Текст книги "Берег родины"

На Синае

(Монастырь Св. Екатерины)

 
Пуста библейская пустыня,
Но вот она передо мной —
Вот монастырская твердыня
С Неопалимой Купиной!
 
 
Вот – красоты неповторимой —
В гранитных стенах восстает
Приют святой Екатерины
И Православия оплот.
 
 
Сиянье истинного света
Неопалимой Купины
Полуторатысячелетье
Монастырем охранены.
 
 
Никто по воле Магомета —
Здесь грабежей не допустил,
Он сам, купцом переодетый,
Святыню эту посетил.
 
 
Поставил он своею дланью
Охранной грамоты печать,
Как знак того, что мусульмане
Должны святыню защищать.
 
 
Не преступали той поруки
До славы нынешних времен
Ни крестоносцы, ни мамлюки,
Ни турки, ни Наполеон.
 
 
Что помнить мудрость Магомета
Сто раз бы надо нам на дню —
Давно забыли бы на свете
Про взрывы, пули и резню.
 
 
…Во мгле сиреневые горы,
Они забылись вечным сном.
И гаснут слабые укоры
О кратком времени земном.
 
 
Вдруг звон могучий и раздольный —
И сердце вздрогнуло не зря:
Колокола на колокольне —
Подарок русского царя.
 
 
Звонарь трезвонит, дело зная,
И хор монашеский гремит,
И грудь мою среди Синая
Тоска по Родине томит.
 
 
Я прошепчу святое имя,
Земным поклоном поклонюсь —
У Купины Неопалимой
Я за Россию помолюсь.
 
 
Она сияет за горами,
Она во мне, она со мной —
Горит-пылает, не сгорая,
Неопалимой Купиной!
 

2003

Синайский воробей

 
Пожалуй, он нигде не оплошает,
До слез родной проныра – хоть убей! —
Смотрю, как сладко финики вкушает
На финиковой пальме воробей.
 
 
Наверняка по-русски разумея,
Чирикая, он сел на пляжный тент.
Да ты не из России ли, земеля?
Или с двойным гражданством, диссидент?
 
 
Спасибо, ты мне Родину напомнил!
Пускай она отсюда не видна,
Хочу я, чтоб и ты душою понял:
У нас от Бога Родина одна.
 
 
Здесь нет зимы,
    а там твои собратья —
Их греет и в мороз родимый дым!
Могу тебя на Родину забрать я —
Давай-ка завтра вместе полетим!
 

2003

Самоиндентификация

 
Вятским рос ты или пермским,
Брянским иль сибиряком —
При мышлении имперском
Остаёшься русаком.
 
 
Но в славянском океане
Потерялся русский след:
Есть в России россияне.
Россияне.
Русских нет.
 
 
Слово «русский» под запретом,
Не с кем душу отвести!
Русский я.
Я буду – третьим.
Где двоих еще найти?
 

2008

Родник

 
Не умолкает ни на миг,
Ни на единое мгновенье —
Кипун-родник,
Кипун-родник —
Земли живой сердцебиенье!
 
 
Вот ты припал к нему, приник,
Напился вдосталь и умылся,
И прожурчал кипун-родник,
Что без тебя он здесь томился;
 
 
Что обезлюдел край родной,
А из ближайшей деревушки
За чудотворною водой
Теперь бредут одни старушки;
 
 
Что в сумасшедшей спешке дел
Ты постарел и сам в столице,
Но вновь душой помолодел,
Испив живой его водицы;
 
 
Тебе почувствовать дано:
Не меньше вечности мгновенье,
Когда сливаются в одно
Его с твоим сердцебиенье…
 

2002

В суходоле

 
В суходоле, живом и зеленом,
Где тебя окружили цветы,
Где колосья кивают по склонам,
Человек,
Что печалишься ты?
 
 
Что тебе в деревушке притихшей,
Где твоя загорелась звезда?
Тут уже ничего не попишешь —
В ней не будешь ты жить
Никогда.
 
 
Что же трогаешь ты подорожник
И колосья сжимаешь в руках?
Ты уехать отсюда
Не можешь
И остаться
Не можешь
Никак!
 

1977

«Там, где июль в лугах бушует…»

 
Там, где июль в лугах бушует,
Войду я около реки
Под сень серебряного шума
В береговые тальники.
 
 
Для счастья самого простого
Не так уж много надо мне:
На берегу
Уснуть у стога,
Побыть с собой наедине.
 
 
Для счастья самого простого —
Со мной, во мне, передо мной —
Державный,
Вечный гул простора,
Глубинный свет
Земли родной.
 
 
Я для любви еще не старый,
Но на исходе бытия,
Уж если я
Землею стану, —
Землей вот этой
Стану я!
 

1988

Эти милые сердцу пределы

Колокольчика вятского эхо

 
Помню детство – луга на полсвета,
Золотого июня зенит.
Сплю я в сене, и чудится – где-то
Голубой колокольчик звенит.
 
 
Сон-трава колоколилась пышно
Иль в полях голубеющий лен?
Или ангелы пели чуть слышно
Из-за облачных белых пелен?
 
 
Помню – юность с курчавою прядкой
На прощальный ступает перрон,
И вдогонку доносится с Вятки
Сиротливый немолкнущий звон.
 
 
В нем расслышать душа была рада,
Что отрадней всего было ей:
Не бубенчики дальнего стада —
Колокольчик калитки твоей!..
 
 
Где б я ни был, куда б ни уехал,
Но, призывно и нежно звеня,
Колокольчика вятского эхо
Настигало повсюду меня.
 
 
Голос родины с мягким укором,
Колокольчик, волнующий кровь, —
Я вернусь, я нагряну – и скоро! —
И любовью воздам за любовь!
 

1994

«И звон прошел по заводям и рекам…»

 
И звон прошел по заводям и рекам!
И вмерзло в лед рыбацкое весло.
Оранжевые лиственницы снегом,
Покровским снегом
За ночь
Замело.
 
 
И стало так торжественно
И пусто
В больничном
Белом
Замершем саду.
И я по хрусткой тропочке
С дежурства
В халате белом медленно бреду.
 
 
Мне хорошо.
Душа, светясь, стремится
На звон и свет
Начавшегося дня.
Еще ты письма пишешь.
И в больнице
Еще никто не умер у меня.
 

1970

Здравствуй, Родина!

 
Здравствуй, родина!
    В звоне метельном
или в шуме летящей листвы
с вятским чоканьем
    чудо-Котельнич —
град районный,
    ровесник Москвы.
От перрона опять по порядку,
только брызнет,
    искря, гололед:
слева —
    в прятки играется Вятка,
справа —
    поле за полем пойдет.
Разбегутся дорожные знаки
    от смертельного свиста колес.
И в пространстве летящего мрака —
ощущение белых берез!
Глянешь соколом,
    плечи расправишь, —
что нам в жизни-то надо,
    мой друг:
наша родина, слева и справа,
    и распева родимого звук!
Но уже впереди – ты запомни! —
золотое свеченье взошло.
Это брезжит мое Чистополье,
в чистом поле родное село…
 

1977

Чистополье

 
Долго тянутся леса.
Комары кусаются.
На опушке-развертушке
Волок расступается.
На угоре колокольня,
Кладбище.
А дальше сплошь
За селом за Чистопольем
В чистом поле ходит рожь.
За селом за Чистопольем
Проливные плещут льны —
Или это синим полем
Небеса отражены?
На приволье, в чистом поле,
Будто крыльями взмахнешь:
Тут тебе
Четыре воли —
Выбирай, какую хошь!
Здесь родился,
Здесь я рос.
В Чистополье от берез
На душе светло,
    как в детстве,
Горько-радостно до слез…
 

1977

Раздумья на Родине

 
Поля, поля – родное Чистополье,
Пьянящий запах воли луговой!
Любовь моя к вам прорастает болью,
Травой забвенья и разрыв-травой.
 
 
На бой такую силу провожали —
Мужья, сыночки – любо посмотреть!
В мое село защитников державы —
Израненных – вернулась только треть.
 
 
Четыре года битвы той жестокой,
Забудет разве, кто их перенес?
Солдатской крови высохли потоки,
Но все бездонней море вдовьих слез!
 
 
А здесь в тылу – трагическая сага!
Историк, объясни в труде своем
Слова «налог», «агент уполминзага»,
«Недоимка», «подписка на заем».
 
 
И пусть тогда мы черный хлеб жевали —
Надеждой крепли город и село.
Хоть говорят, «не жили – выживали» —
Мы выжили всем недругам назло!
 
 
И как, фронтовики, случилось это:
Держава, Русь, великая страна
Разорвана, разута и раздета,
Унижена, ворьем разорена?
 
 
Вот почему по отчему приволью
Я прохожу с поникшей головой —
Село мое, родное Чистополье,
Пьянящий запах воли луговой!
 

2004

«Вон парнишка бежит босиком…»

 
Вон парнишка бежит босиком
Дальним полем,
Травой луговою.
Он с былинкою каждой знаком,
Золотой весь от солнца и воли.
 
 
Это я на заре бытия —
Мне понятны и глуби,
И выси,
Птичий щебет,
И пенье ручья,
Трав и листьев зеленые мысли.
 
 
За опасным и зрелым трудом
И за поиском призрачных истин
Мне всю жизнь
Будут сниться потом
Этот луг,
Это солнце
И листья…
 

1977

Родной электорат

 
Здравствуй, свет мой задушевный,
Пристань счастья и утрат,
Здравствуй, матушка-деревня,
Мой родной электорат!
 
 
Как теплом твоим я кровным
Вновь обласкан и согрет!
Этим избам, этим кровлям
Без недели тыща лет!
 
 
Тыщу лет в старинном стиле —
Плуг, да вилы, да топор.
Десять шкур с тебя спустили,
Но жива ты до сих пор…
 
 
Здесь среди фамилий старых —
Надо недругам учесть —
Есть фамилия Макаров
И Калашниковы есть.
 
 
Власть не ждет сюрприза снизу —
Я ж, судьбой твоей томим,
С головы до ног пронизан
Электричеством твоим.
 
 
Бог спасет угодья эти,
Лихолетье отвратит.
Ведь конец настанет света,
Если вдруг «закоротит»!
 

2004

Зарисовка с натуры

 
Самогонки залимоня —
Чтоб всё пело и цвело! —
По Ивановской с гармонью
Развернись, мое село!
 
 
– Я не знаю, как у вас,
А у нас в Котельниче —
Если дома нет ребят —
Сделают на мельниче!
 
 
Но не слышится частушка
У гулянья на краю:
Мужики – по кругу кружка —
Обсуждают жизнь свою.
 
 
– Сверху давят, давят, давят, —
Речь один ведет с колен, —
А деревня доедает
Без соли девятый хрен!
 
 
Рвет другой рубаху с маху:
– Мужики! Кто нас поймет?
И в деревне жизнь не сахар
Да и в городе не мед!
 
 
Зря ты, парень, рвешь рубаху —
Понапрасну не ярись.
Знаешь что – пошли всех на хрен,
Только сам не матерись!
 
 
Будем дальше жить, ребята —
Хватит плакать и стонать.
Сроду жили небогато,
Значит, нехрен начинать!
 

2000

В деревне

 
В России царствует разруха,
И, к ней привычная давно,
Как Богородица, старуха
Глядит в забытое окно.
 
 
В старинных стенах прокопченных,
Уже давным-давно одна,
Она детей своих ученых
Перебирает имена.
 
 
Ты встретишь взглядом
Лик иконный
И оправдаешься с тоской:
Не прирастает старый корень
На почве новой, городской.
 
 
Но ты приехал не за тем ли,
Чтобы понять, как дальше жить?
Хмель
Так обвил
Телеантенну,
Как будто хочет задушить!
 

2003

Письмо другу

 
Я душою покамест не вымер,
Одного только хочется мне:
Нам бы встретиться снова, Владимир,
На отеческой нашей земле.
В те края нам бы снова приехать,
Обретая забытый покой,
Где звенит наше детское эхо
Над веселою Вяткой-рекой.
Нет на свете людей задушевней!
На прадедовских стоя корнях,
Нас напоит-накормит деревня,
Вся в заботе сама о кормах.
Вся в работе, извечно творимой,
Жизни-доли своей не корит,
Слезы вышибет песней старинной
И частушкой лихой одарит.
Ты вглядишься в родимые лица
И поймешь в озарении лиц:
Настоящая наша столица
Здесь, вдали от великих столиц.
Здесь, едины душой и слезами,
Мы сойдемся, довольны судьбой,
Что родная земля нас связала,
Словно братьев крестовых, с тобой.
И, стаканы подняв не пустые,
Слыша радость живую в крови,
Будем вновь говорить о России —
О единственной нашей любви.
 

1981

«Сколько ж можно болтать и стограммить…»

 
Сколько ж можно болтать и
    стограммить
Под хмельную чечетку колес?
Я сумею
    состав
        застопкранить,
Я успею
    рвануть
        под откос!
 
 
Вы за горло меня не возьмете,
Мне на вас глубоко наплевать!
Ах, какие на поле ометы!
Я в ометы уйду ночевать.
 
 
Добреду я до теплой соломы,
С головою зароюсь в лучи.
И усну я спокойно, как дома,
Как у мамы на русской печи.
 
 
Не забыт он,
    не предан,
        не запит —
Родниковый отчизны исток…
Мне на Вятку, на Вятку, на запад!
А колеса стучат на восток.
 

1991

«Видно, так все и будет тянуть…»

 
Видно, так все и будет тянуть
в эти милые сердцу пределы.
Будто можно
    хоть что-то вернуть,
что уже навсегда пролетело.
 
 
Будто можно вернуться туда
и зажить, как жилось,
    без заботы.
Время, время —
    стучат поезда.
Время, время —
    свистят самолеты.
 
 
Как же, время, тебя обогнать?!
И ревут,
    и грохочут турбины,
чтоб меня от земли
    оторвать
и умчать в голубые глубины.
 
 
Я поверить в свободу готов!
Но ищу,
    проплывая над бездной,
средь галактик ночных городов
деревушки забытой созвездье.
 
 
Мне мерещится пламя костра.
Ребятишки в ночном у загона.
Тишина.
Предрассветье.
Роса.
Ржут в поскотине сытые кони.
 
 
Я сейчас одного подзову
и за гриву —
рывком незабытым.
Догоняй меня, время, – ау! —
Ахнув, кинется луг под копыта!
 
 
Только ветер в ушах
запоет,
зазвенит над зеленым затишьем…
Гаснет искоркой мой самолет.
Как завидуют мне ребятишки!
 

1975

«У костра вкусна уха…»

 
У костра вкусна уха.
Речь красна у пастуха.
За пастушеской сторожкой
Ночь сиятельно-тиха.
Этой ночью сон не в сон,
Хоть как будто снится он —
Из коровьей загороды
Колокольцев перезвон.
И в наплывах тишина,
Словно землю – свет луны,
Вновь меня переполняет
Чувство отчей стороны.
Как весенняя трава,
Корневым чутьем жива, —
Снова я, воспрянув, слышу
Родниковые слова!
А пастух ведет с подходом,
Словно песню, что берег:
«Рыба посуху не ходит.
Ты, милок, поди, продрог?
Ну-ка разом, разом, разом,
Чтоб не грызла грусть-тоска,
От коровки белоглазой
Молочка отведай-ка!»
Засыпаю в свежем сене.
Все еще костер горит.
Все еще пастух Арсеня
Над стаканом говорит!
 

1980

В лугах

 
На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал…
 

А. Фет

 
Я вздрогну спросонок,
    открою глаза,
От инея в сене хрустят волоса,
Сентябрьским туманом луга
    затопило,
И, кажется, наземь сошли небеса —
Так близко и страшно
    пылают светила!
Лежу на стогу у небес на виду.
Любуюсь-гляжу на большую звезду,
Которою трону рукой,
    если встану.
Под утро
    к загону на ощупь бреду.
В загоне мычит потревоженно стадо.
Костер у избушки остыл и потух.
Косится ворчливо Арсеня-пастух:
«Ну как не ругаться,
    скажи ты на милость,
Пойди, соследи-ка ты этих пеструх —
Телушка-шалава взяла – отелилась!
Но будет, по видам,
    коровка добра…»
Туманом стекая по стенкам ведра,
Густое молозиво чиркает тонко.
Я грею теленка, обняв, у костра
И звездочку глажу на лбу у теленка.
Курчавым сияньем исходит она —
Не в недрах Вселенной,
    а здесь рождена —
Мне звездочка эта дороже небесной.
Она и потом,
    в суете городской,
Приснится с улыбкой,
    а может, с тоской,
До боли напомнив родимую местность.
 

1986

Забытое кладбище

 
Печальные кущи забвенья.
Упавшие навзничь кресты.
Невольное духа томленье
Здесь горестно чувствуешь ты.
 
 
Ты здесь понимаешь впервые —
Но как это, как понимать? —
Что мертвыми стали живые
И некому их поминать.
 
 
Весь век на пределе пластались,
Судьбу земледельцев несли.
И вот – деревень не осталось,
И лесом поля заросли.
 
 
С округи родимой раздольной,
Где весело песни вились,
Как будто на праздник престольный,
Всем миром сюда собрались.
 
 
И я, им ничуть не мешая,
На празднике мертвом притих —
Их в сердце своем воскрешая
И грустно любя, как живых.
 
 
А души кладбищенской рощи
Под шум поднебесных ветвей
И реют, и радостно ропщут,
С душой обнимаясь моей.
 

2000

На берегу пустом…

Виталию Богомолову

 
Болит моя душа в постылом
    отдаленьи
От материнских мест —
Уж столько лет подряд!
И вот хожу-брожу
В забытых снах деревни,
Шатаюсь по лугам куда
    глаза глядят.
 
 
Стою, смотрю до слез
На синь озерных плесов,
И упаду в траву,
И памятью души
Услышу перезвон веселых сенокосов —
Вот здесь, на берегу,
Стояли шалаши!
 
 
Вот здесь, на берегу,
Я костерок затеплю,
Глаза свои смежу,
И в отблесках зари
Увижу, как идут,
Идут косою цепью,
По грудь в траве идут
    враскачку косари.
 
 
А ведренный денек
Встает, дымясь в росинках.
И далеко видать —
Цветасты и легки,
пестреют на лугу
    платочки и косынки,
А впереди – в отрыв —
Идут фронтовики.
 
 
…Вот здесь, на берегу,
В подлунном свете тонком,
В кругу встречались мы,
    забыв-избыв дела.
И краше всех в кругу
    была моя девчонка,
Гармонь моя в кругу
Звончей других была!
 
 
…Как отзвук жизни той,
Которой нет успенья,
Доносит до меня, не ведая препон,
Под шелест камыша и волн
    озерных пенье,
Молитвенный распев
И колокольный звон.
 
 
И сердцем этот звон
Вдруг радостно восхитишь,
Воочью разглядишь —
    до камушка на дне —
Звонит в колокола
    невидимый град-Китеж
И главами церквей сияет в глубине!
 
 
Там все родное мне!
Вон мать идет с причастья.
Вон сверстники в лапту играют
Под крыльцом.
А ближе подойди —
    расслышал бы сейчас я,
О чем на пашне дед беседует с отцом.
 
 
Он только что с войны.
Он был убит под Ржевом.
И на шинели след
    от пули разрывной.
Он с дедом говорит —
Дед озабочен севом.
И вот сейчас отец
    обнимется со мной!
 
 
И вся деревня здесь,
И вся родня – живая!
И вот уже поет
И плачет отчий дом!..
На берегу пустом,
    лица не открывая,
Сижу и плачу я
На берегу пустом…
 

2000

Русская песня

В. К.

 
Помнишь, друг,
Как в родимом краю
Запевали застольем, бывало?
Подтяни мне,
А я – запою,
Как в родимом краю запевали.
 
 
Ты подтянешь,
А я – разойдусь,
Подголоском рванусь,
Замирая, —
Чтоб живая услышалась Русь
В этой песне из нашего края!
 
 
Чтоб ударила крепче вина
Буйной удалью,
Черной кручиной.
Нам как матерь, —
    навеки она —
С колыбели до часа кончины.
 
 
И душа перед ней не вольна —
Вместе с песней далеко уходит,
И слезой закипает со дна,
И любовью,
И мукой исходит…
 

1976

«И под каким я ни пребуду небом…»

 
И под каким я ни пребуду небом —
мне только б знать,
тревогу утоля,
что не скудеет песнями и хлебом
отеческая милая земля.
 
 
Мне только б знать,
мне только б сердцем вызнать,
что об ушедших
    больше слез не льют,
что ставятся там солнечные избы
и соловьи с наличников поют.
 
 
Что после стольких бед
в родном раздолье
настала золотая благодать…
А свет в окне родительского дома
мне отовсюду
и всегда видать.
 

1974

«Небо здесь назовешь небесами…»

 
Небо здесь назовешь небесами
И поймешь, что тебе повезло,
Обретя за глухими лесами
Эти пажити, поле, село.
 
 
…Можно жить с постоянною болью,
Но сияет надежда во мгле.
Слава Богу, мое Чистополье
Существует еще на земле.
 
 
Слава Богу, всем бедам переча,
Край не пуст и душа не пуста,
Хоть пока
Иоанна Предтечи
Храм на взгорье встает без креста.
 
 
Но не зря над родными местами,
Охраняя родительский кров,
Из глубин поднебесных
Блистает
Богородицы светлый покров!
 

2007

Если пристально в детство вглядеться

«Не в те ль времена Святослава…»

Владимиру Крупину

 
Не в те ль времена Святослава
В моем древнерусском краю
Я вижу,
Как мальчик кудрявый
Бежит босиком по жнивью.
 
 
Бескрайней подхваченный волей,
Держа в узелочке обед,
Бежит он по желтому полю,
Которому тысячи лет.
 
 
Известно уже мальчугану
Зловещее слово – война.
Отец его —
В битве с врагами,
Мать – в поле
    с темна до темна.
 
 
Той давней,
Но памятной яви
Я, видно, забыть не смогу.
Не я ли тот мальчик,
Не я ли
В страду к своей маме бегу?
 
 
Не я ли тем августом ясным,
Хоть ростом всего с полснопа,
Стараюсь завязывать свясла
И ставить снопы на попа.
 
 
Не я ли,
У дня на изломе,
Колосья зажав в кулаке,
Уснул в золотистом суслоне,
Как в сказочном том теремке.
 
 
И мать,
    моя матерь-Россия —
Солдатка,
    горюха,
        вдова —
Над будущим пахарем-сыном
Склонилась в слезах у жнитва.
 

1974

Круговорот

 
Уж каркал ворон над Россией,
Когда отец мой
До зерна
Посеял поле ржи озимой.
И позвала его война.
 
 
И всколосилась даль сквозная
В четыре звонкие конца!
Когда косили рожь,
Отца
Скосила пуля разрывная.
 
 
Но каждый год,
Но каждый год,
Поднявшись нивой животворной,
Земной вершат круговорот
Отцом посеянные зерна.
 

1979

Ночлег

 
Дождливой ночью на глухом лугу
В потемках мы заканчивали метку.
Отужинавши с мамой всухомятку,
Заночевали мы в своем стогу.
Она вздыхала рядом, не спала,
И говорила с радостью усталой:
– Ну, вроде направляются дела, —
И под ноги мне сено подтыкала. —
Теперь Краснухе есть у нас сенцо.
Намаялся? Жидка еще силенка.
Эх, вот метали мы с твоим отцом…
Был годовалый ты, как похоронку…
Конечно, не запомнил ты его…
Накатывалась сладкая дремота,
Сквозь дождь
    кричала чернеть на болоте.
Но я уже не слышал ничего.
 

1966

Горох

 
Под опасливые вздохи
Мчимся в поле, чуть заря.
В сумки школьные гороху
Набираем втихаря.
С клеверища лезем краем,
По замежьям хоронясь.
Караулят поле – знаем.
Да поймай попробуй нас!
Для обману – как ни ловок,
Вдруг нарвешься, попадешь —
Красных клеверных головок
Вперемешку накладешь.
И до дому – впробегутки
Да с оглядками, дрожа, —
Ведь шутить не будут шутки
С нашим братом сторожа.
На деревне – голодуха.
Жарит зной.
Нейдут дожди.
Бригадир вздыхал Федюха:
«Недороду нынче жди».
И лепешки в эту пору
С черным куколем пекут.
И гороховое поле
Пуще глазу стерегут.
Мне – шесть лет.
Сестре – двенадцать.
Нам бы из поля уйти,
Нам до дому бы добраться,
Наши сумки донести.
И сестра меня торопит —
Дома будет что поесть.
Только слышим сзади – топот!
Догоняют. Так и есть!
Мне бы скрыться, провалиться
Хоть сквозь землю от него,
Словно в сказке, превратиться
Мне в козленочка того.
До деревни – двои гоны,
До дому – подать рукой,
Только нас он все ж догонит
И обыщет, гад такой!
И теперь уж не до сказок.
Я от ужаса реву.
Вот с коня объездчик слазит…
Все из сумок – на траву!
Так и вышло. Без гороха
Мы в слезах домой бредем.
Не во дни царя Гороха,
А в году сорок седьмом.
…Вдруг опять во сне затопит
Детским ужасом меня.
Убегаю.
Сзади – топот,
Топот страшного коня!
 

1977

Береза, иволга, звезда

 
И был я, радуясь находке,
Счастливым самым из людей,
В пропахшей сбруей конюховке
Читая клички лошадей.
 
 
Сияли в сумраке прогорклом
Слова, как детские года:
Соловушка, Ромашка, Зорька,
Береза, Иволга, Звезда.
 
 
Ах, конюх Федор свет Иваныч,
Меня, бездомного, согрей
И четвертинку, глядя на ночь,
За наше сретенье разлей.
 
 
Я закурю твоей махорки,
И поплывут, сменив места, —
Соловушка, Ромашка, Зорька,
Березка, Иволга, Звезда.
 
 
Смысл этих слов первоначальный
Вдруг оживет во мне – и вот,
Вот где-то иволга печально,
Почти что плача, запоет.
 
 
И целый мир, роняя слезы,
Поймет ту песню, и тогда
Над соловьиною березой,
Дрожа, проклюнется звезда.
 
 
И где я,
Что я,
Что за сила
Меня взяла и вознесла,
И душу вечную России
В слезах почувствовать дала.
 
 
Россия!
 
 
Радостно и горько
Мне этим чувством жить всегда.
Соловушка. Ромашка. Зорька.
Береза. Иволга. Звезда.
 

1978

«А что мне там выставят в табель…»

 
А что мне там выставят в табель —
И в голову я не беру.
Веселый мальчишеский табор
Галдит за деревней в бору.
 
 
Опять прогуляли уроки —
Ох, будет нам завтра разбор!
Но как на поляне широкой
Пылает наш вольный костер!
 
 
Его мы кружком обступили,
И скоро нам выпадет честь:
Картошку печеную – с пылу —
Да спелой брусникой заесть.
 
 
Хоть каждый чумаз, как чертенок,
Житье у костра – благодать!
Играем в лапту до потемок.
Уходим – ни зги не видать.
 
 
Как водится, тут уж не мешкай:
Коль хочешь дорогу найти —
Хватай из костра головешку,
Чтоб жарче горела – крути.
 
 
Но вот мы из лесу выходим
И видим деревни огни.
И тут же, у речки, над бродом,
Взлетают, крутясь, головни.
 
 
Чья выше!
В сентябрьскую вызернь,
Где ярко планеты блестят,
Горячие звезды разбрызгав,
Со свистом кометы летят.
 
 
Чья выше!
Горят фейерверки
Мгновенным летучим огнем.
И в небе те звезды не меркнут,
И в сердце не меркнут моем.
 

1974