Текст книги "Снежный Волшебник в Судогде"

Анатолий Гаврон
Снежный Волшебник в Судогде
Сказка

Автор выражает сердечную признательность всем, кто помог осуществить издание этой книжки.

Дом с медной крышей

Для одних этот Дом стоял на выезде из города. Для других, наоборот, на въезде. Спор бесконечный, но местные жители понимали друг друга с полуслова. Они просто говорили: «У дома с медной крышей! Ну, там, где напротив стадион!» Правда, были еще и улицы. Но до того маленькие и короткие, что если на этой улице не было магазинчика или мастерской, то и название у этой улицы было невыразительное, как в дачном поселке. А уж если, вдруг, на улице оказывалось какое-то значимое заведение, то и название получалось интересное. Вот на улице Первоклассника стоит двухэтажная начальная школа. Она здесь была давно. И звалась вечерней школой рабочей молодежи. В шутку ее называли школой первоклассника. Когда отменили школы рабочей молодежи, улицу продолжали называть улицей Первоклассника. В план города так и записали. И разместили здесь всю начальную школу. А основная школа осталась на соседней улице, Школьной.

Так постепенно улицы получали свои названия, которые крепко к ним привязывались и уже не менялись. Неживые названия умирали, а придуманные, даже смешные оставались жить.

И только Главная улица, на которой стоял Дом, так и осталась главной. Ее переименовывали так часто, но названия не приставали к ней. Потом делили улицу на части и каждую часть называли по-своему. Но все путались и опять называли ее Главной. Осталось только разобраться, где же у Главной улицы начало и где конец.

Тут уже начальство хлопнуло по столу и определило, что начало у нее там, где соединяется эта улица с автомагистралью, которая ведет в столицу области. Вот теперь все стало на свои места. Ну не может стадион быть где-то на задворках, даже если у стадиона только футбольное поле и пара ворот. Правда, конец Главной улицы упирался в дорогу, не такую главную, но все же асфальтированную и ведущую в тот же областной центр. За дорогой был лес настоящий, густой. И жизнь в этой части улицы была тихой и умиротворенной. Как, впрочем, и во всем городе. Только в праздник он наполнялся шумом, смехом, суетой. Опять же центром праздника обязательно будет стадион без трибун. Умные горожане, особенно пожилого возраста, приносили свои складные стульчики и, выясняя, где будет сцена, выставляли свой пенсионерский ряд. А если не было единого представления и артисты, как в былые времена на ярмарках, устраивали островки веселья в разных местах, то здесь почетные граждане города ходили группами медленно, по периметру, останавливались, подолгу разговаривали и шли дальше, как на прогулках в санатории. Прямо у дороги жарили шашлыки. Дым стелился вдоль улицы, и все знали: пока он есть – праздник продолжается. Артисты сменяли друг друга, подъезжали все новые машины, прямо с колес шли бесхитростные представления самодеятельных артистов, студентов областного колледжа Культуры и редко артистов Филармонии. Город с Главной улицей звался Судогда. Название похоже на Вологду, но это совсем разные города. Даже жители Судогды до последнего времени не знали, чем их город знаменит, но любили его за компактность и неторопливость жизни.

И никто не догадывался, что Дом, который стоял напротив стадиона, двухэтажный, как, впрочем, все дома в этом городе, был особенным. Внешне, конечно, ничего особенного, дом как дом. Красили его как положено: в желтый веселенький такой цвет. Иногда чинили желоба и водостоки, ржавые, но еще стойкие. И только крышу никогда не трогали. Осенью и зимой она была, как и все крыши, потемневшей от дождя и снега. А вот весной и летом сияла на солнце, как новый пятак только что из Гознака. Это было удивительно: природа как-то по-особому относилась к этой крыше. Кто и когда покрыл ее медными пластинами, неизвестно. Администрация к этому не имела отношения, но признаться в этом не могла, она даже приходила посмотреть изнутри, как так получается, в чем тут этакий феномен. Но то ли лестницы не находили на чердак, то ли лень. Не течет, и ладно. Хотели снести этот дом, но строить на его месте было нечего. Да и денег нет. Опять же, была еще одна особенность. На первом этаже был магазин. Так и назывался: «Продукты». Когда на фасад водрузили большие буквы, доставшиеся от другого магазина, который так и не построили, получилась полная нелепость. Буквы «залезали» на часть окон другого этажа, но светились, особенно в ночное время, исправно, поэтому дом напоминал маяк. Даже когда выпадало много снега или был густой туман, эти буквы не давали сбиться с пути.

Вторая особенность Дома «Продукты» была экономическая. В городе были и еще магазины со схожими названиями, но ни один из них не давал такой прибыли, как этот. Это было подозрительно. Но сколько проверок и комиссий ни приходило, сколько бы «засланных казачков» ни появлялось с контрольными закупками, результат был одинаков. В магазине все отлично. Продавщицы, их было две, и директор только улыбались, переглядывались и приглашали приходить еще. Когда наступали каникулы, тут происходило что-то уже совсем невероятное. От покупателей не было отбоя. Подсчитывая выручку, не могли понять, как это получается, что продаж было больше в два раза по сравнению с другими магазинами. Весь город Судогда жил своей жизнью и не увеличивался новыми жителями даже в праздники. Ну, может быть, самую малость.

Обитатель второго этажа

А вот кто жил на втором этаже, никого не интересовало. Так, какой-то старик с детьми, которых даже и не помнят. Они уехали вместе с матерью, и он остался один. На дверях появилась табличка: «Операторская стадиона». Вход на второй этаж был с улицы по деревянной лестнице, будто в терем, с внушительными балясинами по обе стороны. Ни дождь, ни снег сюда не проникали. Огромные буквы на доме и деревянная лестница с балясинами на второй этаж были несуразны, будто декорации из разных кинофильмов. Кусты и деревья закрывали этот дом, но не полностью. Буквы и огненная крыша останавливали всех, кто проходил или проезжал. Жители Судогды привыкли к этому маяку, и все шло привычно своим ходом.

Старик жил тихо. Его почти не было слышно. Кроме воскресения, когда магазин закрывался, все уходили домой. Личная жизнь продавцов и директора была в других местах города. Жизнь Старика начиналась с этого времени. Он был высоким и худым, с бородой и усами, казался суровым и неразговорчивым. Но это не так! Поговорить он любил, правда, с годами стало не с кем. Ведь дети и жена покинули этот дом и никогда не приезжали. Было у Старика дело, которому он служил беззаветно и преданно вот уже много лет. Даже однажды хотел передать его своим детям, но жена, испугавшись и посчитав его сумасшедшим, быстро уехала, захватив с собой детей, и не возвращалась, так она и дети были напуганы его предложением. И если собственные дети испугались, то что говорить о посторонних. А кто ему доверил это дело, он так и не сказал.

Старик отвечал в городе за снег. Да, да, за снег! Снег, который падал с неба, а иногда просто валил и засыпал все вокруг. Попутно он отвечал за сугробы и ледяные горки. За катки в городе Старик не отвечал. Их кто-то заливал, но кто и когда, он не интересовался. Ему и своей работы хватало.

Жизнь в операторской начиналась с вечера. Когда первый этаж затихал, он открывал форточки своих двух окон, выходящих на стадион, подходил к проигрывателю и ставил виниловую пластинку с вальсами. Вальсы были разные, но он всегда выбирал один и тот же, где в такт музыке пели птицы, мычали коровы и гудели пастушьи рожки. Все это, словно вбирая в себя, слушали два голоса: мужской и женский. В нужный момент они вступали в музыкальный диалог с чарующими звуками леса. И вот уже звуки губной гармошки, гобоя, валторны, скрипки и трубы в лесу слились в веселом вальсе. Конечно, эта музыка утра будила всех. У Старика она звучала ближе к вечеру, будто день не заканчивался, а только начинался. На то была своя причина. Этот условный сигнал звучал для птиц, которые с осторожностью влетали в комнату, не мешая друг другу и в строгом порядке. Последним был ворон. Это значило, что все на месте. С последним аккордом вальса ворон издавал свое «карр-карр», пытаясь попасть в тональность. Ему это не удавалось, но он никогда не огорчался, потому что всегда получал от старика лакомство – шарики из вареного риса.

Сегодня творилось что-то невообразимое. Птицы летали по комнате и не могли приземлиться, то есть сесть на свои строго отведенные места. Когда они прилетели в первый раз, то каждый выбрал свое место: две синицы садились на стол, там каждую из них ждала горка корма – рис вперемешку с мучными червями. Гордый воробей не желал сидеть ни с кем рядом и занимал всю поверхность книжной полки. На ней ничего не должно лежать, кроме крошек белого хлеба и печенья.

Стайка щеглов, соседи Старика, жила прямо здесь, под крышей на чердаке и никогда не улетала кочевать. Правда, некоторые все же пытались. Но однажды в лютую стужу они чуть не замерзли в поле, занесенном снегом. И только Старик спас их, принес домой, отогрел и накормил. Вот с тех пор они всегда жили рядом на чердаке, всегда получали семечки, семена рапса, конопли и множества других злаков. Они знали вход под крышу, но никого не пускали сюда. Это было их место. Конечно, они считали себя почти хозяевами и запросто садились на голову и плечи Старика, бурно рассказывая, как они живут. Больше никто так не делал. В комнате они облюбовали фикус на журнальном столике и среди больших зеленых листьев в ярком оперении казались диковинными птицами. А свет от вывески «Продукты», который попадал в комнату, делал их еще более экзотическими персонажами.

Была еще одна птица. Но она прилетала нечасто. И была самой главной. Ее ждали и боялись. Она приносила известия, о которых хоть и догадывались, что-то слышали, но не знали наверняка. Это была кольчатая горлица. Весной и летом она жила по соседству на старом дубе в отвоеванном ею гнезде. Отвоевать его было нелегко, но ворон всегда был рядом. Он помогал ей. Зимой она селилась рядом с ним: на старом кладбище, в заброшенном склепе. Там они коротали холодное время, довольствуясь тем, что приносили люди, и ждали весну. Сколько раз Старик предлагал им поселиться на чердаке, но никто из них не соглашался с этим. Главным для них была свобода. Хоть и в мыслях у Старика не было как-то их ограничить. Каждый выбирает сам, как ему жить. Тем более горлица знала что-то такое, чего остальные птицы не знали.

Сегодня все было не так, как всегда. Птицы, прилетев, никак не могли успокоиться. Они летали по комнате, нарушая весь порядок, и не хотели клевать угощения. Они без умолку разговаривали друг с другом. И хотя Старик понимал все, о чем они говорят, но сегодня разобрать что-либо было трудно. Только ворон сидел спокойно, изредка подергивая крыльями и щелкая клювом. Он был недоволен птицами и уже терял терпение. Наконец он не выдержал, взлетел с форточки, сел на вешалку верхней одежды, громко каркнул и зловеще раскрыл крылья. Это означало высшую степень гнева. Еще мгновение, и он выгнал бы из комнаты всех птиц.

В этот момент в окошко влетела кольчатая горлица. Она пролетела по комнате и села на плечо Старика. Ворон перелетел к окну и занял свое исходное место. Все птицы моментально замолчали и расположились на своих местах. Старик протянул вперед свои руки и открыл ладони, на них лежало лакомство для горлицы: зерна пшеницы, семена подсолнечника. Она быстро склевала несколько зерен, сказала по-птичьи «спасибо», дернув хвостом, и начала свой рассказ.

Не было необходимости переводить, ведь он очень хорошо понимал, как бы ни излагались подробности происшествия. Это ведь как и у людей: все понимают друг друга, но каждый говорит чуть-чуть иначе из-за акцента, неправильных ударений, торопливости. Старик даже изобрел свой птичий диалект, на котором он говорил редко и только когда надо было предупредить об опасности или же похвалить кого-либо. Но сейчас не об этом.

Горлица начала свой рассказ эмоционально, чуть подрагивая крыльями и беспрестанно поднимая клюв, чтобы усилить значимость своей речи.

– Прежде чем рассказать о происшествии, которое произошло, и о том, что нас ожидает в ближайшее время, я хочу спросить, – она сделала паузу и осторожно посмотрела на Старика. – Сколько лет Вы совершаете чудо, к которому мы все причастны? Конечно, в той или иной степени.

От такого вопроса Старик растерялся и на какое-то мгновение потерял дар речи, не только птичьей, но и человеческой.

Именно в этот момент раздался оглушительный стук в дверь, который по-настоящему не был таким оглушительным. Просто много лет в эту дверь никто не стучался.

Новогодний подарок для всех

С первых дней в школе он начал сутулиться. Не то чтобы он был высокий, но все равно хотел спрятаться, чтобы его не видели, не замечали. Он был мечтателем. Повернувшись к окну, всматривался в узкую полоску между домами, за которой виднелся лес, за ним небо голубое, если повезет с погодой. Иногда отдельные облака, то белые, то розовые, а то и красноватые от заходящего солнца, разыгрывали небесные баталии. И в этот момент он собирался весь как пружина и хотел полететь незаметно от всех. А его видели, даже замечали его голубые глаза и белые курчавые волосы. Бабушке рекомендовали быть внимательной к его такому стремлению и всячески выпрямлять мальчика. Голубоглазый мечтатель придумал себе прогулки по Главной улице. Сделав пятнадцать шагов, он останавливался, вытягивал вверх руки, тянулся к солнышку, хотя не всегда это солнышко было. Тянулся, стоя на носочках, а потом медленно опускался и, опуская руки, шел дальше. А в пятом классе к этому упражнению мальчик прибавил и дыхание, а к нему распевное произнесение названия города, в котором он жил. Но с Главной улицы пришлось уйти, чтобы никто не крутил пальцем у виска, показывая, что он того, неадекват. Но и здесь он придумал себе занятие. На этих улицах жили его одноклассники. Сначала он звал их, распевая их имена, они высовывались из окон, глазами спрашивали, чего он хочет, а он тянулся к солнцу и распевно говорил: «Сууудоогдаа!» Это вызывала смех, а потом к нему присоединялись его друзья, и уже на следующей они звали еще кого-то, но с вытянутыми руками одновременно выдыхали: «Сууудооогдааа!» Так они играли, пока была теплая осень. Но зарядили дожди, и уже почти никто не выходил. Потом пошли другие заботы – близился Новый год. Его ждали с нетерпением. Еще бы! С ним приходят подарки и каникулы. Так хотелось этого побыстрее!

– А когда он приходит, Новый год? – спросил он у Бабушки.

– Загляни в календарь и узнаешь, – ответила Бабушка.

– А он точь-в-точь приходит в эти дни? – еще раз спросил мальчик, хотя и знал, что не любит Бабушка почемучек.

На этот раз Бабушка задумалась, продолжая готовить завтрак к школе, поэтому ответила не сразу.

– Просто, когда пойдет снег, значит, и Новый год близко. А когда он пойдет густой и частый, значит, и Новый год совсем рядом. А уж когда он всюду ляжет, значит, и Новый год пришел. Правда, не сразу себя обнаруживает. Сначала Дед Мороз и Снегурочка его сильно-сильно попросят – он и приходит.

Бабушка как-то глубоко задумалась. Ей не хотелось в это минуту напомнить, что и он, ее внук, появился на свет прямо в канун Нового года. Ведь тогда надо будет опять говорить о родителях, которые далеко.

– А кто снег приглашает? Дед Мороз?

– Дед Мороз, Дед Мороз! Только надо, чтобы все захотели, чтобы снег пришел. Он может и раньше Деда Мороза прийти.

– А может один человек сильно-сильно захотеть, и он придет?

– Всё! В школу! Вперед! Там всё расскажут.

В школе никто об этом не рассказал. Он только спросил у школьной учительницы:

– А снег – это подарок для нас, для детей?

Учительница приподняла очки и внимательно посмотрела на мальчика.

– Подарок? Конечно, сказочный подарок. Можно загадывать желания. Как это получается в природе, я потом вам расскажу.

И она подтолкнула любознательного мальчика к двери. Как это в природе, ему было неинтересно. Главное, кто этот подарок делает.

С этого дня он стал думать, как сделать подарок для всех, как вызвать снег. Много снега, чтобы он как одеялом укрыл все: и улицы, и дома, и деревья, и даже шапки на головах людей. Он настолько расфантазировался, что уже забыл и про осанку, и про дыхательную гимнастику. По привычке, когда гулял, останавливался, тянул руки вверх, но уже не к солнцу, а к снегу, который точно там же, где и солнце, и произносил заветное: «Судогда!» А город уже называл, чтобы снег случайно не ошибся и выпал здесь, в Судогде.

Сегодня он вышел на прогулку довольно рано. Уроков не задали, дождя не было, просто пасмурно и сыро. Он обошел всю Главную улицу и собрался было уйти, но увидел совсем недалеко лес. Он его видел и раньше, но сегодня он был особенным: черным, ощетинившимся, неприветливым и очень тихим. Будто берег тайну. Но какую? «А может, у нас с ним одна тайна?» – подумал мальчик и направился туда. У края леса была поляна, излюбленное место горожан для шашлыков и отдыха небольшой компании. Поляна была на удивление чистой, если не считать забытых пары пластиковых бутылок для воды и поваленного дерева, на котором все пытались устроиться, но ничего не получалось. Ветки торчали, словно большие иглы, так часто, что можно ненароком поранить себя. Протянув руки вверх и встав на носочки, он, как обычно, распевно прокричал: «СууууууууууууДоооооооггдаааааа!», а мысленно добавил: «Пусть пойдет густой снег и придет Новый год». До Нового года по календарю было еще далеко. Но снег не пошел. В лесу было тихо и как-то торжественно и одиноко. Отступив назад, он повторил все сначала. И опять было тихо. Когда он сделал это в третий раз, то, опускаясь с носочков, оступился и упал на спину. Головой ударился о ствол дерева, она попала между двух острых веток, и поэтому ничего страшного не произошло. Только ушиб. Он потерял сознание.

Еще не придя в себя, мальчик почувствовал, что по щекам бегут капельки. Но это был не дождь, это снежинки таяли у него на щеках. Повалил снег, мокрый, липкий, и мальчика совсем уже не было видно. Такой невиданный снег укутывал его быстро. Он не сопротивлялся, даже улыбался. Было тихо и хорошо. Провалившись в сон, он почувствовал, что чьи-то руки уже в сумерках отнесли его на улицу. Разглядеть их было сложно. Да и никого в этот час не было на улице, только окошки ласково светились в домах.

Он открыл глаза.

– Очнулся! Радость-то какая! – сказал первый голос.

– Срочно уходим, – пробасил второй голос.

– Как же мы уйдем? Он теперь наш – лесничок. Он тайну знает, – прошептал первый голос.

– Да, ну и дела, – размышлял третий голос. – Теперь служить ему до самой старости.

Мальчик вгляделся. Перед ним стояли три лесовика. На вид мужики, работающие в лесу. Говорят, они оберегают живность и деревья, не дают их в обиду, но с людьми не общаются. А нерадивых людей могут и наказать крепко.

– Ты нас не видел и нас не знаешь, – сказал бас.

– Мы спасли тебя, но и ты нам службу сослужишь, – сказал старческий голос.

– Ты теперь как наш работник. Не вздумай сбегать – сыщем, – сказал добрый голос.

– Отвечать ты будешь за снег.

– Ты его будешь вызывать.

– Будешь распределять между городом и лесом.

– Нас, само собой, больше укрывать надо.

– И город порадуй, чего в слякоти жить.

Мальчик все это время молчал, мужики говорили все вместе. Понять, кто из них что говорит, было невозможно. Он и не пытался, просто ему казалось, что снится диковинный сон.

– И вовсе это не сон.

– Это жизнь твоя новая.

– И жить тебе этой жизнью до самого конца, то есть до старости.

Это они разговаривали с ним, не открывая ртов, а он смотрел на них и все понимал.

– Вот и славно. Теперь послушай: язык ты будешь знать не только человечий, но и всего живого, что тебя окружает. Птицы – твои помощники. Всё тебе будут рассказывать, только ты их не обижай. Руки твои теперь будут твоей силой. Как только побелеют, значит, время пришло снег привечать. Обойди все окрестности и к лесу подойди. Протяни их, снег и пойдет. Остальное неважно, все узнаешь, как расти станешь. Бойся только рыжего мальчика. Он придет захватить тебя, но пока мы в силе, и поможем, и защитим. А уж потом…

Они не договорили, рассыпались на мелкие чурбачки и быстро покатились в лес, там и затерялись.

Мальчик стоял, не шевелясь, какое-то время. К нему подбежала Бабушка. Она ничего не говорила, только, плача, целовала его, вытирая свои пуховым платком мокрое замерзшее лицо, волосы, потому что шапку он до сих пор держал в руках. «Надо бы ему рассказать, что не родной он мне, подкидыш… Как я ему об этом скажу? И родителей я не знаю, дороже его у меня никого нет…» – бежали мысли у Бабушки, она плакала. Не знала она, что все эти мысли стали известны ему, в этот вечер он стал взрослым. Они шли, прижавшись друг к другу. Она пыталась его согреть. В эту минуту он боялся ее потерять. И хотя ни одного слова не было произнесено, внутри себя он слышал ее бесконечные молитвы. Что произошло сегодня, он не осознавал. Все смешалось в голове, но завтра утром… Однако это будет только завтра. Их силуэты, высвеченные окнами, еще были видны, но, выйдя из света, тотчас исчезали в темноте.