Текст книги "Мальчик из Тобольска. Повесть о детстве Д. И. Менделеева"

Разбойника поймали

С середины лета что-то изменилось в размеренной жизни села. Причину Митя уяснил себе только из разговоров мужиков, которые те вели по вечерам, сидя на лавочках возле изб. Они толковали о появившихся в округе «лесовиках», об убийстве в соседнем уезде исправника и поджоге волостного управления. «Смута!» – многозначительно вздыхали мужики.

Однажды на дороге, пролегающей через деревню, показалась воинская команда. Впереди ехали верхами четыре офицера в белых фуражках. За ними пылила по дороге пехота. Над колонной колыхалась сеть штыков. У колодца-журавля служивые остановились. Солдаты, сняв ранцы и составив ружья в козлы, черпали воду бадьей и жадно пили.

– Далече ли поспешаете, родимые? – любопытствовали бабы, угощая солдат съестным.

– То батальонному ведомо. У него приказ, а мы – подневольные, – отвечали служивые, заигрывая с крестьянками.

– Отстань, у меня муж есть! – сердилась статная молодка, отводя руки не в меру озорного унтера.

– А я тебя, любезная, не съем, – шутил ухажёр. – У нашего майора бумага имеется, в которой сказано: всякий должен оказывать содействие воинской команде, а супротив ничего не чинить. Царский указ не исполняешь?

– Чего болтаешь-то? – растерялась баба. Её выручил дед Никодим, пригрозивший унтеру клюкой.

Мария Дмитриевна пригласила господ офицеров отобедать. Они ели и похвалили кулинарные способности хозяйки. За столом рассказали, что рота укрощала мятежную волость, а сейчас марширует в Тобольск на пополнение городского полка. Вскоре призывно запел рожок. Солдаты двинулась из села. Следом бежали мальчишки.

После ухода гостей Мария Дмитриевна сказала мужу:

– Всё это тягостно, Ваня! Слава Богу, что в нашем селе спокойно.

– Уверен, нас беда обойдёт стороной, – ответил Иван Павлович. – Хотя в губернии среди крестьян зреет недовольство. Министр государственных имуществ, граф Киселёв отдал распоряжения о посадке в деревнях картофеля. Идея хорошая, но в волостях стали сажать, не зная правил агрономии. Отсюда – неурожаи и как следствие – «картофельные бунты».

Последнее крупное восстание крестьян в Омской губернии было в 1842 году, – продолжил Иван Павлович. – Тогда возникли слухи, что казённых, приписных крестьян переводят в крепостные. Мужики в Курганской волости напали на волостное правление, били старост, требовали показать им «царский указ» об освобождении и наделении землей.

25 апреля примерно две тысячи повстанцев окружили Далматовский Успенский мужской монастырь. Вожаки бунтарей кричали, что монахи скрыли государев манифест об отмене крепостного права. Готовился штурм стен монастыря.

Иеромонах Николай Затиев, руководивший обороной, велел зарядить пушки и ружья, которые хранились по повелению императрица Екатерины Второй после подавления пугачёвского восстания. Монахи дали два пушечных залпа. Вместо картечи употребили сухой горох и стреляли по ногам. Повстанцы отступили и расположились лагерем возле монастыря.

На следующий день в Далматово пришёл отряд полиции во главе с исправником, ещё войска подтянулись. Зачинщиков восстания судили, рядовых участников отпустили по домам…

Иван Павлович прекратил свой рассказ. Он не хотел больше волновать жену и промолчал, что выступления крестьян против властей продолжались ещё год в Пермской, Оренбургской, Омской губерниях. Остатки отрядов бунтовщиков скрылись в тайге. Сейчас, по слухам, в лесах близ Тобольска объявилась одна такая ватага.

Из разговора родителей Митя, находившийся в соседней комнате, понял: неподалеку от села бродит шайка разбойников! Он отыскал в саду Пашу, который лакомился в малиннике, и сообщил встревожившую его новость. К Митиному удивлению, брат ответил, что тревожиться им не надо. У батюшки есть охотничьи ружья, двор караулят собаки, а у амбаров ночью дежурит сторож Игнат и стучит в колотушку.

Митя был разочарован. Он пошёл к Петьке Шишову и, взяв с него клятву молчать, поведал о лесных разбойниках.

– Правда ли это? – усомнился приятель. – Во всяком случае: не волнуйся. Они бедных не грабят. Что с нищих возьмешь? А шайка, может быть, и есть. Не зря по деревне солдаты прошли…

После встречи с Петькой Митино беспокойство возросло. Он с опаской ходил теперь в окрестный лес. Но ничего особенного не происходило, и мальчик постепенно успокоился. Однако вскоре вновь был встревожен.

Находясь дома, Митя услышал крики и гам, доносившиеся от амбаров. Он выскочил на улицу и пошагал в сторону складов по раскатанной телегами дороге. Идти было скользко. После дождей глинистая почва раскисла и в колдобинах скопилась коричневая вода.

Вот и заводской двор, что неподалеку от яра. Здесь, возле амбаров, где хранили привозную глину и готовую посуду, обычно собирался сельский сход. Сейчас тут гудела толпа: братья Сергей и Евдоким Шишовы, Сергей Маршанов, приказчик Епифан Игнатов, дед Никодим, менделеевская прислуга… Прибежали сельские ребятишки и таращили глаза на происходящее.

А посмотреть было на что! Посреди двора стояли грузный плечистый кучер Ларион и длинный жилистый сторож Игнат, держа за локти приземистого смуглого человека.

– Чего вцепились, ироды? – возмущался незнакомец.

– А ты, черт, не рыпайся, – увещевал его Игнат, – всыплют ума в задние ворота: не будешь красть…

«Вот какие они – воры!» – мелькнуло в Митиной голове. Он догадался, что перед ним настоящий разбойник. К радости узнавания примешивалось и сомнение: озадачивала внешность лесного татя. В представлении мальчика разбойник должен быть высоким сильным облачённым в бархатный, пусть порванный, кафтан и атласные шаровары. На голове у злодеев – высокие бараньи шапки, за поясами – пистолеты и кривые сабли… Наверно, этот хитрит, переоделся в крестьянина, даже бродягу. Славно, что его сцапали: вдруг поджёг бы завод? На месте Лариона и Игната Митя стукнул бы вора разок по шее, чтобы вёл себя смирно.

– В чем дело, Ларя? – раздался спокойный голос Марии Дмитриевны, которая только что вернулась из поездки на песчаный карьер.

Кучер замешкался с ответом, и она обратилась к незнакомцу:

– Полно бычиться, любезный. Кто ты? Повинись, если виноват.

Расхристанный, помятый мужик воспрянул духом и прохрипел какое-то ругательство.

– Язык у тебя остёр, – повысила тон Менделеева, – но мы и не таких урезонивали. Ларя, что он натворил?

Силач-кучер был в риторике слаб, и его выручил Игнат:

– Бродяга сей, матушка, возле амбаров крутился. Я его схватил, вырывается: крепок мошенник. Однако подоспел Ларион, и мы злодея одолели. Не из поджигателей ли будет?

– Дурак ты! – вскинулся пойманный. – Посудину бросовую я искал, в пути пить. Сторож заорал, я и побежал, да ослаб с голода: догнали. Я – охотник с Тавды. Меня там всякий знает. К брату в гости, в Заольховку ездил. А на постоялом дворе меня обобрали хмельного. Порты лишь оставили. Спасибо, люди добрые одежку дали. Теперь домой добираюсь: где копейку заработаю, где милостыню попрошу…

– Ворон голубем прикидывается, – воскликнул приказчик Епифан Игнатов.

– Может, и правду говорит? – засомневался Сергей Маршанов.

– Врёт, а вы уши развесили, – стоял на своём приказчик. – Похоже, из беглых он. Помещицы Беспаловой человек, а вернее, – из нефёдьевских…

– Сам врёшь, – возразил незнакомец. – Не ровён час – пожалеешь…

– Шумишь, Аника-воин, а, видно, не замышлял дурного, – вмешалась Мария Дмитриевна. – Проводи его, Ларя, на кухню. Пусть покормят. И отпустите на все четыре стороны. Согласны, люди?

Из толпы отозвались:

– Пусть идёт своей дорогой.

Мужика освободили, он размял затёкшие руки и, не без лукавства напомнил кучеру: дескать, веди на кухню, коли велено! Ларион неохотно стронулся с места. Народ расходился. Митя отправился домой.

«Правильно ли поступила маменька, распорядившись отпустить незнакомца?» – размышлял он дорогой. – Похоже, и правда, – не злодей. Грех обидеть зря. Славно, что чужака не сдали полиции и покормили. Маменька добра, постоянно печётся о семье, прислуге, мастеровых, но при необходимости строга, в корнильевскую породу…»

День на исходе

После ужина Паша занялся чтением, а Митя отправился прогуляться. Он заглянул во двор к Шишовым, рассчитывая поболтать с Петькой. Там ему сказали, что мужики ещё не вернулись из леса, куда поехали за дровами. Ганьки Мальцева тоже дома не оказалось. Он с приятелями пошёл за Ловдушкину дорогу собирать морошку.

– А может, они к самой Почекуниной отправились? Будто у своей деревни ягод нет, – ворчала Ганькина мать, сидевшая за прялкой. – Пожалуюсь батьке, будет знать, как допоздна по лесу шастать… – женщина с ожесточением закрутила колесо прялки.

Митя послонялся у амбаров. Там было пустынно, только Игнат временами выглядывал из сторожки. Смеркалось. Мальчику вспомнился бродяга, пойманный на этом месте. Мите сделалось жутковато. Он повернул обратно…

Дома было светло и уютно. Паша уже лежал в постели и листал ершовского «Конька-горбунка».

– Охота тебе сказочки читать? – укорил брата Митя, – лучше бы роман англичанина Вальтера Скотта.

– В здешней нашей библиотеке есть только «Роб Рой», я его прочёл, – ответил Паша. – А поэма Ершова такая складная, и к тому же он – земляк, бывает у нас в доме.

Вошёл Иван Павлович: посмотреть спят ли мальчики.

– Папа, хочу у тебя узнать кое-что… – обратился к нему Митя. – Ты помнишь человека, которого задержали тогда возле склада? Кто он?

– Вот ты о чём! – удивился отец. – Мужик это был, обворованный на постоялом дворе. Крестьянин или охотник. Думаю, он не соврал.

– А вдруг мы отпустили разбойника? – зловещим тоном произнёс Митя. – И он причинит людям зло. Говорят, в наших лесах скрываются грабители-бунтовщики. Верно, Паша?

Брат не ответил: он спал, и Митя, понизив голос, продолжил беседу.

– Скорее всего, в нашем лесу такой шайки нет. Но ведь преступники существуют. А кто сидит в тобольском остроге? – спросил он, вспомнив высокий забор городской тюрьмы.

– Всякие люди туда посажены… – задумчиво ответил Иван Павлович. – Воры, убийцы, мошенники, ну, и бунтовщики. Помещики бывают иногда жестоки, несправедливы: в таких случаях терпение крепостных крестьян истощается. Происходит нападение на усадьбу барина. И полыхает господский дом! За бунтом следует наказание его участников. В селе появляются полицейские и солдаты. Мужиков порют, зачинщиков везут в тюрьму. И не всегда разберешься, кто прав в случившемся, кто не прав… Спи!

Иван Павлович сидел на краю постели, поседевшая голова четко вырисовывалась на фоне окна. Мите нравились его рассудительность и доброта. Он любил своего шестидесятилетнего отца, за плечами которого был нелегкая жизнь, полная обретений и потерь, радостей и горестей.

Отец

Иван Павлович Менделеев родился 18 февраля 1783 года в селе Тихомандрицы Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, в семье священника Павла Максимовича Соколова, человека образованного и уважаемого. Неподалеку, на берегу озера Удомля, находилось село Гарусово – имение небогатых помещиков Аракчеевых. Соколов учил русскому языку и арифметике сына владельцев этого села юного Алешу Аракчеева, которому было суждено стать выдающимся государственным и военным деятелем.

Павел Максимович имел четырех сыновей: Василия Покровского, Ивана Менделеева, Тимофея Соколова и Александра Тихомандрицкого. Свои фамилии юноши получили, учась в Тверской семинарии. В семье Митя слышал такой рассказ о происхождении отцовской фамилии. По традиции семинаристу надо было присвоить новую фамилию. Но какую? Ваня Соколов что-то обменял, вероятно, «бабки» – игральные кости, то есть «мену сделал». А ещё на слуху была фамилия помещика Менделеева, жившего неподалеку от Тихомандрицы, который часто менял лошадей. В результате её и получил в юности отец будущего великого химика.

Помещики Менделеевы принадлежали к старинному дворянскому роду, восходящему к середине XVII века. Их надгробия сохранились на кладбище села Островно, расположенного в шести километрах от села Тихомандрицы. Тверской краевед Дмитрий Подушков пишет, что помещик Менделеев мог быть крёстным отцом Вани Соколова. Однако это пока лишь предположение. Как и разные объяснения происхождения этой русской дворянской фамилии.

Иван Менделеев успешно окончил семинарию в Твери и Главный педагогический институт в Петербурге. В 1807 году его послали старшим преподавателем в Тобольск, в народное училище которое через три года преобразовали в мужскую гимназию.

Благодаря своим способностям и внутренней культуре Иван Менделеев завоевал уважение начальства и коллег. В городе он стремился общаться с просвещенными незаурядными людьми, к которым принадлежали потомственные купцы Корнильевы. Менделеев стал часто бывать в их гостеприимном доме, где влюбился в дочь Дмитрия Васильевича Корнильева – Марию.

«По письмам и рассказам видно, что Марья Дмитриевна была натура горячая, страстная в привязанностях и энергичная в деле, – пишет Надежда Яковлевна Капустина-Губкина, племянница Д. И. Менделеева. Иван Павлович, по её словам, «был необыкновенно добрый, деликатный и мягкий человек». В 1809 году он сделал купеческой дочери брачное предложение и та согласилась выйти за него замуж. Обвенчалась влюбленные в Богоявленской церкви. После свадьбы молодожёны поселилась в казённой квартире при гимназии.

Иван Павлович преподавал словесность, логику, искусствоведение, философию и латинский язык Он совершенствовал образовательный процесс, заботился об обеспечении гимназистов учебниками и пособиями.

В 1818 году за достигнутые успехи его повысили в должности: перевели в Тамбов директором народных училищ. Супруги поехали туда с больным Дмитрием Васильевичем Корнильевым, малыми детьми и старой няней Парасковьей Фарафонтовой.

С 1823 года Менделеев – директор гимназии в Саратове. В свободное время он занимался переводческой деятельностью, за которую был избран в члены-корреспонденты Вольного общества любителей русской словесности. В Саратове семья пережила большое горе: от скоротечной чахотки скончалась четырнадцатилетняя Маша, старшая из дочерей.

Марию Дмитриевну утомили переезды: начальство намеревалось отправить Ивана Павловича в Пензу. А она мечтала о возвращении семьи в родные места, в Тобольск. В 1828 году её желание сбылось. Ивана Павловича, во многом благодаря хлопотам и связям супруги, вернули в Тобольск – на должность директора гимназии и народных училищ губернии. У него появились возможности полнее проявить свои педагогические и организаторские способности.

Семейные радости и тревоги

Зимой 1834 года у супругов Менделеевых на свет появился мальчик, которого назвали Дмитрием. Ему было суждено стать последним, семнадцатым, и самым талантливым в семье ребёнком, в будущем – учёным с мировым именем.

В метрической книге Богоявленской церкви по этому случаю было записано, что у Тобольской гимназии директора, надворного советника Ивана Павлова Менделеева от законной его жены Марии Дмитриевой сын Дмитрий родился 27, а крещен 30 января. Восприемниками были: исправляющий должность начальника VII округа жандармский полковник и кавалер Александр Петров Маслов; коллежская асессорша Мария Александрова Жилина; тобольский 1-й гильдии купец, коммерции советник Николай Стефанов Пиленков; Ялуторовского города 3-й гильдии купца Ивана Петрова Медведева жена Ольга Иванова…

Родители младенца – уважаемые в городе люди – соответственно пригласили в крёстные авторитетных людей. Александр Петрович Маслов имел в Тобольске репутацию влиятельного и справедливого блюстителя закона. В обязанности полковника входило не только наблюдение за поведением политических ссыльных, но и местной администрации. На этой почве Маслов порой конфликтовал с тобольским полицмейстером и с генерал-губернатором Западной Сибири И. А. Вельяминовым. В частности, при его содействии декабрист А. М. Муравьев отправил в III Отделение императорской канцелярии записку «О злоупотреблениях в Тобольской губернии».

Восприемница Мария Александровна Жилина являлась давней подругой Марии Дмитриевны Менделеевой. Николай Степанович Пиленков был не только купцом-миллионером, меценатом, но и благодетелем: он помог вырасти и получить высшее образование своим племянникам Петру и Николаю Ершовым. Первый из них – Павел Петрович – стал замечательным русским писателем, автором литературной сказки «Конёк-горбунок» и известным педагогом. Он был близким другом семьи Менделеевых.

В роли второй восприемницы выступила Ольга Ивановна Медведева, в девичестве – Менделеева, сестра новорожденного.

Вот такие получились крестины! Однако в жизни вслед за счастьем нередко идёт горе. Через несколько месяцев после рождения Мити Иван Павлович потерял зрение и вынужден был уйти в отставку. Менделеевым пришлось освободить казённую квартиру. У них возникли трудности и с деньгами. Бывшему директору стали выплачивать пенсию 292 рубля в год, которой не хватало для приличного существования семьи даже при сокращении расходов.

Выйти из трудного положения помог родной брат Марии Дмитриевны – Василий Корнильев. Уехав из Тобольска в центральную Россию, он окончил Московский университет и сделал успешную карьеру. Служил в Петербурге в департаменте министерства юстиции, потом в Астрахани и Сибири. Через несколько лет вернулся в Москву, где князья Трубецкие доверили ему управлять своим имуществом. Василий Дмитриевич разбогател, занимаясь «откупами». Одиннадцатилетнего сына сестры Ваню он взял к себе и отдал учиться в пансионе при Московском университете.

Марии Дмитриевне брат предложил переселиться с семьей в Аремзяны, где при стекольном заводе имелся господский двухэтажный деревянный дом. По доверенности, данной им сестре, та стала управлять его стекольным заводом, доход от которого поступал теперь Менделеевым. Сестра, не имея опыта, отважно взялась за неженское, по тем временам дело. Она теперь заботилась о производстве и сбыте стеклянной продукции, а также об обширной пашне, огородах, скотном и птичьем дворах. В этом большом хозяйстве трудились крепостные, а также приписанные к заводу крестьяне, которым Менделеева обеспечила постоянную плату. Физическим трудом занималась и сами Менделеевы. Каждый член семьи имел в доме свои обязанности, летом, в Аремзянах, родители и дети заготавливали сено, ходили в лес за грибами и ягодами.

Стекольный завод постепенно стал давать прибыль. Накопились деньги и на поездку в Москву: на глазную операцию главы семейства. В путь Иван Павлович отправился в 1837 году в сопровождении дочери Елизаветы. Поселились они у Василия Дмитриевича Корнильева, женатого на племяннице декабриста Павла Ивановича Пестеля – Надежде Осиповне Биллингс.

В гостеприимном доме Корнильева у Покровских ворот бывали литераторы Евгений Баратынский, Федор Глинка художник Павел Федотов, историк Иван Снегирёв. Хозяин этого своеобразного салона дружил с Сергеем Львовичем Пушкиным и в 1826 году принимал у себя его знаменитого сына.

– Я однажды встретил у него Николая Васильевича Гоголя, – вспомнил Иван Павлович.

– Неужели? Когда? – удивились Паша и Митя.

– Наш отец видел Гоголя, когда с Лизой ездил в Москву к известному офтальмологу Петру Федоровичу Броссе, – пояснила Мария Дмитриевна. – Профессор сделал удачную операцию, и папа вновь стал видеть! Увы, когда он вернулся в Тобольск, на должность – директора гимназии – его не назначили, возможно, наказав тем самым за общение и дружбу с политическими ссыльными. Ему пришлось работать корректором в местной типографии городской управы. Ещё он, как вы знаете, помогает мне в покупке сырья для стекольного завода и сбыте готовой продукции.

Митя запомнил, что с его отцом тогда поступили несправедливо. Обида долго не забывалась, тревожила душу. Вот и этот вечер мальчику не спалось. Он встал с постели и закрыл створку окна. Нырнув обратно под одеяло, постарался думать только о завтрашней поездке из деревни в город. Ему грезился желанный Тобольск, знакомый старый сад за менделеевским домом на Большой Болотной улице.

Сад был пуст, ни души… Неожиданно из лопухов, разросшихся у забора, высунулась озорная рожа дружка Фешки Кожевникова. Сорванец лукаво подмигнул и взмахнул рукой: в воздухе взметнулась веревка, к концу которой была привязана крыса. Пасть, усаженная белыми острыми зубами, мелькнула перед Митиным носом. Спящий проснулся… Комнату освещала луна. За окном монотонно стрекотали кузнечики. Ночная бабочка сидела на подушке, на крыльях белело по три пятнышка. Осторожно взяв, Митя выпустил её в форточку.