Текст книги "Алло, милиция?"

Глава 6

Утром Егор хлебнул кефира из заранее купленной бутылки и сгрыз булку. Вполне студенческий завтрак, пока столовка закрыта. Без чего-то восемь вышел из общаги и поплёлся к центру.

Незнакомец сказал, что встреча в девять на ступенях Дворца спорта. Классно. А где этот чёртов Дворец спорта? У студентов спрашивать нельзя, подозрительно, поэтому дошёл до православного собора справа от площади 8 Марта и только там поинтересовался у прохожего. Оказалось – совсем близко, только двигать надо было в противоположную сторону по проспекту Машерова и перейти его.

Дворец спорта он не смог бы с чем-то спутать из-за изобилия плакатов, радужно приветствующих участников грядущих соревнований. Правда, в предновогодний день и в такой час никто там не торопился укреплять тело и дух. К девяти утра молочно-белый тусклый свет разогнал сумерки. Егор, малость закоченевший, увидел чёрную «Волгу», тормознувшую у тротуара напротив храма спорта, передняя правая дверь распахнулась. Так как вокруг больше не наблюдалось ни души, он сделал логический вывод – это за ним.

Он сел в машину и захлопнул дверь. Водитель, мужчина с незапоминающимся лицом среднего возраста, немедленно воткнул передачу. «Волга», по крутизне соответствующая примерно «Лексусу» 2020-х годов, понеслась от центра, разбрызгивая грязный снег с камушками, барабанившими по днищу. Егор с интересом глянул на спидометр, но толком не смог понять его показания – стрелка шаталась как пьяная. Машина шла не быстро, но шумела громко.

– Здравствуй, Егор. Ещё раз спрашиваю: почему не доложился по возвращении в Минск.

– Сказал уже по телефону: понятия не имею, кому и зачем должен докладываться. Куда мы едем?

– Никуда. Сейчас приторможу, и поговорим по душам.

Он действительно припарковал «Волгу». Слева сзади остался какой-то завод, справа – лесопарк. Вокруг простиралось поле. Машины проезжали мимо очень редко – в последний день года у минчан нашлись более неотложные дела, чем кататься в конец проспекта Машерова.

Выключив зажигание, водитель повернулся к Егору.

– Дурку решил дурить? Или соскочить? Не выйдет.

– Почему?

– Даже так… Ладно.

Он протянул руку на заднее сиденье и взял кожаную папку. Из неё извлёк лист розоватого цвета, напоминавший какой-то документ, выполненный на копировальном аппарате незнакомого Егору типа.

Тот прочёл, чувствуя холодок уже не только в ногах, не отогревшихся после стояния у Дворца спорта, но и расползающийся глубоко внутри.

«Начальнику 3-го отдела 5-го управления УКБ по Минску и Минской области тов. Шехонцову Ю. А. От студента 2-го курса юридического факультета БГУ Евстигнеева Е. Е., прож. по адресу: Минск, проспект Машерова, 11, общежитие БГУ № 4. Заявление. Прошу зачислить меня нештатным сотрудником КГБ СССР. Обязуюсь: строго хранить служебную тайну, не разглашать факт моего сотрудничества с КГБ СССР, сообщать о любых ставших мне известными сведениях…»

Сверху стоял штемпель: «Присвоен агентурный псевдоним ___», на месте нижнего подчёркивания рукой вписано: «Вундеркинд».

– Я мог прихватить ещё копии твоих сообщений о результатах наблюдения за студентами и преподавателями, а также копию приказа по управлению о поощрении тебя за бдительность. Копировальный сломался. Но, думаю, хватит.

– Хватит для чего?

– Чтобы ты понимал, если вдруг решил включить задний ход: это – дорога с односторонним движением. Обратного пути нет и не будет, ты – наш до гробовой доски!

Егор глубоко вздохнул и представил на этом сиденье себя прежнего, запуганного пацана из Гомельской области, готового стучать на сокурсников ради кагэбэшной крыши, робеющего, хоть и способного сломать шею гэбисту одним отработанным движением рук. Сейчас он вдруг почувствовал себя лет на десять старше сверстников из общаги. Жизнь в двухтысячных развивает больший кругозор. И учит, где отличать блеф от реального наезда. Самоуверенный чиновник не тянул даже на маминого дядю Володю.

– Если решил включить задний ход… Или что? Что вы сделаете?

Мужчина явно не ожидал подобного поворота.

– Ты думаешь, студенты и преподаватели вокруг тебя спокойно отнесутся, узнав об этом, – он потряс розовой копией заявления. – А также о твоих сообщениях нам?

– Я думаю, что вы не пришлёте копию этой писульки в деканат. Меня и так там держат за стукача – за доносы в комитет комсомола. А тут – сюрприз! Капитан из пятого управления КГБ публично раскрывает методы вербовки агентуры среди студентов.

– Я майор… – несколько растерянно промямлил тот.

– Ну, точно перестанете им быть. А то и посадят за разглашение тайны.

Майор успел врубиться в поворот ситуации.

– У нас имеются тысячи более тонких методов.

– Из которых на сто процентов сработает только один – ликвидация меня. Так будем продолжать разговор? Или заканчивать?

– Парень, да что с тобой?! – в голосе гэбиста первый раз прорезались сравнительно человеческие нотки. – Всегда же было нормально. Договаривались: отработай распределение в ментах, женись, вступи в КПСС. И переведёшься к нам, мы поддержим. Что случилось? После Москвы ты – словно не ты.

– Вы правы. Москва меняет людей, – понимая, что приходится отступать на самую заднюю и последнюю линию обороны, но нет другого выхода, он добавил: – Один перец с журфака, из нашей комсомольской группы, пошустрил по вагону, принёс всякого… В общем, я проснулся наутро с провалами в памяти. Общежитие и вуз помню. Вас – первый раз вижу и слышу.

– Там что, самодельное бухло было? Метиловый спирт?!

– Понятия не имею. Москва тоже помнится кусками. Вот я в гастрономе на Горького, там очередь за колбасой на весь зал, вот уже в вагоне пьём пиво… Да, с пива начали. «Жигулёвского». Потом – чернота ночи. И здравствуй, Минск. На хрена мне Минск? Ах да, я же здесь живу и учусь. Не смотрите на меня как на явление Христа народу. Я же догадываюсь, вас вздрюкнут по самые гланды за непонятки с агентурой.

– «Непонятки»… Слова у тебя какие-то чудные. Ты часом, как в «Джентльменах удачи», с полки головой не падал?

– Не помню. Не буду врать. Шишка на голове появилась, и голова болела, кружилась – точно. Но с полки или не с полки… Это имеет значение?

Гэбист в растерянности потёр лоб.

– Ты же спортсмен! Как ты мог нажраться неведомо чего? Тем более – трезвенник.

– Да, мне говорили, что я, оказывается, спортсмен. В шкафу нашёл кимоно и чёрный пояс. Думал – чьи, интересно, они?

Гэбист завел мотор и газанул так, что «Волга» едва не пошла юзом.

– Едем на «Динамо». Отдам тебя на поруки тренеру. Он – мужик толковый. Мозги вправит. Поможет вспомнить. Остальное само всплывёт, амнезия – не навсегда… Эй, парень!

– Чо?

– Через плечо. Я к тому, что ты… ну, ты, в общем, извини, что я резко вначале. Не знал. Ты лечись, приходи в себя. Потом поговорим о будущем.

– О каком будущем? – спросил Егор, увидев приближающееся здание общежития. Из автомобиля КГБ оно выглядело безопасным и уютным убежищем. Иллюзия, конечно.

– Куда идёшь на практику, вспомнил?

– Не-а. Но в направлении указано – УВД Мингорисполкома.

– Правильно. Следственный отдел УВД. Вопрос под контролем. Тебя отправят в Первомайский РОВД. Пока ты в Москве ужирался какой-то отравой, на улице Калиновского произошёл теракт. Ты, конечно, не в курсе.

– Не в курсе? Вы серьёзно? Весь Минск гудит. Даже от бабок в очереди слышал про горы трупов. Хорошо, что у меня алиби.

– Ага. Шутить не разучился. Хотя раньше не был особо юморной. Нет, трупов всего четыре. Объявили, что взрыв бытовой. Кто организовал – нет правдоподобной версии. Заниматься должна была наша контрразведка, но с самого верха спущен приказ – задействовать всех в Белоруссии. В том числе состоящих на связи нештатных. Даже с Первомайским райотделом милиции взаимодействуем, – он не сказал «от безысходности», но было очевидно. – Ты у нас единственный подходящий, кого можно оперативно внедрить к первомайцам. – Сам подумай. Коль официального уголовного дела милицейской подведомственности нет, они особо и шевелиться не станут. Знаешь поговорку: нет тела – нет дела. Тут наоборот: нет дела – кому надо искать тело?

К концу его спича машина уже подрулила к спорткомплексу «Динамо», единому для двух заклятых друзей – милиции и КГБ.

– Просто стучать, что менты не шевелятся?

– Просто делать всё для раскрытия преступления. Но согласовывая с нами каждый шаг. Врубись, наконец: если взрывника не поймаем, он не остановится! А в Минске начато строительство метро. Представь, сколько там народу может пострадать! Давай так. Забудь обо всех моих угрозах и упрёках. Помоги своей стране и людям. Это просьба, а не приказ. Ты же белорус, как и я? Внук партизана? Вот и ладушки. Идём!

В прошлой жизни Егор имел самое далёкое отношение к спорту: посещал спортбар с приятелями, когда играл московский «Спартак», и сравнительно честно посещал уроки в школе, затем занятия по физкультуре в вузе, благополучно законченные итоговым зачётом. Звон гантелей, доносившихся из-за двери, где кто-то качался с утра пораньше, влага из душевой, а самое главное – резкий потный запах раздевалки, не будили в нём ровно никаких чувств. Разве что ощущение – он чужой на этом празднике жизни.

Так дошли до тренерской.

– Тимофей Борисович! Я к тебе в компании, с наступающим поздравить.

Сидевший за столом крепкий мужик в светлой борцовской куртке и синих трениках обернулся, оторвавшись от заполнения какого-то толстого журнала.

– Здравствуй, Николай. И ты, Егор! Проходите.

Обменялись рукопожатиями. Потом так и не представившийся водитель «Волги», надо понимать – Николай, кратко поведал историю амнезии.

Тренер скептически хмыкнул.

– Думаешь, он головой треснулся? Поверишь ли, на тренировках ему столько настучали, не говоря о соревнованиях, что давно бы уже имя своё забыл.

– Имя помню. Вас – нет.

– Ну, вы тут сами попробуйте, я пойду, – попробовал ретироваться Николай.

– Стояночка! Парня надо бы врачу показать, а то и в больничку положить. Голова у юристов – место хрупкое, ненадёжное.

– Не могу! – страдальчески признался тот. – И что с ним непорядок – нельзя докладывать. У Егора наиважнейшее задание с 4 января. У нас такой шорох стоит… Я отчитался перед начальником управления: есть у меня подготовленный человек. С меня штаны спустят, а то и погоны снимут, если он не начнёт работу.

– Где?

– Не имею права говорить – где. Но к кому ещё обратишься? Так что слушай. В Первомайском РОВД. К ментам его внедряю из-за теракта на Калиновского. Сможешь поработать, просветить, узнать точнее – что он помнит, а что нет?

– Так Новый год. У меня в двенадцать и в четырнадцать группы, потом ждёт супруга с ножом. Не меня резать – салаты.

– Ну удели хоть немного времени. Это же Егор! Твой чемпион!

– Посмотрю, что смогу сделать. Оставляй парня.

– Спасибо! Я твой должник. Егор! Позвони накануне. Тебе всё равно сначала ехать на Добромысленский, в кадры УВД. И только оттуда в Первомайский, Инструментальный переулок, 5.

– Кому звонить? Я только имя ваше знаю – Николай.

– Да-да… Сейчас! Вот, – он написал на бумажке два номера телефона. – Выучи и порви. Нет! Положи куда-то в секретное место. Вдруг снова забудешь.

– Тогда надо приписать – дядя Коля, майор КГБ, позвонить, иначе сам найдёт.

Эти слова он бросил уже в закрывшуюся дверь. Тимофею Борисовичу они понравились.

– Новый Егор как-то веселее прежнего.

– Я тот же самый. Просто за сутки всё достало. Будто из люка вылез в незнакомом городе. Бесит. Остаётся только ржать над собой.

– Ты точно меня не помнишь? И что мы вместе четвёртый год?

Слово «вместе» кольнуло. Хотелось бы надеяться – гомосятиной не пахнет.

– Не помню. Но вы подскажите, намекните.

Если бы тренер полез целоваться, получил бы «кия» в переносицу тем самым ударом, каким Егор понтовался перед филологинями.

Обошлось. Узнав, что подопечный не захватил форму, предложил идти в зал босиком, раздевшись сверху до пояса и оставшись в одних штанах. Тех же самых – светло-зелёных стройотрядовских, достаточно широких.

– Побежали!

Зал был просторный, в полную баскетбольную площадку, о чём напоминали щиты с кольцами и сетками по торцам. Но, конечно, все стены были уставлены мордобойным инвентарём, один угол вместил шведские стенки и стойку с гантелями.

Они нарезали несколько кругов. Егор ощутил, что бежится ему легко. В прежнем теле уже сипел бы, задыхаясь. Тренер, наоборот, был недоволен.

– Расслабился, сэмпай. Москва на пользу никому не идёт.

Даже в ней рождённым?

– Вы правы, тренер.

– Надо отвечать: ос, сэнсей.

– Ос, сэнсей.

– Не останавливаясь, маэ гэри!

Моя гиря?! Увидев, что наставник резко ударил правой ногой воображаемого противника впереди, Егор просто повторил движение, как и вчера удивившись, насколько охотно тренированное тело воспроизвело приём.

Они повторили ещё десяток ударов руками и ногами, Тимофей Борисович часто оглядывался, но больше ничего не говорил.

– Ямэ! Закончили разминку. Что-то вспоминается?

– Смутно. Руки и ноги лучше помнят, чем голова.

– Это только фигура речи, Егор. У конечностей нет памяти. Всё помнит головной мозг. Только у тебя нарушены связи между большими полушариями и той частью коры, где зашиты рефлексы. Чего же такого наглотался в поезде?

– Я вообще не уверен, что сделал хоть глоток после пива.

– Московское «Жигулёвское» – дрянь отборная, но не до такой же степени… Что ты последнее помнишь перед тем, как уснул?

– Я не помню, что было последним!

– Ты как мой кавказский овчар, подбираешь всякую гадость где ни попадя, потом лечи тебя. На центр! Проверяем, что ты помнишь из защиты. Хаджиме!

Егор довольно легко отразил блоками одиночные удары, от нескольких увернулся. А вот серии – пропускал. И хоть тренер не пытался его нокаутировать, выходило болезненно и требовало ответа. Настолько, что когда сэнсей раскрылся в выпаде, врезал ногой в промежность, а затем руками провёл пару прямых в голову.

Это было очень некстати. Прихватив подмышки довольно тяжёлое тело, ростом сэнсей был чуть ниже, зато гораздо больше мяса, Егор оттянул его в комнатёнку и, намочив полотенце под краном, принялся приводить в чувство.

– Это ты меня так лягнул? Бля-а-а, как голова звенит…

– Простите, Тимофей Борисович. Вы меня несколько раз сильно ударили, а потом, когда раскрылись, во мне словно что-то выстрелило. Бах-бах, и вы лежите. Давайте я помогу вам встать.

Тот попробовал подняться с кушетки, куда его уложил ученик, но тотчас скрючился.

– Ёо-о-о… Ты мне шары отбил! Совсем идиот?!

– Я же не нарочно…

– Не наро-очно, – передразнил тренер. – Как маленький. Ещё скажи – оно само.

– Оно само так получилось. Может, мне больше вообще не приходить в спортзал?

– Ишь чего вздумал – откосить? – тренер наконец разогнулся. – У нас в феврале встреча с погранцами и ментами. Те по яйцам лупят, как садюги, два раза просить не надо.

– Но вы же до февраля мне объясните, куда можно бить, куда нельзя…

Тренер пару раз присел и осторожно пощупал свой пах.

– Фаберже синими будут. Но вроде обошлось. Сука ты, ученик. Но – талантливая сука. Короче, ментов можно и нужно бить куда угодно. Но только в спортзале – в додзё. На улице ни в коем случае – статья. Да ты и сам скоро станешь ментом, поймёшь – за что их не любят. Договоримся так. Жду тебя здесь в десять часов второго января. Позанимаемся. Поговорим за жизнь.

– Ос, сэнсей.

– Так-то лучше. Кстати, тебе есть с кем Новый год встретить? Если что…

– Есть. Спасибо.

– Дать полотенце для душа?

Егор с некоторым удивлением обнаружил, что не особо вспотел. А пока таскал волоком и приводил в сознание тренера, так даже и успел остыть.

– Нет, спасибо. Я уж в общежитии.

– Стой! Чуть не забыл. У тебя талоны на питание должны были кончиться.

– В вещах у себя не обнаружил. Буду обязан.

Он вышел на улицу, приятно отягощённый пачкой талонов в столовую. Каждый обеспечивал питание в столовке, хватало на январь и февраль. Призрак голодной смерти несколько отступил.

* * *

По праву отдежурившего, Лёха приплёлся в РОВД довольно поздно – к обеду, в гражданской куртке, слегка зашитой на спине, куда угодил кусок витрины. Рассказ Димона об одёжном Клондайке на «Верасе» породил надежду прибарахлиться там, возможно – недорого. Дешевле, чем у фарцовщиков. Тогда можно и старую выбросить.

Рядом с кабинетом обнаружилось нездоровое оживление. Вася-Трамвай в окружении заместителя Папаныча и других оперов что-то возбуждённо втолковывал коллегам, яростно жестикулируя.

– …Он мне и говорит: главное – не колитесь. Держитесь, как партизаны на допросе в гестапо. Ну, я сразу прибежал…

– Что стряслось? – спросил Лёха.

– Шефа в прокуратуру увезли. Трамвай видел. Давидович! У тебя сильно рыло в пуху? – спросил Папанычев зам.

– Не больше чем у других. Работаю мало, не успел… А хрен его знает! Они же по любому поводу могут раздуть до небес.

Все согласно кивнули.

Вообще-то, уголовный розыск в прокуратуру вызывают редко. Как правило, это связано с необоснованным отказом в возбуждении уголовного дела, написанным скрепя сердце, чтобы не портить статистику раскрываемости намертво повисшим глухарём и не создавать себе лишней работы. Тут всё просто. Надзирающий прокурор читает отказной материал и обнаруживает, что похищенное у гражданки N меховое пальто помнит Деникина, заношено до дыр и потому не представляет материальной ценности, отчего содеянное не является преступлением в силу малозначительности ущерба. Вызванная в прокуратуру заявительница N рвёт и мечет, объясняя, что пальто новое и стоит больше, чем в сумме зарплата среднего инженера за год. Постановление отменяется, сыщик получает нагоняй, возбуждается уголовное дело, и спустя полгода после происшествия создаётся видимость бурной работы по поискам пальто. Ещё через два месяца производство по делу приостанавливается до обнаружения вора, то есть до никогда, и бумаги преспокойно покрываются пылью.

Несколько реже вызывают из-за жалоб граждан. Например, тот же Вася-Трамвай в ноябре был обласкан по заявлению, что не проявил достаточного рвения в поисках злодейски похищенного детского велосипеда из подъезда.

Но вот так – под самый Новый год, вызвав панические реплики всегда спокойного как удав Папаныча, это, и правда, грозило чрезвычайными неприятностями.

Может, громы и молнии связаны с терактом на Калиновского?

Не сговариваясь, опера заперлись в кабинетах и вывалили на стол всё содержимое сейфов и столов, пока это не сделано проверяющими из главка по заданию прокуратуры. Или КГБ – желающих насолить ментам достаточно.

Рвались бумаги. Уничтожались целые папки. Ворох небрежных писулек приводился в менее стыдный вид. Выбрасывались вещдоки, забытые и неприобщённые к уголовному делу. Хуже того, второпях отправились в контейнер несданные бутылки, а по отделению их набралось бы рублей на пятнадцать.

Через два часа явился Папаныч, вполне себе довольный жизнью. На вопрос зама и других оперов о случившемся пожал литыми боксёрскими плечами.

– Зампред райисполкома пригласил в прокуратуру всех начальников отделений РОВД и судей. У прокурорских свежий ремонт, цивильно. Красиво даже. Поздравили нас, подарки вручили. Да что рассказывать, я же Трамваю говорил – за подарками еду, вы готовьте поляну пока.

Примерно через сорок секунд после окончания этого спича Лёха увидел глаза Васи-Трамвая. За миг, как он скрылся за фигурами более массивных сослуживцев. Васины глаза молили: помоги! Убьют! А как помочь? Тем более, нельзя шутить только над двумя вещами в мире – говорить матери, что её единственный сын смертельно болен, или сообщать милиционеру, что его ожидает п-п-пц в прокуратуре.

Потом расселись за столом, пожертвовав одним из парней по жребию. Он, трезвый до идиотизма, ну – почти трезвый, отирался около дежурной части, изображая готовность бежать по команде «опергруппа на выезд». Вася был жив и без следов увечий на лице, но и только. Даже выпил с трудом, когда Папаныч провозгласил за него тост и поблагодарил: ни разу в истории Первомайского угрозыска документы не приводились в столь идеальный порядок.

Сыщики поржали, выпили, закусили, снова налили.

Лёха накидывал в себя наравне со всеми. Но ни на секунду не забывал, что сегодня состоялись первые похороны погибших в гастрономе № 7. Двух близняшек, задохнувшихся прямо на руках у своего отца.

Поэтому хмель долго не приходил. А потом вырубил напрочь.

* * *

Варю удалось перехватить в коридоре.

– Постой! Хорошо вчера посидели? Что девочки говорили?

– Всё нормально.

Она, наклонив голову в нелепой беретке, попробовала обойти Егора, но он не позволил.

– Эй! Хотел на Новый год напроситься. У меня сложности в отношениях с моими.

Варя обождала, пока мимо них не прошла группа парней, и только тогда ответила:

– Может, из-за того, что считают тебя стукачом?

– Считают, – не стал отпираться тот. – Однажды я открыто, на комсомольском собрании заявил о поступке… Подробности не имеют значения. Ну, и в отместку пустили слух, что я не только в лицо могу прямо сказать, но и нашептать. Да, мне сложно с людьми. Но оправдываться не собираюсь.

Она оттащила его к бытовой комнате.

– А вчера, когда мы спели «Полонез» со словами «Конi – клiч «Пагонi» и всякое другое… Нам как сказали, что ты стукач, так сегодня мы едва занятия высидели, всё ждали вызова в деканат или в комитет комсомола.

– И как?

– Нет. Пока нет.

– Деканат – это мелочно. В таких случаях следует звонить в КГБ. Что смотришь? Прямой националистический призыв к восстанию, подрыв основ государственного и общественного строя СССР. Пятнадцать лет расстрела как с куста. Страшно?

– Ты издеваешься?!

– А ты слышала о теракте в гастрономе на Калиновского? Бабки в очередях только о нём и судачат, что там убитых тьма. Вижу – слышала. КГБ по моему доносу примчится в общежитие… – он наклонился, обдав Варю дыханием. – Примчится, чтоб арестовать вас четверых! Раз песни поёте крамольные, то и бомбу заложили, больше же некому.

– Я в Москве была, – жалобно пискнула Варя.

– Так себе алиби. Бомбу заранее готовили, ты всё знала, но не донесла. Ладно, тебе двенадцать лет хватит, выйдешь по амнистии. Да шучу я! – воскликнул он, увидев, что серые глаза с коротенькими ресничками наполняются слезами, которые вот-вот нарисуют дорожки на щеках. – Короче. Я принесу выпить. Клянусь – первым выпью свой бокал, а у вас появится на меня компромат – что нарушил приказ ректора не квасить в общагах. Не выгонят из БГУ, так выселят из комнаты. Ну, среди вашей четвёрки есть стукачка?

– Нет… Наверно.

– Вот! Проверим экспериментально. А пока – до вечера. Часов в десять нормально?

Варя, наконец, навела порядок в мыслях.

– Мы на четверых думали.

– Понял. Мне кого-то из парней позвать? Попробую Гриню. Добром не пойдёт, испугаю его до усрачки кровавой гэбнёй. Как тебя только что. Вы все такие доверчивые!

– Нет… Я не о том. И ещё…

– Из тебя каждое слово тянуть?

– Стеснялась, но спрошу. Ты Татьяну с собой не приведёшь?

– Мисс БГУ? Миску? Или целую кастрюльку? Слушай, расскажи, что про нас с ней говорят.

– Разное. Что у вас агитбригада выступала в меде. Ты ей на гитаре подыгрывал, а потом прямо на сцене предложил – выходи за меня замуж.

– Серьёзно? Немного молод я для свадьбы. А она?

– Послала тебя подальше.

– Класс! Выступление юристов в мединституте обсуждает филфак! Чувствую себя звездой.

– Правда? Я думала – ты расстроен. Хоть и не похоже.

Варя уже явно вспотела в зимнем, стащила беретку с головы, сразу похорошев. Егор всё же решил рассказать ей анекдот, сочинённый, правда в другое время и применительно к вузу другого города – Москвы.

– Знаешь, встречаются как-то Василиса Прекрасная и Баба-яга. Василиса рассказывает: поступила я на филологический, там, наверно, самая умная, но, к сожалению, не самая красивая. – А я – на юрфак, отвечает Баба-яга. – Среди юристов не самая умная, конечно, но что первая красавица – не отнять, – Варя вымученно улыбнулась, и Егор поставил точку: – До вечера! Отметим, а потом поведёшь меня в Мраморный зал.

– Хорошо, – сдалась она. – Но недолго, потом пойдём смотреть «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» по телевизору.