Текст книги "Просто так"

Просто так
Анатолий Давыдчик

© Анатолий Давыдчик, 2024

ISBN 978-5-0064-5389-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Веселуха

Подвал. Сыро. Как же всё болит… Били со знанием дела, хочется кашлянуть, но больно… Попытка перевернуться набок, в полумраке вижу ещё двоих, знаю, что это два Серёги, с батальона связи, больше ничего. Полный рот крови, надо сплюнуть, куда, правильно на пол, сверху мутное толи окно, толи ещё что, с решёткой.

Итак, подводим итоги. Я в Назрани, в здании местного ФСБ. Хотя на кого они работают – сам чёрт ногу сломит, нужно учитывать местный продажный менталитет. Первая попытка присесть на шконаре не получилась, лампочку встряхнули, это точно. Спасибо отцам командирам… Ну да ладно, решаем проблемы по мере поступления.

Срочники сидят, испуганно вжавшись в стену. Оно и понятно, поездка на рынок (опять же по приказу) закончилась оченно весело; ну, а я… Что я? Всё чуть позже, сейчас главное осмотреться.

Два двухъярусных шконаря и нас трое. Полторашка воды… Боюсь, что посуда с туалета, для подмывания, так сказать. Хотя на безгрудье и портупея – лифчик. Далее, превознемогая боль в руках, ощупываю карманы. Да, это не наши мусора, шмонать не умеют, сигареты в виде мятой пачки «Примы» оставили. А то, что три из них забиты, не посмотрели. Ладно, чёрт с ними… Прикуриваю, голова пошла кругом, но жить можно, ещё раз плюю на пол.

– Ну что, хлопцы, с поздравляловом! – говорю я, хотя самому ни капли не смешно. Оба Серёги молчат, оно и понятно.

Начинаем думать… Итак, что мы имеем кроме пиздюлей, два проебанных автомата? Два срочника и я… Ах да, ещё красивый замысел командиров. Конечно, два тела ушли в «сочи» со стволами, ну я-то тут причём? Думай, пока время есть. Этих могут, конечно, и прикопать по-тихому, ну и меня, похоже, до кучи. А чего, я в личном деле без родины и флага, искать меня не будут, по крайней мере, они так думают. Но Вадик, майор, которого я ещё взводным по первой помню… Неужели, сука, мозги пропил, с алкашом НИСом?..

Ситуация напрягала, но вот причём тут ингуши – ума не приложу. То, что это те же нохчи, только вид сбоку, я знал… Но надо же и меру знать, под Аушевым вроде ходят…

– Что делать будем? – задаю дебильный вопрос парням. Те лишь пожимают плечами.

– Вот и я не знаю. – говорю я. – Вам сколько ваши шакалы дали, когда на рынок посылали? – спрашиваю я.

– Не, мы сами. – лепечет самый маленький из парочки.

Я лишь внутренне усмехнулся: «Конечно сами… Два срочника на БТРе, на рынок, сами… Если учесть, каким боком я к вам попал, то конечно сами, кто ж спорит?»

Документы у ин… Стоп, по порядку: меня вырубили в Ханкале… Нет, не там, раньше, вспоминай; итак, кунг комбата, дорога в наручниках, потом из кузова, как мешок, в багажник… Документы либо у наших, либо тут, хотя какая разница… Можно думать до бесконечности. Допросов пока не было, да и какие в жопу допросы, ёжику понятно, потом обставятся и всё будет норма. Для них норма, а вот для нас…

Ладно… Хотя какое «ладно», хреново всё.

С этими двумя, допустим, понятно. Но меня не покидало ощущение, что я видел, точно видел нечто важное. Мелочь, но очень такую, которая и даст мне понимание, какого хрена я тут. Хотя мне от этого ни холодно, ни жарко… Долбаные братья по оружию, сколько этих ингушей полегло в первую, жуть… И теперь главное: если военник у них – мне край, там все похождения. Тем более, мои подвиги в наградном описаны чётко.

Думай, думай… Хотя, как в анекдоте, хули думать, трясти надо.

– Вас допрашивали? – спрашиваю у парней.

– Не, только били… – тихо отвечает маленький Серёга.

Скептически смотрю на них. Если и били – то так, для куража, не более. Значит убивать пока не будут, а вот продать могут. Вопрос, кому? Если копать окопы – то аминь, если на кирпичи – то небольшой шанс есть. Хотя и то, и то для пиковых не вариант: сейчас немного не так, как при Бориске, хотя…

– Парни, вас то как?

– Никак, – хрипит большой Серёга, (я для верности обозвал их большим и маленьким) – пизды дали, в Урал, потом на буханку, глаза завязали и… А где мы? – неожиданно спрашивает он у меня.

– В мусульмандии, – усмехаюсь я, при этом очень больно что-то кольнуло, – а именно, парни, мы в стране ингушей.

– А, это где на флаге кружок с червями или крючками? – подал признак жизни маленький Серёга.

– Оно самое, – вздохнул я, пытаюсь встать, вроде не всё отбито, значит живой.

– Крепко они тебя, – с участием говорит маленький. – А ты первый раз на контракте?

– Да вот то-то и оно, что первый, – нарочито вздыхаю я. Ну не говорить же им всей правды. Правда – она штука такая, лучше держать её плашмя в заднице, до лучших времён, так сказать.

– А нас не убьют? – неожиданно задаёт вопрос маленький.

– Убьют, – киваю я, – но потом и не тут, и не всех…

Даже в полутьме было видно, как побледнели мои сокамерники. Так, наверное, вернее будет называть.

Я опять поймал себя на мысли, что умирать не охота. Вспомнил Нефеда, кореша по Первой, с нашей роты, что перешёл к чичам, и прикинул: умирать за мифическую родину или ещё что-то вроде братства или ещё как? Не, ребята, не моё. Желание жить – вот, что главное, вопрос – как, а это детали.

Я с сожалением посмотрел на пацанов. Если мне предложат завалить этих двоих – смогу ли я? Смочь-то смогу, а вот что потом?

Размышления прервал вой с минарета, правоверных призывали на молитву. Колонка на верху башни явно требовала ремонта и хрипела, как у одного типа, которому перерезало осколком горло. При этом воспоминании я невольно улыбнулся, парни же посмотрели на меня с опаской, никак у дяди чердак поехал. Поехал или нет – посмотрим. Как говорится, будет день – будет пища. Кстати о пище…

– Парни, курите – бычки не выбрасывайте: хрен знает, что там. – предупреждаю я ребят, те просто согласно кивают.

С лязгом открывается дверь. В новеньком камуфляже, увешанный как новогодняя ёлка, боец ингушского Собр-мобр, спец-пиздец летучего отряда имени кого-то почему-то, стоял перед нами во всей красе. Главное, что меня умилило – это «Муха» за спиной. Да, РПГ в подвале – это сила, но этот клоун мог запросто перепилить нам горлянку, поэтому я чуть отсел назад.

– Э, – он ткнул пальцем в маленького, – иды за мной… – и он поманил рукой…

Большой побледнел, да и я тоже.

«Началось», – крутилось у меня в голове. Говорят, что перед смертью перед глазами вся жизнь проходит. У кого как, мне почему-то настойчиво хотелось бабу, и ни какую-нибудь абстрактную, а конкретную, с соседнего подъезда моего дома. Однако через пару минут маленький с блаженной улыбкой зашёл к нам в подвал неся ведро с картонкой в одной руке, а во второй пакет.

– Сидеть тихо, мне приказал рейнджер. Всё, ссать-срать в вёдро, жрать дали и вот, велели дать. – и он брезгливым жестом бросил на стол две пачки «Винстона».

После этого хлопнула дверь, лязгнул засов, и наступила тишина…

– Ну что, парни, убивать нас пока не будут, – нарочито бодро говорю я, – однако хавку тянем. Завтра посмотрим, что будет…

Веселуха

В пакете оказались лаваши и курдючное сало, неплохо, жить можно, но пока. Разделив продукты на две равные части, перекусили; ели молча, разговоры были лишние, я пытался прикинуть, что мне отбили и насколько, но получалось так себе… Закурив после еды, я пытался хоть что-то сопоставить и по всему выходило, что определение «жопа с ручкой» – это более благоприятный исход. Прошло часа два или три по моим подсчётам, как в подвале послышались шаги, все непроизвольное напряглись. Дверь с грохотом открылась, в проёме стоял уже другой, постарше и поздоровее.

– Выходи! – ткнул он в меня пальцем. Видимо он решил улыбнулся, но оскал каннибала окончательно поверг меня в ступор, на ватных ногах, как баран, я выхожу в коридор. В кино я часто видел, как избитый до полусмерти, главный герой валит конвоира голыми руками, ну-ну… Тычок в спину указывает мне направление, и чувствуя дыхание за своей спиной, я убыстряю шаг. Из подвала выходим на улицу, после подвала свежий воздух слегка бьёт в голову; на двери надпись «Управление ФСБ по чему-то там», короче по Ингушетии; два пролёта лестницы и кабинет, стол, стул (для меня по-видимому) и оппа видеокамера на треноге, кино снимать будут. За столом (твою мать, спят они в разгрузках что-ли) мужик; на столе пепельница и бутылка коньяка, неплохо для истинного мусульманина. Садись, жестом хозяина показывает он на стул. Пока шло дежурное, кто, где, номер части, откуда, кто мама, кто папа и так далее, я оглядывался, судя по плохо замытым следам крови, допрашивать тут умели, а главное любили. Наконец перешли к главному.

– Знаешь где ты? – спросил меня собеседник.

– В милиции наверное, – пожимаю я плечами, – хотя, так-то по фиг.

– А ты чё борзый такой? – задаётся закономерный вопрос.

– Да не… – я вновь пожимаю плечами, – какой борзый?..

– Сиделый? – следующий вопрос.

– Есть такое дело. – вздыхаю я.

Старшой оживился, – Э, как же тебя в армию взяли?

– А сейчас всех берут, дураков нет, вот и гребут. – как некую военную тайну сообщаю я. Далее он стал расписывать моё незавидное будущее, хотя я его и так знал, и под конец сделал мне предложение, как он думал оченно выгодное.

– Ты сейчас на видео расскажешь, как продавал оружие, покупал наркотики, как ты ненавидишь войну и обратишься с призывом прекратить эту бойню…

Я смотрел на него и думал, – «совсем ты дурак, дядя, ясно же, что я скажу, что надо, подыхать или опиздюливаться в подвале в мои планы не входит, сейчас по крайней мере, а там поглядим». Начальник ещё распинался минут десят, я же мысленно аплодировал его актёрскому таланту, судя по всему, документов у него нет, значит он знает ровно столько, сколько ему сказали, а это – ничего.

– А мне что с этого? – задаю вопрос улучив паузу. Старшой даже осекся от такой наглости.

– Ты жить не хочешь?

– Я решаюсь идти, как говорится, ва-банк. – Да нахрена мне такая жизнь, без денег, без жратвы, без сигарет. Долго я тут ещё буду?

Начальник вдруг заулыбался, перед ним сидел типичный продажный русский, чтож, хочешь видеть такого, видь как говорится.

– А эти два придурка, нахрена они? Делиться с ними ещё… – гоню я волну дальше.

– Э, этих мам, пап, купят. – отмахивается начальник.

– Нормально, однако, – пытаюсь я выразить возмущение, – я сейчас тебе на камеру наговорю и чё? В расход меня?..

– Не переживай, решим. – успокаивает меня начальник, я делаю вид, что верю, тот вызывает помощника и началось… За время съёмки я успел обвинить Ельцина в содомии; признаться, что на вертолёте перегонял боеприпасы боевикам; обозвал НИСа три раза козлом, сказал, что он главный директор наркотрафика и через университет имени Лумумбы гонит чистый герыч, короче меня несло. После съёмки начальник щедро налил коньяка в пластиковый стакан, а мне стало почему-то не очень весело. Ну ладно этот дебил, но ведь есть кто-то поумнее, для кого-то эта запись нужна… Странно, но угрызений так называемой совести не было, было два варианта или молчать и сдохнуть, либо врать и выжить, выбирайте сами, господа. Почему в войну наши в плену молчали, да кажется мне, что не знали они ни хрена, вот и весь хрен до копейки. Несколько дней, а может и недель я выиграл, а там, как карта ляжет. Очутившись у себя в камере я первым делом закурил, оставшись в одиночестве, так как Серёг вытянули наверх.

Итак, этих по видимому выкупят, вопрос, Толянчик, что с тобой будет, вариантов было масса и все хреновые. Через некоторое время вернулись оба срочника, судя по лицам, их отпустило. Ох великая сила Надежда, вернее даже вера в надежду, она и помирает говорят последней.

– Нас выкупать будут. – уверенно, с блеском в глазах, сказал большой Серёга, – Мы и про тебя сказали, что и ты с нами…

– Нормально, парни, отдыхаем, – говорю я, хотя и предполагаю, что часть этой записи просто сотрут, ну не разочаровывать же парней. Скоро наступила тишина, Серёги дрыхли, вероятно во сне встречая свободу, я же ворочался с боку на бок, не представляя что делать. Когда вели по коридору насчитал с десяток камер, вопрос есть ли кто, судя по тишине, отпадал, хотя… Задремав под утро я так ничего и не решил, пусть идёт как идёт, там видно будет… Сон прервали вопли с минарета, первым делом захотелось взорвать эту башню с колонкой, но не чем, поэтому я вздохнув сел и тут же проснулся от боли, отмудоханное тело ещё и затекло на нарах, поэтому бушлат, который по переменно служил то подушкой, то одеялом, погоды не делал.

– Ну с добрым утром чтоли, – бурчу я, Серёги в ответ здороваются и продолжают о чем-то шёпотом свой разговор, я даже не прислушиваюсь.

– Толь, а ты что в камеру сказал? – не выдерживает Серёга маленький.

– А то и сказал, что всё говно и бабы – бляди и солнце – ебаный фонарь… – отшучиваюсь я.

– А серьезно? – допытывается маленький.

– А серьезно, я Родину продал, и вообще, что сказали, то я и повторил. – говорю я. Через паузу маленький говорит, – А я Родину люблю…

– Ну и люби, кто ж тебе мешает, – усмехаюсь я, – вот на допрос вызовут – рви рубаху, ори, – «ссыте мне на грудь, чтоб морем пахло», а когда тебя ебнут, твои родители будут гордиться, что воспитали сына, героического долбоеба…

Серёга маленький даже немного завис, а я, глядя на это, продолжил, – Ты героизм свой в жопу плашмя засунь, сдохнуть большого ума не надо, а вот выжить… Цена не имеет значения, когда орден вручат, посмертно. Тебе очень приятно будет, поверь, и родакам твоим в доме престарелых потом будет чем гордиться, поэтому глохни и не трави душу!..

– А присяга? – неуверенно спрашивает Серёга большой.

– А что присяга? – хмыкаю я, – На нашу страну кто-то напал? Фашисты, блядь, под Москвой? Дяденьки деньгу рубят, а ты, как патриот, сдохни и всё, тебе оно надо, мне нет… Поэтому, пацаны, давайте оставим эту тему, каждый при своих, но подыхать я не хочу и не буду… И вот ещё, если возникнет выбор, то себя я не ущемлю, всё, проехали…

Веселуха

После допроса прошла пара дней, нас никто не трогал: по-видимому, решалась наша дальнейшая судьба; судя по всему, с каждым днём бравые ингушские торговцы людьми понимали, что влетели в блудняк, и теперь ломают голову, что делать.

Сигареты, как мы их ни тянули, имеют свойство заканчиваться, как, впрочем, и продукты. У мальцов эйфория сменилась унынием и, как я их ни пытался расшевелить, ничего не помогало. Да я и сам, если честно, находился на грани. Несколько раз кто-то проходил по коридору, замирая у наших дверей, и всё…

– Знаете, пацаны, скоро всё будет хорошо, поверьте. – в очередной раз говорил я, смотря на унылые лица. И, как говорится, накаркал.

Посреди ночи дверь распахнулась…

– Старший кто? – услышал я из сумрака коридора.

– Ну я – отвечаю кому-то невидимому.

– Пошли! – приказал голос. Я выхожу в коридор, молча следую за кем-то широкоплечим (странно, но двери не закрываются, видимо на столько уверены в том, что никто не ломанётся наружу; ладно, поглядим) … А вот это, блин, интересно, на улице во дворе стоит джип, возле него двое в возрасте… Провожатый молча отходит в сторону, оставляя меня наедине с этой парочкой. С минуту молчим… Удар в спину опрокинул меня вперёд, хорошо что успел выставить руки. Один в костюме поднимает руку и поэтому последующих ударов не последовало.

– Скажи, баран, твоя запись? – костюм держит в руках видеокассету… Я молчу, говорить бессмысленно.

– Зачем врал? – костюм рассматривает меня, как некое насекомое, из-за которого он вынужден отвлекаться от более важных дел. Подождав немного и поняв, что ответа не будет, он просто махнул рукой.

Били меня долго и со вкусом, периодически давая мне возможность прийти в себя. Снова били. Потом как мешок картошки сволокли в подвал и кинули в камеру. Что характерно, оба Серёги даже не попытались выглянуть в дверь. Как сидели на нарах, так и сидели.

Сквозь шум в голове я слышал, как запираются двери. После – провал… Иногда я выныривал из темноты, кто-то из Серёг прикладывал мне горлышко бутылки к разбитым в хлам губам, я сглатывал воду вместе со сгустками крови, блевал и снова проваливался.

– Не умирай, – слышал голос одного из Серёг, – наши что-нибудь придумают…

«Наши… А где они, сука, наши? – пульсировало где-то внутри, – А не наши ли сдали сюда? За что только, за что?.. Так что простите, нет больше наших, я сам за себя, наши…»

С каким-то сарказмом мелькала мысль,: «Наши хуже врагов порой. И помни, Толян, если этим двум скажут убить меня за свободу или ещё что – они убьют. Плакать будут от жалости к себе, но убьют. Поэтому не питай иллюзий: ты, если что, должен быть первым… Второго места не присуждают, это не футбол, мать вашу… Сука, из меня, если убьют, святого слепят? Хуёв дров, по масти не катишь, поэтому думай!»

Хорошо конечно думать, если думалка отбита напрочь…

Не знаю сколько времени прошло, но проваливаться в темноту я стал реже.

«Значит жить буду!» – нерадостно усмехнулся я про себя, а вслух спросил:

– Есть курить?

– Не, с того дня ничего не давали. – произнёс большой.

– И сколько я в отключке? – с трудом спрашиваю у парней.

– Три дня… – почти хором отвечают они. Сука, три дня, они сидят и молчат, от страха, от обыкновенного животного страха – «вдруг хуже будет?», тем более отмудоханное тело – яркий тому пример…

– Ладно, барабань в двери. – предлагаю я парням. Те испуганно жмутся в стену и просто мотают головой.

– Ну вы совсем, – в тихой ярости бормочу я, – бараны ебучие… Боитесь хуже будет? Да куда уж хуже, а вы готовы терпеть, лишь бы чего не вышло. Ладно…

С трудом сползаю со шконаря и чуть ли не на карачках добредаю до двери. Через силу бью раз, потом ещё и ещё, непонятно на каком ударе послышалось.

– Чего тебе?

– Слышь, командир, – хриплю я, – сигарет и пожрать надо, а то ведь рано или поздно выйду – узнают, как в Назрани обращаются…

Судя по шагам, охранник (или кто он там) пошёл советоваться…

– Нас убьют. – бледный от страха шепчет Серёга маленький.

– Глохни!! – выдыхаю я, – Иначе я сам тебя завалю…

– Кто кричал? – слышу уже другой голос в коридоре.

– Я орал. Командир, дай закурить и пожрать бы надо, а то сдохнем тут на хуй…

С одной стороны конечно я нарывался, а с другой… С другой, мне реально было насрать. Меня трясло не поймёшь, от чего, больше от обиды, боли, злости… Скорее всего от коктейля этих чувств. Я был готов рвать, убивать и не важно что, а в первую очередь – убить эту парочку херувимчиков.

– Отойди от двери, – словно прочувствовал моё состояние сказал кто-то. Я отошёл к своим нарам, дверь слегка приоткрылась и на пол упал пакет, за ним следом пачка примы и коробок спичек.

– Жрите, суки русские. – ласково проговорил голос и дверь закрылась. Я подобрал пакет, сигареты и уселся за стол. Две пары жадных глаз смотрели за моими манипуляциями.

«Суки, прокатить бы вас, тварей, – внутренне усмехаюсь я, – что ж за натура такая – на чужом хую в рай заехать? А вот если бы меня прибили – злорадства бы было вагон, а теперь вот смотрят…»

Мне многое что хотелось сказать, ещё больше сделать, но, видя перед собой эти глаза, осталось только раздражение.

– На, курите. – я кинул им две сигареты, потом залез в пакет, где было два лаваша, отломил половину под жадные взгляды и перебросил им вторую.

– Поделите сами, взрослые. -хмыкнул я. – Ладно, живём пока, убить не убили – и то хорошо.

Отломив кусок лепёшки, я размочил её в воде и стал пробовать есть, тем более жевать было нечем. Желудок сразу отреагировал резкой болью, но потихоньку я затолкал в себя четверть хлебобулочного изделия, и наконец-то закурил…

Веселуха.

Дня три нас никто не трогал. Вернее, меня: с этих-то что взять…

Я как пёс зализывал раны, а так как кроме собственной мочи из лекарств ничего не было – то после этих компрессов отёки спали, несмотря на весь мой врождённый пессимизм. С двумя своими сокамерниками я не разговаривал: просто не о чем. Оба Серёги постоянно бредили историями из домашней кухни, чем, кстати, напрягали. И я однажды не выдержал:

– Слышь, юноши. – обманчиво ласково обратился я, – А чего вы, от мамкиных пирожков в армию поперлись?

– Забрали… – проблеял большой Серёга.

– А отмазаться чё, никак? – усмехаюсь я.

– Так косить надо было… – продолжает большой.

– А вы ведь даже не пробовали. – говорю я, – А почему, знаете?

Оба просто молчат, поэтому я продолжал:

– Да потому что вы с детства привыкли, что за вас всегда кто-то решает и говорит, что делать. А сами – ни украсть, ни покараулить…

– А ты сам-то как в армию попал? – решился спросить опять же большой Серёга.

– С удовольствием. – хмыкнул я, – Меня задолбало быть старшим в семье, получать не за хуй, а тем более – если ты от первого брака. Так что я знал, куда я и зачем…

Почему-то резко перед глазами встали картины недалекого ещё прошлого. И самое обидное – когда ты в летние каникулы в резиновых сапогах и больше нет ничего. В них и футбол, и рыбалка, в них всё. А вечером мокрой тряпкой по лицу лишь за то, что ноги в резине воняют так, что хоть мой – хоть не мой. А когда ночью от боли а суставах грызёшь подушку – вообще романтика. И не потому что денег нет. Они есть. Но не для тебя, выродка… Я хотел было сказать (но зачем и кому это надо?), как воровали в компании таких же, как барыжил чем придётся… Да это все лирика и поэтому я закончил мой типа монолог коротко:

– Не ссыте, теперь решать вам самим: у вас рядом никого нет, а на меня не рассчитывайте…

Возникшая пауза слегка затянулась и маленький Серёга всё-таки спросил:

– Толян, как думаешь, нас убьют или нет?

– Блин, Серёга, заебал ты. Убьют, нет – я сам знаю не больше твоего! – психанул я.

– Не, ну не все же у них зверьё, есть и нормальные… – как-то неуверенно, скорее для внутреннего ободрения, произносит Серёга маленький.

– Ага, они, блядь, с пелёнок воспитаны в ненависти ко всем русским и русскому, а ты ещё веришь во что-то. – отвечаю я. – Знаете, когда нас, русских, обзывают проститутками, я понимаю людей. Прикиньте, жили себе люди и жили. Резали друг друга, грабили, а тут мы со своей любовью. Россия – это как пьяная проститутка, которая ко всем лезет с признаниями в любви. А протрезвев, не понимает – как так? Она со всем, как говорится, а её поимели…

– Так что делать-то? – не выдерживает маленький Серега.

– Есть такой термин что-ли, метанойя, это по-гречески, а в переводе это переворот подсознания. Поэтому если хотим выжить среди этого блядства – включай мозги, время наверно есть…

Думали долго. А что ещё делать, если делать нечего? Даже внезапно открывшаяся дверь и пакет с объедками вперемежку с окурками и полусырой пачкой Примы не помешали процессу. Идея насчёт того, чтоб валить отсюда, перед этим завалив кого-то и забрав чего-то, была встречена со скепсисом: коллектив не тот. Надежды, что нас выкупят – так трупы тоже выкупают: товар гораздо качественней и лишнего не скажет, вообще супер. Поэтому пришлось слегка приземлить парней, дабы не питали особых надежд. Я достиг своей цели, парни оживились и в них стало просыпаться то, забитое семьёй, школой и прочими общественными институтами, сознание. И, как апофеоз всему, Серёга большой стал лупить по двери, и когда кто-то спросил, мол чего, рявкнул:

– Слушай сюда: ещё раз помойку принесёшь, я вены вскрою! Хуй тебе, а не бабло! Ебун полосатый…

– Серёга, почему полосатый? – удивлённо спрашиваю я у него.

– Хрен знает, вдруг он в тельняшке. – улыбается большой. Странно, но никаких проблем после такого хамства с нашей стороны не последовало, ну это и к лучшему. Ночью мы обсуждали и, как ни странно, строили планы на будущее; действительно, надежды питают не только юношей.

Утром же охранник (или кто там), вероятнее всего терзаемый любопытством, решил зайти к нам и предложить поработать. На мой вопрос «что надо?» он объяснил, что суть всего – это уборка внутреннего двора, так как ждут высокое начальство, а начальство во все времена любит чистоту. Не за так, а за полноценный обед, ну и сигареты. Я же набравшись наглости, потребовал заварить чай. И после того, как авансом нам был доставлен чай и сигареты, мы, как истинные патриоты, очень гордо согласились.

Вдыхая свежий воздух, работу на час мы старались растянуть как можно подольше. Нас никто не охранял. И верно: какой смысл? Убегать то некуда. Подошедший мужик в штатском представился мимоходом, что он теперь выполняет обязанности кого-то там по какому-то хрен поймёшь округу. Я набравшись духу, задал один единственный вопрос:

– Ну, и чё нам ждать?

Тот чисто по-мусульмански (то есть под крышей навеса и в кулак) закурил и объяснил суть:

– Значит так. Вас нет, в военной прокуратуре вы как дезертиры. В списках части вы есть, но в командировке. У нас вы есть, но так вас нет. Прокуратуре вы не нужны: вас легче списать. Продать вас некому, даги нынче осторожны. Рабы им нужны, но и мне моё место дорого. Тем более, уважаемые люди поставили… Так что сидите пока…

В состоянии ступора я спустился в подвал. Так как проблема с сигаретами пока решена, выкурил сразу пару штук. То, что мы как говно в проруби – это понятно. Но так же и понятно, что дальше продолжаться это не может. И всё же, мне настойчиво не давала покоя мысль, что я что-то важное видел, слышал, но вот что… А то, что побои не прощу – это факт. То, что убивать не собираются – это полтинник на полтинник, горцам веры нет от слова «никогда». Поэтому будем ждать. Тем более, в нашем случае ничего и не остаётся…

Веселуха

Неделю мы, словно подзабытые всеми, валялись на шконарях, развлекаясь ловлей вшей. Всё, что можно, уже было рассказано и пересказано, поэтому редкие выходы на уборку воспринимались как подарок судьбы. Положение наше не улучшилось и не ухудшилось, просто было никакое. Время и вправду шло, но не на допрос или даже просто на беседу нас не вызывали. Я мысленно перебирал по минутам прошлое, ища зацепку хоть для какого-то объяснения ситуации, и не находил. К концу недели один из охранников подарил нам колоду карт и мы от скуки учили маленького Серёгу карточной игре «терц».

– Я иначе плен представлял. – промолвил Серёга, пристально следя за моей раздачей.

– Это не плен, это хрен проссышь что – поддакнул я.

– Интересно, что дальше? – проговорил Серёга, – Не может же это вечно длиться.

Я молчал. Неопределенность – она всегда хуже, чем даже есть, и рассуждать на эту тему можно было бы бесконечно, но только смысла никакого. Ещё через пару дней надоели и карты, и вообще всё. Иногда открывались двери, нам кидали пакет с едой, парни выносили парашу и всё. То, что командование нас списало, я не сомневался, тем более всем было плевать, а уж нам и подавно.

Но однажды дверь распахнулась…

– Принимайте! – рявкнул кто-то и возле нас приземлился пацанчик лет двадцати пяти. Вскочив с бетонного пола, он ошалело осмотрелся и увидев троих в форме, пусть грязной, оторопел.

– Вы кто? – не нашёл ничего лучше спросить новый постоялец.

– А хрен его знает, живём мы тут, – откровенно забавлялся я. Парень вжался в стену и прошипел, – Я – воин Аллаха… Я…

– Бывает… – пожимаю я в ответ плечами. Бравый воин тщетно пытается чтото осмыслить, но видно не судьба, да и с мозгами не всё ладушки, ибо идти, как говорил один мой знакомый, с голой жопой на танки, это надо великий ум иметь.

– Я вас резал как баранов, – заводит он песнь о главном.

– Слушай, заткнись, а!? – прошу я его. – Ну резал и резал, всяко бывает, и чё теперь? Поэтому заткнись, посадили – сиди, тоже мне, Аллах Акбар. Сдавай, Серёга, – предлагаю я и мы демонстративно садимся играть в карты.

У нашего горца взыграла гордость вперемешку с обидой, поэтому он сел на корточки возле двери. «Ну-ну, – думал я, – интересно, на сколько тебя хватит?» Мне даже стало интересно, когда поклонник придурошного пророка прозреет. Через пару часов наш гость начал вставать, потом приседать, физиология – она штука такая. Удары в дверь остались без ответа, а мы втроём уже откровенно потешались над товарищем.

– В туалет надо. – наконец-то вымолвил абрек.

– Вон в вёдро – сходи. – ответил Серёга маленький и подмигнул, почему-то мне. Сходив по малому у гостя возникла проблема, под названием гигиена.

– Дай воды! – и он протянул руку к пластиковой бутылке.

– Охренел совсем? – рявкнул уже большой Серёга, – Тут пить нечего, а он залупу мыть… Иди на хрен!

Может быть в другой ситуации у парняги и были бы варианты, но один против троих, и поэтому он не рискнул. До ближайших воплей, вернее призывов на молитву, он просидел молча, лишь с ненавистью поглядывая на нас. Как только раздались вопли, наш гость воздел руки и забормотал что-то своё, одновременно подглядывая за нами из-под полуопущенных век, вероятно, чтобы мы оценили его рвение. Мы и оценили.

– Хорош мычать, осёл, – рявкнул я, – жрать будешь? Или ну его на хрен?

В абреке боролись два чувства, голода и понтов. Победил голод. И он, с видом мученика сел за стол. Каждый кусок лепёшки он осматривал, словно ему дают, как минимум мышьяк, но через минут пять он вымолвил.

– Я – Рашид.

Через минуту опять повторил:

– Я – Рашид.

Мы сосредоточено молчали, только Серёга маленький жуя пробормотал:

– Рашид – и хуй с ним, пусть будет Рашид…

Наш горец, по-видимому находился в глубоком ступоре, – как, его, храброго горца, игнорируют, да это же ни в какие ворота, поэтому он выпрямил плечи и, сверкая глазами, гордо произнёс.

– Я – вайнах!

– Да хоть пидорас, мне то что?! – проговорил маленький.

– Ты не понял… – начал было горец.

– Это ты не понял! – прервал я его, – Нам насрать кто ты, что ты, вообще пофигу. Поэтому, если ты тут, ты такое же мясо, и если ёбнут, будешь Магомету своему чесать про то, какой ты охрененный войн.

После этих слов горец Рашид залез на единственную шконку наверху и затих.

– Слышишь, нохча, – говорит ему вслед маленький, – ты, ежели ссышься, то скажи, а то я с детства море не люблю.

Ночь прошла спокойно, все делали вид, что все нормально. Рашид явно маялся от тоски и ближе ко второй серии воплей с минарета наконец-то спустился с небес на землю.

– А вас за что? – спросил как бы невзначай он у меня.

– И тебе доброе утро. – отвечаю я, – Тебе ли не по хер? Мне вот лично оранжево, за что ты тут…

– Я ваших резал, – начинает он опять старую песню о главном.

– И чё? – спрашиваю я в упор глядя на него. – Мне можно бояться?

– Да нет… – пробормотал гордый горный питекантроп и стал рассматривать нас с любопытством. Замкнутое пространство имеет одно нехитрое свойство, оно сближает и, как следствие, тянет на откровенность. Вот и Рашида пробило к вечеру…

Из его рассказа стало понятно, что воевать он приехал аж с Москвы, потому что дядя позвал. А так как он мужчина, он должен защищать свою родину. А тут сестра замуж выходит в Назрани, он с гор, а его тут и повязали. Но его выкупят, Аллах свидетель.