Текст книги "Не упасть за финишем"

«Торпедо» было очень хорошей командой – с Кавазашвили, Стрельцовым, Шустиковым, Ворониным. Но уже на первой минуте я получил передачу, убежал от Шустикова и Марушко и переиграл Кавазашвили. Недавно видел этот мяч и поразился – тогда мне казалось, что совершил что-то необыкновенное, а, оказывается, получилось все очень просто. Поймал Анзора на движении, когда тот сделал шаг, и пустил мяч в метре от него. Для «Торпедо» это был удар, шоковая ситуация. Но и после этого игра носила упорный характер, в чем-то нам повезло, но все же затем хороший мяч забил Андрей Биба, и мы выиграли Кубок.

Потом было празднование в «Пекине», были приглашены актеры, руководство. Я испытывал невероятную радость, тем более что я после матча не ехал в Киев, а оставался в распоряжении национальной сборной. И вот в этом состоянии эйфории отчудил такое, что до сих пор вспоминать смешно.

Все сидели уже в одном зале, в довольно «хорошем» уже состоянии, присутствовало и большое руководство Украины. Я уходил раньше и, прощаясь, чуть ли не прокричал: «Толпа, я пошел!» Потом мне припоминали даже не случай с девушкой, а именно эту выходку. Посчитали, что молодой зазнался, а на самом деле я просто пошутил, и эта «толпа» была одним из любимых выражений. Впрочем, победителей не судят. Правда, и зарваться мне не давали.

Пошутить я вообще любил. Когда сдавал биохимию, у меня был очень хороший профессор Кожухов, он очень хотел, чтобы я знал его предмет (пересдавал я, кстати, дважды), и натаскивал как следует. Так я всех изводил на завтраках. Брал хлеб и сразу начинал вслух рассказывать об углеводах. Кто-то клал себе мясо и тут же слушал об аминокислотах, жирах. Маслов однажды не выдержал: «Толька, твою мать! Ты уже уйдешь или нет?! Дай позавтракать!» Но я нудным голосом продолжал: «Углеводы являются…» И так пока всем худо не станет…

* * *

Смешной, но приятный для меня эпизод произошел, когда «Динамо» играло с «Аустрией» в 1969 году. Я до этого восстанавливался на море после операции на колене, где нужно было использовать время для скорейшей подготовки к оставшимся матчам чемпионата. А главное – вернуться в сборную перед мировым первенством 1970 года. В Мисхоре утро начиналось с бега под гору и по лестницам, а заканчивался день лечением и плаванием. Вернулся в команду, сразу приступил к тренировкам и не испытывал ни малейших проблем с физическим состоянием! Поехали в Австрию, и остро встал вопрос с центрфорвардом. Маслов волновался, что у меня не было игровой практики, но в итоге решился. Я вышел, получилось удачно, мы победили. То же самое повторилось и в Киеве, причем получилось, что мы очень хорошо сыграли с Женей Рудаковым. Пикантность же заключалась в том, что я тогда на матчи ездил не в автобусе, а сам, на автомобиле следом за ним. Мне разрешали, поскольку я часто ездил сразу после игр к маме, которая жила не в центре, а в спальном районе. И австрийцы, которые подъезжали в то же время к стадиону, что и мы, видели, как я приехал вместе с Рудаковым, который попросил меня взять его с собой. После игры на пресс-конференции главный тренер «Аустрии» сказал следующее: «Знаете, что с нами случилось? „Динамо“ ехало на игру, вся команда была в автобусе, а Бышовец и Рудаков прибыли отдельно. По дороге автобус попал в аварию, в итоге на поле вышли только Бышовец и Рудаков. Потому мы и проиграли…»

* * *

Монетка в Неаполе стала одним из главных игровых разочарований. Так получается, что эффектное запоминается, а эффективное – не всегда. Перед Евро-2008 в телеинтервью Дино Дзоффа спросили о том полуфинальном матче Кубка Европы 1968 года – помнит ли игру, команду? Тот ответил: «Матч не помню, а Бышовца помню».

Михаил Иосифович Якушин придерживался противоположного мнения, и то, что восхитило Дзоффа, не воодушевило его. На взгляд тренера, я злоупотреблял индивидуальной игрой. В игре ценится не насколько красиво, а насколько правильно и надежно. Теперь я признаю, что он прав, но существовали и объективные факторы, которые мешали играть. Во-первых, мы играли на выезде. Во-вторых, тогда еще не ввели желтые карточки, и защитники вообще не страшились наказаний. А еще за 5 дней до этого мы из-за того, что руководители футбола не добились переноса, провели отборочный матч Олимпиады с Чехословакией. Это к вопросу о создании условий подготовки национальной сборной тогда и в нынешние времена…

Изнурительный матч в жару и с дополнительным временем завершился со счетом 0: 0, и я никогда не забуду ту гробовую тишину, что повисла в раздевалке с того момента, как капитан Шестернев и Якушин пошли в судейскую решать нашу судьбу с помощью жребия. Только потом мы узнали, что тренер настойчиво подсказывал Алику выбирать «фигуру». Шестернев, вообще человек несколько флегматичный, замешкался, и все закончилось. Мы сразу все поняли, когда над нашей головой в раздевалке заходил ходуном потолок. Стадион впал в счастливую истерику, когда об удаче Италии объявили по стадиону. Только что была тишина, и вдруг – резкий контраст, отчаяние, воистину трагическая ситуация. На Якушина было жалко смотреть, он не уставал повторять Шестерневу: «Ну как же так! Я же тебе говорил!» Остальные молчали. Больше всего на свете я не хотел оказаться на месте Шестернева. Он был очень порядочным человеком. Мы дружили, и меня подкупали его принципиальность, порядочность. Он не был лидером в быту, но уважением пользовался огромным.

Алик – один из немногих джентльменов и в жизни, и на поле, всегда спокойный, даже в пылу стрессов. В 1966 году ЦСКА преследовал нас, но, проиграв в Киеве 0: 4, отстал, а я тогда забил два мяча, в том числе заставив ошибиться и Алика. Обычно защитников такие вещи приводили в ярость, но Шестернев никогда не опускался до грязной игры. Мы дружили семьями, и я называл его Альбертози, по созвучию, а Логофета – Кукарони. В честь защитника, нанесшего травму Дубинскому, поскольку Гена был очень жестким защитником. «Роднило» нас с Шестерневым и то, что были противоречия… в произношении наших фамилий! Его называли и Ше стернев, и Шестернёв, а меня Бышо вец, и Быше вец. На что как-то знаменитый Леонид Утесов подумал, нахмурился и сказал: «Мне бы вот было обидно, если бы меня называли с ударением на первый слог – У тесовым».

Да, монетка – случай, жребий. Пенальти – уже не столько лотерея, сколько психологическая устойчивость, мастерство, качество работы на тренировках, ведь перед каждой кубковой игрой на занятиях всегда отрабатываются одиннадцатиметровые. Случайно не забить пенальти сложно. Вы вспомните безответственность Вьери в полуфинале Кубка УЕФА «Фиорентина» – «Рейнджерс». Если бы не его промах, с «Зенитом» бы в решающей игре встретились именно итальянцы, а он отправился к отметке столь вальяжно!

Сам я пенальти практически не бил. В «Динамо» за это отвечали другие – Мунтян, Биба, Серебренников. Один раз пробил «Арарату», забил очень легко и, если бы просили бить дальше, делал бы это без боязни. Но и не рвался особо.

Что касается тренерской карьеры, то мне памятны два удара Добровольского – на Олимпиаде в Сеуле и спустя четыре года на чемпионате Европы с Германией. Некоторые тренеры отворачиваются, когда их подопечные бьют с «точки», но я этого предпочитаю не делать. Однажды, правда, был большой соблазн, еще в период карьеры игрока. Партнер бил в очень важной ситуации, я сначала отвернулся, но потом все-таки заставил себя повернуть голову и наблюдать, участвовать в эпизоде, дать товарищу посыл. В конце концов, пенальти не так страшен, как монетка в Неаполе…

* * *

Тренер Гавриил Качалин – самый титулованный тренер, чемпион Олимпийских игр, чемпион Европы. В своей работе он был человеком дотошным, скрупулезным, трезвым (во всех, между прочим, смыслах), с научным подходом в работе. И кроме этого – интеллигент, каких поискать, умевший объединять коллектив. Атмосфера в той сборной была прекрасная. Качалин правильно сделал, что взял на чемпионат третьим вратарем Льва Яшина, его присутствие благотворно влияло на обстановку в коллективе.

По авторитету в футболе Льву Ивановичу среди нас не было равных. И дело не в опыте и не в возрасте, а в нем самом, олицетворявшем вратарскую школу СССР. Его фирменный стиль – умение руководить обороной, быстро вводить мяч в игру, начинать атаки. Но в основе долголетия Яшина – его характер. Как-то в прошлом году в беседе с вратарями «Локомотива» Рыжиковым и Поляковым на вопрос, чем мне запомнился Яшин, я рассказал о том, что при подготовке к одному из матчей я жил с ним в одном номере. Проснулся от страшного скрипа зубов и стонов – у Льва Ивановича был приступ острых болей в желудке, от которых он постоянно мучился. Уснуть я смог, только накрывшись одеялом с головой. Наутро трудно было представить себе, что человек, который в таких страданиях провел ночь, не откажется играть. Но Яшин вышел и провел матч великолепно…

Мы были неплохо готовы психологически и вправе были рассчитывать на достойный результат. Первый матч с хозяевами чемпионата был, впрочем, крайне тяжелым. Играли под палящим солнцем, в полдень, полные трибуны гигантского «Ацтеки». В первом матче что важно? Не проиграть. Даже ничья оставляет хорошие шансы, тогда как при поражении выигрывать «на заказ» потом весьма проблематично. Мы сыграли по нулям, а мне матч отчасти не удался. Считается, что тот чемпионат мира я провел очень хорошо, но тогда, в перерыве матча с Мексикой, произошел забавный эпизод. Я отыграл как-то нервно, что-то пытался сделать, кого-то обводил… Потом начал возмущаться – да почему тот на меня не сыграл, этот не открылся… Ко мне подсел начальник команды Андрей Старостин и тихо так, спокойно говорит: «Успокойся. Ты сегодня – худший!» Я опешил, потому что мне так не казалось, но не поверить столь громадному авторитету было невозможно. Игроку вообще сложно, находясь на поле, дать оценку тому, как он играет. Со стороны все выглядит принципиально иначе и, надо сказать, объективнее. Я вздохнул, подумал, ничего не стал отвечать, но второй тайм отыграл значительно лучше. Критика Старостина повлияла! А в Бельгии забил те два памятных мяча, один из которых – с проходом от угла штрафной и с ударом в дальнюю «девятку» вошел в число ста лучших голов, забитых на мировых первенствах.

Чемпионат мира – это мировой форум, на который приезжают лучшие команды и игроки, и этот турнир способствует развитию футбола. В этом смысле чемпионат мира 1970 года был показательным, предопределяющим тотальный футбол. Играла лучшая за всю историю сборная Бразилии, наблюдалось явное противостояние латиноамериканской и европейской школ. Причем в какой-то момент стало закономерностью то, что чемпионаты, проходящие в Америке всегда выигрывают латиноамериканцы, а в Европе – европейцы. И перед четвертьфиналом с Уругваем, который нам вытащил в соперники всегда фартовый Поркуян и мы восприняли эту новость с большим энтузиазмом, – нас предупреждали, что нужно быть готовыми ко всему, в том числе и к не очень качественному судейству.

В итоге жизнь показала, что угрозы были небеспочвенными. Правда, мы и сами вели себя не идеально. Во-первых, я уже обмолвился о том, что мы посчитали Уругвай самым легким соперником из тех, кто нам мог достаться на фоне Бразилии. Во-вторых, мы не нашли противоядия от игры Кубиллы, быстрого левого края латиноамериканцев. Против него играл Афонин. Хотя мне сейчас думается, что следовало бы поставить более скоростного Женю Ловчева, но опыт был на стороне Афонина. В-третьих, мы, признаюсь, не справились в атаке – у уругвайцев играли два очень жестких, неприятных центральных защитника, доставлявших большие проблемы. Особенно в борьбе несладко пришлось Мунтяну и Асатиани, которые начали в определенный момент выпадать. В целом же креативных игроков оказалось достаточно. Но приходилось больше обороняться, чем заниматься прямыми обязанностями. Единственное, считаю, что нам не хватило Папаева, который получил травму перед турниром и уехал домой. С ним, уверен, наше нападение могло бы действовать еще более разнообразно. Хурцилава же не мог полноценно заменить Папаева. Муртаз тоже играл ближе к обороне, и у нас постоянно возникали проблемы с быстрым выходом. И все-таки к нашему поражению привела несправедливость. Как раз Кубилла выпустил мяч за лицевую линию, наши выключились из борьбы, но игра не была остановлена, последовал пас и точный удар головой Эспарраго. Сам Анзор Кавазашвили потом считал, что не доиграл тот эпизод, потому что был уверен, что судья свистнет. Это была его единственная ошибка, да и назвать-то ее так нельзя. Анзор, несмотря на это, остается одним из самых сильных наших голкиперов в игре на линии.

Но вот что интересно! История повторилась летом 2008 года на чемпионате Европы в Базеле, когда в той же самой точке, где мексиканский мяч выкатился за лицевую, сфолил Колодин против голландца, и судья Михел сначала приготовился нашего защитника удалять. Но потом словак отменил свое решение! И все закончилось для сборной России лучше некуда, хотя, окажись игроки в конце основного времени вдесятером, еще неизвестно, что бы ждало нас в дополнительных таймах. Надо же, та самая точка, 38 лет разницы и противоположный, судьбоносный эффект!

Та мексиканская история – поучительная, причем не только в нюансе с голом. Мы радовались, что нам достались не бразильцы, и тренер должен был прочувствовать этот момент и не допустить даже малозаметной самоуспокоенности. Нам нужен был микроконфликт, подстегивающий фактор, но мы его не получили. Никто не чувствовал перед Уругваем дополнительной агрессии, возбуждения, без чего не играют плей-офф.

Кстати, свой мяч я забил, сыграв с Мунтяном в «стенку», но его не засчитали. Думаю, несправедливо, но что поделать! Такое в футболе возможно, достаточно вспомнить 2002 год. Да, сборная играла в Японии плохо, но в матче с хозяевами ошибочно не был засчитан чистый гол, и неизвестно, как бы все повернулось, не проиграй мы тогда японцам. Тогда, если помните, арбитры вообще благоволили к хозяевам турнира – что творилось в матчах корейцев с Италией и Испанией… В Мексике мы должны были быть готовы к несправедливости, должны были настроиться на то, чтобы играть вопреки. На то, чтобы конкурировать с лучшими игроками мира, чтобы здесь и сейчас быть лучше всех. Этого не произошло, и это следует признать. У нас было много талантливых ребят, но опыта и психологической устойчивости все-таки не хватило.

Кончилось все неприятно. Нас сразу увезли домой, хотя чемпионат был в самом разгаре, нам не дали досмотреть турнир. Правда, особой критики не было, все списали на судейский беспредел. К тому же мы все же вышли из группы, а это тоже результат.

* * *

Многие спрашивают – откуда взялась песня Высоцкого про «Бышовца, за которого предлагала мильон „Фиорентина“»? Да, мы с Владимиром знали друг друга хорошо. Познакомились как-то после спектакля в Киеве, потом решили встретиться еще раз, за городом, в сауне. Был также Борис Хмельницкий и другие актеры. Отдыхали после матча. А матч был как раз тот самый, с «Фиорентиной», перед которым я, как говорил Маслов, «стал тренером» и рассуждал о персональной опеке. И вот Володя говорит: «Ну что, тебе предложение пришло. От „Фиорентины“». – «Ты откуда знаешь?» – «Я-то знаю!» Посмеялись. Но это еще не все. Про предложение «Фиорентины» Высоцкий действительно знал. Но в тексте есть и слова про Пеле… И насколько провидческими эти строки оказались в отношении чемпионата мира 1970-го года, когда и я, и Пеле забили по 4 мяча, а мне удалось стать лучшим игроком нашей сборной.

Насчет образа жизни Высоцкого было рассказано много негативных вещей. Но от себя скажу, что мне очень повезло. Мы постоянно с ним поддерживали добрые отношения, мне было с ним интересно, он был неоднозначен. Согласитесь, трудно одновременно представлять себе Высоцкого, поющего песни и играющего в «Гамлете». А повезло мне в том, что, общаясь со мной, он ни разу не был «не в порядке». Я встречался с ним в самой лучшей его форме, а потому и воспоминания о Володе остались прекрасные. Только при нашей последней встрече я увидел в нем какую-то обреченность. Не могу сказать, в чем конкретно это проявлялось, но у меня было ощущение того, что человека что-то гложет.

К выходу его песни о себе я отнесся достаточно спокойно, пусть и не припомню, чтобы какая-либо футбольная фамилия фигурировала в песнях. Стихи Евтушенко о Боброве, Яшине были, да, но песен – не было. Все-таки я привык тогда к тому, что был популярен, что много писали о Бышовце, много говорили. Меня даже беспокоило, что звучит куплет как-то нескромно, на что Высоцкий сказал: «Да подожди ты, сейчас песня популярна, еще десяток лет будет. А потом…» Тогда мне показалось, что это прозвучало слишком самоуверенно. Но прошел уже не один десяток лет, а его творчество востребовано и сейчас.

Помню, мы обменивались дежурной шуткой с Александром Розенбаумом. Он говорил: «Толя, ты ведь у меня любимый футболист. Но после Стрельцова!» На что я ему отвечал: «А ты у меня любимый певец. Но после Высоцкого!»

Высоцкий не был ярым болельщиком, вроде Михаила Боярского. У Миши кипят эмоции, он говорит то, что думает, с предельной категоричностью. Я к этому отношусь снисходительно, как и вообще спокойно отношусь к тому, когда со мной заговаривают о футболе. Когда ты известный футболист или тренер, с тобой все хотят о нем говорить – это совершенно понятно и нормально. Другое дело, если бы я подходил к прохожим, хлопал их по плечу и спрашивал: «Как дела, как жена?» – на меня смотрели бы как на сумасшедшего.

Как-то стоял на улице, ждал супругу. Вдруг подошел человек в возрасте и прямолинейно так начал общаться: «Анатолий Федорович, да как же так! Вы развалили „Локомотив“!» Я улыбаюсь: «Подождите, не развалил, а расчистил. Смотрите, люди после меня сейчас могут цивилизованно работать». Второй подходит: «Вот, прочитал, что вы – один из самых непьющих тренеров. И выглядите как!» – «Да, – отвечаю, – на работе никогда». Третьи подходят: «Ну что, как наша сборная на Европе сыграет?» Что ответить? Ведь ты себе не принадлежишь. Конечно, «хорошо сыграет»!

Понятно, что эти люди непрофессиональны. Понятно, что они впечатлительны. Понятно, что они переживают. Это ведь не на уровне знаний или объективных оценок – это адреналин, эмоции. Позиция болельщика – это «нравится» или «не нравится». Его что-то удивляет, он реагирует. Позиция тренера иная – правильно или неправильно. Эффективно или неэффективно. Поэтому, когда рассуждали о футболе Высоцкий, Боярский, Танич, Лавров, Лещенко, Добрынин – я относился к их мнению с пониманием. Это мнение людей, которые в нашей игре видят зрелище. Но ведь это и есть – зрелище, и только для нас, тренеров, – работа. Поэтому я терпим.

Кстати, очень благодарен Таничу, Лещенко, Добрынину за поддержку, когда оставался без работы.

Вячеслав Добрынин, народный артист России, заслуженный деятель искусств РСФСР:

Анатолий Бышовец – не только мой близкий друг и товарищ, но и один из моих самых любимых футболистов. Сборная СССР, в которой играли Численко, Яшин, Стрельцов, Еврюжихин и Бышовец, была, пожалуй, самой яркой за всю историю, а тройку нападающих – Численко, Стрельцов, Бышовец – на мой взгляд, так до сих пор никто и не переплюнул. Что касается Анатолия, то у него был выдающийся дриблинг, которого я больше никогда и ни у кого не видел. Существовала только одна маленькая проблема: Бышовец играл за киевское «Динамо», а я болел за московское. Но общество все-таки было одно и то же, и со временем Толя стал для меня своим. А еще я понял, что он – мыслящий, умный человек. Не хочу никого обижать, но в те времена спортсмены не пользовались репутацией особо интеллектуальных людей. Бышовец был явным исключением. Он тонко понимает искусство, знает его, умеет ценить. Да, я знаю, что у Анатолия непростой характер, этот человек не поддается влиянию со стороны, у него есть своя точка зрения, и он всегда ее отстаивает даже в тех ситуациях, когда иной бы отошел в сторону или промолчал. Это приносит ему много проблем, но недаром говорят, что скромность – это короткий путь к бесславию, а путь к признанию лежит только через сложности. У Толи нелегкая судьба, но он всегда брался за самые сложные дела и добивался успеха с помощью таланта и упорства. Пусть многие сейчас кривятся, но он сумел в «Локомотиве» сломать рутину, сделать то, на что долгое время никто не решался. Бышовец всегда несет перемены, пусть ценой трудностей общения с миром. Банальностью быть, конечно, намного проще…

* * *

Моя игровая карьера складывалась не так просто, как кому-то может показаться. Если смотреть на хронологию, то набирается 9 лет, причем количество матчей было меньшим, чем могло бы быть. Соответственно, я мог забить больше мячей. Эффективность – да, была высокой, но выступать постоянно и ровно мне мешали травмы, и закончить карьеру игрока раньше времени пришлось именно по состоянию здоровья. Манера игры и позиция центрфорварда, постоянно притягивавшая защитников, выходивших на поле с задачей сдержать Бышовца, стоила слишком дорого. От игры к игре приходилось восстанавливаться, иногда выходил на уколах с незалеченными повреждениями, свежими ранами. Это не могло не сказаться на физическом состоянии, потому что постоянно нужно было форсировать игровую подготовку. К тому времени, когда я заканчивал, у меня уже было ощущение игровой мудрости, я уже не считался «молодым и подающим». Было бы интересно провести на поле зрелый период, и, кто знает, чего еще можно было бы добиться.

Три операции на колене все-таки выбили меня из строя. Это сейчас на восстановительный период уходит иногда всего 2–3 недели, а тогда уровень медицины был иным, как правило на больничном ты оказывался на полтора-два месяца. Не надо забывать, что в киевском «Динамо» всегда была высочайшая конкуренция, и мои травмы мне, мягко говоря, не помогали держаться в основном составе.

Считаю, что на сто процентов я себя как игрок не реализовал, хотя и не могу назвать свою карьеру неуспешной. Хорошо, что я не стал подражать ни Бибе, ни Каневскому. Учиться – можно. Подражать – нет. Я всегда говорил себе: «Ты не Пеле, но ты – Бышовец. И ты должен стать лучшим Бышовцем, потому что никогда не станешь лучшим Пеле».

Закончил я тривиально. Очередной матч на Кубок чемпионов с польским «Гурником». Очередной прыжок в колено. Очередная операция, после которой уже трудно было восстановиться. В это время пришло предложение поиграть в Финляндии. Я было принял его, разаттестовался, снял погоны… И вдруг серьезно заболел мой старший сын. В итоге не смог уехать, остался без работы. И, чтобы сохранить стаж, принял предложение до открытия СДЮШОР «Динамо» поработать заместителем директора плавательного бассейна «Динамо» с зарплатой 120 рублей. В этом у руководителей был определенный расчет: все материальные вопросы по доставке дефицитных материалов для ремонта бассейна решались очень быстро. Но имелась и обратная сторона медали: мне полагалось часто встречать дорогих гостей из ЦК и Совмина в сауне, с алкоголем, поддерживать компанию. Когда отказывался пить, мне говорили: «Ладно, сейчас-то уже не играешь…» К счастью, это продолжалось недолго, и работа в бассейне стала хорошим уроком в плане сохранения самого себя. Нужно было думать о семье, о матери с братом. Период сложный, но СДЮШОР наконец открылась. Я вернулся к любимому делу и начал новую жизнь.