Текст книги "Потерянный рай. НКВД против гестапо"

«На каком языке это он молится? – прислушивался он к всхлипывающему шепоту старика – Вроде, не словацкий и не польский. Да и католики они. Сябры1616
  Самоназвание белорусов.


[Закрыть]1717
  Сябры– самоназвание людей белорусской национальности


[Закрыть]! – вдруг осенила его догадка – Неужели дошел!?»

А старик меж тем вытер рукавом рубахи глаза, кряхтя, поднялся на ноги и направился к топчану. Мужчина замер. Неожиданно рука старика скользнула под одеяло. И тут лежавший понял, что находится под одеялом абсолютно голым. Старик развязал какие-то тесемки на его бедрах и стянул с его паха глиняную бутылку. Потом дед потряс этим сосудом в воздухе, что-то удивленно прошептал и вернул бутылку на прежнее место. Завязав тесьму на бедре мужчины и поправив и одеяло, старик тяжело вздохнул и, шаркая ногами, скрылся за дверью.

Вскоре за стеной послышался звон чего-то железного. Потом где-то рядом раздались легкие удары и скрежет, видимо, дед очищал печь от золы.

– Отец! – попытался крикнуть лежавший на топчане. Но голос его не слушался. Поэтому вместо слова раздалось какое-то нечленораздельное мычание.

– Отец! – еще раз крикнул мужчина. На этот раз получилось значительно лучше.

Звон железа за стеной прекратился, дверь со скрипом приоткрылась и на пороге с керосиновой лампой в руках появилась… молодая девушка с распущенными белокурыми волосами.

– А где дед? – растерянно произнес мужчина.

Девушка с тревогой смотрела на него, и от этого взгляда он почему-то особо отчетливо ощутил себя нагим.

За спиной девушки показалась бородатая голова деда. Он что-то строго сказал девушке, от чего та смутилась и, сунув лампу старику в руку, выскочила из комнаты.

Он оглянулся и, заметив, что дед не смотрит в их сторону, а занят наладкой упряжи на лошади, наклонился к лицу девушки и неумело прикоснулся своими губами к ее щеке. Ее лицо покрылось румянцем. Но она не убежала, а стояла, улыбаясь ему своей почти детской улыбкой.

– Спасибо тебе, Олеся – тихо сказал он – Может быть, передумаешь, и поедем вместе?

– Нет – тихо ответила она и сунула ему в руки узелок с провиантом.

Дед, сидя уже в санях, окликнул их. Молодой человек сел в сани, и лошадь, понукаемая стариком, тронулась в путь. А Олеся стояла у ворот своей избенки, которая и для него теперь стала тоже родной. Она как-то несмело помахала ему рукой, как бы боясь, что кто-то заметит этот ее робкий жест. Он тоже поторопился махнуть ей, ибо вскоре и Олеся, и этот хуторок, приютивший его, скрылись за заснеженными лапами елей.

– Садитесь – седовласый усатый человек в гимнастерке без знаков отличия и меховом жилете указал рукой на сколоченный из сосновых брусков табурет. Кашлянув в кулак, усатый продолжил – Вы должны отдавать себе отчет в том, что у нас возникли некоторые сомнения по поводу вашей личности. Согласитесь, выглядит все странным. Вас нашли в лесу в бессознательном состоянии, с документами на имя Вальтера Шлосса. Вот это – говоривший достал из ящика стола четырехгранный клинок, на рукоятке которого было выгравировано на немецком «Не нам, не нам, но имени твоему» – тоже было при вас. А вы заявляете, что являетесь советским гражданином, но при этом отказываетесь назвать свое имя. Странно, не находите?.

– Да, действительно, все это так – ответил сидящий напротив незнакомец – Я, конечно, мог бы придумать любое имя, ведь вам, находящимся в глубоком фашистском тылу, проверить это было бы практически невозможным. Но я прошу вас при первой же радиосвязи передать в Центр небольшой текст, который бы я написал…

– А с чего вы решили, что у нас есть связь с большой землей? – раздраженно спросил хозяин землянки, в которой происходил разговор. «Что-то этот оборванец через чур много рассуждает – думал он – Зря я согласился принять его в отряде. Похоже это провокатор?»

– Антенну рации заметить нетрудно – ответил незнакомец – Я понимаю, что моя просьба выглядит странно. Но поверьте, что это вопрос государственной важности…

– Почему я вам должен верить? Я отправлю в эфир, как вы его назвали, текст, а завтра на этом месте объявятся каратели. Ведь и такой сценарий возможен?

– Возможен – вздохнув, ответил незнакомец.

***

В кабинете начальника управления внешней разведки Министерства безопасности СССР раздался резкий телефонный звонок. Фитин, оторвавшись от кипы бумаг, лежавшей на столе, поднял телефонную трубку.

– Фитин у аппарата – уставшим голосом сказал хозяин кабинета.

– Здорово, тезка! – раздалось на том конце провода. Это был заместитель Фитина, весельчак Павел Судоплатов, руководившей советской контрразведкой и одновременно координирующий действия многочисленных партизанских отрядов и подполья на временно оккупированной территории СССР.

– Привет. Что-то ты радостный. Хорошие вести?

– Да, уж, неплохие. В районе Полоцка наши пустили под откос фашистский эшелон с живой силой. Тридцать два вагона утопили, представляешь?

– Ай, да молодцы! – Фитин прекрасно понимал, какая кропотливая работа стояла за такими вот радостными вестями. Понимал он и то, какой громадный вклад вносили партизаны и подпольщики в дело разгрома фашистских захватчиков.

– Слушай, Павел Михайлович, это еще не все. В радиограмме из этого отряда была сделана приписка. Слушай, читаю: « В Альпах снега мало, кататься на лыжах очень сложно. Грег»…

Не дослушав Судоплатова, руководитель советской разведки почти крикнул в трубку:

– Паша, бери бумаги и мигом ко мне.

Положив трубку на аппарат, Фитин с жадностью раскурил папиросу «Казбек» и начал нервно прохаживаться по кабинету.

«Как Грег оказался у белорусских партизан? Ведь он должен быть в Германии. Да, были проблемы со связью, но сейчас радиосвязь налажена, и сигнала опасности от агентов Грега не поступало. Может это немецкая провокация? – размышлял Фитин – Но какой резон немцам вести такую игру? А если они „накрыли“ Грега и под его видом внедрили в партизанский отряд своего агента? Но зачем? Да и Грег не мог им выложить все шифры. Ведь подлинный смысл радиограммы, которую зачитал Судоплатов, означал буквально следующее: „Нуждаюсь в срочной помощи. Операция под угрозой“. А может Грег, опять потеряв связь с Центром, специально отправил своего человека в отряд с заданием передать информацию в Центр? Но сеанс радиосвязи с Берлином был всего лишь пять дней назад».

Размышления Фитина прервал влетевший в кабинет Павел Судоплатов.

– Что ты по этому поводу думаешь? – спросил Фитин своего зама, отложив в сторону прочитанную радиограмму из далекой Белоруссии.

– Я думаю, что это наш Грег – ответил Судоплатов, отхлебнув горячий морковный чай, который минутой раньше в кабинет принес адъютант Фитина – Отряд Щербины – это по-настоящему боевая единица. Особисты в отряде надежные и опытные. Я думаю, что они бы раскололи провокатора. Да и потом, Павел Михайлович, чем мы рискуем? Вывезем Грега в Москву, и будем разбираться тут.

– Ага, если тот, кто выдает себя за Грега, будет нас дожидаться…

– Павел – Судоплатов соскочил со стула и начал ходить по кабинету – Ну сам подумай, какой резон немцам засылать в отряд агента под видом нашего разведчика, ведь мы его запросто расколем…

– Расколем, если нам удастся добраться до Белоруссии. А если эта операция специально разработана немцами для разгрома отряда? Мы клюнем на их удочку, и будем стараться всеми силами заполучить своего агента. А они по нашим самолетам выйдут на отряд. Как тебе сценарий?

Судоплатов молчал. Уставившись своим взглядом в портрет Дзержинского, висящий за спиной Фитина, он думал. Потом, опустив глаза на своего шефа, сказал:

– Одно из двух, Павел. Или в Берлине полный провал, и тогда немцы начали с нами игру, или Грегу удалось вырваться и добраться до партизан, и он торопиться сообщить нам о провале. Тогда у нас есть возможность поиграть с Берлином.

Фитин с интересом посмотрел на своего тезку. Он высоко ценил способность зама просчитывать комбинации на много ходов вперед.

– Да, в Берлине явно что-то случилось. И в любом случае нам нужно выходить на автора этой шифрограммы. Не поняв, кто ее отправил, мы не сможем понять размеры провала в Германии. Но и рисковать отрядом мы не можем – Фитин, помолчав с полминуты, продолжил – Давай, Павел, вот что сделаем. В ответной радиограмме этому Грегу нужно задать несколько вопросов. Правильные ответы на эти вопросы должен знать только настоящий Грег.

– Сегодня же сделаем, Павел Михайлович – улыбнувшись своей широкой улыбкой, ответил Судоплатов – И если ответы будут правильными, то к концу недели мы сможем вывезти Грега в Москву. Ну а если нет, то им на месте займутся мои ребята.

***

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Генрих Мюллер уже давно любил шахматы. Когда у него впервые появилась эта тяга к осознанному передвижению фигур по шахматной доске, он уже и сам не помнил. Постепенно интеллектуальная игра стала для него своеобразным наркотиком, который стимулировал его мыслительные способности. Играя в шахматы с различными людьми, Мюллер сделал для себя открытие, которым не делился даже со своими близкими сослуживцами. Шеф гестапо убедился в том, что соперник, способный продержаться в игре с ним хотя бы до 30 хода, представлял для Мюллера определенную угрозу. Угрозу и в карьере, и в его устоявшемся за долгие годы мировосприятии.

Таких способных соперников было немного, и это Мюллера успокаивало. Но с другой стороны, ему было скучно без этого адреналина.

Пожалуй, самым сильным его соперником в шахматных баталиях был партайгеноссе Борман, который, хотя и не выигрывал у Мюллера шахматных партий, но частенько сводил их к ничьей. Группенфюрер, исходя из собственной теории взаимосвязи интеллекта игрока и степени его угрозы для себя, просто нутром чувствовал, что второе лицо в нацистской партии, ведет очень тонкую игру в политике третьего рейха. И этот «игрок» решал в судьбах большого числа людей, в том числе и самого Мюллера, очень многое. Для шефа гестапо не было секретом, что Борман обладает уникальным досье на всю политическую и военную верхушку Германии. Он был уверен, что в этом тайном скопище секретов немало страниц было посвящено лично ему, Генриху Мюллеру.

Но Мюллер не был бы Мюллером, если бы в один прекрасный момент не понял, что обезопасить себя в этой игре Бормана можно, лишь обладая не менее ценной, с точки зрения секретности и компрометации, информацией против самого партайгеноссе и других главарей рейха. И, поняв это, группенфюрер стал формировать свое досье. Делать это ему было несложно. С одной стороны он, как шеф гестапо и полиции, нередко общался с такими типами, которые знали очень многие секреты нацистских бонз. С другой стороны на него работало почти 25 тысяч так называемых агентов «V», которые за деньги, а чаще безвозмездно, снабжали Мюллера информацией. Такая бессеребрянность агентов объяснялась просто. «Папаша Мюллер» знал об агентах такое, что те в свою очередь готовы были рассказать о ком угодно и что угодно, лишь бы шеф гестапо не разгласил всему свету их самые сокровенные тайны. А тайн было немало, от махинаций с финансами рейха до сексуальных извращений. Кроме этого Мюллер обладал информацией и о генетических корнях многих видных деятелей партии и государства. А это в свете неприкрытой юдофобии верхушки рейха, могло отразиться не только на карьере агента «V», но и на его жизни. А жить хотели все. И такие агенты гестапо были и в Абвере, и генеральном штабе, и в министерстве иностранных дел, и даже в рейхконцелярии под боком самого Бормана.

Для себя лично Мюллер отождествлял людей с шахматными фигурами. Фюрер, хотя и был «королевой», но являл собой слабую фигуру, которая нуждалась в постоянной защите со всех сторон. Ближайшее окружение Гитлера тоже было слабоватым. «Ферзи» Геринг и Гиммлер могли многое, но при желании их уничтожить была способна и группа «пешек». Гейдриха1818
  Мартин Гейдрих – заместитель Гиммлера, был убит в середине 1942г. агентами английской разведки.


[Закрыть]1919
  Мартин Гейдрих – заместитель Гиммлера, был убит в середине 1942 года агентами английской разведки.


[Закрыть] он ассоциировал с прямолинейной «ладьей», которая двигалась только по прямой, как, впрочем, и сам твердолобый Гейдрих. Геббельсу он отводил роль «коня», зажатого рамками своих зигзагообразных действий, что делало его очень удачной мишенью. Себя лично, как, впрочем, и Бормана, Мюллер относил к отряду «офицеров», которые «простреливали» все диагонали и держали под контролем всю «шахматную доску».

Мюллер уважал сильных «игроков». Он по себе знал, как это важно для интересов дела просчитывать комбинацию намного ходов вперед. Люди, которые не могли думать, вызывали у него скуку и раздражение. В своем аппарате он держал людей исполнительных и преданных лично ему, но интеллектуально недалеких. Иметь рядом человека умного группенфюреру было не с руки. Да он, Мюллер, пришел в гестапо не с улицы. У него за спиной была первая мировая война, где он стал профессиональным летчиком, награждение двумя железными крестами, многолетняя служба в криминальной полиции и работа в созданной под покровительством Геринга тайной полиции Баварии. Но, увы, у него не было опыта работы в партии. В НСДАП его приняли лишь в 1939 году. И чего это ему стоило! Хорошо, Гиммлер помог, а то беспартийного шефа гестапо запросто мог подсидеть какой-нибудь дурак с партийным билетом в кармане.

Среди сотрудников центрального аппарата гестапо Мюллер еще в 1938 году обнаружил настоящего «игрока». Этот человек пару раз даже обыграл Мюллера в шахматной игре. По началу шеф гестапо даже оторопел от подобного мастерства, и уже начал подумывать об ошибочности своей шахматно-психологической теории. Но потом он чисто рефлекторно начал сторониться сильного игрока, все же самому выигрывать приятней, чем получать мат от собственного подчиненного.

Звали «игрока» Вилли Леманом. Этот коренастый улыбчивый крепыш, также как и сам Мюллер, пришел в гестапо из криминальной полиции, поэтому в профессионализме ему было трудно отказать. Направленность работы Лемана была специфической, он занимался контрразведкой. И занимался, прямо скажем, неплохо. Отделение, которым он руководил, разрабатывало операции против советских учреждений в довоенной Германии и боролось с коммунистическим подпольем. А накануне войны круг интересов отделения Лемана значительно расширился, ведь рейху нужно было очень надежно хранить свои тайны, особенно те, которые касались новых типов вооружений. Через руки Лемана проходили документы, которые нередко попадали к нему прямиком со столов Гитлера и его окружения. Вальтер Шелленберг, который по указанию Гиммлера занимался строительством новой разведывательной системы рейха, частенько нахваливал Мюллеру его подчиненного. «Ну что, дружище – бывало, улыбаясь, говорил он шефу гестапо – хорошего я вам контрразведчика нашел?»

Да уж, Мюллеру жаловаться на Лемана не приходилось. Работягой он был отменным, да к тому же в карьеризме замечен не был. Он просто работал, особо не заботясь о карьерном росте. Конечно, он не был лишен некоторого тщеславия, но кто не гордился бы, будучи на его месте, врученной ему лично Гитлером фотографией с собственноручной дарственной надписью фюрера? «Молодчина – размышлял о Лемане Мюллер, наблюдая со стороны за стилем работы подчиненного – Именно такие работники мне и нужны. Исполнительные и не мечтающие занять мое место. Жаль, что он болен, но не ноет, а работает. Не то, что некоторые…».

…Но однажды все рухнуло. И Мюллер понял, что его шахматная теория верна на все сто процентов.

С началом войны на территории Германии и оккупированных странах Европы активизировалась подрывная работа антифашистского подполья. И если на первоначальном этапе эти действия антифашистов носили разрозненный характер, то с каждым месяцем организованности в их действиях становилось больше. Гестапо фиксировало эту активность подпольщиков и отлаживало свои контрмеры. Пожалуй, только слепой не мог видеть, что за спинами подпольщиков стояли разведки Советов и англосаксов.

С осени 1941 года гестапо стало фиксировать нарастание активности неизвестных передатчиков в радиоэфире практически по всей Европе. В этой разноголосице поначалу трудно было выявить какую-то систему. Но постепенно стала вырисовываться четкая картина, и гестапо знало, какие передатчики вещают на Запад, а какие в сторону СССР. И, поняв это, ведомство Мюллера занялось охотой на радистов, или, как их называли гестаповцы на своем профессиональном жаргоне, «пианистов». Для этого по всем дорогам рейха колесили специальные автомашины, оснащенные локационным оборудованием. Эффективность работы этих подразделений росла с каждым днем. К середине 1942 года в застенках гестапо оказалось уже более пятидесяти радистов. Кто-то из них закончил свою жизнь, приняв мученическую смерть, а кто-то перешел на службу к бывшему врагу. И вот с такими перевербованными радистами Мюллер очень любил работать. Через них шеф гестапо вел небезуспешную игру с различными разведками, отправляя им дезинформацию.

Однажды на стол Мюллера легла сетка пеленгации наиболее активных «пианистов», которые вещали явно в сторону Москвы. Наложив эту сетку на карту города Трира, группенфюрер к своему удивлению обнаружил, что передатчик работал из дома на Брюккенштрассе. Бог бы с ним, с этим домом, но именно здесь 5 мая 1818 года родился… Карл Маркс – идол коммунистов. От этого открытия у Мюллера даже зачесалась переносица, как это бывало всякий раз, когда он обнаруживал что-то весьма для себя занятное. Такой наглости от красных, а то, что это был красный «пианист» Мюллер уже не сомневался, шеф гестапо не ожидал.

Но после этого последовало еще одно, куда более впечатляющее открытие. Схваченный на Брюккештрассе с поличным радист «раскололся» на удивление легко, хотя допросы, как говаривал Мюллер, проводились по «щадящей схеме».

«Пианист» оказался коренным немцем-коммунистом Робертом Бартом, который в первом же бою на восточном фронте перешел на сторону большевиков, был ими завербован и заброшен в глубокий тыл рейха для обеспечения работы советских агентов. Но самым интересным оказалось другое. Во время одного из допросов радист вдруг заявил, что одним из разведчиков, чью информацию он переправлял в Россию, был некий господин в форме гауптштурмфюрера СС. Скорее для проформы «пианисту» показали фотографии офицеров центрального аппарата гестапо. И Бартон узнал на одной из них того самого таинственного офицера. Им оказался… Вилли Леман.

Вот тогда-то Мюллер окончательно убедился в правоте своей шахматной теории.

От этого «открытия» все руководство гестапо испытало шок. Через руки выявленного агента красных проходило столько секретной информации, что становилось вообще страшно. Получалось, что Москва многие годы знала почти все секреты рейха.

Допросы Лемана ничего не дали. Он не отрицал предъявленных обвинений, ведь улики говорили сами за себя. Что-либо выбить из него не получилось, и это Мюллера нервировало. Нет, группенфюрер и раньше видел вот таких упертых арестантов, которые даже под жесточайшими пытками молчали, его бесило другое. Даже своим провалом Леман умудрился его обыграть, как это иногда бывало во время шахматных партий. Мало того, что все эти годы гаупштурбаннфюрер водил ищеек Мюллера за нос, так он еще сделал так, что его провал и Мюллер, да и сам Гиммлер вынуждены были скрывать от всех. В противном случае у Гитлера с Борманом мог возникнуть резонный вопрос: «А не работали ли и вы, господа, на русских, передавая в руки красного агента совершенно секретную информацию?».

В этой ситуации Мюллера выводило из себя еще одно обстоятельство. В 1936 году в гестапо поступил донос от некой фройляйн Дильтей, которая сообщала, что сотрудник гестапо Леман сотрудничает с советской разведкой. За гауптштурмфюрером было установлено пристальное наблюдение, которое ничего не дало. Как потом выяснилось, эта самая Дильтей в отместку бросившему ее однофамильцу Лемана, также работающему в гестапо, настрочила ложный донос. Обещавшее быть бурным дело заглохло, и Мюллер собственноручно подписал приказ о прекращении расследования по этому делу. Теперь ему приходилось от досады «кусать локти». Но в то же самое время он, как профессионал, не мог и не восхищаться Леманом. «Какая выдержка и самообладание у этого парня – думал он – Быть на грани полного провала и ни одним поступком себя не выдать!»

Во время последнего допроса Лемана Мюллер как бы случайно зашел в пыточную камеру. Лицо Лемана было трудно назвать лицом, так как оно представляло собой сплошное кровавое месиво. Но это не помешало Мюллеру заметить выражение глаз своего бывшего подчиненного. Глаза Лемана усмехались! Увидев это, обычно хладнокровный группенфюрер стушевался и покинул кабинет.

«Да, эту партию я проиграл подчистую» – думал Мюллер и в тот день и теперь, сидя в своем аскетичном служебном кабинете.

Домой он не торопился, хотя часы на стене показывали четверть одиннадцатого. За этими бдениями на службе стояла не только большая работоспособность шефа гестапо, но и его, как он считал, семейная драма. О ней он никому не рассказывал, но, наверное, о ней знали все его подчиненные. И не только они. И Мюллера это тяготило.

В 24-ом он женился на прелестной Софи Дишнер, дочери известного в Баварии издателя, печатавшего газеты правого толка. В 27-ом у будущего шефа гестапо родился сын Рейнхард. Молодой папаша просто «летал» от счастья. Он обожал и жену и своего новорожденного малыша. А в начале 36-го Софи сообщила мужу, что опять ждет ребенка. Восторгу Мюллера не было предела, ведь они с женой так мечтали о втором ребенке. 9 сентября случилось то, что случилось. Роды протекали тяжело. Мюллер нервничал, надоедая акушерам своими расспросами. Но вот, наконец, к вечеру Софии благополучно освободилось от бремени. На свет появилась маленькая Элизабет.

Девочка росла, и с каждым днем Мюллер все больше и больше замечал, что ЕГО дочь имеет… монголоидные черты лица. Раскосые глазки, широкая переносица и смуглая кожа. Подозревать Софи в измене у Мюллера не было ни повода, ни причин. Его жена было богобоязненной католичкой. Так что, о ее грехопадении не могло быть и речи, но…

Мюллер, ставший в январе 1937 года уже штандартенфюрером СС, гнал от себя нехорошие мысли, но забыть их ему никак не удавалось. Этому мешала развернувшаяся в стране компания ненависти к инородцам и людям с другим, нежели чем у арийцев, цветом кожи.

Штандартенфюрер, уже в те годы интересовавшийся генетической подноготной и своих подчиненных, и своих жертв, попавших в застенки гестапо, установил, что лет 100 тому назад пращур Софи, совершил миссионерскую поездку в Китай. Церковный сан не помешал этому далекому предку жены вступить в интимную связь с женщиной-китаянкой, хотя в Саксонии его ждала законная жена. От этой связи родился мальчик, как это не странно, абсолютно не имевший признаков желтокожей расы. Его мать умерла во время родов. Так что набожному падре пришлось вести мальчика в Европу и представить его своей жене, как подкидыша, которого он нашел в Шанхае. Сердобольная женщина приняла и воспитала этого младенца, как своего сына. В последующем этот мальчик стал прадедом… Софи. В роду этого полукитайца рождались дети, имевшие вполне европейский внешний вид. И вот в ХХ веке гены китайской прапрабабки «выстрелили».

Мюллер, далекий от законов генетики, но свято уверовавший в провозглашенную и культивируемую в рейхе другую науку, евгенику, понял, что ни эта смуглянка, ни ее дети (его внуки!) уже никогда не смогут быть «истинными арийцами». И понимание этого постепенно отдалило его от некогда горячо любимой жены и детей. Он стал задерживаться на работе, специально искал повода, чтобы уехать в длительные командировки. И случилось то, что должно было случиться. Некогда благополучная семья распалась.

Одиночество шефа гестапо одно время скрашивала его личный секретарь Барбара Хайм. Но и этот роман, о котором знали почти все, постепенно заглох. Так что теперь Мюллер целиком посвятил себя работе.

…Группенфюрер, сняв свой эсэсовский китель и аккуратно повесив его на спинку стула, с удовольствием вытянулся на кожаном диване, стоявшем в комнате отдыха. Так он частенько делал, когда хотел что-либо хорошенько обдумать. А думать нужно было много и быстро.

После истории с Леманом Мюллер почувствовал к себе недоверие со стороны Гиммлера и Кальтенбрюннера. Ему дали понять, что допросы Лемана будут проводить те следователи, которых отберет лично руководитель РСХА. Попытки шефа гестапо «прозондировать» ход следствия деликатно, но все же пресекались. Но вот, два дня назад рейхсфюрер вызвал Мюллера к себе в резиденцию и приказал срочно подготовить меморандум для фюрера о заговоре еврейско-коммунистического подполья, разоблаченного доблестными сотрудниками гестапо. Гиммлер особо подчеркнул, что Леман в этом деле фигурировать не должен ни одним словом. Для всех Леман должен оставаться штатным сотрудником гестапо, которого отправили в длительную загранкомандировку. Мюллер понял, что временная опала рейхсфюрера миновала и доверие к нему восстановлено.

И вот теперь группенфюрер размышлял о содержании документа, который ему предстояло подготовить в ближайшие два дня. Задача, казавшаяся на первый взгляд не особо трудной, на самом деле была архисложной. Нужно было выверить каждое слово, чтобы оно звучало правдоподобно. Гитлер должен был понять, что гестапо ведет успешную борьбу с евреями и коммунистами, и никакой утечки сверхсекретной информации не было.

«Евреи для фюрера – размышлял Мюллер – как красная тряпка для разъяренного быка. Он „проглотит“ любую информацию, которая подтверждала бы его идею о жидо-массонском заговоре против западной цивилизации, а, значит, и оправдывала бы все антиеврейские акции в рейхе и за его пределами. Можно попытаться увязать красных „пианистов“ с евреями в СССР и США. Уж, там-то евреев хватает. Предположим, что всемирный сионистский центр раскинул свою сеть по всему миру и пытается запустить свои щупальца в рейх. Увязать „пианистов“ с Эренбургом или Мейерхольдом в Москве будет несложно. В Америке тоже подберем подходящие кандидатуры. „Паутину“ нарисовать можно, но главное наполнить ее конкретным содержанием. Что могли передавать „пианисты“ евреям в Москву или Вашингтон кроме военной секретной информации? Вот. Это самый главный вопрос. А что, если попытаться нарисовать вот такую картину: в Москве и Вашингтоне разработаны планы по физическому уничтожению всего руководства рейха одним махом. Можно даже указать какую-нибудь вымышленную дату. Мол, именно на этот день намечались все акции по ликвидации Гитлера и его окружения. – Мюллер сел на диване и потер переносицу. Мысли лихорадочно мелькали в его голове – Это может сработать. Сюда же можно было присоединить и наши поражения на фронте, якобы, это тоже последствия заговора жидо-массонов, но уже в сфере управления войсками. Выглядит неплохо. А не попытаться ли нам через завербованных русских радистов забросить эту информацию в Москву? Сталин со своей всеобщей подозрительностью заглотит этот крючок…»

Группенфюрер поднялся с дивана и начал машинально расхаживать по кабинету: от окна до стены и обратно. Он чувствовал, что его план мог сработать. Одним ударом можно было попытаться убить двух зайцев. Успокоить Гитлера и завязать очень серьезную игру с русской разведкой. К чему привела бы эта игра, пока было рано прогнозировать, но нанести ответный удар русским теперь было главной его мечтой.

Сейчас Мюллер невольно вспомнил, что накануне войны он лично одобрил и завизировал аналитический доклад немецкой контрразведки о разведывательной деятельности СССР на территории Германии. Доклад этот готовил никто иной, а сам Вилли Леман. Судя по тексту доклада, разведывательная активность русских в Германии была крайне низкой, Советский Союз, придерживаясь сути и буквы договора о ненападении, подписанном в Москве в 1939 году, рассматривал рейх, как своего союзника. Тогда доклад Лемана выглядел вполне убедительно и был высоко оценен руководством. Но сегодня Мюллер с горечью констатировал, что тот самый доклад был блефом, состряпанным, возможно, на Лубянке. Шеф гестапо, наверное, как никто другой понимал, что такую мощную шпионскую сеть создать за короткий срок было невозможно. А это значит, что русские занимались разведкой в Германии уже давно и успешно. Такого профессионального унижения он не мог терпеть почти физически. Поэтому он жаждал мести. Мести не столько в отношении Лемана и «Красной капеллы», в конце концов, у них одна участь – эшафот, а в отношении всей внешней разведки СССР и ее руководителя Павла Фитина.

«Нужно нанести такой удар, чтобы русским еще долго икался мой позор – думал он – Радиоигра сама по себе мало что даст. Фитин пока будет думать, что его агенты живы и здоровы. Через Барта можно отправить какую-то дезу, но ущерб русским от этого будет небольшой. Ведь, если судить по размаху их сети, то рано или поздно они выяснят, что поступающие из Германии материалы – блеф. Нужно состряпать такой материал, чтобы в Москве полетели головы и самого Фитина, и у его команды. Подбросим-ка мы им дезу, что нами завербованы и часть разведчиков, и военных. Сталин накануне войны и без нас сделал то, что нам было нужно, уничтожив немало военных и резидентов разведки…»

Сейчас Мюллер не без злорадства вспомнил, как в 1937 году НКВД проглотил липу о сотрудничестве маршала Тухачевского с германской разведкой. «Так что счет 1:1 – успокаивал он себя – Единственное, что пока не укладывается в схему доклада Гитлеру, национальность главных действующих лиц. Практически все они – коренные немцы. Но и с этим мы разберемся. Правильно говорит Геринг: „Кто еврей, я буду решать сам“. Вот и мы решим, кто из них еврей, а кто нет…»

Шеф гестапо направился к своему рабочему столу, намериваясь набросать на бумагу тезисы доклада. Но тут его осенила еще одна мысль, которая поставила под угрозу весь задуманный план мести советской разведке. «А что с Вальтером Шлоссом? – вдруг подумал Мюллер – Этот таинственный журналист мог сломать всю его, Мюллера, игру. Многочисленные попытки гестапо выйти на след этого парня так не к чему и не привели. А ведь, судя по всему, этот Шлосс был ключевой фигурой во всей красной сети. О нем знали многие арестованные члены „капеллы“, но никто толком не мог сказать, где его найти. Журналист построил свою работу так, что он был везде и нигде одновременно. Он как сквозь землю провалился. Залег на дно? Тогда не все потеряно. А если… Да нет, на такое люди не способны. Двинуться зимой пешком в Россию? Бред…»

***

…Сквозь облачную пелену через стекло иллюминатора все отчетливее стали видны выставленные в два ряда огни костровищ, которые обозначали место предстоящей посадки. «Дуглас», сделав еще один круг над полевым аэродромом, начал снижение. Из кабины самолета летчик заметил мигающий сигнал красного фонаря, который в режиме азбуки Морзе сообщал: «Ч-и-с-т-о». Можно было садиться. Взлетно-посадочная полоса надежно охранялась партизанами.