусака, мы тебя накормим и выясним, чей ты. Ишь, как смотрит, чисто волчонок! Сейчас я «Скорую» вызову, чтобы тебе обработали рану.

Позвонив по телефону, капитан подошел к мальчику, протянул ему руку.

– Ладно, давай знакомиться! Меня дядя Петя зовут. А тебя как?

Ребенок молчал. Служивый, вздохнув, отошел. В коридоре послышались быстрые шаги. Запыхавшийся Востриков положил на стол большой пакет, вытащил из него пластиковую тарелочку, вилкой выудил две котлеты, хлеб, несколько кусочков колбасы; из бутылки минеральной налил жидкость в пустой стаканчик.

– Вот! Подходи, парень, ешь! Не стесняйся! Ну, давай же…

Мальчик молча смотрел на стол и по-прежнему стоял на месте. Лейтенант взял стаканчик с минералкой, протянул его ребенку.

– Давай, давай! Я точно знаю, что сильно пить хочешь! Как тебя звать-величать? Пей!

Мальчик взял из рук мужчины стакан, медленно выпил жидкость. Полицейские облегченно вздохнули. Востриков улыбнулся, налил из бутылки еще.

– А теперь пожуй котлеты. Я их только что в микроволновке подогрел. Очень вкусные, жена старалась!

Мальчик посмотрел на мясное изделие, и гримаса отвращения на секунду исказило его лицо. Он потянулся, взял стакан с минеральной водой, выпил половину, осторожно поставил его обратно. И снова посмотрел на Вострикова своим недетским взглядом. Лейтенант вздрогнул, отвел глаза, засуетился, убирая еду в пакет.

– Не хочешь, как хочешь! Я пошел к компьютеру, пробью там номер машины.

– Давай, лейтенант, – капитан встал, взял мальчика за руку. – А ты, Молчалин наш, посиди пока в обезьяннике. Тут не детский дом, не богадельня, а милиция. Сам понимаешь, брат, мне работать надо. Сейчас Востриков найдет адрес раздолбаев, которые тебя бросили в машине, и отвезет туда. Вот так.

Заперев за ребенком тяжелую решетчатую дверь, капитан снова сел за пульт, стараясь не смотреть в сторону мальчика. Спустя четверть часа приехали два санитара «Скорой помощи». Козлов открыл обезьянник, вывел оттуда ребенка. Старший санитар, мужик лет пятидесяти, от которого пахло спиртным, наклонился к мальчику, рассматривая рану на лбу.

– Где это тебя так угораздило-то? А? – спросил он строго. – Подрался с кем и сюда попал? Что молчишь? Стыдно? Такой маленький, а уже в милицию угодил? Поколение «пепси», мать вашу! Давай, сейчас обеззаражу!

Мальчик сделал попытку уклониться от руки санитара с тампоном, смоченном в йоде. Второй санитар, молодой, крепко схватил его за голову, сжимая ладонями уши, держал.

– Ну вот, делов-то! Готово! Стоило ли нас вызывать? В полиции нет йода? – спросил старший.

– Не в этом дело… – капитан встал, подошел вплотную к санитару. – Капитан Козлов. А тебя как?

– Синицын моя фамилия. А что?

– Вот что, Синицын. Тут дело посложнее, чем ты думаешь. Пацан почему-то не разговаривает. Как будто больной. Или глухонемой. А может этот… как его… видел недавно по телику… Вот! Вспомнил! Аутист! Понятно?

– Может быть. И что?

Капитан замялся, словно о чем-то размышляя. Старший санитар зашел к мальчику за спину и со всей силы громко хлопнул в ладоши, одновременно заорав: «Бей!!»

Ребенок вздрогнул и оглянулся на санитара.

– Вот. Уже выяснили, что он не глухой. Прекрасно слышит… – удовлетворенно произнес Синицын. – Сейчас мы его разговорим!

Он наклонился к мальчику и стал с ним разговаривать. Ребенок молчал. С каждой секундой санитар распалялся все больше и больше. Наконец, он схватил мальчика за ухо и с силой вывернул его. На лице ребенка появилась гримаса боли, но он не издал ни звука.

– Черт… – санитар растерянно выпрямился. – Похоже, тяжелый случай. Читал про это как-то. Расстройство называется мутизмом.

– Вот вот, – капитан приободрился. – Поступил к нам как беспризорник. И мы не можем выяснить, кто он и откуда. Поэтому отвезите его в детский дом для детей с отклонениями. Там пока побудет. А мы тем временем выясним, кто его родители. Есть зацепки.

– Нет, это не в нашей компетенции… – заартачился Синицын. – Как мы его повезем? Где документы? У нас его не примут. Лучше вы определите пацана в вашу детскую комнату полиции.

– Ты не понял меня, Синицын! – капитан нахмурил брови. – Детская комната? Есть такая! Вон там, по коридору, третья слева. Она просто так называется. Там журнал лежит, куда мы заносим адреса разных малолетних хулиганов. И всё. Как мы его туда запишем? А находиться долго здесь детям не положено. Понял?

– Нет. Мы не обязаны вести его в детский дом! – Синицын явно не хотел связываться с этим делом.

Капитан подошел к нему вплотную, ноздрями втянул воздух. Поморщился.

– Синицын! Ты же не хочешь, чтобы у тебя на работе начальство узнало, что ты нетрезвым ездишь на вызовы? А?

– Не хочу… – пробормотал обескураженный врач.

– Ну, так бери пацана и дуй в детдом. Надеюсь, знаешь куда. А там сообщи, что за ним скоро приедут родители. Милиция их найдет и вызовет. Понял, Синицын?

– Понял…

– Ну, и лады!

– Бумагу какую черканите, капитан! Хоть не с пустыми руками мы пацана пристраивать поедем.

– Сделаю!

Капитан сел за стол, взял лист бумаги, написал несколько строк, шлепнул квадратным штампом и отдал его санитару. Синицын с удовлетворением прочел текст, хмыкнул, кивнул своему помощнику.

– Забирай его! Повезем в детдом. Дорога не близкая, километров 50 пилить.

Когда за врачами и мальчиком закрылась дверь, из коридора вышел лейтенант Востриков.

– Нашел, товарищ капитан! Пробил машину, выскочил адресок. Из Москвы они, живут на Берсеневской набережной. Фамилия родителей – Савельевы. А где пацан?

– Санитары повезли в детский дом. Завтра с утречка сдадим смену, меня подбросишь домой, а потом сгоняешь на своем «Жигуленке» в Москву. По адресу. Магарыч не забудь с этих идиотов родителей взять. Адресок записал?

– Так точно! Бумажка у меня в кармане.

– Ну и славно. Уф… отбоярились.

Вот так я и попал в этот детский дом. Санитары едва уговорили толстую тетку, которая дежурила в ту ночь, тыкали ей в лицо бумажкой от мента, клялись божились, что завтра за мной родители приедут. Я спустя несколько дней узнал, что когда утром Козлов и Востриков поехали с дежурства домой, в их машину на полной скорости врезался самосвал с пьяным водителем. «Жигули» сгорели вместе с полицейскими.

Меня завели в большую комнату, где спали дети, положили на голый матрац. И я вскоре уснул. Только через пару дней заведующая детским домом приказала меня постричь наголо, мне выдали специальную одежду, а мою куда-то дели. Я понимал, что папа и мама никогда не приедут за мной. Я ждал только бабушку Клаву, мать моей мамы. А у папы не было родителей. Однажды на мой вопрос, где же они, мама с серьезным лицом сказала мне, что папа жил в детском доме. Я не понимал, что такое детский дом, спросил маму. Но она прекратила разговор, сказала, что мне лучше не знать. И вот теперь я узнал, что такое детский дом… Так… пора бы мне делать свой ход. Но времени еще много, может, Лена вернется в зал?

Саша сделал очевидный ход, перевел часы. Противник двинулся королем в центр доски, что тоже легко просчитывалось. Вот теперь начиналось самое главное. Юный шахматист бросил взгляд в зрительный зал. Лены на ее привычном месте не было. Саша нервно заерзал на стуле, несколько раз провел ладонью по волосам ото лба до затылка. Журналисты знали – это явный признак волнения Савельева. Еще бы – на кону стояли не только титул гроссмейстера, выход в турнир на первенство мира, но и гарантированные сто пятьдесят тысяч долларов, первый приз соревнования. В пресс-центре кипели страсти, заключались пари на исход партии. Многие авторитеты ставили резюме: атака белых авантюрна и должна заглохнуть. Однако при этом черные должны были делать единственно правильные ходы, пройти по краешку пропасти и не оступиться, не качнуться, не сплоховать. Саша поднял руку, чтобы сделать важнейший ход. Зал замер. Многие видели, что у атаки белых есть две возможности. Какую из них выберет шахматный вундеркинд? В полной тишине было слышно, как скрипит новенький ботинок на ноге противника Савельева, когда тот, сидя на стуле, нервно совершает быстрые покачивания коленом вверх-вниз. Но Саша медленно отвел руку от своих фигур, бросил взгляд в зал и снова задумался…

– Кого они притащили, эти долбаные санитары? Ни документов настоящих, ни имени, ни фамилии! Ты хоть спросила, из какого отделения «Скорой» они? Нет? Ну, так сама бери этого немого к себе домой и воспитывай! Как я его оформлю? Подобрали на улице беспризорника? Подкидыш! Меня за это по головке не погладят! Ты понимаешь?

Заведующая детским домом с полчаса орала на толстую дежурную, принявшую ночью бессловесного ребенка. Рядом с женщиной на стуле сидел Саша и угрюмо смотрел в пол. Дежурная оправдывалась.

– А что мне делать было, Зинаида Васильевна? Выкидывать пацана на улицу? Врачи «Скорой» уверяли, что на следующий день за ним приедут родители. Полиция обещала.

– Где эти родители? Уже четвертый день пошел! Если бы озаботились, спохватились, давно бы отыскали! Или хотя бы заявили в розыск. Если порядочные, нормальные люди. А этот… весь поцарапанный, рубашка порвана. Смотрит волчонком! Явно больной. Может, папаша и мамаша алкоголики. Да не может, а скорее всего! Врачи сказали, что он слышит?

– Да…

– Значит, не глухонемой! Черт его знает, что с ним? Поеду к начальству, докладывать, ставить его к нам на учет. Возни сколько, ты не представляешь! Это тебе не отказники из роддома. Там есть подпись мамаши и всё! А здесь? Звонила в отделение, где писульку врачам дали. Так вот. Те два дежурных, что приняли пацана, на следующее утро погибли в автомобильной аварии. Сгорели в машине. Самосвал с пьяным водителем в них въехал. Откуда они приняли пацана – никто не знает. В журнале не отмечено! Всё, привет! Тут Шерлок Холмс должен искать концы. А какие шерлоки служат у нас в полиции – ты сама знаешь без меня! Тьфу!

Подчиненная растерянно топталась на месте, часто вытирая пот с лица. Она уже сильно жалела, что в ту ночь смилостивилась и уступила врачам.

Боялась, что своенравная Зинаида Васильевна просто выгонит ее с работы. И тогда чем ей, одинокой мамаше, будет кормить двух своих девочек? В этом небольшом городке так тяжело было с работой. Многие уехали в столицу в поисках лучшей доли.

– Значит так, Прохорова! – заведующая встала из-за стола. – Определяем его в младшую группу. К глухонемым. А там видно будет. Может и заговорит потом. Посматривай за ним, чтобы никого не обижал. Или чтобы его не лупили старшие. Поняла?

– Да, Зинаида Васильевна! – в голосе работницы появились нотки радости.

– Всё! Я к начальству поехала.

Директриса вышла из-за стола, обдав Сашу запахом каких-то резких, отвратительных духов. Позже, учуяв этот запах у представительниц прекрасного пола, мальчик отходил подальше от них.

Прохорова взяла мальчика за руку и повела по коридору. Дети из разных комнат с интересом смотрели на новенького. Каждый раз для них это было событием в череде будничных, однообразных дней. Саша еще не знал, что самыми главными событиями были приезды новых потенциальных родителей, которые смотрели на детей и выбирали, кого бы усыновить или удочерить. И самые горькие слезы проливались после их ухода. У Прохоровой каждый раз при этом сжималось сердце, ей хотелось не просто плакать, а рыдать, выть по-волчьи. Настолько горьки были эти детские слезы…