Текст книги "Товарищи. Из рассказов геолога"

Товарищи
Из рассказов геолога
Анатолий Музис

© Анатолий Музис, 2024

ISBN 978-5-4496-6855-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Товарищи

Шебаршов был на буровой, когда из конторы прискакал нарочный и сообщил:

– Приехал инженер из Москвы. Никонов.

На мгновение Шебаршов почувствовал, как у него заколотилось сердце.

– Кто? – переспросил он, хотя прекрасно знал и кто такой Никонов, и зачем он сюда приехал.

– Инженер Никонов. Из Москвы, – повторил посыльный.

– Хорошо. Передай, сейчас приеду.

Шебаршов отвечал внешне спокойно, а у самого сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки и мысли проносились, как грозовые тучи над землей.

«Приехал все-таки! Приехал…»

Сколько труда вложил Шебаршов в этот район! Он открыл и разведал здесь пласт каменного угля, построил поселок, организовал образцовое по всему Союзу бурение. О нем говорили, ставили другим в пример. Сам министр прислал поздравительную телеграмму. И вдруг проклятый уголь исчез.

Два последних года бился Шебаршов над пропавшим углем. Два года искал, мучился, боролся с попытками вмешаться в его работу. Уголь не показывался.

И вот теперь этот Никонов приехал указывать ему, где и как искать уголь. Его уголь. Им найденный. Им обжитый. Будет задавать ехидные вопросы, расспрашивать о том, что он, Шебаршов, даже при желании не мог бы рассказать.

ПЛАСТ УГЛЯ

Ожидая, когда успокоится сердце, Шебаршов заехал домой, побрился, надел белоснежную шелк-полотна форму. Перед тем как пойти в контору, он снова подошел к зеркалу. Со стекла на него смотрело спокойное, чуть одутловатое лицо с серыми угрюмыми глазами. Щеки были гладкие, чистые, даже как будто блестели. Шебаршов провел по ним рукой, вздохнул: – Надо идти… Пятнадцать лет не виделись, лучше бы и вовсе не встречаться.

Шебаршов помнил Никонова застенчивым угловатым пареньком, а сейчас перед ним сидел мужчина в зеленом брезентовом костюме, какие носили прорабы с его буровых. Лишь форменная фуражка, добротные кожаные сапоги и внимательные серьезные глаза отдаленно намекали на то, что перед Шебаршовым сидел инженер.

Шебаршов, в противоположность Никонову, почти всегда носил форму. И хотя ему приходилось большую часть рабочего времени проводить за письменным столом и мало ходить – Шебаршов имел собственную «Победу», и фигура его потеряла былую стройность, но против Никонова выглядела внушительно и солидно. Разглядывая Никонова Шебаршов с удовлетворением отмечал, что, похоже, сидят не два начальника, а он с прорабом, вызванным для очередного отчета.

– Приехал-таки, – сказал он, стараясь, однако, придать этой фразе интонацию доброжелательности.

– Приехал, – коротко ответил Никонов.

– Да-а, давненько не виделись…

У Шебаршова не хватало духа первым начать говорить о деле. Он перебирал бумаги на столе, делая вид, что занят чем-то серьезным.

– Изменился ты… Возмужал.

– Ты тоже… раздался.

– Сидячая работа. Все за столом и за столом. Не помню, когда и с молотком ходил. – Шебаршов откинулся на спинку кресла, мечтательно глядя куда-то поверх Никонова. – А, кажется, совсем недавно спорили, ты боксом занимался… Теперь, вот, высокопоставленное лицо. Ревизовать меня приехал.

Последнюю фразу Шебаршов сказал в общем тексте, как нечто незначительное. Никонов ответил шутливо:

– Где уж мне до тебя. Смотри, сколько звезд нахватал. Гремишь по всему Союзу. Скоро генералом будешь.

– И буду! – неожиданно резко сказал Шебаршов и в этом «буду» проступили и раздражение и недовольство, которые он до сих пор старался скрывать.

Никонов удивленно взглянул на него, прочел в глазах уже ни чем не скрываемое отчуждение и вдруг снова стал тем стеснительным и неразговорчивым Никоновым, каким всегда бывал с посторонними людьми.

– Ну, вот… Так значит… – смущенно сказал он, чтобы как-нибудь закончить начатую фразу и испытывая неловкость за Шебаршова. – Может быть, карту посмотрим?

Шебаршов тяжело поднялся из-за стола и открыл сейф. Движение рассеяло раздражение. Ведь, в конце концов, он был у себя в кабинете, в поселке им выстроенном, у месторождения, которое он, Шебаршов, открыл и разведал. А Никонов был только гостем.

Он достал карту и расстелил ее на столе, прижимая края образцами кернов, украшавших его кабинет. И эти любовно подобранные им «музейные» керны и карта, вычерченная хорошим чертежником, оформленная красивыми надписями и выглядевшая, как сам Шебаршов, внушительно и парадно, еще более успокоили его. На минуту, забыв о только что происшедшей вспышке, он и Никонов склонились над ней.

– Разбираешься?

Никонов кивнул утвердительно. Он легко находил интересующие его участки и с вниманием и пониманием разглядывал их. В сердце Шебаршова закралось подозрение.

– Ты давно приехал?

– С месяц.

– Значит, уже работаешь?

– Да, осмотрелся немного.

– Ну и как?

Сам того не замечая, Шебаршов ждал оценки.

– Вообще, похоже, – сказал Никонов. – Но, в принципе, – не то!

Это слово выпрямило Шебаршова. Он стоял теперь во весь рост, упираясь кулаками в края карты и глядя на Никонова сверху вниз.

– Я проработал здесь пять лет. Приехал – одна заимка стояла. Я проложил дороги, построил поселок, собрал людей…

Шебаршов говорил не по делу, а Никонова интересовала геология. Улучив момент, когда Шебаршов замолчал, он спросил:

– А почему, по-твоему, угли не показываются?

– Уголь будет, – ответил Шебаршов. – Вот добурим до продуктивного горизонта…

– Два года бурите, – заметил Никонов.

Шебаршов нахмурился.

– Из-за временных неудач нельзя ставить под сомнение всю работу.

– Временных?

– Да, временных.

Никонов уже чувствовал, что Шебаршов не скажет ему больше того, что он сможет увидеть сам. И он по-прежнему напряженно вглядывался в карту. Ему казались странными огромные мощности толщ, их однородность. По утверждению Шебаршова, угли залегали на конгломератах, но даже в тех кернах, которые стояли на столе, Никонов видел разницу в составе пород, правда незначительную, почти незаметную, но, может быть, существенную.

– А остальные керны можно посмотреть? – спросил он.

– Отчего же!

Шебаршов облегченно вздохнул. Тягостный для него разговор не состоялся.

Они вышли.

ПОБЕДА

У крыльца стояла Шебаршовская «Победа». Несмотря на тщательный уход, неезженые дороги, ветви и камни заметно сказались на ее блестящих, покрытых синим лаком боках. Но, и с царапинами и вмятинами, в такой глуши, как поселок Чик, она, несомненно, производила впечатление.

Шебаршов вел машину сам. Никонов сидел рядом и смотрел в окно. Шебаршов был вправе гордиться своим «хозяйством». Организовав буровые работы в районе маленького, затерянного в горной тайге селенья, он превратил это селенье в большой и благоустроенный поселок. Новые рубленые дома вытянулись вдоль шумной горной речушки со странным названием – Ижица! В центре поселка стояли большие дома: контора, клуб, магазин; на окраинах дымили две бани, лязгал металл в кузнечной и механической мастерских. Из районного центра села Андреевского к поселку была проложена грунтовая автомобильная дорога. Такие же, но менее наезженные дороги вели от поселка к буровым.

Шебаршов вел машину по поселку медленно, как бы показывая: видишь дома? Это я построил. И магазин, и клуб, и мастерские. И тайга, и горы, и река – все мое. Я открыл. Я обосновался здесь. А ты? Явился на готовенькое учить меня…

Но Никонов, казалось, был далек от этих мыслей. Он с удовольствием осматривал не успевшие потемнеть, хранящие свежий запах смолы и стружки дома, внушительное здание клуба, контору, мастерские. Все было поставлено домовито, добротно, с расчетливой хозяйственностью: чтобы было удобно, красиво и долговечно. Даже в выборе места для поселка чувствовался вкус. Пусть поселок несколько удален от буровых – рабочих возят на автомашинах, но зато он стоял у воды, на хорошем месте и скорее походил на небольшой курортный городок, чем на горняцкий поселок.

Никонов высказал эту мысль и Шебаршов быстро взглянул на него, как смотрят шоферы, которые не могут надолго отрываться от дороги.

– Лучшее хозяйство в Союзе, – отрывисто сказал он. – Это даже в приказе министра отмечено.

«Победа» прыгала теперь по корням деревьев и колдобинам дороги. То тут, то там виднелись прямые и четкие линии разведочных канав. Они напоминали окопы, отрытые в лесу. Земля была изранена ими. По краям канав и у дороги лежали выкорчеванные и поваленные на бок корневища. Их обрубленные корни тянулись к окнам машины и в зеленом сумраке чащи напоминали спрутов из океанской пучины.

Никонов представил себя на дне такой пучины и улыбнулся. Он любил окружать себя миром вымысла. Фантастические представления помогали ему понять историческое прошлое земли. Смены фаций, наступление и отступления морей, крушения материков и извержения земных недр вставали в его воображении. Он мог путешествовать по давно исчезнувшим материкам и океанам, наблюдать их животный и растительный мир, прослеживать закономерности преобразований земной коры за много миллионов лет. Товарищи говорили, что он лирик. А Шебаршов?.. Ведь когда-то они учились вместе и он был для Никонова не Владислав Петрович, а просто Славка.

Студенческие годы…

Шебаршов сидел за рулем прямо, олицетворяя собой полную невозмутимость. Дороги им пересекали ручьи. «Победа» с шумом врывалась в них, разгоняя по сторонам две волны с белыми бурунчиками на гребне, выскакивала на противоположный берег, оставляя за собой темные влажные полосы, но, ни веселые ручейки, ни «плавающие» в зеленой чаще «осьминоги», ни, наконец, сам Никонов, казалось, не существовали для Шебаршова. Весь он, начиная от белоснежного мундира с золотыми пуговицами и кончая бесстрастным взглядом, устремленным вперед, являл полную самостоятельность и невозмутимость. За все время их поездки, если не считать двух фраз, сказанных еще в поселке, они не обмолвились ни словом.

Через полчаса лес расступился и они выехали к буровой. Остроконечный каркас вышки как бы разорвал почти сплошную зеленую крону деревьев и над буровой ослепительно сиял кусок синего июньского неба. Легкое постукивание движка возвещало, что это место отвоевано у природы, обжито и никому уже не будет уступлено.

«Победа» остановилась около площадки буровой. Народу на вышке было мало и, видимо, каждый был занят делом, так что на шум машины вышел только один человек. Он был одет в синий комбинезон, подпоясанный широким офицерским ремнем со звездой, и Никонов почему-то подумал, что человек этот в прошлом был танкистом. Лицо у него было открытое мужественное, лоб выпуклый, верхняя губа рассечена, очевидно, осколком на фронте. Он спустился по лестнице с площадки буровой и пошел им навстречу, улыбаясь, отчего его верхняя губа приподнималась, по смешному придавая лицу задорное мальчишеское выражение. Никонову показалось, что он улыбается именно ему. Быстрый взгляд на Шебаршова убедил его в правильности своей догадки. При виде этого человека лицо Шебаршова утратило свою невозмутимость. Он хмурился.

Они вылезли из машины.

– Познакомьтесь, – сказал Шебаршов с выражающей явное неудовольствие сжатостью. – Дементьев. Парторг ГРП.

– Зачем же так громко, – пожимая руку Никонову и снова улыбаясь, сказал Дементьев. – Просто горный инженер, главный инженер, если угодно…

А его улыбка говорила:

…Хотя Шебаршов и хочет видеть во мне только партийного работника, но ведь я еще и специальность имею, коллеги, так сказать…

Шебаршов обошел их, поднялся по ступенькам и скрылся под навесом вышки. Тогда Дементьев дружески взял Никонова под руку и, жестом приглашая последовать за Шебаршовым, сказал:

– Сердится на меня Владислав Петрович. Думает, это я написал, чтобы вас сюда прислали.

А когда они поднялись на верхнюю ступеньку, задержал Никонова за локоть и добавил с хитрой улыбкой:

– А ведь и то сказать, и я к этому делу руку приложил. Два года бурим и все впустую. Нельзя же…

И сквозь мальчишескую улыбку на его лице проступили жесткие черты волевого человека. И губы у него, несмотря на рубец, были твердые и плотные, и около них лежала такая упрямая складка, что Никонов сразу не позавидовал Шебаршову. У Владислава был очень решительный характер, но, по всей видимости, этот орешек был и ему не по зубам.

А Дементьев уже снова принял официальный тон, так как Шебаршов шел им навстречу. Его сопровождала черноволосая и черноглазая девушка в испачканной мазутом и землей спецовке.

– Через полчаса вынут свежий керн, – сказал Шебаршов Никонову. – А пока можешь посмотреть хранилище.

Девушка, звеня связкой ключей, повела Никонова по тропинке за вышку, где стояла небольшая приземистая избушка, открыла тяжелый амбарный замок. На них пахнуло холодком и прохладой сырой земли. Керны лежали на стеллажах.

КЕРНОХРАНИЛИЩЕ

Никонов, по описи, которую ему дал Шебаршов, просматривал нужные из них, и пока он рассматривал эти небольшие столбики вынутой из земных глубин породы, девушка молча стояла рядом. Когда он кончил осмотр, она спросила:

– Вы Никонов? Из Москвы?

Никонов утвердительно кивнул.

– Я.

– Мы вас ждали, – сказала она и Никонов увидел, как ее настороженные глаза посветлели, стали ласковыми и радостными.

– Кто это «мы»? – захлопывая блокнот и тоже веселея от этого взгляда, спросил он.

Она смутилась.

– Ну, мы… Я, Анатолий Романович. Да и остальные.

– Зачем же вы меня ждали? – снова шутливо спросил он.

– Ну, как же? Ведь мы все бурим, бурим, а результат? Анатолий Романович говорил, что вы… что с вашей помощью дело пойдет вернее.

– Владислав Петрович, кажется, этого мнения не разделяет?

Она снова смутилась. Перед ней стоял чужой человек и, быть может, не совсем хорошо было рассказывать ему о внутренних делах экспедиции.

– Вот уж этого я вам сказать не могу. Я ведь только коллектор. Разве только Анатолий Романович…

Она вздрогнула, так как с порога раздался шутливый бас:

– Кто вспоминает Анатолия Романовича? – и сам Дементьев вошел в кернохранилище. – А, это вы, Галя? Смотрите, попадет мне из-за вас от Константина Сергеевича.

Они вернулись на вышку и Никонову представили старшего геолога – Горбунова.

Старший геолог оказался молодым человеком в сером костюме спортивного типа, совсем не подходящим к обстановке буровых вышек и рабочих, в измазанных соляркой и землей комбинезонах. Было в нем и еще что-то «шебаршовское», но что – Никонов вникать не стал.

Усатый, косая сажень в плечах, мастер показал им еще сырой, только что вынутый керн. Инженеры, посмотрев, передавали его друг другу, а затем он попал в руки Гале, которая, записав керн в журнал, наносила теперь его значение на фактическую колонку.

Приближение забоя скважины к пласту угля устанавливалось по характерным для данного района геологическим признакам. Эти признаки были отражены в проектной геологической колонке, вывешенной на площадке буровой вышки. По мере углубки скважины, на основании полученных кернов, составлялась фактическая колонка, которая помещалась рядом с проектной.

Пока Галя наносила последние данные, Никонов успел рассмотреть и сравнить обе колонки. Фактическая колонка почти полностью повторяла проектную и это обстоятельство, казалось, говорило в пользу Шебаршова. Но Никонов видел и расхождения с ней, но обсуждать здесь это обстоятельство он не счел нужным.

Галька в конгломератах оказывалась различной по составу, залегания проходили под углом выделенных толщ, отдельные прослои конгломератов лежали на сланцах. Это приводило к мысли, что здесь имеет место не один, а несколько послойных горизонтов и что уголь, естественно, мог быть приурочен не к каждому из них.

Он достал свою карту, – карту, которой Шебаршов за все время даже не поинтересовался. Дементьев, морщил лоб, словно решал сложную задачу. Шебаршов остался равнодушным. Он остался бы равнодушным, если Никонов открыл на его участке даже алмазные россыпи.

– Мы рассмотрим эту карту вместе с Константином Сергеевичем… – сказал он и на этом разговор окончился.

Они вышли к «Победе» и поехали в поселок. Веселые ручейки и корневища-осьминоги чередовались теперь в обратном порядке, но, как и в первый раз, Шебаршов вел машину невозмутимо и даже на еще большей скорости. На его лице снова проступила тень недовольства. Он любил ездить и любил водить машину сам, но быть шофером, возить посторонних, – нет, это не могло вызвать в нем энтузиазма. А «посторонние» – Никонов и Дементьев – даже не догадываясь, сидели позади, рядом и вполголоса вели беседу.

– Вот оно, наше лесное богатство, – говорил Дементьев! – Нравится?

Никонову нравилась природа, но сейчас его интересовал сам Дементьев. Он все время менялся. То он казался простодушным и откровенным, то, наоборот, человеком с хитринкой. Сейчас вот на лице Дементьева было новое выражение – мечтательности.

И, чтобы вернуть Дементьева в положение, при котором он был более понятен, Никонов спросил:

– Вы служили в танковых частях?

– Почти, – живо откликнулся Дементьев. – В танковом десанте. Представляете?

Во время войны Никонов работал по детализации месторождения вольфрама. Это было очень важно и его освободили от службы в армии. На основе этих очень удачных работ он даже защитил кандидатскую диссертацию. Но танковый десант он представлял себе очень слабо.

А Дементьев уже рассказывал. Он рассказывал про танковые рейды с прилепившейся на броне пехотой, про тряску, про то, как пули несутся навстречу и цокают о броню, про грохот, стремительность и быстроту, с которой надо было решать обстановку.

Он вдруг засмеялся и снова сказал мечтательно:

– А теперь вокруг тишина и решения надо принимать неспешно. «Торопиза надо сох» – как говорят якуты…

И так как то, что он только что сказал, явно противоречило действительности, спросил, словно они все время только и говорили о Шебаршове:

– Ну, как вам наш Владислав Петрович?

Никонов покосился на Дементьева. Опять перед ним сидел новый человек. Что он подразумевал под словом «наш». Быть может он хотел подчеркнуть, что, несмотря на разногласия, он не отделяет себя от начальника экспедиции.

И Никонов ответил осторожно.

– Странный он какой-то стал. Вроде бы встретил приветливо, а, чувствуется, – не рад.

– Ревнует он вас, – сказал Дементьев и Никонов уловил в его голосе нотки горечи. – И не только вас – всех: меня, рабочих, даже свою жену. Все хочет делать один. Чтобы говорили только о нем, слушали только его. Чтобы он и никто больше. Слов нет, он умница, энтузиаст, прекрасный организатор, а вот видите, согнулся. Не по силе кусок отхватил. И у меня к вам просьба. Вы должны ему помочь. Не только в геологии, но и как товарищу. Его если как следует на ноги поставить, он горы может своротить…

– Так когда же вы думаете дать нам новую карту? – поинтересовался Дементьев.

– Район сложный, – отвечал Никонов. – Я не могу знать, сколько понадобится времени, чтобы разобраться в нем.

– А если вы будете разбираться еще год или два?

В смотровое зеркальце Шебаршов видел, как Никонов пожал плечами.

– Вы поймите, – продолжал Дементьев, – пока вы составляете карту, мы по-прежнему бурим вслепую. Четыре скважины вслепую.

Никонов смотрел за окно машины.

– Тайга! – вдруг как будто невпопад сказал он. – А когда-то здесь стоял тропический лес. Представляете? – повернулся он к Дементьеву. – Гигантские деревья тянули к небу свои зеленые вершины. А среди леса текла река, могучая и беспредельная.

– Ну и что? – оторопело спросил Дементьев.

– Это было время, когда динамические силы ломали земную поверхность, – продолжал Никонов. – Землетрясения, извержения магмы, сдвиги и сбросы отдельных участков земной коры следовали один за другим. И вот, однажды, землетрясение повалило, а ливни смыли в реку миллионы тонн древесины. Мутные воды несли ее и заносили песком и илом. Так выглядит геологическая история на вашей карте.

Ну, а если обновление разломов происходило неоднократно? Если склоны окрестных гор были уже оголены и река сбрасывала гальку и песок без древесины? Или древесины было мало? К чему тогда приурочены угли? Перед нами сейчас только «осколки» прошлого. Не так просто определить, что было миллионы лет назад…

– Фантазер, – подумал Шебаршов. Он видел, что Дементьев уже слушает Никонова с интересом, и увеличил скорость, чтобы скорее приехать в поселок.

Шебаршов был слишком умен, чтобы уже при Никонове начать разговор о своем неудовольствии. Но он был и слишком активен, чтобы предоставить дело времени и самотеку. Поэтому, как только Никонов уехал, он вернулся в свой кабинет, сказав Дементьеву:

– Анатолий Романович, зайди ко мне на минутку.

Он сел в свое кресло, а Дементьев в то самое, в котором перед этим сидел Никонов. Дементьев был, как и приехал с буровой, в синем комбинезоне с офицерским ремнем, но сейчас у Шебаршова не было ощущения, что перед ним прораб, вызванный для отчета. Нет, перед ним сидел командир. Именно теперь, сегодня Шебаршов понял это как никогда. Впервые он подумал, что сидящий перед ним невысокий коренастый человек с рассеченной губой не просто главный инженер и не просто секретарь партийной организации, а такой же хозяин на производстве, как и сам Шебаршов. Ему нельзя было приказывать, с ним приходилось считаться.

– Ну, как тебе Никонов? – спросил он.

Второй раз за сегодня, а быть может и за всю жизнь, ему приходилось начинать разговор с подхода.

– Дело покажет, – сказал Дементьев. – Мне он показался человеком серьезным. Во всяком случае, лишнего не говорит.

– И ты думаешь, он что-нибудь сделает? – уже ревностно спросил Шебаршов.

– Должен, – ответил Дементьев.

– Ничего он без меня не сделает, – убежденно сказал Шебаршов. – Ни-че-го.

Дементьев, пребывавший до этого в задумчивости, ожил.

– Вот как?! Ну, во-первых, это еще неизвестно, а во-вторых, кто сказал, что без тебя? Ты ему поможешь, он тебе.

– Ну, знаешь, я не намерен, чтобы с моей помощью здесь проводились параллельные работы.

– Он же для нас работает, – не ответив на вопрос, сказал Дементьев.

– Вот за этим я тебя и позвал. Никонов работает для нас, а не мы для него и уж если некоторые, – Шебаршов сделал на слове «некоторые» ударение, – считают необходимым его присутствие, то пусть он и работает под нашим руководством и по нашим указаниям.

Дементьев засмеялся.

– Съесть хочешь Никонова?

– Что значит «съесть»? Я вложил в эту экспедицию пять лет труда. Мне видно на пять верст глубже, чем Никонову.

– Да откуда ты взял, что Никонову не видно?

– Взял. Я его еще с института знаю.

– Ну, уж на этот раз разреши тебе не поверить. Вот сделает он карту, тогда и будем судить.

Шебаршев поднялся и подошел к окну. На горизонте виднелись далекие горы, под окном бесновалась на камнях Ижица. От реки, от леса поднимались нагретые солнцем испарения и линия хребта колыхалась в мареве, дрожала.

«Уйти бы туда, – думал Шебаршов. – Забыть про уголь, про Дементьева, про все…»

Дементьев тоже встал и подошел к Шебаршову.

– Не могу я тебя понять, – сказал он. – Против чего ты возражаешь? Ведь хорошая геологическая карта в наших руках это то же, что оперативная карта в руках полководца. Мы с тобой полководцы, а Никонов изготовит нам такую карту.

– Карта у нас есть, – не оборачиваясь, сказал Шебаршов.

– Какая карта? – голос Дементьева звучал уговаривающе. – Что мы знаем? Породы и только. А почему не показываются угли? Полководцу мало знать расположение частей противника. Надо разгадать его замысел, определить направление главного удара…

– А, брось ты свои военные сравнения, – прервал его Шебаршов и вздохнул. – Видимо, нам с тобой не договориться.

– Договоримся, дай только срок, – убежденно сказал Дементьев и неожиданно предложил:

– Может быть, Горбунову съездить к Никонову? Карту его посмотрит, вместе маршрутом пройдут.

– Пусть съездит… – сказал Шебаршов. – Он уже жалел, что вступил в разговор с Дементьевым и ждал, чтобы тот ушел. Тогда он повернулся, позвал Устю – тихую скромную девушку, служившую ему секретарем.

– Позовите Константина Сергеевича, – и, вспомнив о Никонове, добавил: – Одного.

А когда Горбунов явился, Шебаршов сказал ему:

– Немедленно подготовь перечень участков, на которых можно поставить добавочное бурение. Составь проектные колонки на эти участки. Проверь и доложи наличие свободного бурового оборудования. Все. Нет, еще! Самое главное – прими все меры к увеличению выработки на третьей буровой. Она должна дойти до продуктивного горизонта раньше, чем Никонов успеет вымолвить «а». Ясно?

– А как же маршрут с Никоновым? – спросил Горбунов.

Шебаршов нахмурился,

– Маршрут! Что маршрут? Сходи. Пусть успокоится.

Когда Горбунов ушел, Шебаршов еще раз прошелся по кабинету, сказал вслух, угрожая кому-то:

– Мы еще посмотрим кто кого!

Горбунов уехал к Никонову и пропадал у него неделю. Считая маршруты бесцельными, он, если бы не Владислав Петрович, не пошел бы с Никоновым. Всегда такой абсолютный и категоричный Шебаршов на этот раз проявил непонятную уступчивость. Может быть в том был повинен Дементьев, которого невозможно было переспорить, или Шебаршов не хотел обострять отношений – Никонов, как никак, был прислан Министерством, – так или иначе, но Горбунов чувствовал себя принесенным в жертву.

Поэтому он не шел, а, скорее, тянулся за Никоновым, ожидая, когда можно будет сказать:

– Вот, видите, я же говорил. Нам лучше вернуться.

А Никонов шел ровным размеренным шагом и каждый раз открывал что-нибудь такое, чего Горбунов не замечал. Он выстукивал молотком каждый камешек, как добросовестный доктор грудную клетку больного.

Иногда он спрашивал:

– Как по-вашему, что это?

В МАРШРУТЕ

Горбунов в своих маршрутах редко задерживался на обнажении. Он откалывал образец, быстро определял: песчаник,.. глинистый сланец,.. конгломерат… и шел дальше. Он не имел обыкновения думать на обнажениях, толи потому что последнее слово всегда все равно было за Шебаршовым, толи потому, что, готовясь к «кабинетной», как иронизировал Дементьев, работе, не придавал особого значения определениям в поле. Лаборатория – это другое дело! Тут к вашим услугам и анализы и консультанты. А здесь… какая разница, назовет он породу песчаником или известковистым песчаником, сланцем или мергелем…

Но разница была. Никонов сам отвечал на свои вопросы и Горбунов каждый раз удивлялся тому, как много Никонов может увидеть в обнажении, о котором он, Горбунов, мог записать всего слово-два.

– Стучать, стучать надо больше, – замечал ему Никонов.

Но Горбунов пользовался своим молотком больше как альпенштоком. Уже несколько часов они карабкались вверх по склону. Вот кустарники сменили тайгу, высокотравье – кустарники. Потянулась голая земля и стланик – низкорослая альпийская растительность, предвестник большой высоты, а Никонов все еще на думал останавливаться.

Горбунов устал. У водораздела он тяжело дыша догнал Никонова.

– Сергей Иванович, перекурим…

– Вот вывершим, тогда…

Ему и в голову не приходило, что спутник мог выдохнуться. Выдержку и выносливость он считал неотъемлемыми качествами геолога. Он даже в шутку говаривал, что геологу необходимо иметь «хорошую обувь, хорошие ноги, хорошее сердце и хорошую голову», причем значение следовало в порядке перечисления.

Так они выбрались на водораздел. Ветер сразу охватил их разгоряченные тела и ни плащ, ни куртка, которые всю дорогу Горбунов тащил в рюкзаке, не показались ему лишними.

В маршруте

А Никонову, казалось, и ветер был нипочем. – Ну, вот. Теперь и закурим, – с видимым удовольствием произнес он, присаживаясь на камень и оглядываясь вокруг. – Красотища-то какая, а?

Вокруг них в лохматой шапке лесов высились горы. Их неровный темно-зеленый фон прорывали голые вершины, такие же как и водораздел, на который они вышли. Никонов улыбнулся, недаром на карте значились названия: «Плешивый белок», «Лысуха», гора «Голая». А на северо-востоке, там, где Никонов предполагал линию разлома, зримым повторением ее тянулся горный хребет. Он был как плотина, загораживающая все, что делалось по ту сторону разлома и там, действительно, вся геология была иная.

– А бугорки довольно приличные, а? – вдруг снова сказал Никонов и повернулся к Горбунову.

Горбунов молчал, сам очарованный открывшейся ему картиной.

– А представьте себе, что здесь когда-то было море, – снова заговорил Никонов. – Теплые волны этого моря набегали на берег, разрушали его, выравнивали, превращали в равнину. Потом море отступило. Жаркий тропический климат вызвал к жизни буйную растительность. Гигантские деревья и гигантские животные заселяли эту страну. А с северо-востока к отступившему морю несла свои воды древняя река, такая же могучая и беспредельная, как и окружавшая ее растительность.

И вдруг земля раскололась! Часть ее начала опускаться, другая часть – подниматься, по разлому, там, где сейчас хребет.

В образовавшуюся низину со всех сторон хлынули воды. Они сносили туда все: камни, песок, деревья. Все это сначала находилось во взбаламученном состоянии, потом стало медленно оседать на дно. Первым выпал в осадок наиболее тяжелый каменный материал. Он и образовал современные конгломераты. Поверх него легли затонувшие деревья. Их была такая масса, что они впоследствии и образовали угольный горизонт. Поверх их осаждался более легкий материал: пески, глинистая муть. Низина заполнилась, а поверх нее снова понесла свои воды древняя река и теперь уже она откладывала свои галечники, свои пески и свои глины. Так, значит, не к каждому горизонту конгломератов приурочены угли?

Горбунов вдруг забыл про усталость. Он забыл, что перед ним горы. Он забыл, что еще полчаса назад еще ни чему не верил. Горбунов напряженно всматривался вдаль, словно эта даль могла немедленно открыть ему свою тайну. Но «тайна» была в руках Никонова. И Горбунов сказал:

– Вы волшебник…

В МАРШРУТЕ

Это же самое повторял он Шебаршову:

– …Вы понимаете, это были странные маршруты, – рассказывал Горбунов. – Мы шли вместе, и, казалось, видели одно и то же, и вдруг в конце такие выводы… Обобщение у нас получилось совершенно разное. Никонов полагает, что не к каждому горизонту конгломератов приурочены угли.

– Так ты думаешь, это решение?

– Решение или только вариант, не знаю. Но по мысли интересно. Никонов считает, что здесь разновозрастные конгломераты…

Горбунов с увлечением, во второй раз, принялся излагать идею Никонова, а Шебаршов слушал его и думал: «И этот!.. Да, сначала Дементьев, потом жена, теперь Горбунов…».

Он взял Горбунова со студенческой скамьи, сделал геологом. У молодого геолога не было убеждений, кроме тех, что внушал ему Шебаршов. А Шебаршов был удобен Горбунову – за его широкой спиной не надо было думать, нести ответственность. Шебаршов подсказывал ему все необходимые решения, а у Горбунова хватало ума выполнять их. И этих маршрутов с Никоновым оказалось достаточно, чтобы все заложенное в нем Шебаршовым полетело насмарку!