Текст книги "Карл Великий"

Анатолий Левандовский
Карл Великий

Светлой памяти дорогого учителя Николая Павловича Грацианского

К читателю

Эта небольшая книжка для автора значит в чем-то больше, нежели остальные тринадцать увесистых «кирпичей», опубликованных им ранее: она – плод первой любви, а первая любовь, как известно, остается неизгладимой на всю жизнь.

Все началось с экзамена по истории средних веков, который я, гордый студент истфака университета, в 1939 году сдавал профессору Николаю Павловичу Грацианскому, славившемуся «людоедством». Я уже давно окончил свой «блистательный» ответ о Каролингах (не упомянув, правда, о какой-то новейшей теории – то ли Допша, то ли Зеелигера), а Грацианский все еще теребил свой длинный ус, так напоминавший мне всегда легендарные усы Карла Великого, потом решительно взял зачетку и вывел «хор.». То была моя единственная «четверка» за годы учебы в университете… Мог ли думать я тогда, что буду его учеником и стану заниматься как раз этими самыми Каролингами? Наверное, мог, если не думать, то чувствовать, потому что уже тогда боготворил его и считал, что только он достоин быть моим учителем…

А потом было много всякого, и вот уже окончилась война, и вот я – аспирант того же истфака – занимаюсь у него на дому в семинаре для избранных «счастливчиков» и читаю доклад о саксонских войнах Карла Великого…

Свою диссертацию «Эйнгард и каролингская традиция» я защищал уже без него, после его трагической гибели; и защита прошла не гладко, поскольку работа не отвечала установившимся канонам; а один из оппонентов даже назвал меня «парадоксалистом». По-видимому, только его славное имя, да еще имя Евгения Алексеевича Косминского, согласившегося стать формально моим научным руководителем после рокового события, спасли работу от провала. Опубликовать ее мне, конечно же, не удалось – подобные темы в те времена в качестве «неактуальных» находились под запретом. И как было обидно, уже многие годы спустя, видеть, что в зарубежной литературе утверждается то одна, то другая «идейка», которая давно уже высказана тобой, но «там» об этом не знают…

Чувствуя бесплодность моей тематики в подобных условиях, я на долгие годы сменил ее, не порвав, правда, с историей Франции, которая на всю жизнь оставалась для меня единственным полем деятельности. Что же касается проблемы «Карл Великий и Европа», то здесь удавалось лишь время от времени «пробивать» (с большим скрипом) отдельные статейки. Я подружился с хорошими людьми из Главного управления геодезии и картографии, и они помогли мне осуществить подготовку Атласа, который, увы, так пока и не вышел, хотя мои картографические наброски по эпохе Каролингов проникли во многие атласы и учебники – школьные и вузовские, а также и в обобщающие труды типа «Всемирной истории».

Теперь, на склоне лет, мне, что называется, вдруг «подфартило». Ситуация изменилась – старые запреты отпали. Сегодня можно публиковать все, хотя это очень трудно сделать по причинам уже иного порядка. И вот, в результате, появилась эта небольшая книжка. Конечно, это лишь крохи. Но сомневаюсь, что по условиям возраста и ряда других обстоятельств удастся сделать большее. А пока я счастлив, что удалось хоть в таком несовершенном виде обнародовать свою «общую идею». И если она заинтересует читателя, а может статься, и убедит его, то большего удовлетворения в этой жизни для меня быть не может.

Первое издание этой книги вышло в свет в 1995 году и встретило благосклонный прием у читателей. Новое издание значительно отличается от предыдущего. Учтены замечания, исправлены ошибки и неточности, переосмыслены отдельные положения. Кроме того, значительно расширены некоторые главы и параграфы, иные же – написаны заново.

Поскольку автору хотелось бы, чтобы наиболее любознательные из читателей могли хоть немного почувствовать «аромат эпохи», а заодно и познакомиться с творческой «лабораторией» историка, книга снабжена «Приложениями», в новом издании также расширенными и дополненными.

Пролог. Блуждая взором по карте Европы…

Еще при жизни он получит прозвища: «Славный», «Блистательный», «Победоносный», «Мудрый»; но одно вскоре возобладает над другими и пребудет в веках: «Великий». Оно неразрывно сольется с именем. «Carolus Magnus» латинских текстов, «Karl der Grosse» у немцев, «Charlemagne» у французов – таким войдет он в легенду, из поколения в поколение оставаясь эталоном для царственных подражателей – Фридриха Барбароссы в XII столетии, Филиппа Доброго – в XV, Карла Пятого – в XVI, Наполеона – в XIX.

Чем заслужил он подобную честь? Завоеваниями? – но они оказались эфемерными и едва пережили завоевателя; административными реформами? – но они почти не поднялись над уровнем установлении предков; экономическими преобразованиями? – но они были ничтожными; достижениями в области культуры? – но сегодня придуманный кем-то термин «каролингский ренессанс» обычно заключается в кавычки. Так в чем же здесь величие?

Не станем торопиться. И, прежде всего, заметим: вряд ли корректно мерки сегодняшнего дня применять к VIII—IX векам. Империя Александра Македонского тоже распалась после смерти завоевателя, не слишком усердно занимавшегося реформаторской деятельностью, и тем не менее в глазах потомства он остался Великим. Видимо, подлинную сущность явления определяет не то, что лежит на поверхности и может быть сведено к совокупности неких простых истин. Истина синтезирующая всегда много глубже и определяется не с первого взгляда, требуя проверки длительным временем. Франкский король и император Карл, сын короля Пипина, эту проверку выдержал, о чем свидетельствуют постоянно появляющиеся на Западе новые исследования о его жизни и деятельности, а с 1950 года в городе Ахене, столице империи Карла, проводится ежегодное присуждение премии его имени лицам или организациям, внесшим особый вклад в дело европейского единства.

Впрочем, здесь не все так просто и гладко, как может показаться на первый взгляд. Уже кое-кто из младших современников Карла относился к нему неоднозначно и даже предрекал душе его адский пламень. А позднее, как это бывает обычно, в дело вмешались политика и политические амбиции, не раз осложнявшие восприятие образа великого императора. Ибо если в иные эпохи французские и немецкие исследователи рьяно оспаривали его друг у друга в качестве «основоположника» их национальной истории, то в других случаях они из тех же побуждений и с такой же ретивостью открещивались от него. Достаточно вспомнить позиции немецких историков и псевдоисториков во времена националистического угара франко-прусской войны и, в особенности, гитлеровского «нового порядка», когда основателю Каролингской империи не могли простить его истребительных войн против «арийцев» – саксов и даже называли его не Karl der Grosse, a Kari der Franken. И точно так же их французские оппоненты не раз отталкивали Карла и принижали его значение за «прогерманские» позиции и акты. Политика всегда остается политикой, и поскольку герой этой книги, строго говоря, не «немец» и не «француз», то националистическая историография ни там, ни тут не может испытывать к нему чрезмерных симпатий.

Но есть у этой проблемы один особый аспект – аспект, на наш взгляд, вполне способный примирить соперников, исключающий в равной мере как «немецкий», так и «французский» подход. Для этого следует лишь обратиться к исторической географии.

Каждый раз, когда смотришь на карту Европы конца раннего средневековья, ловишь себя на мысли о том, как, в сущности, много на ней элементов современного мира! Правда, в политических границах – как будто бы никакого сходства. В глазах рябит от множества «королевств», «герцогств», «маркизатов» и «епископств». И все же немало такого, что хорошо знакомо. Возьмем, к примеру, названия государств: Англия, Франция, Германия, Италия, Венгрия, Польша; или областей: Гасконь, Бретань, Шампань, Лотарингия, Бургундия, Бавария, Ломбардия – все они существовали уже в Х веке. Десять столетий назад! Это кажется особенно поразительным, когда берешь в руки карту VI—VII веков. Сходство исчезает мгновенно. Ни одного знакомого названия! Ни единого из существующих ныне государств!…

На первый взгляд, период с V по VIII век – время бесплодное, бестолковое: какое-то нагромождение бесконечных войн, вторжений, кровавых междоусобий, территориальных разделов и переделов. Когда изучаешь материалы этих четырех столетий, кажется, будто проходишь сквозь дикий, фантастический сон, кошмар, лишенный логики и смысла.

И вдруг, проводив феерически-бессмысленные века, удивленно раскрываешь глаза. Появилась Европа. Появились современные государства.

Мы отнюдь не оговорились: именно современные, существующие и сейчас на политической карте мира.

В горниле «бесплодных» превращений родилось новое: новые народности – предшественницы будущих наций, новые политические организмы, которые пронесут сквозь всю феодальную раздробленность и неустойчивость свою территориально-этническую основу.

И в фокусе всех этих трансформаций оказалась эпически мощная фигура императора франков Карла.

Никогда не понять ни средневековой, ни новой истории таких государств, как Франция, Германия или Италия, если забыть начало этой истории, если сбросить со счета их путь через империю Карла Великого, все те катаклизмы, которые заполняют раннюю, подспудную пору их жизни во франкский период.

Ибо шла она, история эта, от «варварских» государств раннего средневековья к государствам новых народностей, через Империю – к Европе.

Однако, чтобы принять этот тезис, а значит, чтобы понять степень величия Карла, следует прежде всего обратиться к истокам. Иначе говоря, выяснить и представить не только (и даже не столько) биографию самого Карла, сколько некий отрезок биографии Западной Европы, точнее – той ее части, судьбу которой в чем-то определили личность и дело императора.

Глава первая. Предшественники

Под натиском «варваров»

Начинать следует издалека, и, чтобы подойти к императору IX века, придется вспомнить о другой империи, гораздо более древней.

Двенадцать с лишним столетий господствовал античный Рим, сначала в пределах небольшой области, затем – страны, потом – целого Средиземноморья, пока не вырос в гигантскую державу, охватывающую своими щупальцами весь Древний мир от нижнего Рейна до Северной Африки и от Гибралтара до Месопотамии. Но Рим не просто абсорбировал этот мир; впитав его в себя, он многое усвоил и от него, создав новую цивилизацию, плодами которой мы пользуемся и по сей день, проезжая по римским мостам и дорогам, зачитываясь римской поэзией и прозой, обращаясь в судопроизводстве к нормам римского права.

Однако, подобно всем мировым цивилизациям, Древний Рим, пережив период подъема и расцвета, вступил в длительную фазу упадка и угасания. Во II веке прекратилась его территориальная экспансия; в следующем столетии вполне обозначился острый кризис империи, выхода из которого не виделось, ибо то был кризис всего социально-экономического строя, лежавшего в ее основе. Императоры Диоклетиан и Константин, стремясь как-то стабилизировать положение, попытались провести ряд экономических и административных реформ, но все они дали лишь кратковременный эффект. Не более спасительной оказалась и великая духовная реформа, предпринятая Константином, – превращение христианства из гонимой в дозволенную, а затем и господствующую религию.

Почти три века римские власти боролись с христианством и изуверски преследовали его приверженцев; их распинали на крестах, превращали в живые факелы, травили на аренах цирков. С лютым упорством Нерон и его преемники пытались изничтожить учеников Иисуса из Назарета, видя в них соперников своего единовластия. И только Константин понял, что новая вера при соответствующей корректировке может быть скорее полезна, нежели вредна гибнущей державе. Но его знаменитый Миланский эдикт 313 года явно запоздал: остановить глубинные процессы распада было уже невозможно, тем более что едва став на ноги, христианская церковь превратилась в арену конфессиональных раздоров. Не помогла новая религия и в борьбе империи с язычниками-«варварами», которые оказались весьма восприимчивы к заповедям Христа и охотно принимали крещение. Но это отнюдь не увеличивало их симпатий к Риму.

«Варварами» римляне с давних пор называли всех неримлян, живших за пределами их государства. Собственно, оно-то как раз и создавалось за счет завоевания земель, населенных «варварами», и превращения последних в подданных или рабов. До начала II века, пока Рим все еще был силен, а «варвары», жившие родовым строем кочевников-скотоводов, сильно уступали ему в военной технике и организации, они продолжали оставаться объектом его захватов. В результате Рим поглотил кельтов Галлии, иберов Испании, многочисленные народы и племена Юго-Восточной Европы и Северной Африки. Но как раз в то время, когда империя начала слабеть и утрачивать прежний завоевательный пыл, «варвары», превращаясь в оседлое общество, почувствовали вкус к земле, а их вожди создали свои боевые дружины, готовые помериться силами с пресловутыми легионами римлян. И стороны словно поменялись местами: теперь обороняться пришлось тем, кто раньше непрерывно наступал. Особенную активность обнаружили племена, известные под общим этническим именем «древних германцев».

Страна к востоку от Рейна, «Германия» Плиния и Тацита, давно была предметом вожделений римлян. В I веке н.э. она даже частично вошла в состав империи, но ненадолго: восстания местных племен быстро и радикально покончили с претензиями завоевателей, и последним не осталось ничего другого, как приступить к укреплению своих рейнско-дунайских границ. Между тем разрозненные германские племена стали объединяться в большие группы; одна из таких групп – «готы» – устремилась на юго-восток, дошла до Причерноморья, где и осела, разделившись на две ветви: вестготов (западных готов) и остготов (восточных готов). Но в IV веке сюда же с востока устремились дикие орды кочевников-гуннов. Гунны нанесли смертельный удар готскому племенному союзу. Часть его – остготы – оказалась вынужденной подчиниться победителям и вместе с ними ринулась дальше на запад, другая же часть – вестготы – отступила на юг, к границам Римской империи. Перемещения готов и гуннов во II—IV веках естественно сообщили движение другим, соседним группам племен; в результате началось их массовое перемещение, известное под именем «великого переселения народов». Перед шквальным натиском подобного масштаба одряхлевшая империя устоять не могла.

Не останавливаясь на частностях, отметим главные этапы ее падения.

В 375 году первые отряды вестготов пересекли дунайскую границу империи.

В 378 году они разбили войска римлян и устремились дальше в пределы их державы.

В 395 году империя окончательно разделилась на Восточную и Западную; в дальнейшем Восточная Римская империя с центром в Константинополе нашла в себе достаточно сил, чтобы противостоять «варварам», и под именем Византии продлила свое существование еще на десять с половиной веков.

В 410 году вестготы, хотя и ненадолго, овладели Римом, столицей Западной империи; со времен галльского нашествия (IV в. до н.э.) такого «вечный город» не знал.

В 419 году возникло первое из «варварских» государств на территории Западной Римской империи – королевство вестготов.

В 439 году таких королевств было уже три – вестготов, вандалов и бургундов.

В 455 году «варвары» (вандалы) снова взяли Рим и на сей раз подвергли его неслыханному разгрому и разграблению, сделав свое племенное имя нарицательным на все времена.

В 476 году Западная Римская империя прекратила существование. Здесь необходимо отметить одну деталь. Одоакр, предводитель германских наемников, овладев Римом, в отличие от своих предшественников, не ограничился грабежом и кратковременным пребыванием в столице. Он низложил последнего римского императора, малолетнего Ромула Августула, но не присвоил себе императорского титула; вместо этого он собрал знаки императорского достоинства и отправил их в Константинополь властителю Восточной Римской империи. Сим актом как бы подводилась черта: давно уже фактически развалившаяся Западная Римская империя теперь и формально прекращала свое существование. Отныне константинопольские императоры могли считать себя единственными наследниками империи в целом. При случае они каждый раз заявляли об этом и в середине VI века даже попытались «вернуть» утраченные земли Запада. Запомним этот факт. Он еще пригодится нам в дальнейшем.

Между тем в конце V века «варвары» добрали все то, что еще оставалось от бывшей Западной Римской империи; этими «остатками» овладели остготы, англо-саксы и франки.

Последние отныне будут постоянно пребывать в центре нашего внимания.

«Франки» и «Франция»

Термин «франки» (franci) вплоть до сего дня остается предметом бесконечных дискуссий. Историки и филологи, пытаясь выяснить корень слова «франк», объясняют его по-разному: одни как «бродячий», «блуждающий», другие как «храбрый», «отважный», «неустрашимый», третьи как «гордый», «благородный», четвертые как «дикий», «свирепый». Уже столь значительный разнобой в трактовке обнаруживает бесплодность поиска. Думается, однако, дело не в расшифровке понятия, которая вряд ли возможна (да и едва ли необходима), а в том, к кому и когда это понятие прилагалось.

В источниках «франки» упоминаются впервые в III веке, а точнее – в 242 году. По свидетельству современника, именно в этот год один их отряд вторгся в Галлию у нижнего Рейна и был разбит трибуном VI легиона Аврелианом, будущим императором, причем 700 «варваров» пали на поле боя, а 300 были захвачены в плен и проданы в рабство. Затем это имя снова и снова появляется на страницах хроник, каждый раз в связи с воинственностью и стремлением осесть на римской территории. Так, в 263 году целая орда франков прошла с боем через Галлию и Испанию; в 277 году они были разбиты императором Пробом близ Рейна, в самом конце III века – потерпели поражение от Констанция Хлора, а в начале следующего столетия были неоднократно разбиваемы Константином и его преемниками. Характерно, что успехи римского оружия не сломили натиска франков из-за Рейна; будучи сами теснимы соседями, они продолжали вторгаться в северную Галлию, и в конце концов императоры оказались вынуждены согласиться на их поселение в этом районе на правах федератов.

Что же представлял из себя этнос древних франков и какова была территория их первоначальных поселений? Комбинируя данные источников, мы можем довольно точно ответить на оба вопроса.

Областное имя «Франция» (Francia) и соответственно этнический термин «франки» в III – начале IV века прилагались к территории вдоль нижнего течения Рейна и к германским племенам, населявшим эту территорию: хаттам, хамавам, тенктерам, бруктерам, марсам, сугамбрам и другим. Обращает на себя внимание тот факт, что общий термин («франки») и частные, племенные термины не исключали друг друга и поначалу применялись параллельно. Понять это можно лишь учитывая, что в период III—IV веков старые родовые отношения у германцев стали распадаться, быстро шло имущественное расслоение, усилилось значение войны, превратившейся в средство захвата добычи. Старые племена начинали консолидироваться в более значительные объединения – племенные союзы. Так еще раньше сложился готский союз, так возникли свевский, маркоманнский и аламаннский союзы. Таково же, по-видимому, происхождение и франков – племенного союза, выросшего на основе объединения ряда других, более древних племен. Очевидно, что союз этот не отличался особенной прочностью – отдельные племена часто действовали самостоятельно; кроме того, франки, согласно современным свидетельствам, делились на «салических» и «рипуарских». Этимология этих терминов не сложна. Слово «салические» явно происходит от латинского «sails», что значит «морское побережье»; слово «ripa», корень имени второй ветви франков, также означает «берег», но уже не моря, а реки. Отсюда нетрудно сделать вывод, что салии расселялись вдоль побережья Северного моря, рипуарские же франки обитали от них к востоку, по нижним и средним течениям великих рек, протекавших по общей этнической территории.

Что же представляла из себя эта территория в IV веке? По сравнению с предшествующим столетием она значительно расширилась. Франки прежде всего освоили земли вдоль правого берега Рейна, от впадения в него Майна до моря. Салические франки, как мы видели, еще в III веке переходили на левый берег Рейна и стремились освоить нижнее течение этой реки, так же как и нижнее течение Мааса. К IV веку относится продвижение франков в глубь Галлии; этого продвижения не могли остановить энергичные меры римской администрации, и при императоре Юлиане (вторая половина IV века) они прочно удерживали провинцию Токсандрию вплоть до рек Соммы и Самбры на юге. Территория вдоль Шельды и нижних течений Мааса и Рейна стала, таким образом, историческим ядром будущего Франкского государства.

Следует отметить, что воспоминание об этом сохранится надолго: в IX веке, при Карле Великом и его преемниках, источники будут называть эту территорию «Древней Францией» (Francia Antiqua).

На рубеже V и VI веков процесс внутренней консолидации франков достигает такого уровня, что в начале не очень прочный племенной союз начинает превращаться в народность. Складывание единой территории ускорило этот процесс, усилив сознание общей этнической принадлежности. Если раньше, как уже отмечалось, наряду с общим именем «франки» существовали старые племенные названия («сугамбр», «марс» и др.), то теперь они совершенно исчезают, и термин «франк» вполне точно определяет этническую принадлежность его носителя: источники четко противопоставляют его «аламанну», «лангобарду», «фризу» или представителю какой-либо иной племенной группы. Добавим к этому, что именно теперь складываются те формы экономического единства франков, которые проявились в единстве их земельных распорядков и стабилизации хозяйственных правил, зафиксированных позднее в «Салической Правде», и прочная основа формирующегося Франкского государства нам станет вполне ясна.