Текст книги "Мальчик из Тобольска. Повесть о детстве Д. И. Менделеева"

Мальчик из Тобольска
Повесть о детстве Д. И. Менделеева
Анатолий Нутрихин

Редактор Наталья Нутрихина

© Анатолий Нутрихин, 2017

ISBN 978-5-4485-5962-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Эта книга о юном Мите Менделееве, его родных, друзьях, ссыльных декабристах, преподавателях и учащихся местной гимназии. В повести идёт речь о жизни Менделеевых в селе Верхние Аремзяны и губернском Тобольске сороковых годов XIX века, где прошли первые пятнадцать лет жизни гениального учёного и были заложены основы его личности. На склоне лет Дмитрий Иванович так вспоминал о своей жизни в Аремзянах: «Там на стеклянном заводе, управляемом моею матушкою, получились первые мои впечатления от природы, от людей и от промышленных дел».

Вашему вниманию предлагается второе издание моей повести «Жаворонок над полем», широко распространенной в интернете. Текст дается в новой редакции с привлечением исторического материала, сюжетными и стилистическими поправками. Плюс опубликованы архивные документы Тобольской классической гимназии, использованные при написании повести.

Биография Д. И. Менделеева заинтересовала меня ещё в конце семидесятых годов. Я работал тогда старшим литературным сотрудником редакции небольшой, но популярной ленинградской газеты «Телевидение. Радио», выступал со статьями и очерками в других средствах массовой информации, писал сценарии для городского радио. А однажды у меня возникло желание поучаствовать в известной лениздатовской серии «Выдающиеся деятели науки и культуры в Петербурге – Петрограде – Ленинграде».

Героем будущей книги стал Менделеев. Этот выбор во многом подсказан обстоятельствами моей жизни, первая половина которой протекала на Васильевском острове, в Биржевом переулке, в доме №1/10. Это здание было построено в 1842 году. В нём, в конце девятнадцатого столетия, арендовал квартиру художник Архип Иванович Куинджи. В гости к нему часто приходил профессор Дмитрий Иванович Менделеев, живший по соседству, в университете. Две знаменитости беседовали, играли в шахматы. С 1993 года в этой квартире находится музей Куинджи. В советское время она также была заселена живописцами: их влекло сюда наличие большой светлой студии, из которой открывается прекрасный вид на Неву и Петропавловскую крепость.

Помню, эта высокая мансарда не оставляла равнодушными и дворовых сорванцов. Подростками, мы взбирались на крышу мансарды, загорали и любовались окрестностями. Услышав ходьбу по кровле, мастер кисти вылезал из студии и, гневно бранясь, обращал в бегство нежеланных гостей.

О Менделееве в округе напоминает многое. С Биржевым переулком соседствует Менделеевская линия. Поблизости, в здании университета, находится мемориальная квартира самого Дмитрия Ивановича. Директором этого музея-архива с 1959 по 1972 год являлся мой одноклассник Саша Макареня. Мы вместе окончили в 1948 году 38-ю мужскую школу Василеостровского района. Логично, что именно ему, ставшему к тому времени доктором химических наук, я предложил вместе писать книгу о жизни Менделеева на берегах Невы. Он согласился, и нами была подана заявка в краеведческую редакцию Лениздата. Александр Макареня был уже авторитетным менделееведом. Меня в этой редакции знали как журналиста, успешно выступившего в альманахе «Белые ночи» с очерком о князе Александре Невском. Договор с нами заключили. Началась работа над рукописью, рецензентом которой был Роман Борисович Добротин, новый директор менделеевского музея-архива.

В 1982 году книга «Менделеев в Петербурге» вышла в свет тиражом пятьдесят тысяч экземпляров. Её выход приветствовали во Всесоюзном химическом обществе имени Менделеева. Меня приняли тогда в его члены. С рассказом о нашем труде Александр Александрович и я выступили в Доме учёных, Технологическом институте и книжных магазинах. Интерес к личности Менделеева был большой. На встречах с читателями авторам задавали вопросы, благодарили за труд.

Особенно тепло встретили книгу на родине учёного, в Западной Сибири. Один из тогдашних руководителей Тобольского государственного историко-архитектурного музея-заповедника, заслуженный работник культуры РСФСР Владимир Николаевич Мельников – знатный краевед, участник Великой Отечественной войны – поблагодарил меня при встрече в Тобольске, а потом прислал в Ленинград набор открыток работы художницы Генриетты Бодровой – виды Тобольска – с автографом: «Анатолию Ивановичу Нутрихину и Александру Александровичу Макарене. За труды Ваши о великом, удивительном Д. И. Менделееве. Спасибо.

Искренне благодарный, В. Н. Мельников. 5 августа 1983 г.»

Наш труд похвалила известный тобольский краевед, Раиса Никифоровна Малышкина. Вот строки из её письма: «Мне кажется, что книга в целом удалась, читается легко и будет полезна широкому кругу читателей. Я для себя нашла несколько интересных моментов, хотя и читала о Дмитрии Ивановиче уже немало. Благодарю Вас.

Думаете ли Вы каким-то образом продолжить эту работу? 23 мая 1983 г.».

И я решил написать книгу о детстве Менделеева. В 1982 – 83 годах во время летних отпусков ездил в Западную Сибирь, набирался впечатлений. В разных архивах искал сведения о Д. И. Менделееве и его окружении. Ценные находки были сделаны в Тобольске, Тюмени и Омске. Я познакомился с неопубликованными тогда списками учащихся Тобольской гимназии и послужными данными преподавателей, читал историческую литературу, знакомился с местностью.

В Тобольск трудно не влюбиться. Богата его история, прекрасны его многочисленные храмы и другие архитектурные памятники, интересно настоящее и перспективно будущее.

Впервые я увидел волшебную панораму этого старинного русского города в 1937 году с палубы пассажирского парохода. Речники везли на север, в село Берёзово, партию политических ссыльных, в которой были мои родители и я. Перед нами возникла ожившая сказка: на высоком крутом холме красовался белокаменный кремль с Софийско-Успенским собором, храмы, дома.

Тобольск напоминает мне Великий Устюг – родину моего отца. Иртыш похож на Северную Двину, река Сосьва – на Сухону. Суровую красоту Сибири я глубоко ощутил, посетив село Верхние Аремзяны, расположенное в тридцати километрах от Тобольска. Долго бродил по его кладбищу, отыскивая могилы старожилов. В селе Аремзянское в XVIII—XIX веках находились усадьба и стеклянный завод успешных и культурных предпринимателей Корнильевых – предков Менделеева по материнской линии. Здесь, на лоне деревенской жизни, среди лесов и полей, в общении с крестьянами и мастеровыми закладывались основы личности будущего гения мировой науки.

Писать о жизни Мити Менделеева в деревне мне отчасти помогало знание сельской жизни. Во время Великой Отечественной войны моя мама и я летом 1942 года были эвакуированы из Ленинграда в Саратовскую область. Два года мы жили в деревне Ольгино. Я трудился в огороде и в поле, научился запрягать лошадей, ездить верхом, косить, ловить рыбу. В мирное время мне не раз довелось бывать в псковских деревнях Юхрино и Пистинская, где жили родственники матери.

Первый раз эта повесть – под названием «Жаворонок над полем» – была опубликована в Петербурге в 1996 году издательством «Четверг», в мягком переплёте, минимальным тиражом, при недостаточном редактировании и корректуре. Однако она оказалась востребована в сетях и за минувшие четверть века широко распространилась. Несколько экземпляров «Жаворонка» я сразу отправил тогда в Верхние Аремзяны. Многие жители этого села одобрили книжку. Ольга Бухарова – студентка Тобольского педагогического училища – прислала письмо, порадовавшее меня:

«Здравствуйте, Анатолий Иванович!

…Книги я получила и раздала адресатам. Они благодарили Вас, очень обрадовались… Книга была как раз вовремя. В феврале в школе проходил месячник Менделеева, и учителя пользовались Вашей книгой. Понравилось, что она написана просто и увлекательно, ученики слушали с интересом.

Жаль только, что переплёт книги плохой. От частого пользования она рассыпается. В библиотеке часто пользуются ею. Мне тоже было интересно читать книгу, находить знакомые деревни. Ведь я родилась в Потапове, а муж – в Заольховке… Если будет возможность, приезжайте в гости, окунитесь в атмосферу деревенской жизни, почувствуйте запах сена и парного молока…» О. Бухарова.

Трудясь над повестью, я вёл переписку с Бухаровой и узнал от неё немало интересного об этом селе. Огромное ей спасибо. Ныне Ольга Васильевна – директор Верхне-Аремзянской средней школы, краевед, историк и общественный деятель. Спасибо ей за полезные советы.

Я благодарен также за помощь заведующей отделом Тобольского историко-архитектурного музея-заповедника Раисе Никифоровне Малышкиной, а также директору Тобольского филиала Областного госархива Надежде Павловне Чугуновой и заведующей читальным залом этого архива Тамаре Анатольевне Пановой.

После посещения Верхних Аремзян я пытался привлечь к их проблемам внимание властей и общественности. В газете «Тобольская правда» в декабре 1989 года была опубликована моя статья на эту тему. Потом я запросил редакцию: «Получили ли вы ответ от горсовета и иных ведомств, имеющих отношение к затронутой проблеме? Каковы перспективы установки в Аремзянах какого-либо мемориального монумента (стелы, обелиска, памятника и т.п.) и открытия там музея (школьного, народного, филиала Тобольского краеведческого). Ведь решение об этом было принято несколько лет назад, когда в 1984 году отмечали 150-летие со дня рождения учёного.

Если бы соответствующие учреждения позаботились о финансовой стороне дела (с привлечением руководства «Нефтехима» и общественности), то в научной организации музея мог бы оказать большую помощь работающий сейчас в Тобольском педагогическом институте профессор Александр Александрович Макареня, который заведует там кафедрой химии».

С того времени минуло более тридцати лет. Течет река времени. В Верхних Аремзянах произошли заметные положительные перемены. Поставлен памятник Д. И. Менделееву работы тюменского скульптора Николая Васильевича Распопова. В новом, каменном здании школы открыт музей, посвященный великому учёному. К селению проложена асфальтовая дорога. Тобольский нефтехимический комбинат стал шефом Верхних Аремзян. К ним пролегли туристские маршруты.

Многое ещё предстоит сделать. Я мечтаю, чтобы Верхние Аремзяны стали мемориальным комплексом, посвящённым гениальному учёному Дмитрию Ивановичу Менделееву и замечательному писателю, педагогу Петру Павловичу Ершову. Чтобы сюда ехали, как в пушкинское Михайловское.

Аремзянка

Митя проснулся на зорьке. Его разбудила петушиная перекличка, звуки которой вливались в комнату через приоткрытую створку окна. Сначала в отдалении несмело, словно боясь нарушить утреннюю тишь, кукарекнул петух бабки Крайнихи. Вслед за ними протяжнее и бойчее прокричал кочет пастуха Ивана Соколова. Ему дружно ответили собратья с разных концов Аремзянского. И только потом басовито, словно дьякон тобольской Михайло-Архангельской церкви, грянул с переливом свой, менделеевский Оська, щеголь и забияка. В его надсадном кличе звучало:

– Хватит спать, поднимайтесь!

Брат Павлуша, двенадцатилетний крепыш (он на год старше Мити), ещё спит. «Ну и пусть, а я встану», – Митя сбрасывает лёгкий шерстяной плед; привычно, не глядя, суёт ноги в сандалии и поднимается.

Еще не размаявшись после сна, он неторопливо натягивает на худощавое загорелое тело светло-серую холстинковую рубашку и короткие, выше колен, бязевые выцветшие и обтрепавшиеся снизу штаны, на заднем, накладном кармане которых маменька вышила шёлком золотистый якорь. Одевшись, Митя набрасывает на плечо полотенце и, отворив чуть скрипнувшую дверь, выходит на заднее крыльцо. В лицо ему ударяет влажный холодок деревенского утра.

Ветра нет. В усадьбе Менделеевых, во всем селе, – тишина. Только замычит где-то корова, с притворной строгостью прикрикнет на неё хозяйка, да вдруг забрешут, зальются в лае неугомонные собаки. Курятся дымки над избами: бабы топят печи. Вздымается сизая струйка и над домом Менделеевых: кухарка готовит завтрак господской семье и прислуге.

Кончается июль 1845 года. Недолгое сибирское лето на исходе. Из леса доносятся выкрики кукушки. «Сколько лет я проживу?» – загадывает Митя. Словно откликаясь, птица сразу подала голос. Однако прокуковав десять раз, смолкла.

– Вот лентяйка! – подосадовал мальчик, но расстраивался недолго и вскоре забыл о скупой кукушке: стоило ли огорчаться по пустякам, если так легко дышится в это славное утро?

Над улицами, огородами, окрестным лугом стелется утренний туман. Белесым пологом нависает он над избами, в которых живут приписанные к стекольному заводу крестьяне; над господским домом, заводом и складскими амбарами, подступившими к самому краю яра. В мглистой дымке растворяются очертания усадьбы, конюшни, хлевов, птичников, бань. В отдалении чуть угадывается колокольня новой деревянной церкви.

Молочная пелена тумана редеет. «День обещает быть погожим», – думает Митя, заметив, что небо на востоке порозовело. Ещё немного, и сквозь туман проглянет солнце…

Мальчик спустился с крыльца и по влажной от росы тропе прошёл к забору. Там на столбиках прикреплены два медных умывальника. Нажмёшь на носик сложенными лодочкой ладонями, и польётся бодрящая, остудившаяся за ночь вода…

Умывшись, Митя вернулся в дом. В детской комнате перед настенным, чуть потускневшим от времени зеркалом, он, не спеша, расчесал отросшие почти до плеч выгоревшие за лето волосы. Вместо природной рыжеватости они обрели цвет свежей соломы. Увы, красоваться такой гривой осталось недолго: перед началом занятий в гимназии придётся навестить парикмахера.

Митя приглаживает рукой волосы и задумывается: симпатичен ли он. Из овала зеркала на него с иронией смотрит скуластый мальчишка с чуточку раскосыми глазами и простецким носом «уточкой». «Я определенно дурен», – таков огорчительный итог его размышлений. Однако Митя тут же утешается, вспомнив слова сестры Лизы: «Внешность в мужчине не главное, важнее ум и характер!» Всё это у Мити есть: думает он, а вновь обретает благодушие. Причина приподнятого настроения проста: кончаются каникулы. Через неделю маменька, Мария Дмитриевна, повезёт его и Пашу в Тобольск продолжить учёбу в гимназии. 1 сентября 1845 года Митя пойдёт в четвёртый класс, брат – в пятый.

Как быстро пролетело лето! Отгремели грозы, отшумели грибные дожди. Отщелкали в садах веселые чечётки. В лесу поспела костяника. Уже можно взять лукошко и идти с крестьянскими ребятишками за ягодами. Хорошо летом в деревне! Однако жить здесь уже прискучило. Поистине, человек никогда не бывает доволен. Ведь летом не надо учиться, корпеть над домашними заданиями. Знай себе: бегай с приятелями в лес и на реку!

Возле самого села, под яром, вьётся в зарослях ив Аремзянка, тихо несёт свои воды в Иртыш. Неглубокая речка, но водятся в ней серебристые чебаки, окуньки, караси. Вглядись в воду и заметишь, как мелькают на песчаном дне стремительные рыбьи тени. Берега Аремзянки так заросли, что к речке не сразу проберёшься: стеной стоят деревья и кусты. Ловят ребята обычно там, где речка вырывается из чащи на простор, пересекает луг, скапливается перед плотиной у мельницы. Мальчишки нарезают охапки длинного гибкого ивняка и плетут из него гладкие прочные корзины.

Этому нехитрому ремеслу научил белый, как лунь, дед Никодим. Корзинки детвора ставит у берега или вовсе перегораживает ими Аремзянку. Двое босоногих ловцов, закатав штанины, а то и сбросив порты, лезут в речку и гонят рыбёшку вниз по течению, шуруя палками под береговыми обрывами, корягами и камнями. Рыба в страхе удирает, и часть её заплывает в ловушки.

Плетёнки выворачивают на берег, и вот уже трепыхаются в траве караси, плотвички, пескари и прочая мелочь. Изредка залетают в ловушки и щуки. Брать их надо осторожно. Иначе зубастая хищница вцепится в палец и придётся пасть ножом разжимать… Однако крупных щук ловят нынче в Аремзянке редко: разрослось село, люди распугали рыбу. Не то, что в те времена, когда дед Никодим был ещё мальчишкой. Теперь хочешь поймать большую щуку – ступай на Рябовку, Сосновку или иные дальние речки. Там, в трудно проходимых зарослях дремлют щуки – по локоть! Фунтов на пять-шесть. Попадаются большие окуни, гальяны. А на ушицу поймаешь и возле дома…

Хороша в деревне рыбалка! Ещё приятнее поездки в ночное. Поздним вечером замирает улица. Давно пригнали стадо. Не слышны удары тугих струек молока в позванивающие стенки подойников: хозяйки уже заперли бурёнок и звёздочек в хлевах. Где-то волнующе затренькала балалайка. Ей вторит ещё одна: это парни выманивают девушек на гулянье за околицу, в хоровод.

Возле менделеевского дома – стук лошадиных копыт, голоса:

– Паша, Митя, в ночное едете? – подскакав на лошади к самому окну, бойко, но не без учтивости, спрашивает один из верховых, Петька Шишов – правнук Никодима.

Плечистый вихрастый, он привычно восседает на неосёдланной кобылке. Она пританцовывает, и всаднику приходится натягивать поводья. С Петькой, тоже верхами, его дружки: долговязый рыжий Ганька Мальцев и Ванятка Вакарин, семилетний шустрик, которого приятели подсаживают на конскую спину, самому ещё не взобраться.

– Маменька! Отпусти в ночное… – умоляют в два голоса Марию Дмитриевну Паша и Митя.

Мать на мгновение задумывается. По выражению её стареющего, но ещё красивого лица нетрудно догадаться: она колеблется. Конечно, сыновья уверенно держатся в седле. Все-таки беспокойно за них. И не без причины: в шесть лет Митя свалился с лошади – вывихнул руку в плече. Пришлось два месяца водить его в Тобольске к доктору Дьякову на массаж. Всё обошлось, а сколько переживали родители?

– Ну, пожалуйста, – настаивает Митя.

И Мария Дмитриевна соглашается:

– Езжайте, пострелы. Только осторожнее, ради бога. Ты, Пётр, за ними присмотри…

Петька Шишов солидно кивает, мол, не сомневайся, барыня, всё будет хорошо. Ганька подводит к крыльцу двух менделеевских саврасых, протягивает братьям поводья. Мария Дмитриевна торопливо скрывается в доме и выносит сыновьям сумку с наспех собранной едой. Шишов ударяет пятками в кобыльи бока, и лошадь трогается с места. За Петькой следуют остальные. Кавалькада чинно едет за околицу.

Но вот село позади. Юные всадники громко перекликаются. Кони уже рысят, стучат копыта в дорожную твердь. Митя воображает себя лихим гусаром. Ветер упруго дует ему в лицо, треплет волосы. Грудь мальчика вбирает прохладный воздух, насыщенный ароматами трав. Впереди тёмный загадочный простор. Возникает ощущение полёта. В такие минуты влюбляешься в верховую езду на всю жизнь…

Вот и луг. Отава – мягкая молодая трава – устилает его зелёным ковром. Петька и Ганька спешились и ловко стреноживают лошадей. Остальные мальчишки собирают хворост в прибрежных кустах, разжигают костёр. Валежник дымит, подсыхая. Наконец пламя набирает силу. Из мрака тянутся к нему любопытные добрые конские головы. Мальчишки дают лошадям ломти хлеба, и те берут его влажными бархатными губами.

Пора позаботиться и о себе. Ребята закапывают в горячую золу картофелины и через некоторое время выкатывают их прутиками. Почерневшие, слегка обуглившиеся картофелины остужают, чистят и едят с хлебом и солёными огурцами. Наконец животы туги, словно барабаны.

Ганька негромким голосом заводит сказку про водяного и русалку. Поначалу его внимательно слушают, но Ванятка вскоре засыпает, тихонько посвистывая носом. А через десяток минут ровный Ганькин говорок погружает в дрёму и остальных.

– Эдак, ребята, мы сейчас все уснём, – ворчит Петя. – Лучше споём…

И он тут же затягивает частушку, услышанную от взрослых парней:

 
Где-то рядом выстрел дали,
По реке пошёл туман.
Что головушку повесил,
Наш отважный атаман?
Из лесочка выстрел дали,
Милочка заплакала,
На мою белу рубашку
Кровушка закапала…
 

Петька знает пропасть бойких песенок и складывает их в одну бесконечную. Митя завидует его цепкой памяти, хотя и сам знает не один десяток частушек.

Голоса разносятся над ночным лугом. Проснулся Ваня. Поёт уже не один Петька, а все. Но азарт постепенно певцов ослабевает. Ночь настраивает на покой, и задор уступает место мечтательности, даже грусти. Ганька заводит песню о казаке, который возвращался издалёка в родные края, мечтая увидеть жену. Приезжает он в село, а казачка ему изменила, «другому сердце отдала». Переживает муж, мальчишкам его жаль.

– Не раскисать! – командует Петька.

Лукаво окинув взглядом ватагу, он предлагает потешиться в загадки. Остальные соглашаются, и Шишов продолжает:

– Братцы, смекайте. Кто сообразит первым, даёт остальным по щелчку. Играть безотказно и без обмана. Слушайте: два стоят, два лежат, пята ходит, шеста водит, седьма поворачивает?

Митя торопливо перебирает в уме возможные ответы и выпаливает:

– Мельница!

– Нет.

– Телега, – неуверенно произносит Паша. Он смущен собственной несообразительностью, все-таки гимназист…

– Туго отгадываете, сударики, – торжествует Петька.

– Ответ нехитрый – дверь!

Проигравшие подставляют лбы, и Шишов бьёт старательно и щадит только Ванятку.

Надоедают и загадки. Мальчики засыпают на охапках сена из смётанных на лугу копен. У гаснущего костра – один Шишов. Время от времени он подбрасывает в огонь сучья, и те вспыхивают, посылая в небо густые жёлтые искры.

Ночь кажется Петьке бесконечной. Наконец он тормошит Митю, и уже новый сторож заботится о костре и табуне. Шишов прижимается к теплому боку Ванятки и засыпает.

Мите зябко. Он кидает и кидает в костер сучья. Над головой небо, усыпанное мерцающими точками звёзд. Где предел вселенной? Астрономы проникли в тайны природы, но и им не всё ведомо… Между тем, мириады небесных светил тают: скоро наступит утро. Да, хороши поездки в ночное!

…Митя вспомнил бы и другие приятности летней жизни в Аремзянском и ещё постоял на крыльце, созерцая благодатную картину деревенского утра, но заморосил дождь. Пришлось податься в сени и оттуда, из глубины дома, наблюдать, как набирают силу косые блестящие струи. Бойко закапало с крыши. От крыльца по тропинке потекла под уклон вода…

Дождило недолго, и небо прояснилось. В ближнем лесу ожил птичий пересвист. Ветер вновь заиграл ветвями кедров, елей, берёз… Ему есть, где разгуляться: тайга окружает село, словно море островок. В лесной глухомани бродят медведи и волки. Ни раз, собирая ягоды и грибы, Митя натыкался на величавых лосей, неспешно удалявшихся в чащу.

Двигайся без лишнего шума и, возможно, увидишь в лесу бурундука, белку-летягу или труженика дятла. Наступишь на сухой сук – обнаружишь себя. И застрекочет бдительная сорока, взбаламутит лесную живность, которая затаится.

У обитателей леса своя жизнь, повадки, у сельчан – свои. Аремзяне – народ спокойный, покладистый. В повседневности держатся дедовских обычаев и навыков. От отцов научились пахать, сеять, жать, косить, порядок в семье блюсти. Живут не хуже, чем в соседних деревнях. Даже лучше: в их селе есть стекольный завод (его и фабрикой называют). В летнюю пору крестьяне с раннего утра до позднего вечера – в лугах, в поле, на огороде. На заводе в страдную пору больше трудятся вольнонаёмные работники. Мастера изготовляют чаши и блюдца, тарелки и вазы, бутылки и рюмки, штофы и стаканы. Всего не перечесть.

Братьям Менделеевым любопытно, как из простой белой глины и кварцевого песка делают чудесные вещи. Паша и Митя часто ходят в гончарную мастерскую и в «гуту». Так называется сарай, где установлена стеклоплавильная печь. Если рабочие устали или у них что-нибудь не ладится, то они прогонят незваных гостей. А в добром настроении – пошутят и на вопросы ответят. Иван Павлович в свободную минуту сам ведёт сыновей к печам, знакомит их с процессом производства.

– Дело у мастеров, на первый взгляд, нехитрое, – говорит он. – Плавь песок, добавляй соду, красители… А нужны годы, чтобы из новичка стеклодув получился. К жаре надо привыкнуть и глазомер отточить. А главное – почувствовать, что стекло – живое. Вот Маршанов чует…

У Сергея Маршанова – крупного сорокалетнего мужика – рубаха меж лопаток потемнела от пота. Влажно блестит лоб, перехваченный ремешком. Стеклодув ловко ставит на горелку тяжёлую посудину. Вскоре в ней клокочет расплавленная масса.

– Берегись! – остерегает Маршанов мальчиков и жестом велит посторониться.

Он берёт железную трубку и, округляя щеки, выдувает прозрачный дышащий шар, придаёт ему форму графина. И какого красивого! Однако Сергей морщится: он недоволен и отдаёт графин помощнику, который кладёт его в ларь для отходов, который уже полон кусков спёкшегося зелёного стекла.

Мальчики берут оплавленные обломки и смотрят сквозь них на солнце. Стекла искрятся, переливаются изумрудными красками. Чудесное зрелище, такое не забывается никогда!