Текст книги "Небо над степью"

Небо над степью
Анатолий Арестов

© Анатолий Арестов, 2023

ISBN 978-5-0060-1924-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Первая борозда

 
Плуг врезается жалом без жалости
в пересохший, немой монолит,
отвердевшая почва пылит,
разрушаясь под действием тяжести.
Борозда искалечила поле,
рваной раной разделана плоть!
Предстояло ещё распороть,
раскроить сухопутное море,
где ковыль изгибался волной,
прижимаясь к родимой земле…
Многолетней, живой целине
предстояло остаться вдовой.
 

Всего лишь поле

 
Поле озимой пшеницы зелёной
мягкой подушкой лежит вдалеке,
рядом желтеет другое, с соломой,
полюшко-поле в чудном парике!
Осень намочит, зима заморозит,
май приласкает, лето пожнёт.
Кучно стоят, ожидая, колосья,
скоро ли снимут спелости гнёт?
 

Проза поля

 
Дядя Витя стишки не читает,
дядя Витя на тракторе прёт
и от пыли всё время чихает,
и вспотевшую голову трёт.
Культиватор прицепит на поле,
гидравлический шланг привернёт:
– Не пойму, нет давления что ли?
Иль давление шланги мне рвёт?
В поле жизни написана проза,
в борозде воскрешеньем ростков,
где дурманят упавшие росы —
дяде Вите не нужно стишков.
 

«Бежать по дороге к ветру лицом…»

 
Бежать по дороге к ветру лицом,
пред небом святым упасть на колени,
услышать далёкий в селе перезвон,
уснуть в мягком лоне душистых растений.
Приятная нега, томящая грудь,
в сознание льётся прохладным потоком,
душе невозможно, увы, отдохнуть,
но справиться можно с щемящим пороком.
Забита душа до предела страданием,
покрыта душа ради жизни парчой,
один перезвон прозвучит упованием,
травы степные станут свечой.
– Очисти мя грешного, степь, умоляю!
Сотки ради жизни моей полотно
своими цветами, что с краешка рая
душистым незлобием смотрят в окно.
 

Ветер с морей

 
В заснеженных далях российских полей,
отвергнутых, ныне пустынных,
бродил, завывая, ветер с морей —
не видел степей он полынных!
Море бушует, взрывается шквал,
пена взлетает, грохочет прибой —
ветер метался по лезвию скал,
целыми днями искал он покой!
– Нет, не найти покоя мне здесь,
в тихое место скорей полечу,
море ликует – водная спесь!
Нет! Не хочу, не хочу, не хочу…
В заснеженных далях российских полей,
отвергнутых, ныне пустынных,
бродил, завывая, ветер с морей —
не видел степей он полынных!
 

В метель по степи

 
С силой двинул прямо в ухо
снег щепоткой ледяной —
не приветливо и сухо
степь встречает – дом родной!
Разбежалась по дороге
вьюги белая струя,
словно горные пороги
прохожу на лодке я!
Воротник, обросший коркой,
резал шею остриём,
вверх его – торчащей горкой —
тает снег – бежит ручьём
по спине ознобом гадким,
скину вниз – метёт в кадык!
Не привык к таким осадкам,
к лету больше я привык!
По дороге заметённой,
еле ноги вывожу…
Почему такой влюблённый
в степь России? Не скажу!!!
 

«В стоге душистого сена найти стебелёк…»

 
В стоге душистого сена найти стебелёк
тёмный, засохший, видевший жаркое лето
в вольной степи, где порхал над цветком мотылёк
яркими крыльями впитывал нежность рассвета.
Лечь в этот стог. Закопаться. Не видно лица
с лёгкой улыбкой вновь обретённого счастья.
Там, в глубине, ощутить аромат чабреца
с тонкими нотками предгрозового ненастья…
 

«Весна одурманила воздухом свежим…»

 
Весна одурманила воздухом свежим
сырым и туманным утром в степи,
мне не забыться сном безмятежным —
сердце тревожат весенние дни!
Встану пораньше, двери открою,
встречу я мир в предрассветной красе,
мысли чисты светлой порою,
словно туман в лесной полосе.
 

Вечное – вечно

 
Сладким дождём упиваются травы —
первые травы весенней земли!
Вечное – вечно! Не ради забавы.
Ради забавы царят короли.
Бабочка машет складными крылами,
гладя воздушное поле ветров.
Вечное – вечно, но где-то цунами
смоет красивую россыпь цветов.
Пыль оседает частицами праха
в горных массивах и нежных лугах.
Вечное – вечно! Жизнь – это плаха,
плаха доверия в божьих руках!
 

Влюблённость в степь

 
Влюблённый в порочность пространства степи,
стою, продуваемый насквозь ветрами,
смотрю – горизонт в предрассветной пыли,
изнеженный солнцем, застрявшем в гортани,
меж сопок.
Пойду на рассвет со спокойной душой,
отброшу страдания в бренность тетради —
рождает стихи освящённый покой.
А всё для чего? Для влюблённости! Ради
пространства степи.
 

«Внизу, под небом, в травостое…»

 
Внизу, под небом, в травостое,
где вечность сузилась до дня —
обыкновенное, простое
живёт, таинственно храня
осколок божьего творенья
любви прекрасной и святой.
Душе российской умиленье —
степи осенней травостой!
Единство, воля и свобода
в таком невзрачном уголке
внизу под вечным небосводом,
внизу в нетронутом мирке…
 

Гроза и жаворонок

 
Выхлебав ложкой степной аромат,
выслушав шелест листьев шалфея,
небо пустило в ход автомат,
дабы убить хладнокровно Орфея!
Он не сдавался! Падал, взлетал,
бил нескончаемо радостной трелью!
Сверху гремел раскалённый металл —
ненависть жгла разнотравную келью.
 

Забвение

 
Травой, заросшая тропа,
вела к покошенной избушке,
Где отсыревшие дрова,
коптились в печке у старушки,
Где завалившийся забор,
оброс метровою полынью,
Зелёный некогда задор,
сменился сухостью унынья.
Деревня статная моя,
с берёзой, гнущейся у пруда,
У фермы белой тополя
листвой шумели, как посуда,
Под ветром били в листья-миски,
поодаль маленький загон,
Телята где сосали сиськи,
коров, вгоняя, в долгий сон.
Бачок железный от мопеда
таскала шумно ребятня,
Стянули где-то. У соседа!
Понятно, что за беготня!
Травой, заросшая тропа,
вела к покошенной деревне,
Давно спилили тополя,
давно заброшено селенье…
 

«Окно деревенского, старого дома…»

 
Окно деревенского, старого дома
тускло глядит в предзакатную степь.
Забытого времени ляжет истома —
душе моей грустно и больно смотреть:
краска облезла на лопнувшей раме,
где-то держась и торча пузырём,
высохли ставни с резными полями,
с гордо летевшим вверх петухом.
Синий, контрастный клочок изоленты
трещину прочно скрепил на стекле,
ватой закрыты пустот элементы —
ветер не дует, теплее в избе.
Белой герани цветок одинокий
в банке томатной прижился родной.
Дом показался каким-то глубоким,
съеденным внутренней, мрачной тоской.
 

Деревенский чердак

 
Тёмный чердак обдавал теплотой,
травы, коренья висели гурьбой:
связаны крепко листья малины,
лёгкое кружево свил паутины
мелкий паук – чердачный хозяин,
чёрный шиповник разлёгся, как барин,
в тихом углу, на газете сухой.
Запах дурманит, наводит покой!
Доски прогрелись смолою янтарной,
рядом, под крышей, с видом товарным
ждал девясил и ромашки цветы.
Падал таинственно вглубь темноты
луч одинокий – жёлтой дорожкой.
Пыль пролетала маленькой мошкой
и покидала солнечный путь.
Корни нагонят мрачную жуть —
щупальцы грозные страшно черны —
старый лопух залежался с весны!
Тёмный чердак, словно аптека —
кладезь здорового, долгого века,
прячет рецепты седой старины —
травы лечебные, бабушкины!
 

Печная песня

 
Разгорелись, щёлкая, дрова,
древесину пламя доедает,
превращаемая в пар вода
и шипит, и яростно стреляет.
Раскалилась плитка докрасна,
задымили трещины на печке,
загудела старая труба,
выпуская дымные колечки.
Властно наступают холода,
падает из тучи первый снег,
трубам подпевают провода —
горестно, протяжно и навек.
 

Морозное утро

 
Крепчает мороз – затрещали деревья,
иглами иней торчит на ветвях.
Дымкой окутана в сопках деревня,
старый сосед проезжал на санях.
Полозья, врезаясь в промёрзшую корку,
шумно скрипят, проторяя тропу,
собаки облаяли сани вдогонку,
хвосты поприжали, быстрей в конуру.
Мороз обнимает, сжимая сильнее,
трубы клубятся приятным дымком.
Дома у печки намного теплее!
Градусник замер за мёрзлым окном.
Дети учиться не будут сегодня —
холод доходит до тридцать восьми!
Можно поспать, не вставая, спросонья,
можно поспать, но во двор не ходи!
 

Дикие степи

 
Дикие, затерянные степи —
глазу неподвластные места
с тяжестью полынного листа
зарево кровавое ослепит.
Воздух обволакивает сладкий,
словно приготовили сироп —
пчёлы поснимали сотни проб,
с радостью откушали помадки.
Краски пропитали травостой
каплями, потёками, мазками,
красный, серебристый, голубой,
щедро разведён полутонами.
Дикие, затерянные степи —
вольная земная красота,
тяжестью полынного листа
с горечью величия ослепят!
 

Душа России

 
России чувствуете душу?
Взгляните вы на нашу степь
в июльский зной, зимою в стужу —
России необъятна твердь!
Ковыль волной бежит от ветра,
полыни грозный аромат…
Здесь не найти пустого метра,
звенит растительный набат!
Распустит цвет шалфей в июне,
и сине-красным вспыхнет степь,
но колокольчик, пригорюнив,
не будет в небеса смотреть.
Лишь пижмы жёлтые корзины
наполнят солнечным теплом,
чабрец – источник дивной силы
раскинет запах напролом!
Не своенравной пестротой,
не бурным, вычурным нарядом,
а безупречной простотой
России степь чарует взглядом.
 

Железная дорога в степи

 
Бескрайняя степь, гравийная насыпь —
железной дороги шпальный приют.
Ковыльное царство – пушистая россыпь —
пристанище птиц, что вольно поют.
Ветер рябит, налетая украдкой,
пену ковыльную яростно бьёт.
Шпальной дороги в линейку тетрадку
чёрными каплями съел креозот.
Тихая жизнь под небесным пологом
снова нарушена ходом вещей —
поезд прошёл грузовым диалогом,
криком чугунным о тяжесть камней.
Тише и тише становится скрежет,
шум уносился в далёкий провал,
шепчет ковыль долгожданное:
– Где же?
Где тишина? Кто её своровал?
 

Отдых земли

 
Закончилась осенняя уборка урожая,
землица отдохнёт до будущего мая,
спокойно отоспится под снежным одеялом —
накопит свежих сил пред трудовым началом!
Жизнь прожить
По левую руку – дорога в поля,
по правую руку – с пшеницей земля,
овраг впереди, закрывающий путь,
присяду в распутье, пора отдохнуть.
По левую руку – мечта вдалеке,
по правую руку – то, что во мне,
овраг впереди – не нужно идти…
Какой же дорогой поле пройти?
 

Замело

 
Случилось несчастье в степи окаянной:
под вечер внезапно метель замела,
закрыла своей сединой белотканной
полыни засохшей кривые тела,
ударила ветром, пуская осколки,
стеклянных, прозрачных, холодных сердец,
разбитых любовью. Летели иголки
в стремительном вихре безумных колец.
Метель разыгралась… Студёное эхо
усмешкой взлетало и падало вдаль,
в конце превращаясь в подобие смеха,
из смеха рождая, гремящую сталь…
 

Перед бурей

 
Тучи грозно затянули небо,
заливался краснотой закат,
грома слышен перекат
над посёлком в перелеске слева.
Роща тополей, шумящих кроной,
скрежетом изломанных ветвей
в пустоши распаханных полей
вверх взывала с яростною злобой
 

«Стена дождя построена Богами…»

 
Стена дождя построена Богами,
кирпич для кладки каплей наречён.
Стена падёт и грязными ногами,
мы кирпичи затопчем в старый дёрн…
 

Звёзды

 
Небо – вспаханное поле
в лоне прячет семена,
прорастают звёзды вскоре
цветом простенького льна.
Лён осыпался на почву
и не видно семена,
расцветут ближайшей ночью
цветом простенького льна.
 

Зимний закат

 
Разливались сумерки над родным селом,
солнце опускалось в чащу, за мостом,
красными лучами обрамляя крыши.
Воздух холоднее и морозом дышит!
Ветер, разогнавшись на степных просторах,
мигом заметает в снежных коридорах.
Тоненькой полоской, гаснущего дня,
солнце озаряет снежные поля.
Скрылось горизонтом и клочок небес
тает постепенно, затемняя лес.
Ночь расшила звёздами чёрный небосвод,
лик луны застенчивой между них плывёт.
 

«Комок земли, зажатый в кулаке…»

 
Комок земли, зажатый в кулаке,
благословил стремленье хлебороба —
чтоб миру мир, чтоб мир по всей Земле,
чтоб было всё, но не было лишь гроба,
когда земля рождает, не берёт,
не запирает в затхлости могилы.
Комок земли – начало, жизнь, вперёд,
и откровенье непорочной силы…
 

Молчание неба

 
В серой степи, окровавленной боем,
юный солдат, погибая от ран,
с жизнью прощался, встречаясь с покоем,
шёпотом слово вытягивал: «Мам!»
С небом сливались глаза голубые —
чистым последствием грязной войны.
Локоны мамы увидел седые —
чёрные были до этой весны.
Горечь по дому упала на сердце,
боль не от раны, от сильной тоски:
петлями ржавыми скрипнула дверца,
сдобным запахли в сенях пирожки.
Так захотелось обнять на прощанье,
выкрикнуть: «Мама, родная моя!»
Чудилось только: «Сынок, до свиданья!»
– Мамочка, мама, прости ты меня!
В серой степи, окровавленной боем,
маки краснели – алели поля,
небо молчало над вечным покоем,
вечным приютом согрела земля…
 

Косовица

 
На поля легли туманы,
травы нежатся в росе.
Не написаны романы
о заточенной косе,
не написаны романы
о крестьянине в поту,
что в прохладные туманы
закрывает наготу
вековых страданий полем,
разноцветной тишиной,
распрощается он с горем
под небесной глубиной.
Разошлись туманы вскоре,
солнце встало высоко
и на скошенном просторе
кроме ветра никого…
 

Пастух

 
Помчались кони по раздолью
в луга с нескошенной травой,
развёрнут плат, где хлебом с солью
пастух насытится. Порой,
вздремнув часок под пенье ветра,
теряет вверенный табун,
потом бредёт он километры
к реке, где заводь и валун
лежит отточенный водою —
сбивают жажду рысаки.
Блестит на гривах пот росою,
как в поле утром васильки.
Пастух вздохнёт, крестясь от счастья,
закурит дымный табачок
и на валун. «А ну сейчас я!
Погреет кости старичок!»
Прилёг. Мгновенье. Сном объятый
табак рассыпал. Вот так сон!
И ветер носит запах мяты,
и храп играет в унисон…
 

Вороны

 
Снег слежался на полях
царственно-великих,
в близстоящих тополях
голых и безликих
притаился зимний день
скрюченный и хмурый —
обнимал трухлявый пень
он своей фигурой.
Загалдело вороньё
беспокойно, гадко,
всё твердило про враньё,
что грядут осадки.
Закружился снег в полях,
побелели кроны —
замолчали в тополях
шумные вороны.
 

Печь

 
Дым столбом в холодный воздух
выдыхается трубой,
печке русской нужен роздых
от дровишек. Ей судьбой
предначертано трудиться,
дымом чёрным заклубиться,
обогреть с мороза лица
и забыться…
Прогоревшие поленья
замолчали. Песнопенья
унеслись в небесный край…
Отдыхай…
 

Отдушина

 
В чистом поле мысли бросил,
на закате пал в траву.
Много жизненных ремёсел
познавал я наяву.
Напитался дымом мира —
раскусил его секрет!
Помоги, степная лира,
дай честнейший мне ответ —
что не так я в жизни делал?
Кто я? Где я? И зачем?
…Ковылём лишь тихо пела
степь над тяжестью проблем.
 

Прогресс

 
В холодном декабре бесснежному раздолью
степей полупрозрачных под небом голубым,
присыпанному снегом, немного, словно солью
на утро предстояло облечься в чёрный дым.
В селе горели избы, и бани, и сараи,
и терпкою полынью по воздуху несло,
заброшенное всеми огнём теперь стирали
под новую дорогу в соседнее село…
 

Степные звёзды

 
Печальная степь растворилась в объятиях наглого снега,
летевшего сверху огромными хлопьями скучных небес,
закрывших отчаянный свет, что дарила красавица Вега,
закрывших от взгляда холодными спинами туч Антарес.
Обиделась степь. Ощетинилась в небо сухою полынью,
прижала к себе опрометчиво падавший хлопьями снег,
не давший в покое ночном насладиться заветною стынью
мерцания звёздных, летящих в космической дали, коллег.
 

Агрономическое

 
Лето знойное в этом году,
запечённое, странное лето:
ни дождя, ни росы на лугу,
громыхало, сверкало, но где-то
далеко. Не у нас, где Алтай
разнотравный с пшеницей и рожью!
На таёжный обрушился край,
проходящий с небесною дрожью
сильный ливень, хотя он нужнее
промочить чернозёмную пядь.
Рассуждать я не буду, виднее
управленцам, где синяя гладь.
 

Испуганный ветер

 
Разгулялся ветер по просторам
по степным, полынным, неприкрытым,
напевая песню по-простому,
налетел в деревне на корыто.
Забренчал, запрыгал, испугался,
прошмыгнул в штакетник на заборе
и до ночи злился и ругался
на корыто жёсткое до боли!
 

Они ушли

 
Восемнадцатилетние парни на фронт уходили
из села, где осталась родная кровиночка – мать,
покрывались следы сапогов частицами пыли —
забывайте о нас, дорогие, не нужно рыдать!
Не вернёмся домой и не ступим на старый порог,
не увидим печальных от горя, заплаканных глаз.
На войне человеку отмерян положенный срок,
забывайте, родные, скорее, не мучайте нас.
Мы ушли далеко и оставили бренное тело,
улетели, как птицы, в небесные чудо-края.
Не хотим, не желаем, чтоб мамино сердце болело,
забывайте о нас… Берегите, родные, себя…
 

Предосеннее

 
Облака, располневшие в тучи,
набежали на синь полотна.
Предосеннее небо научит:
приближаются вновь холода!
Хлебороб приготовится к бою —
убирать золотой урожай,
привидением ветры завоют
предосеннее слово «Прощай!»,
напевая в степное раздолье
по-степному раздольный куплет:
«Предосеннее с летом застолье,
как печальный прощальный обед.»
 

Расставание

 
Грачи на ночлег прилетели
из дальних пшеничных полей,
уселись на ветки-качели —
«общажная» жизнь веселей!
Ночной диалог продолжая,
забыли о дне трудовом,
заплакала осень сырая
над чёрным грачиным пером.
Прощаться придётся им скоро
с любимой своей бороздой,
не будет конечно же ссоры,
расстанутся… Им не впервой!
 

Сергею Есенину

 
Русью пропитан твой взор,
небом шальная душа!
Ветра степного раздор
сердцем любил ты. Дыша
запахом свежей земли,
чувствами жил не стыдясь.
Росы на травы легли —
свежей слезою на грязь
потных рубищ мужика,
в них ты Есенин Сергей!
Снова плывут облака
там над Рязанью твоей.
Вновь колосятся хлеба,
радуя новых крестьян,
белой берёзы мольба
слышится утром с полян.
Громко сказал о Руси,
крикнул о ней на весь мир
горько стихами: «Спаси!»
выпил до дна сей потир…
 

Сколько можно

 
Мрачно и холодно ночью в осеннем, невспаханном поле.
Жёлтая рожь ощетинилась, грозно смотря в небеса.
Крепких колосьев под жаткой лишилось раздольное поле,
вечно голодный, дрянной человек не творит чудеса!
Он забирает поспевшие зёрна в сухую погоду,
тяжестью чёрных колёс уплотняет природную плоть.
Трудно дышать. Отдыхаю под снегом всего лишь полгода,
ранней весной начинает с усердием снова колоть.
То культиватором новым пройдёт, а вослед бороной,
рану открытую щедро зальёт запашистым раствором —
химией горькой. Ох, человек ненасытный, Боже ты мой!
Разве не можешь рядом со мной насладиться простором?
 

«Степь моя, укройся ветром…»

 
Степь моя, укройся ветром,
отдохни в предзимний час.
Ты устала жарким летом,
ты устала и сейчас,
напивайся влагой вволю,
сбрось цветение цветов.
Знаю, это твоя доля,
я согласен, я готов
подождать тебя до мая,
встретить слёзно талый снег
и увидеть – ты святая!
Жаль, что я лишь – человек…
 

Заморозки

 
Во вспаханном поле пробился росток невесомый,
В сравнении с глыбами чёрными жирной земли.
Зачем ты стремишься так быстро плодить хромосомы,
Ведь будет ещё холоднее, чем просто нули?
Морозы ударят под утро калёным кинжалом
В твоё неокрепшее тело, безумный росток!
И ты не раскроешь листы под полуденным жаром —
Погибнешь во вспаханном поле, упав на восток.
 

Напутствие

 
Жгут солому. Поле дремлет.
Час посева не настал.
Прогревает солнце землю,
чтоб крестьянин ей воздал
добрым словом, трудным делом —
поделился с ней зерном.
Будь, крестьянин, гордо-смелым
и воздастся поделом!
 

Задумчивое

 
Закат и воздух свежий, свежий!
Лоснится дымка впереди.
Деревня милая, где скрежет
телеги старой грусть в груди
прогонит мигом в лоно поля,
зальёт тоску ромашки цвет.
Постой мгновение! До боли
хочу впитать в себя рассвет,
который выпрыгнет из ночи,
такой спокойной и родной,
где звёзд сияние пророчит
смиренье мёртвой глубиной.
Сижу в тумане близ оврага,
горчит в душе трава полынь.
Хмелеет ветер. Видно брага
в деревне пьётся в эту стынь…
 

Предзнаменование

 
Над пашней марево. Земля
дышать не перестала,
ведь не зависит от рубля
святой земли начало!
И будет вечность всё дышать
степное совершенство
и своеволие прощать —
сплошное диссидентство
тебе о, гордый человек,
подросток своенравный!
Жаль не насытишься вовек
победами. Неравный
со мной ведёшь ты бой, творец!
Считай себя верховным
пред божеством своим! Глупец!
И будешь только овном
живущим смерти ради.
Над пашней красная заря
в притворно синей глади
не зря, не зря, не зря, не зря…
 

Невольник

 
Что ты, ветер, несёшь не степной аромат?
Что ты ветер поёшь, что рассвету ты рад?
Что надумал, наглец, потревожить ковыль?
Ты кандальный беглец? Ты несчастный бобыль?
Может вместе снесём той степи аромат?
Может вместе споём что-нибудь наугад?
Что надумал наглец? Что летишь не спеша?
Ты всего лишь беглец! Ты степная душа!
Эх, спою я в степи! Эх, вдохну аромат!
Ну а ты уж терпи, раз неволе ты рад!
 

Пробуждение

 
Музыка льётся щебетом птичьим
в тёплое поле – в родные поля!
Духом святым, травяным, безграничным,
духом свободы возносит земля
душу стоящего здесь человека.
Мысли неровные строятся в ряд —
мысли гнетущие чёрствого века —
жалкого века, века утрат
радости жизни в простом и бесценном:
в щебете птичьем, в раздолье степном…
Что заставляет тебя быть надменным?
Что заставляет быть подлецом?
 

Прошлое

 
Разрушена хижина тяжестью снега,
летящего с неба.
За серыми стенами стеблей полыни
в печали отныне
деревни и сёла, гремящие ране
стёклами в раме.
Угрюмая роскошь заросшего сада —
слеза и досада.
Детсада фундамент раскрошен на крошки
дождём понарошку.
Дорожки забыты, забиты листами.
Осень местами
заплачет о давнем…
 

Страда

 
В пшеничном поле властвует комбайн,
мехток звенит и лязгает металлом,
но громкий голос: «Ну ты что? Врубай!» —
доносится несдержанным скандалом.
Царит страда! Горит нещадно время.
Пускает пыль оранжевый «KAMAZ»,
и из-под тента сдует ветром семя
и снова в землю падает. Сейчас
нет никому охоты к разговорам,
к пустой словесности, к горячности идей.
Лишь старый кузов проскрипит затвором:
«Крепись, крестьянин родный, не робей!»