Текст книги "Гильотина в подарок"
Автор книги: Анатолий Ковалев
Жанр: Триллеры, Боевики
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
– И бутылочку он наверняка не в одиночестве распил, – сделал вывод Антон.
Еремин же не торопился с выводами:
– Послушаем, что скажет Престарелый.
Иван Елизарович дышал тяжело, со свистом. Все труднее давалась ему каждая новая экспертиза. Войдя на кухню, он ткнул своей палкой в сторону мойки.
– Вот-вот, даже посуду вымыть не поленились!
Он опустился на табурет и развел руками.
– По нулям, мальчики. Все тщательно затерто. Бутылка тоже чистая. А я поначалу подумал, что в эдаком кавардаке что-нибудь да раздобуду! Оказывается, и кавардак бывает обманчивым. На полу осколки граненых стаканов, как бы специально разбитых вдребезги, – не собрать. А вот шторку оборванную стоит посмотреть получше. Я заберу ее в лабораторию.
– Тут высказывается версия «шерше ля фам», – усмехнулся Еремин, давая понять, что автор версии не он.
– Пуркуа па? – снова развел руками старик. – Но смятая постель и бутылка портвейна – это еще не доказательства.
В это время в дверь позвонили громко, протяжно.
Антон от неожиданности подскочил на месте.
– Где твой пистолет?! – крикнул он сыщику.
– Не трусь, Антон Борисыч! – засмеялся тот. – Пока ты прощался со своей подругой, я вызвонил хозяина квартиры. Мы условились встретиться здесь. Это, наверно, он.
Это на самом деле был он. Полежаев узнал его по меткому описанию Василины. Полноватый мужчина лет сорока, с зализанными назад жидкими волосами, с неприятной улыбкой на жирных губах и с глазами действительно сальными замер на пороге комнаты. Улыбка тут же исчезла с его лица.
– Это же хлев! Поросячий хлев, а не квартира! – задыхаясь от возмущения, начал он. – Что тут было?
– Надо полагать, драка, – спокойно объяснил Еремин. – Вашего друга и квартиросъемщика похитили.
– Чувствовало мое сердце, что добром это не кончится.
– Что именно?
– Ленькины выкрутасы с квартирой. Что ему дома-то не жилось? Почему я должен страдать?
– А вы-то каким образом пострадали?
– Как это каким? Да я потерял из-за него триста баксов! Он ведь мне не заплатил! И теперь уже вряд ли заплатит!
– Откуда такая уверенность?
– Ай, не морочьте мне голову! Будто не в курсе его дел с мафией! Кстати, хотелось бы взглянуть на ваше удостоверение.
Константин протянул ему корочки своего сыскного агентства.
– В первый раз имею дело с частным детективом, – ухмыльнулся тот. – Раньше только в книжках о таких читал.
Они принесли из комнаты стулья и устроились вчетвером на кухне. Елизарыч, опершись на клюку, все это время, казалось, подремывал. Антон слушал внимательно, стараясь ничего не пропустить, хотя делал вид, что читает газету.
– Давно вы знаете Шведенко?
– Лет пять. Как пришел работать в издательство. Я ведь не профессиональный фотограф. Я танцор. Танцевал в оперетте, пока не вышел на пенсию.
«Ну и танцор! С такой рожей только гнилыми помидорами торговать! А он, оказывается, исправно служил Терпсихоре, пока та не пнула его под зад и не отправила на пенсию!»
– Когда Шведенко обратился к вам с просьбой о сдаче квартиры? И чем он это мотивировал?
– Да уже месяц прошел. Сказал, что у них с Василиной не заладилось. Чего уж там! Жили вроде душа в душу! Мол, поживу месяц-другой у тебя, а там видно будет. Разве другу откажешь? Пришлось отказать одной семейной парочке с Кавказа. Они у меня тут почти год жили. Платили, кстати, исправно, с двухмесячной предоплатой. И срача такого не устраивали!
– Ну-ну, Роберт Игнатьевич, – принялся усмирять его следователь. – Ведь Шведенко не по своей инициативе…
– А по чьей? По чьей инициативе?! – затрясся разгневанный танцор, и по лицу его пошли красные пятна. – Сколько раз ему говорили: «Остепенись, Леня! Не по зубам тебе эти громилы! Чё ты к ним лезешь?»
– Кто говорил?
– Да хотя бы я. Предупреждал: «Если еще про мафию напишешь, съедешь с квартиры! Мне тут баррикады не нужны! Чай не Красная Пресня!» Его пристрелят, а мне потом по ментовкам таскаться! Больно надо! Он мне слово дал, что в этой квартире ни строчки не напишет про мафию.
– И что? Сдержал слово?
Вопрос Еремина озадачил красноликого Роберта Игнатьевича.
– По крайней мере в нашей газете ничего не было. Я следил за его публикациями. Он писал о выставке художника Шилова. Разгромил подчистую этого придворного «фотографа». Душа радовалась! Потом об этом религиозном законе, из-за которого Клинтон с папой на нас обиделись. Что еще? Не помню. Да, он говорил, что у него наклевывается какая-то новая работа, очень денежная.
– Связанная с журналистикой?
– Этого я не знаю. Он особо не распространялся. Может, боялся сглазить?
– По-вашему, выходит, что Шведенко превратился в пай-мальчика. В чем же тогда дело?
– Мало ли что! Могли за старое тряхануть!
– Могли и за старое…
Полежаев, воспользовавшись заминкой, оторвался на миг от французской газеты и задал фотографу давно мучивший его вопрос:
– Леонид по-французски свободно изъясняется?
– Да бросьте! – махнул тот рукой. – Только «мерси» и знает. К нам недавно приезжали коллеги из Франции. Так он не знал, с какого боку к ним подступиться. Переводчица спасла положение.
– Эта переводчица – ваша сотрудница? – взял инициативу в свои руки Антон.
– Да. Лизавета, Лизок.
– Симпатичная девушка?
– Симпатичная бабушка. Ей скоро шестьдесят стукнет…
* * *
В машине Еремин хмурился, а писатель продолжал наслаждаться французской прессой.
Высадив возле сыскного агентства Ивана Елизаровича, Константин обрушился на друга:
– Какого черта ты лезешь не в свои дела?
– По-моему, ты что-то путаешь. Это как раз мое дело. Я тебя нанял. Я заказываю музыку.
– Я отказываюсь так работать. Я привык самостоятельно вести расследование. Я не нуждаюсь в помощниках-дилетантах.
– Я ни на чем не настаиваю, – пошел на попятную Полежаев. – Только, если честно, Костян, мне кажется, ты упускаешь очень важное звено.
– Слов-то каких нахватался!
– Все от тебя, мой друг, все от тебя.
– Ладно, выкладывай, что я, по-твоему, упускаю. – Тон следователя несколько смягчился.
– Ты, например, совсем не придаешь значения тому, что накануне своего исчезновения Шведенко ходил с кем-то в кино. И эта кто-то наверняка симпатичная девушка!
– И что дальше?
– Надо выяснить, кто она.
– Только и всего? Может, подскажешь, как это сделать?
– Подскажу. Надо взять фотографию журналиста и показать ее служащим кинотеатра. И заодно узнать, что они смотрели.
– А вот последнее уж точно ни к чему! – расхохотался Еремин.
Антон и сам понял, что сморозил чепуху, но сдаваться не собирался.
– Все играет роль.
– Может быть.
Константин притормозил на улице Павла Корчагина, чтобы посмотреть нумерацию домов. В одном из них жила Василина.
– Я, кажется, на верном пути.
Он проехал еще несколько метров и остановился, но выходить не спешил.
– Я не отвергаю твою версию, Антоша, – признался он. – Но в первую очередь хочу отработать свою. Мне хорошо знаком тот мир, о котором писал Шведенко. Там обиды не прощают. Я бы очень хотел, чтобы все вышло по-твоему, чтобы журналист увлекся красивой девчонкой и мотанул с ней на юга, наплевав на все остальное. Правда, твоей подруге это может не понравиться. Но слишком густую кашу заварил наш клиент (и в этом ты сейчас убедишься, когда просмотришь его публикации), чтобы мы могли пойти по такому пути. Легких путей в этом деле не будет.
– Но ведь не помешает общему делу, если я завтра съезжу в «Иллюзион» и порасспрашиваю о журналисте?
– Лучше бы ты вместо этого сидел завтра весь день за пишущей машинкой и закручивал сюжеты, один забористей другого.
Полежаев нахмурился. Он не любил, когда ему указывали. Чтобы разрядить обстановку, Константин ткнул пальцем в газету и спросил:
– Что интересного пишут братцы-лягушатники?
– Разное.
– А все-таки?
– Тебя серьезно это волнует? Шведенко не умел читать по-французски, а значит, к делу это не относится.
– Но ведь как-то газета попала к нему в квартиру? – снисходительно улыбнулся Еремин.
– Газета, кстати, издается в Москве.
– С этого и надо было начинать. – Следователь явно хотел польстить товарищу, делая вид, что придает значение находке.
И Полежаев не на шутку разошелся:
– Здесь интересная информация о московских клубах. Например, всякого рода предостережения, куда Анри с Колеттой лучше не ходить. Недурна также театральная страничка. Я узнал здесь, кто из наших корифеев побывал нынче на гастролях в стране Мольера и Бомарше. В Авиньоне проходили Дни русского театра. Информация о католических мессах на французском языке в Москве. Указаны числа и адреса, где и когда они должны состояться.
– Зачем это тебе?
– Просто интересно, – пожал плечами писатель. – Это все, что я прочитал, а вообще тут куча всего. Последние две страницы посвящены объявлениям. Я и не подозревал, что их жизнь так кипит в нашей столице. Создают группы популярной французской песни, ищут помещение для театральной студии, дипломированные гувернантки жаждут обучать их детей…
– Вот как? На самом деле любопытно. Почитай-ка мне про этих гувернанток.
– Да сколько угодно. Вот, например, с дипломом Женевского университета, лингвист, сорок лет, может обучать испанскому, немецкому, русскому. Работала во Франции и Швейцарии. Другая – студентка МГИМО, двадцать один год и тоже, кроме всего прочего, знает испанский. А вот дамочка с музыкальным дипломом, консерватория имени Чайковского, тридцать лет, свободно говорит по-французски, имеет опыт работы в Бельгии…
– Перепиши-ка мне ее телефончик! – неожиданно попросил Еремин.
– Кого?
– Той, что имеет опыт работы в Бельгии.
– Ты спятил? На кой черт тебе гувернантка? У тебя ведь ни ребенка, ни котенка! Или сам решил на старости лет обучаться музыке?
– Уж не такой я старый, – весело подмигнул Константин. – Всего-то тридцать пять, а ей – тридцать. По-моему, в самый раз. Всю жизнь мечтал о девушке, чтоб она и на фортепьянах, и по-французски!
Полежаев не узнавал друга. Вроде бы всегда казался холодным и практичным.
– Что ж, пиши. – Все еще недоумевая, он продиктовал Еремину телефон и воскликнул. – Вот и газетка пригодилась!
* * *
Василина жила в тесной хрущевке.
«Бедная девочка! Квартира ее родителей была раза в два больше! Каково ей было перебираться в эту нору? Зато Москва! Кто не мечтал пожить в Москве с той поры, как увидел на первой страничке букваря кремлевские башни? А когда старенькая провинциальная учительница, страдавшая болезнью Паркинсона, с чувством декламировала: „Москва! Как много в этом звуке…“ – у кого не щемило при этом сердце?»
Писатель мог бы еще долго брюзжать про себя, если бы не переключил внимание на диалог следователя с хозяйкой квартиры.
– Когда произошло покушение на вашего мужа?
– Зимой. В феврале. Об этом сообщалось в нашей газете. Я вам подготовила весь материал. – Она передала ему стопку газет. – Здесь Ленины статьи, связанные с мафией. И то, о чем вы спрашиваете, тоже.
– И что, с февраля месяца наступило затишье? – Еремин недоверчиво прищурил глаз. – Больше не было попыток, угроз?
Он напоминал Полежаеву дотошного врача, который, будь его воля, вывернул бы пациента наизнанку.
– Угрозы, кажется, были. После некоторых телефонных разговоров он ходил сам не свой.
– Кто ему звонил?
– У меня нет привычки подслушивать. – Она сделала недовольное лицо. – Его я тоже ни о чем не спрашивала. У нас так заведено. Если сам не расскажет, значит, не хочет. Зачем лезть человеку в душу? Но эти звонки могли быть связаны не только с мафией. У Лени хватало неприятностей на работе.
– Например?
– Он конфликтовал с главным редактором. Тот часто задерживал его материалы. У Лени возникли подозрения, что мафия дает главному за это взятки. Буквально неделю назад я видела, как Леня вышел от редактора красный и такой вздрюченный. Это редкое для него состояние. Мне хотелось подойти к нему, успокоить. Но у нас был уговор – на работе друг другу ни слова.
Полежаев заметил, с каким трудом ей дались последние слова. Женщина смотрела не на следователя, а куда-то мимо. И левый глаз у нее начал косить. Вспомнил – так всегда случалось во время глубокого раздумья.
«А я и забыл про этот маленький дефект. Раньше он сводил меня с ума!»
– Чем был вызван такой уговор? – продолжал лезть в душу Еремин. – Вы боялись коллег по работе?
– Если честно, после взрыва в нашей машине мы вообще всего боялись. Я хотела уехать к маме, но Леня удержал меня. В общем-то, мы больше для других делали вид, что в ссоре. Он сказал: «Так будет лучше. Тебя никто не тронет». Это, наверно, конец, да? – доверительно обратилась она к следователю, словно от него зависело, будет ли жить ее муж. – Я плохая жена! Следовало уже обзвонить все морги и больницы!
«Это любовь, что бы вы там ни говорили», – вспомнил бывший учитель русской словесности надпись на доске. – Ты, наивный дурак, полагал, что она будет всю жизнь любить тебя одного? Это заблуждение иногда придавало силы. Где-то далеко живет она, которая тебя помнит, любит и каждый миг только и делает что думает о тебе! Боже, какое самомнение! Индюк! Самодовольный индюк!»
– Не надо никуда звонить! – Константин Еремин, привыкший к человеческому горю, казался неодушевленным предметом. – На той квартире мы не нашли его документов. Может, они лежат в бардачке машины? Завтра с сотрудником милиции мы попробуем ее вскрыть.
– Леня никогда там не держал документов.
– Тогда документы остались при нем, – сделал заключение следователь, – и вам уже позвонили бы из больницы или морга.
Не успел он это произнести, как в прихожей зазвонил телефон. Женщина вздрогнула. С мольбой посмотрела на бывшего любовника, ища поддержки. Полежаев опустил глаза. Она перевела взгляд на Еремина.
– Ну-ну, смелее! – подбодрил тот.
Телефон не унимался. Василина заставила себя подняться и сделать несколько шагов.
Тут же вернулась с призрачной улыбкой на бледном лице, а в улыбке – крохотная надежда.
– Это вас, – обратилась она к следователю.
В отсутствие Константина писатель решил действовать:
– Ты не могла бы мне на время дать фотографию мужа? Он ведь, наверно, часто фотографировался, имея друга-фотографа?
– Зачем тебе? – встрепенулась она и выгнулась, как кошка, готовящаяся к прыжку.
«Похоже, что старое чувство в ней не только не сохранилось, но и переросло в ненависть! А я, тупица, так радовался этой встрече! Весь день хожу как пьяный! Пора отрезвляться! Пора!»
– У меня имеется свой план расследования… То есть поиска, – поправился Антон – Хоть я и не детектив, но все же детективщик.
Звонил Иван Елизарович.
– Есть новости, – прохрипел он в трубку, а потом вдруг раскашлялся – верный знак, что новости не из приятных. – Шторка пригодилась. Я обнаружил на ней отпечатки зубов, то есть прикус. – Престарелый сделал паузу, чтобы Еремин переварил услышанное, а потом со вздохом добавил. – Кажется, нашего клиента придушили. Царство ему небесное…
ГЛАВА ВТОРАЯ
28 августа, четверг
Полежаев не изменил своей привычке и в это утро.
«Пользуйся благами жизни, пока за тобой не пришли, пока тебя не удавили, пока ты способен сопротивляться и радоваться солнышку!»
В этот сезон он не нашел ничего лучше, чем лужайка Измайловского парка, заросшая высокой крапивой и репейником. Писатель мог бы позволить себе отдых на пляже в какой-нибудь не заполненной российскими нуворишами стране, но не любил развлечений в одиночку, а на данном отрезке жизни его единственной спутницей была пишущая машинка. Заводить курортный роман ему представлялось бездарной пошлостью. Уж лучше в крапиву!
Он выбирал специально самые глухие, труднопроходимые заросли, чтобы вокруг все стрекотало, жужжало и квакало – и чтобы ни единого человеческого звука!
Вчера, уже в машине, Костя сказал:
– Ее надо подготовить к самому худшему. Боюсь, что твоя подруга уже вдова. Приятная женщина. Очень жаль.
«Вот как? Что-то не везет Васе с мужиками. А тебе – с бабами. Неужели все вернется на круги своя? Во всяком случае она к этому не стремится. А я?»
Вопреки прогнозу синоптиков солнце почти не появлялось из-за облаков. Правда, и ветер не тревожил листву. Несмотря на жаркий день, Полежаев чувствовал уже холод земли.
* * *
– …Сегодня вечером я сделаю экстренное сообщение! – Вася лежала на нем, и они никак не могли отдышаться.
Он прикоснулся губами к горячему, потному лбу и разжал пальцы, оставив наконец в покое ее твердые, мускулистые ягодицы.
– А сейчас ты сказать не можешь? Зачем ждать вечера?
Это было очередное тайное свидание на квартире его знакомого. Они встречались здесь уже почти три года как по расписанию. Ключи были у Василины. Так надежней. К тому же она раньше освобождалась после занятий в институте. Она поступила в педагогический. А до этого их отношения развивались на глазах у всего училища, и как ни пытались они скрыть свою связь – шило в мешке не утаишь. Сначала Антону Борисовичу сделала устное внушение заведующая учебной частью:
– В пору моего ученичества вашей девице, да и вам тоже, сильно бы не поздоровилось! – Ее очки на этот раз ослепительно сверкнули.
Полежаев быстро подсчитал в уме, что пора ученичества заведующей приходилась на конец сороковых, и понимающе закивал.
Однако этим дело не кончилось. Начали устраивать бесконечные проверки и проработки. Настоящая причина такого пристального внимания к учителю литературы никогда не заносилась в протоколы собраний и не высказывалась вслух, но каждому в педколлективе была понятна.
А вот жена ни о чем не догадывалась. Она не интересовалась его работой. Сидела целыми днями за кульманом в конструкторском бюро своего замшелого НИИ, днями пила там чай и болтала с подружками. От такой кипучей деятельности ее вскоре разнесло, и она совсем перестала напоминать Антону девятиклассницу с толстой косой и с подчеркнуто осиной талией, некогда приведшую его в смятение во время дружеской вечеринки. Женщина должна оставаться девочкой, несмотря на возраст, на солидность положения, на опыт работы за кульманом. От девочки не осталось ничего – появился высококлассный дизайнер. Она была заботливой матерью и все свободное время отдавала дочери. Он по-прежнему считал, что любит жену и дочь, хотя Василина уже полностью завладела его мыслями. К сердцу он ее не подпускал. Так во всяком случае ему казалось.
Жене он говорил, что ведет четыре раза в неделю факультатив по зарубежной литературе. Она даже обрадовалась новому приработку. Между тем два факультатива он посвящал исключительно своей юной любовнице.
Однажды Антон чуть сам себя не выдал с головой. Во время занятий у него поднялась температура, и он взял больничный. Это значило, что их с Василиной факультативы отменяются. Уходя из училища, он решил разыскать ее, чтобы предупредить. Их группа дежурила в этот день.
– Вы плохо выжимаете тряпку! – начал он ломать комедию перед ее подругами и перед случайно проходившими мимо педагогами. – Только грязь размазываете!
Утопив половую тряпку в ведре, она выпрямилась и с испугом посмотрела на него. Ведь они договорились не подходить друг к другу в училище вне уроков. Она поправила локтевым сгибом непослушную челку и развела в стороны мокрые руки. В такой позе она напоминала трогательного, беззащитного пингвина. У Полежаева почему-то защемило сердце и навернулись слезы. Может, от бессилия, от невозможности что-то менять в этом мире и в собственной судьбе.
– Я вас хотел попросить, Василина, – резко сменил он тон, – чтобы вы предупредили всех, что завтра двух пар первых пар не будет. И факультативы на этой неделе отменяются. Я заболел.
Он никак не мог заставить себя повернуться и уйти. Она скосила глаз.
– Антон Борисович, я готовлюсь в институт, – ухватилась она за соломинку. – Мне нужна ваша помощь.
– Приходите ко мне завтра домой. Часов в девять. У вас ведь не будет первых двух пар.
– Хорошо. Я приду! – Даже для усердной абитуриентки она слишком горячо обрадовалась.
Он только опустил голову, чтобы не показать всем своей счастливой улыбки. Нечаянно наткнулся на ведро. В черной мутной воде полоскались их лица.
Вечером жена объявила, что у дочери поднялась температура, и она тоже идет на больничный – по уходу.
Вот тут-то и начались его муки. В девять утра явится Василина, и они столкнутся с женой лицом к лицу. Жена, конечно, сразу все поймет. Здесь много ума не надо. И что дальше?
Он не думал в те минуты о выборе. Жена и дочь – это святое… Но жалел он лишь о том, что из-за своей тупости навсегда потеряет Василину. Столь дорогую его телу игрушку!
– Тебя что-то мучает. Я вижу. Говори! – Жена не без глаз. Она видит насквозь. А заподозрив что-то, не упустит, вывернет наизнанку!
– Я болен, – напомнил Антон.
– Неправда. Это муки не телесные! У тебя что-то на душе.
– Вот и не лезь в душу!
– Ты расстроился, когда узнал, что я не пойду на работу. Ты кого-то ждешь в гости?
– Возможно, меня придут проведать мои ученики. У них ведь нет первых двух пар.
– Больше им делать нечего! Разве что какая-нибудь сердобольная соплячка заявится! Ты ее ждешь?
– Кого?
– Тебе лучше знать.
А ведь это был первый звоночек. Он почувствовал тогда, как боится жену. Боится и пресмыкается.
Всю ночь Антон не сомкнул глаз. Ему было жалко Васю. Уж кто-то, а Маргарита, его жена, сумеет отделать соперницу так, что мало не покажется.
Он вспомнил, как на первом курсе университета возвращался домой со своей сокурсницей, девушкой скромной и некрасивой. Им было по пути, и они всю дорогу спорили об аккмеистах. В пылу спора он не заметил возле подъезда своего дома Маргариту, тогда еще невесту, и прошел мимо. Сокурсница жила в соседнем доме, и он часто ее провожал.
Разгневанная Маргарита появилась в самый неподходящий момент, когда он чмокнул дурнушку-сокурсницу в щеку, чтобы восстановить мир. При виде невесты он растерялся.
– Что же ты нас не познакомишь?
Антон назвал имя сокурсницы и представил Маргариту. Та в усмешке скривила рот и громко обратилась к жениху:
– Так вот она какая? А ты говорил – страшная. Зря, между прочим. Абсолютно зря.
Такой позор запоминается на всю жизнь. Бедная дурнушка потом все годы учебы избегала общения с ним.
Уже в семь Полежаев был на ногах. Сидел на кухне. Курил. А еще он молился. Просил Бога не сталкивать Маргариту с Василиной. Он сам оборвет греховную связь. Как выйдет с больничного, так и оборвет.
Время никогда еще не казалось таким тягучим. В восемь проснулась жена и сразу села на телефон – вызывать врача для дочки.
– Что, не спится? – заглянула она к нему. – Ждешь свою красавицу? Пусть только придет. Я вам устрою.
– Кто сомневается? – попробовал он заискивающе улыбнуться. Получилось. Чуть не стошнило. – Только никто не придет.
– Посмотрим.
Предупредить Василину он никак не мог. Разве что сделать ей знак из окна. Но для этого надо постоянно смотреть в окно, и тогда уж будет совсем понятно, что он кого-то ждет. К тому же Маргарита следит за каждым его шагом. Может быть, выйти в магазин или в аптеку, а там уж дождаться Василину на автобусной остановке?
– Может, я в магазин схожу? У нас молока нет.
– Куда ты с температурой? – язвительно напомнила она. – Врач уйдет, тогда я пойду в аптеку и заодно куплю молока.
Пришлось снова ждать. Последние полчаса он так нервничал, что даже Маргарита за него испугалась.
– Что ты так переживаешь? Придет и уйдет твоя красавица. Делов-то! Или у тебя с ней серьезно? Говори!
– Отстань! Никого у меня нет! Это твоя воспаленная фантазия!
– Что ж руки-то трясутся? Срываешься на крик? Как хоть зовут ее? Теперь-то уж зачем скрывать? Ведь все видно. Неужели ты дошел до такой низости, что связался с малолеткой, своей ученицей? Гнать надо в шею такого учителя! – взвизгнула жена, а потом по-хорошему предложила: – Давай рассказывай, Антон. Тебе же потом лучше будет. Вот увидишь.
А может, она права? Действительно будет лучше, если отнимут игрушку? Вася – это уже роскошь. Ее сбитое тело с гладкой эластичной кожей так отличается от располневшего, желеобразного тела жены. И все же…
Только он хотел раскрыть рот, как зазвонил телефон.
– Не трогай! Это мне звонят! Из училища…
Бросился к аппарату. Схватил трубку.
– Да!
Маргарита стояла рядом, скрестив на груди руки. Ее побледневшие губы нервно вздрагивали.
– Антон Борисович? – услышал он знакомый, немного высокий для данной ситуации голосок.
«Ах, какая умница! Решила сначала позвонить! С такой не пропадешь!»
– Валентина Петровна?! – вскрикнул Полежаев. – Вас плохо слышно!
– Что-то случилось? Ты не один? – сразу догадалась Василина.
– Нет. Ничего не надо, Валентина Петровна! (В этот момент жена стала вырывать у него трубку.) Спасибо за беспокойство! До свидания!
Трубку она у него все-таки вырвала, но свободной рукой он успел нажать на рычаг.
– Какой же ты подлец!
Он впервые видел Маргариту в таком гневе.
– Это всего лишь завуч. – Антон усмехнулся, окончательно успокоившись.
И в тот же миг его улыбающуюся физиономию сотрясла оглушительная оплеуха.
– Думаешь, я не слышала, как пищала эта соплячка? Завуч! Валентина Петровна! Так я тебе и поверила!
Он лег в постель. Щека горела.
«И поделом. Пора остепениться. Все. Решено. Выхожу с больничного – и гудбай, май лав! А Вася – умница! Молодчина! Подстраховалась. Надо будет закатить прощальный ужин. В последний раз насладиться и завязать…»
Прощальный ужин получился скучным. Она вела себя отчужденно. Впервые не дала себя раздеть.
– Знаешь, после этого случая, когда едва не нарвалась на твою жену, я много думала. Ведь я разрушила семью.
– Неужели? – хлопнул он в ладоши. – Вот так новость! Ты только сейчас это поняла?
Василина не ответила. Она закрыла ладонями лицо и горько заплакала. Совсем как маленькая. Только этого еще не хватало!
– Успокойся! – Он тяжело вздохнул, показывая, как неприятно ему происходящее. – Мою семью тебе никогда не разрушить! И никому другому. Я люблю Маргариту. И Дашку люблю – Он произнес это как заклинание, клятву самому себе – чтобы труднее было нарушить ее.
– Как же я буду без тебя? – сказала она под конец. – Я покончу с собой.
– Перестань. Время лечит.
Время их размолвки оказалось недолгим. Недели три он гордился собой. Не у каждого хватит силы воли отказаться от такой девушки. Он видел, как Василина нравится своим ровесникам. Парни так и увиваются вокруг нее. Но угрызениями совести Антон Борисович не мучился.
Она пришла на один из факультативов по зарубежной литературе. Он рассказывал о норвежском писателе Кнуте Гамсуне. Рассказывал увлеченно. Уж больно незаурядной была личность норвежца. Полежаев принес книгу «Плоды земли» двадцать третьего года издания и поведал длинную историю приобретения данного раритета.
После лекции Василина осталась в аудитории. Он стоял, окруженный любознательными учениками, и время от времени поглядывал на нее. Она же сидела, потупив взор.
– Вас тоже интересуют «Плоды земли»? – обратился к ней Антон, когда они остались наедине.
– Нет, меня интересуют другие плоды.
– Не понял.
– Я забеременела, Антон Борисович.
Он от неожиданности опустился на стул.
– Только не надо делать такие круглые глаза, Антоша! Я сама боюсь!
Опомнившись, он предложил:
– У меня есть знакомый врач…
– Я не буду делать аборт! Не смей мне это предлагать!
– Ты хочешь, чтобы я развелся с женой?
– На этот раз Маргарита одной оплеухой не обойдется! – невесело рассмеялась Василина.
– Она забьет меня насмерть! – подхватил он.
Они смеялись, очень долго, потому что нервы окончательно сдали. Потом целовались, и он никак не мог понять, как жил без нее эти три недели.
– Давай, как тогда! – подмигнул учитель своей добросовестной ученице.
Они заперли дверь, зашторили окна, погасили свет, и учительский стол заскрипел.
Тревога оказалась ложной. Он, конечно, заподозрил Васю в лукавстве, но ничего не сказал. Свидания на квартире друга возобновились.
А с училищем пришлось распрощаться. Антон подал заявление в день последнего экзамена. В тот день они с Василиной демонстративно покинули учреждение, взявшись за руки, наплевав на заведующую учебной частью в раскаленных очках, которая грызла от бессилия шариковую ручку, – ведь некому было доносить и некого было прорабатывать!
Не только завуч, не только низкий заработок явились причиной его ухода. Главное, он не представлял себя в этом заведении без маленькой девочки с большими черными глазами и белой челкой до бровей.
Полежаев устроился в кооператив экспедитором. Ему выдали пистолет. Обучили стрельбе.
Так бывший учитель русской словесности, с табельным «ТТ» в кармане, сопровождал грузы в большие и малые города еще не распавшегося Союза.
Маргарите не нравились его командировки, но он получал теперь в три раза больше, чем на прежней работе, и она терпела. Деньги – лучший стимулятор взаимотерпимых отношений.
Зато Василину вполне устраивал новый график их свиданий.
Он уезжал в командировки на два дня раньше. Жена собирала его в дорогу, пекла пироги. А тем временем любовница уже ждала на «явочной» квартире. Они весело поедали пироги, два дня наслаждались друг другом, а потом наступала очередь Василины снаряжать его в путь…
Все шло замечательно, пока она не заикнулась об экстренном сообщении. До этого он не видел ее месяц. Василина ездила отдыхать на Иссык-Куль. Она загорела и немного поправилась, отдых пошел ей на пользу.
Антон набросился на нее, не дав опомниться. Когда она уселась на него верхом, Полежаев успокоился. Лишь когда она намекнула на какую-то тайну, он выпустил из рук ягодицы..
– А что, собственно, изменится к вечеру?
– Мы пойдем в кино.
– В кино? Ты это серьезно? Я целый месяц тебя не видел, а завтра утром мне уезжать!
– А я хочу в кино! В Киргизии шли только индийские фильмы. Представляешь, какая тоска? Я хочу на «Воров в законе». Они сегодня последний день идут в «Космосе».
– Раньше ты не была такой капризной, – заметил он.
Фильм ему не понравился. Он долго брюзжал по этому поводу, когда они шли вдоль набережной к автобусной остановке. Василина не спорила. Встречные фонари выхватывали из темноты ее злорадную улыбку.
– Посидим в скверике, – предложила она.
– Может, поедем домой? Я проголодался.
– Домой ты поедешь один.
– Вот как? Это и есть твое экстренное сообщение?
– Только небольшая его часть.
Они сели на скамейку под фонарем. Антон еще в кинотеатре заподозрил неладное. В ней чувствовалась перемена. Его смущала Васина улыбка. Раньше она так не улыбалась. И он не мог угадать ее настроения – то ли хорошее, то ли плохое.
– Мне плохо, Антон, – призналась она, словно подслушала его мысли.
– Почему?
– Потому что сегодня последний наш вечер.
– Что ты придумала?
– Ведь это не могло длиться бесконечно. Согласись! Мне жалко твою жену, твоего ребенка. Я отнимаю у них тебя. А зачем? Кому это надо?
– Старая песня, Вася. Ты ее уже пела.
– Значит, сегодня пою в последний раз.
– Ты меня больше не любишь?
– Люблю, – без вдохновения произнесла Василина, – но это уже ничего не изменит. Я выхожу замуж.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.