Текст книги "Прокурор"

– Хорошо, Захар Петрович…

– Я вот еще о чем хотел спросить. Насчет Будякова, ну, мальчика, который сбежал из дома, есть о нем известия?

– Пока нет. Милиция занимается. Я слежу…

От Ракитовой Измайлов пошел к Глаголеву. После приветствия поинтересовался, что нового в деле Зубцова.

– Послал запрос в Торговую палату и Министерство внешней торговли. Пусть сообщат, в какой стране производились или куплены товары, что найдены в чемодане.

– Это вы правильно сделали, – одобрил Захар Петрович. – А в отношении аварии?

– Милиция работает. Пытаются выяснить, что делал Зубцов накануне автокатастрофы: с кем встречался, куда и с кем ездил…

– Есть какая-нибудь зацепка?

– Увы, – развел руками следователь. – Пока ничего… Мать Зубцова говорит, что вечером у ее сына кто-то был. Потом Зубцов сел в машину и уехал…

– А что, она не видела гостя?

– В том-то и дело, что нет. У сына отдельный вход.

– Мужчина или женщина?

– Толком от нее ничего не добьешься. Совсем глухая старуха. Слышала только, как музыку крутили…

– А что говорят о том вечере соседи?

– У Зубцовых двор – что крепость. Забор высоченный, злая собака…

– Не видели, с кем тогда уехал радиомастер?

– Нет, Захар Петрович, не видели.

– Да, недалеко вы продвинулись по этому делу, – сказал Измайлов. И посоветовал: – Попробуйте пройтись по связям Зубцова. Понимаете, Евгений Родионович, мы должны точно знать, как же случилась авария. Чтобы идти дальше.

– Я все отлично понимаю. – Следователь выдвинул ящик стола, вынул какую-то бумажку и повторил: – Очень хорошо понимаю, Захар Петрович…

Измайлов почувствовал: Евгений Родионович чего-то недоговаривает. И спросил:

– У вас есть ко мне вопросы?

– Есть… – не очень уверенно ответил Глаголев. – Но это не касается дел… Вернее, касается, но совсем с другой стороны… – Он замолчал.

– Ну, говорите, говорите, – подбодрил его прокурор.

– Вот, получил наконец, – протянул он Измайлову бумажку. – Два года мама добивалась… Это было очень сложно.

На бланке Московского научно-исследовательского института глазных болезней имени Гельмгольца сообщалось, что Глаголеву предоставляется место для стационарного лечения.

– Вы не подумайте, Захар Петрович, – начал было оправдываться следователь. – Но если я сейчас не поеду…

– Нет-нет, – перебил его Измайлов. – Такую возможность нельзя упускать ни в коем случае.

Захар Петрович перед отъездом в Рдянск узнавал в их поликлинике, втайне, конечно, от Евгения Родионовича, – как у него со зрением. Ответ был малоутешительным. Травматическая катаракта, причем в прогрессирующей форме. И когда Измайлов спросил у Межерицкого, что это такое, тот ответил: «Дело дрянь. Обычно кончается полным помутнением хрусталика, то есть того, чем мы видим. Затем – операция. Но и она не обязательно помогает…»

– Езжайте, Евгений Родионович.

– А дела? – обрадованно и в то же время озабоченно спросил Глаголев.

– Передадим другому следователю. – Захар Петрович ободряюще улыбнулся: – Не думайте об этом. Думайте о том, чтобы вас поскорее вылечили…

Прокурор пошел к себе, заглянув по пути в кабинет Гранской. Инги Казимировны не было. Он сказал Веронике Савельевне, чтобы Гранская зашла к нему, как только появится.

За время отсутствия Захара Петровича в Рдянске накопилась масса дел, и он ушел в них с головой.

Гранская зашла после обеда. Как всегда – в форме. Нужно признаться, ей она была весьма к лицу. Насколько помнил Измайлов, в Зорянске он не видел Ингу Казимировну в другом платье. И немало удивился, когда, идя как-то по московской улице, был окликнут интересной незнакомой женщиной в белом брючном костюме, с распущенными по плечам волосами цвета червонного золота и в темных очках, закрывающих пол-лица. Только по голосу – низкому, хриплому контральто – узнал своего следователя.

Гранская была красива, хорошо сложена. Кто-то в шутку назвал ее первой леди зорянской прокуратуры. Ей было за сорок, но ее лет ей не дал бы никто. Удивительно, как она находила время и силы следить за собой: работа следователя (а Инга Казимировна отдала ей почти два десятка лет) тяжела для мужчины, не говоря уже о женщине.

Семейная жизнь у Гранской не сложилась. Как и почему, Захар Петрович не знал, а Инга Казимировна никогда об этом не говорила. С мужем, с которым они поженились еще на студенческой скамье (кто он был и чем занимался, прокурору тоже не было известно), прожила чуть больше года. И своего сына Юру воспитывала одна. Он производил странное впечатление: близорукий, молчаливый, однако имел атлетическую внешность, хотя спортом вроде и не занимался.

Жена Захара Петровича говорила, что почти все девчонки-старшеклассницы были влюблены в сына Гранской, но он не дружил ни с одной. Его так и прозвали – Печорин. Всегда был один, всегда в стороне. По словам же Инги Казимировны, он весельчак и острослов.

Размышляя об этом расхождении, Измайлов пришел к выводу, что Юра, наверное, вел себя по-разному на людях и дома и его открытость распространялась только на мать. А жили они душа в душу. Если Инга Казимировна задерживалась на работе, непременно звонила домой, предупреждала, причем обязательно ставила сына в известность, когда вернется, через полчаса, час, полтора.

После школы Юрий поступал в МГУ, но не прошел по конкурсу и был призван в армию. Инга Казимировна говорила, что это, возможно, и к лучшему: станет настоящим мужчиной.

И действительно, когда Юрий, демобилизовавшись прошлой осенью, зашел в прокуратуру, Захар Петрович узнал его с трудом. Юра отпустил усы, еще шире раздался в плечах, и в его манерах появилась какая-то взрослость, уверенность. Не пробыв в Зорянске и месяца, он уехал в Москву, чтобы готовиться к новому штурму университета.

Инга Казимировна собиралась в отпуск, наверное, чтобы побыть с сыном. И вот теперь Захару Петровичу предстоял не очень приятный разговор – надо было просить Гранскую принять к производству дела Евгения Родионовича.

Поговорили о конференции, о знакомых в Рдянске. Начал Измайлов издалека:

– Насколько я знаю, Инга Казимировна, в этом году в Москве, кажется, нет международного кинофестиваля?

– Нет, – подозрительно посмотрела на прокурора Гранская, сразу поняв, куда он клонит.

Дело в том, что Гранская страстно увлекалась кино. И, когда в Москве проходил фестиваль, непременно в это время брала отпуск и ехала в столицу. Никакое обстоятельство не могло заставить ее отказаться от этого. Захар Петрович знал увлечение Гранской и в преддверии такого события не поручал ей срочных и сложных дел…

– Значит, нет, – произнес Измайлов, глядя в окно.

– Но в конце сентября неделя французских фильмов, – многозначительно произнесла Гранская.

Наступило неловкое молчание.

– Не тяните за душу, Захар Петрович, – наконец попросила Инга Казимировна.

И Захар Петрович рассказал ей о том, какое отчаянное положение у Глаголева со зрением и что есть единственный, может быть, последний шанс лечь в Институт Гельмгольца, и было бы преступно, по-человечески недопустимо этот шанс ему не использовать…

– Не надо меня уговаривать, – сказала Гранская и невесело усмехнулась. – Кто согласится прослыть черствым, бесчувственным эгоистом… Когда принимать дела?

– А чего тянуть? Тем более Глаголеву надо выезжать срочно… И хочу обратить ваше внимание, – сразу перешел к делам Измайлов, – на историю с неизвестным чемоданом. Ну, связанную с погибшим радиомастером Зубцовым.

– Знаю. Евгений Родионович делился, – кивнула Гранская.

Захар Петрович выложил ей свои соображения, которые в свое время высказывал Глаголеву.

В восемь часов вечера с минутами Инга Казимировна сошла с загородного автобуса у «Привала».

Рядом с ресторанчиком располагался кемпинг, где останавливались автотуристы, направлявшиеся на юг, к морю…

Гранская сразу увидела знакомую желтую «Волгу». Когда Кирилл приехал в первый раз на новой машине, Инга Казимировна посмеялась – несолидный цвет. Он сказал: «Под твои волосы…»

«Бедный Кирилл, – вздохнула Гранская, подходя к машине. – Мчался за тысячу километров, чтобы услышать сюрприз…»

Она заглянула в салон «Волги». Запыленная машина еще дышала теплом южных дорог. Водителя не было. На заднем сиденье – букет незнакомых экзотических цветов. В это время ее обняли за плечи крепкие загорелые руки, шею защекотала шелковистая борода.

– Кирилл, родной, – засмеялась Инга Казимировна, не пытаясь освободиться из объятий. – Кругом же люди…

Кирилл был в защитного цвета рубашке с закатанными рукавами, в выцветших джинсах и кедах. На голове – узорчатая узбекская тюбетейка. Кто бы мог подумать, что это – член-корреспондент Академии наук, доктор географических наук, профессор МГУ.

– Я голоден, как стая волков. – Кирилл потащил Ингу Казимировну в ресторанчик, не забыв, однако, прихватить цветы. – С пяти утра за рулем.

– Нас выгонят, – сказала Гранская. – У тебя вид свихнувшегося хиппи.

– Здесь ко всему привыкли, – успокоил ее Кирилл. – Туристы…

Официантка невозмутимо приняла у них заказ.

– И вазу для цветов, – сказал Кирилл.

Девушка в накрахмаленном кокошнике бросила взгляд на подвявшие крупные белые цветы, улыбнулась и принесла литровую банку с водой. Кирилл отделил ей часть букета, чем весьма смутил официантку, остальные цветы поставил в банку.

– Как Юрка? – спросила Инга Казимировна, глядя, как ее спутник, не дождавшись заказанных блюд, ест хлеб, густо намазанный горчицей и посыпанный солью.

– Юрка молодец. Уже ходит под землю…

– Это опасно?

– Это надо. И запомни: хочешь остаться ему настоящим другом, не задавай подобных вопросов. Он будет всю жизнь лазить по отвесным склонам, спускаться в пещеры, спать на морозе и ветру, заглядывать в пасть вулканам…

– Это обязательно?

– Нет. Но если он не будет этого делать, то станет кабинетной крысой, а не географом.

– Ясно, – кивнула Гранская.

Ей так захотелось запустить руку в жесткий бобрик волос Кирилла, взять в ладони его шершавое от солнца и ветра лицо, трепать кудрявую, мягкую бороду. И хотя Кирилл говорил, вернее, старался говорить жестко, его серые глаза, почему-то помолодевшие от черного загара, смотрели ласково и доверчиво.

Она вспомнила их первую встречу. Встречу, на которую Инга Казимировна ехала, задыхаясь от гнева и несправедливости. Юра, ее Юра, день и ночь читавший запоем все, что относится к разным путешествиям, географическим открытиям, покорению новых земель, знавший биографии Колумба, Кука, Миклухо-Маклая, Пржевальского назубок, завалил на вступительных экзаменах в университет любимый предмет – географию. Он получил тройку. Конечно, она понимала, изменить ничего нельзя было, и все же хотела узнать от экзаменатора, почему так случилось? Втайне она думала, что сына срезали намеренно: надо было кого-то утопить, чтобы кого-то принять по блату. Парень из провинции, поддержки никакой, рыпаться не будет…

«Злодей», как она узнала, был некто Шебеко Кирилл Демьянович. Он встретил ее официально-вежливо, потому что уже привык выслушивать жалобы, просьбы и стенания родителей абитуриентов-неудачников. Сухощавый, в эле гантном дорогом костюме, с чемоданчиком-кейсом, похожий на чиновника, Кирилл Демьянович спокойно объяснил Гранской, что ее сын отвечал посредственно, путался и, в общем-то, тройки заслуживает. Впрочем, и пятерка его бы не выручила – по остальным предметам он получил четверки и нужное для поступления количество баллов все равно не набрал бы.

Что она ему наговорила, Инга Казимировна не помнит. «Была как львица», – сказал потом Кирилл.

А когда мать и сын, смирившись с неудачей, собирались возвращаться в Зорянск, в квартире, где они остановились у родственников, раздался телефонный звонок. Шебеко растерянно и почтительно попросил разрешения встретиться с Ингой Казимировной.

Думая, что эта встреча имеет отношение к поступлению сына в МГУ (мало ли что: кто-то отсеялся, кто-то передумал, вот и освободилось место), Гранская помчалась в сквер напротив Большого театра, совсем не подумав, что официальных свиданий на улице не назначают.

Грозный профессор нервно расхаживал под деревьями и, увидев Ингу Казимировну, вроде бы сильно оробел. Извинившись за звонок и поблагодарив, что она пришла, Кирилл Демьянович попросил выслушать его внимательно.

– Уважаемая Инга Казимировна, – начал он, когда они сели на скамейку, – хочу предупредить вас сразу: вашему Юре я помочь ничем не могу. Да и не в моих прин ципах… А вот не встретиться с вами я просто не мог… Понимаете, что-то со мной случилось… Хотя я уже давно не мальчик…

Оторопевшая Гранская только и спросила:

– Откуда вы узнали наш телефон?

Сработал следовательский рефлекс.

– У паренька, с которым ваш сын поступал в университет, – пробормотал профессор. – Конечно, ваше право встать и уйти… Но прошу вас, не делайте этого…

Она решила «сделать это». В голове мелькнуло: может быть, Шебеко назначает свидание не первой матери абитуриента (или самой абитуриентке). Правда, в таком случае должно было бы последовать уверение, что он поможет с поступлением и так далее (опять логика следователя)…

Шебеко робко пригласил ее вечером в Большой зал консерватории. И хотя это понравилось Гранской (обычно мужчины, с которыми она знакомилась у приятелей в Москве, тут же звали к себе домой или «где-нибудь посидеть»), она отказалась.

В заключение профессор, совсем стушевавшись, попросил разрешения отвезти ее на своей машине домой.

– Спасибо. Доеду на метро, – ответила Инга Казимировна, поднимаясь.

Он пошел к машине, стоявшей у Малого театра, она – к подземному переходу.

И надо же было ей оглянуться! Инга Казимировна увидела, как рассерженный инспектор ГАИ что-то гневно доказывал Шебеко, а тот растерянно шарил по карманам. Профессор явно влип в неприятность.

Гранская подошла к ним.

– Поедем в отделение, там разберемся! – решительно заявил гаишник, берясь за ручку дверцы машины.

– Что случилось? – спросила Инга Казимировна.

– А вам что надо, гражданочка? – сурово спросил страж порядка.

– Значит, надо, – властно ответила следователь.

Ее властность, которая безотказно действовала на всех, сработала и теперь.

– Прошу на минуточку, – сказала она лейтенанту.

И, отведя его в сторонку, показала свое служебное удостоверение, поинтересовалась, в чем дело.

– Здесь стоянка запрещена. И прав у гражданина нет. Говорит, дома забыл. Вообще никаких документов…

– Верно, забыл. Потому что спешил, – подтвердила Гранская.

– Куда? – осторожно спросил инспектор.

– Ко мне на свидание…

– А-а, – протянул лейтенант, задумался, понимающе кивнул и, откозыряв, сказал: – Если так – другое дело. Можете следовать…

Гранская подошла к Шебеко, дожидавшемуся в машине, и, сев рядом, приказала:

– Поезжайте.

– Куда? – удивился профессор.

– Домой. Нельзя же раскатывать по Москве без прав…

– Действительно, не знаю, что со мной… – признался Кирилл Демьянович. – Забыл права в другом пиджаке. Никогда такого не было…

Долго ехали молча.

– Простите, – начал Шебеко, – что у вас за власть, если вы вот так запросто с милицией?

– Работаю в прокуратуре, следователем, – просто ответила Гранская.

Он взглянул на нее и вдруг рассмеялся.

– Разве это смешно? – спросила Инга Казимировна.

– Забавно. – Кирилл Демьянович продолжал улыбаться чему-то своему, а потом сказал, уже серьезней: – Представляю, что вы подумали, когда я попросил вас приехать к Большому театру…

– Почему вы так считаете? – От его слов Гранской стало как-то неуютно: ведь он прав, нехорошие мысли у нее действительно возникали.

– Простите, но мне кажется, что у следователей особый взгляд на людей и их поступки. Профессиональный, так сказать…

– Вовсе нет, – буркнула Инга Казимировна, хотя и в этом случае Шебеко был в какой-то степени прав: каждая специальность накладывает отпечаток на мышление человека.

– Значит, предубеждений никаких нет? – спросил профессор.

– Нет, – улыбнулась Гранская.

Этот человек уже чем-то заинтересовал ее, своей открытостью, что ли, и какой-то внутренней интеллигентностью.

– Приглашаю на чашку кофе. Потом я вас все-таки отвезу домой. Должник как-никак…

– Ничего особенного я для вас не сделала, – сказала Инга Казимировна, выбираясь из машины и направляясь вместе с профессором к подъезду. – Разобрались и отпустили бы.

– Но штраф слупили бы или – прокол… – рассмеялся он.

Открыла им старушка с полным лицом и в накинутой на плечи шали.

– Познакомься, мама, Инга Казимировна… А это – Ольга Липовна…

– Господи, какая вы красивая, – не удержалась старушка.

– Мама… – недовольно произнес Шебеко, краснея.

– А что? Красота – дар Божий…

Вот так впервые Инга Казимировна вошла в дом Кирилла.

Тогда он еще не был членкором и ездил на «жигулях».

Правда, был другой дом, где, собственно, Шебеко и жил. С двумя подростками-дочерьми и женой-геологом, наезжавшей в Москву на несколько дней в году, так как большей частью она работала в экспедициях. Но давно уже не было меж ними ничего общего, кроме детей.

Гранская и Шебеко встречались обычно в кемпинге у «Привала». Он приезжал на машине, она – автобусом. Дома у Инги Казимировны Кирилл был всего два раза. Вечером. Она старалась, чтобы их не видели вместе: город маленький, могли пойти суды-пересуды. Ведь не объяснишь всем, что он с первых же дней их знакомства просил ее переехать в Москву и стать его женой. Но Инга Казимировна отказывалась – слишком сложное у него было положение в семье. Кирилл настаивал. Говорил, что у жены его есть другая любовь, что она поймет…

– Погоди, Кирилл. Вот выдашь своих дочек замуж, тогда будет проще, – сказала она ему однажды. – Нам ведь и так хорошо…

Больше этого вопроса он пока не поднимал, так как знал: если Инга Казимировна решила, так оно и будет.

А им действительно было хорошо. Еще и оттого, что Кирилл прямо души не чаял в Юре. Когда парень вернулся из армии, он забрал его в Москву, поселил у Ольги Липовны. Юра привязался и к Кириллу Демьяновичу, и к доброй старушке. Зимой Юра ходил на подготовительные курсы, по музеям, на лекции.

Весной Шебеко поехал в экспедицию от МГУ на Черноморское побережье Кавказа и взял с собой Юрия…

– Кирилл, экспедиция не помешает ему готовиться к экзаменам? – спросила Инга Казимировна, когда официантка наконец принесла им первое.

– Так это идеальный вариант, – ответил Шебеко с полным ртом. – Загорай, читай книги. Не то что в Москве. Нет соблазнов. Трудовой стаж идет. Девочки не звонят…

– А что, часто звонят? – насторожилась Инга Казимировна.

– Он у нас парень нарасхват…

Ей было приятно это «у нас». А вот девочки…

– Не волнуйся, у Юрия голова сидит на плечах крепко, – успокоил ее Кирилл.

– Как он в экспедиции питается?

– Прекрасно! Каша, макароны, тушенка… – Он засмеялся. – Все матери одинаковы… Да ты сама увидишь, у нас там здорово!

«Если увижу», – подавила вздох Гранская. Она должна была ехать с Кириллом в экспедиционный лагерь. Недели на две. Затем – втроем в Москву. И вот, не получилось. Инга Казимировна не хотела пока говорить об этом, чтобы не омрачать сразу радость встречи.

Кирилл по-своему расценил ее озабоченность. Накрыв ладонью ее руку, он сказал:

– Все будет о’кей, Ингуша… Ты знаешь, я очень счастлив… Понимаешь, мужчине обязательно нужно иметь сына. Это как бы твое продолжение… А у меня теперь есть Юрка… Нет, ты не подумай, я люблю своих девчонок…

– Да, прости, как они?

Кирилл молча стал есть второе. Ответил потом:

– Она приезжала…

«Она» – это его жена.

– Накупила им кучу тряпок, – продолжал Шебеко. – Сколько можно! Неужели в шмотках все дело?

Он вздохнул. Гранская больше расспрашивать не стала – это был «пунктик» Кирилла. Он боялся, что дочери слишком заняты «вещизмом», а мать поощряла их в подобном увлечении.

– Ну, а твои успехи? – намеренно перешла Инга Казимировна на другое.

И он с увлечением стал рассказывать, какие интересные открытия сделаны экспедицией.

Дело в том, что в начале семидесятых годов в Абхазии, неподалеку от селения Дурипш, была обнаружена третья в мире по глубине пещера – 1200 метров. Самое удивительное – на дне ее лежал вечный снег. Так что это уникальное явление природы заинтересовало не только спелеологов – специалистов по пещерам, но и гляциологов – ученых, занимающихся исследованием ледников и снежников. Короче, для любого географа это был клад.

– Фантастика, да и только, – говорил Кирилл. – Наверху субтропики, чайные плантации, мандарины, а внизу – Арктика…

Они просидели в «Привале» до самого закрытия. И, когда вышли, Гранская сказала:

– Я думаю, Кирилл, тебе нужна ванна и чистая постель.

Он с благодарностью посмотрел на нее и подал ключи от машины. Как и всегда, до Зорянска машину вела Инга Казимировна.

«Дома ему и скажу, что моя поездка отменяется», – решила она.

Захар Петрович задержался на работе. И, когда пришел домой, застал Галину расстроенной. Она была у Будяковых.

– Просто сердце разрывается, – говорила жена. – Это же надо, на одну семью столько несчастий… Неужели милиция не разыщет мальчика?

– Разыщут, разыщут, будь уверена, – успокоил ее Захар Петрович.

– И еще муж Будяковой…

– А что муж?

– Вот с такой шишкой на лбу! В воскресенье напился, упал. Дружинники подобрали на улице, свезли в медвытрезвитель…

– Значит, Будякова говорила правду, – недовольно заметил Измайлов.

– О чем?

– Да о том, что часть денег ему на заводе все-таки выдают на руки…

И он подумал про себя: надо еще раз напомнить Ракитовой, чтобы и этот вопрос был выяснен в ходе проверки.

Потом Галина расспрашивала, как было в Рдянске. Он отвечал коротко: конференция как конференция, вот только выступление его не очень удалось. Наверное, переутомился перед этим. Об истории с Мариной он, как и решил, не сказал ни слова.

– За выступление не переживай, с кем не бывает, – сказала жена.

Они были одни, Володя ушел к приятелю. Сели обедать. Галина поинтересовалась, заходил ли Захар Петрович к Авдеевым, вообще, как они живут. Этот вопрос смутил Измайлова. Как объяснить, почему он не был дома у Владимира Харитоновича? Сказать правду не мог, а сочинять что-нибудь не хотелось. Выручил приход Межерицкого.

– Который час? – спросил вместо приветствия Борис Матвеевич.

– А что, у тебя нет часов? – отпарировал Измайлов.

– Да как-то начальство не удосужилось наградить… – Он похлопал Измайлова по плечу. – Значит, скоро в Зорянске будет новый прокурор?

Захар Петрович чуть не поперхнулся супом. Межерицкий, расценив его замешательство как скромность, рассмеялся.

– Я полагаю, теперь тебе прямая дорога в область. А то и выше, в Москву, в Прокуратуру Союза… Кстати, я совсем недавно узнал, что нынешний Генеральный прокурор Союза тоже когда-то начинал с прокурора района в Ростовской области. Так что, Захар, я не удивлюсь, что тебя вызовут в столицу и предложат…

– Там и без нас отлично обойдутся, – справившись с собой, заметил Измайлов. – Садись, поешь с нами.

– Если поднесут, – уселся на стул Межерицкий.

– А что, – встрепенулась Галина, – может быть, действительно по рюмочке? Такое событие…

– Я пошутил, – остановил Галину Борис Матвеевич. – Не суетись. Только что от стола… Я вот по какому делу… Вернее, так сказать, делегирован к тебе…

– От кого?

– От всех, считай, мичуринцев.

Мичуринцами Межерицкий называл членов их садового товарищества.

– Понимаешь, колхоз имени Жданова тянет дорогу к себе. Техника понаехала, асфальтоукладчик, грейдеры… Улавливаешь?

– Да вроде бы.

– Когда еще такой случай представится? Позвони Кулагину, что ему стоит протянуть до Матрешек два километра…

Кулагин был начальником дорожного участка.

Измайлов нахмурился.

– Нет, мы оплатим. Скинемся, – поспешил заверить Межерицкий. – Я думаю, и тебе не жалко будет на такое дело четвертной…

– Что там говорить! – загорелась Галина. – Вот было бы здорово! А то весной и осенью не доберешься, грязь по колено.

– Слушай, Боря, скажу тебе прямо, – решительно ответил Захар Петрович, – Кулагину я звонить не буду.

– О господи, – вздохнул Межерицкий. – Но почему?

– Как будто ты не знаешь.

– Не знаю… Ты же будешь просить дорогу не к своей персональной вилле! Для целого кооператива!

– Двадцать пять рублей – пожалуйста. Даже – сто! – сказал Измайлов. – Если все, конечно, будет по закону. Могу со всеми подписать прошение или что там еще, но лично обращаться – уволь. И вообще, не надо обременять меня подобными делами!

– Ах-ах-ах! – покачал головой Борис Матвеевич. – Прямо ангел с крылышками.

– Но нельзя же так, Захар, – поддержала соседа Галина. – Помочь людям – святое дело!

– Можно! – отрезал Измайлов. – Проворуйся завтра у Кулагина кто-нибудь, как я тогда подступлюсь? Тут же мне тыкнут: а для кого дорогу строили?

– Одно другого не касается, – пробовал все-таки уговорить Измайлова Межерицкий. – Ты же будешь обращаться от имени коллектива.

– А это забудется, от кого я прошу. Запомнят, что я просил. Прокурор! Да еще скажут, что заставил. – Он помолчал и заключил: – Все!

Борис Матвеевич насупился.

– Да, с тобой кашу не сваришь…

– Такую – нет.

– Вот так, Боря, всегда, – в сердцах произнесла Галина. – Кругом все всё делают, а он словно небожитель!

– Прекрати, Галя! – пристукнул по столу Захар Петрович.

Она безнадежно махнула рукой. Наступило тягостное молчание.

– Ладно, на нет и суда нет, – сказал Межерицкий. Он поднялся, дружески потрепал Измайлова по плечу. – Тебя не переделаешь.

– И не надо, – буркнул тот.

– Ну, я пошел… – И, увидев приковылявшего на кухню журавля, спросил: – А кто ему лягушек ловит?

– Боря, ты все перепутал, – ответила Галина. – Это ведь не цапля…

– Да? – сделал удивленное лицо Межерицкий. – А я хотел подкинуть: на моем участке их видимо-невидимо…

– Радуйся, слизней не будет и других вредителей, – заверила Галина.

– Вот видите, как хорошо, – улыбнулся Борис Матвеевич, – из вашей квартиры никогда не уйдешь без ценной информации…

– Дома будешь? – спросил у приятеля Захар Петрович.

– Мне давно уже никто не назначает свиданий… А что?

Измайлов хотел сказать, что, может быть, заглянет к нему.

Была у Захара Петровича потребность поделиться с Межерицким тем, что произошло у него в Рдянске. Но быстро передумал:

– Так, ничего.

Межерицкий вышел.

– Не сердись, Захар, – сказала жена, видя, что он чем-то удручен. – Зря я, конечно, ляпнула…

– Не будем, Галчонок, – ласково посмотрел на жену Захар Петрович. – Я знаю тебя не первый день, да и ты – меня… Давай о чем-нибудь другом…

Ему и впрямь хотелось отвлечься от своих невеселых дум.

– Заходила к нам сегодня соседка, под нами живет. Утюг одалживала, у нее сгорел… – начала рассказывать Галина. – Осмотрелась, пока я утюг доставала, и говорит: а у вас квартирка получше нашей…

– Чем же? – спросил Захар Петрович. – Одинаковые.

– Паркет, говорит. На кухне – моющиеся обои…

– А у них?

– Везде линолеум. А кухня покрашена клеевой краской. И вся, говорит, уже облупилась.

– Да? – рассеянно слушал Измайлов.

Тягостные мысли не покидали его.

* * *

Через день Гранская зашла к прокурору, чтобы поделиться с ним своими соображениями о делах, доставшихся ей от Глаголева. Когда подошли к делу о найденном в радиомастерской чемодане с дефицитными товарами, Измайлов спросил:

– С чего думаете начать?

– С обыска в доме Зубцовых. Удивляюсь, почему Евгений Родионович не сделал этого раньше…

– А вы считаете, обыск необходим?

– Да. Но, возможно, сейчас он ни к чему и не приведет – упустили время. Если Зубцов имел отношение ко всем этим джинсам и майкам, то, скорее всего, успел еще при жизни избавиться от улик. Но чем черт не шутит… Вы дадите санкцию?

– Кто остался у него из родных?

– Мать. Пожилая.

Захар Петрович заколебался.

– Волновать старого человека… Ведь сын погиб.

– А что поделаешь? Надо.

– Хорошо, – согласился прокурор. – Еще что?

– Мы подумали с инспектором Коршуновым… На некоторое время установим за домом Зубцова наблюдение.

– Да, это тоже надо было сделать сразу…

– Лучше поздно, чем никогда, Захар Петрович.

– Вот это «поздно» меня и смущает, – сказал прокурор.

– Попробуем.

Инга Казимировна глянула в окно: к зданию прокуратуры подъехал милицейский газик.

– Захар Петрович, это за мной…

– Езжайте.

Измайлов утвердил постановление следователя на производство обыска у Зубцовых и отпустил Гранскую.

Моросил летний теплый дождь. Он только прибил пыль на узких улочках Северного поселка да отглянцевал листья яблонь и вишен, которые заполонили сады этой тихой окраины Зорянска.

Отпустив машину, Инга Казимировна и инспектор ОБХСС Коршунов с двумя понятыми подошли к глухому высокому забору Зубцова. На калитке стандартная табличка с собачьей мордой и надписью: «Осторожно, злая собака!» Словно в подтверждение этому со двора раздался яростный лай.

– А где же звонок? – спросила следователь, отыскивая кнопку.

– Какой там звонок, целый набат, – усмехнулся один из понятых – пожилой сухопарый мужчина, имея в виду собаку.

– Волк, да и только, – подтвердила другая понятая – женщина лет тридцати.

Коршунов потряс калитку. Пес залаял еще сильнее. Проскрипела невидимая дверь, и старческий голос произнес: «Фу, Цезарь, на место!» Собака теперь только тихо рычала. Лязгнула задвижка на воротах. В приотворенную дверцу выглянуло старушечье лицо, обрамленное черной косынкой.

– Здравствуйте, мамаша, – приветствовал ее старший лейтенант. – Псину уберите, нам надо зайти…

Калитка захлопнулась. Увещевая собаку, старуха куда-то отвела ее и вернулась одна.

– Заходите, – пропустила она во двор пришедших.

– Следователь Гранская, – показала удостоверение Инга Казимировна.

– Как? – приложила к уху ладонь мать Зубцова.

– Вы громче, она плохо слышит, – подсказала понятая.

– Гранская! – почти выкрикнула Инга Казимировна. – Следователь из прокуратуры!

Старуха молча кивнула и повела всех к дому.

Инга Казимировна оглядела двор. Несколько яблонь, клумба, на которой росли нарциссы и пионы.

Неподалеку от дома притулилась железная коробка гаража, покрашенного суриком.

Гранская предъявила хозяйке постановление на обыск.

– Человека нету, а вы… – покачала головой старуха, скорбно поджимая губы. – Господи, и после смерти покоя нет…

– Покажите, пожалуйста, ваше жилище, – спокойно сказала Инга Казимировна.

Это ее спокойствие подействовало на Зубцову.

– С чего начнете? С его половины? – спросила она.

Его – значит, погибшего сына.

– Да, пожалуй, с его, – кивнула Гранская.

Зубцова перебрала связку ключей, нашла нужный, открыла небольшую верандочку, из которой был ход в большую комнату, заставленную и увешанную всевозможными часами.

Часы были самого разного фасона и размера. Но больше всего старинных. В виде бронзовых и фаянсовых статуэток, в деревянных футлярах, украшенных витиеватой резьбой, с боем, кукушками и прочей премудростью.

Гранская от неожиданности остановилась посреди комнаты.

– Богатая коллекция, – произнесла она вслух.

Особенно ее заинтересовали старинные карманные часы, лежащие под прозрачным пластмассовым колпаком.