Текст книги "Руины некомпетентности"

Просчеты с белофиннами

Война с белофиннами, называемая также «зимней», «незнаменитой» войной, проходила с 30 ноября 1939 по 13 марта 1940 гг. и закончилась победой СССР и подписанием Московского мирного договора. В результате в состав Советского Союза вошло 11 % территории Финляндии со вторым по величине городом Выборгом.

Согласно секретному Положению, к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. Финляндия была отнесена к сфере влияния СССР.

Сталин на переговорах с финской делегацией в Москве заявил:

«Мы просим, чтобы расстояние от Ленинграда до линии границы было бы 70 км. Таковы наши минимальные требования, и вы не должны думать, что мы уменьшим их. Мы не можем передвинуть Ленинград, поэтому линия границы должна быть перенесена».

После того как не удалось добиться заключения с финнами договора о военной помощи и размещения на территории соседней страны советских баз, как это произошло с государствами Прибалтики, а также уступки Советскому Союзу Карельского перешейка и полуострова Ханко в обмен на вдвое большую территорию к северу от Ладожского озера, руководство Кремля решило осуществить военную оккупацию Финляндии.

Война началась с провокации. 13 ноября 1939 г. при пересечении госграницы, нашу переговорную делегацию, возвращающуюся из Хельсинки, обстреляли. Погибло 4 человека и 26 – были ранены.

Но есть и другая версия. По заявлению историка-либерала Б.В. Соколова, 26 ноября 1939 г. по указанию Москвы сотрудники ведомства Л.П. Берии – НКВД – провокационно обстреляли советские позиции у пограничного поселка Майнила. В знак «протеста» Советский Союз рвет дипломатические отношения с Финляндией, а уже 30 ноября 1939 г. Красная Армия начала широкомасштабные боевые действия на финской территории.

Реакция Запада последовала молниеносно: после объявления войны СССР в декабре 1939 г. он был признан военным агрессором и исключен из Лиги Наций. Уже 21 ноября войска Ленинградского военного округа (ЛВО) и подчиненного ему Балтийского флота получили директиву Военного Совета ЛВО:

«Финская армия закончила сосредоточение и развертывание у границ СССР».

Для наших войск это был, по существу, сигнал к конкретным действиям. Им предписывалось привести себя в полную боеготовность, а потом начать выдвижение к границе. Подготовку к операции и занятие исходного положения вести скрытно, соблюдая все меры маскировки. Планировалось за три недели дойти до Хельсинки.

Накануне движения войск к границе, политуправление ЛВО направило в войска телеграмму в виде указания. В ней, в частности, говорилось:

«Мы идем не как завоеватели, а как друзья финского народа… Красная Армия поддерживает финский народ, который выступает за дружбу с Советским Союзом… Победа над противником должна быть достигнута малой кровью».

Но «малой кровью» прорвать лобовым штурмом линию Маннергейма не удалось. Три недели пришлось топтаться у этой проклятой солдатами и командирами «каменной брони», как называли ее наши воины.

Финны понимали, что СССР по стране может ударить с суши между водами от Баренцева моря и до вод Финского залива через Карельский перешеек. Поэтому на пути вероятного наступления Красной Армии они соорудили полосу мощных укреплений, глубиной 95 км и назвали ее «линией Маннергейма». Фланги линии прикрывали береговые батареи крупного калибра и железобетонные форты.

Главной полосе предшествовало предполье с глубиной 15–20 км с противотанковыми и противопехотными сооружениями и заграждениями в виде рвов, завалов, колючек, контрэскарпов, гранитных глыб, бетонных тетраэдров и надолбов. До 2 000 замаскированных дотов и дзотов. Много было ложных объектов – огромные валуны с нарисованными амбразурами. Вот такой была оборона финнов.

И, как результат, на Карельском перешейке к середине декабря 1939 г. советское наступление вовсе остановилось, а через три дня наши воины перешли к обороне.

Вскоре созданный Северо-Западный фронт в составе 7-й и 13-й армий под командованием С.К. Тимошенко предпринял несколько частных наступательных операций, чтобы дезориентировать противника в отношении направления главного удара.

Наша артиллерия обрушивала на укрепления линии Маннергейма тонны снарядов, но пробить брешь, сквозь которую бы ринулась пехота, не удавалось.

Утром 11 февраля 1940 г. началось генеральное наступление. Наши снаряды в ходе трехчасовой артподготовки сделали свое дело – войска 7-й армии вклинились в систему обороны Суммского укрепрайона, о чем немедленно Тимошенко сообщил товарищу Сталина.

Однако без потерь не обошлось – две стрелковые дивизии – 163-я и 18-я – попали в окружение и были практически уничтожены противником.

Поэт А.Ф. Твардовский – участник той войны – о судьбах солдат писал:

 
Забытый, маленький, убитый
На той войне незнаменитой…
 

Таких «забытых» было много. Тела наших воинов финны поднимали с земли и прислоняли к деревьям для устрашения.

13-я армия с юга подошла на подступы к Выборгу. Сопротивление финнов было ожесточенным.

По воспоминаниям рядового Боярчука Василия Кондратьевича из 23-го корпуса 13-й армии, наши войска встретились с т. н. глубокими амбразурами, которые гасили вспышки пламени стреляющих орудий и пулеметов. Они искажали звуки выстрелов так, что многие укрепления невозможно было обнаружить даже с близкого расстояния.

– В нас стреляли, – рассказывал он автору, – а мы не могли понять, откуда ведется огонь. Зима там наступала рано. Световой день короток. Снега было много – навалило за несколько ночей до полутора метра, морозы за сорок и больше. Сплюнешь – комочек слюны у земли превращался в леденец. Метели – и днем, и ночью. Финны мастерским огнем отсекали пехоту от танков и, организуя фланговые атаки, вынуждали нас отступать, а потом словно в тире расстреливали наши бронемашины.

– Василий Кондратьевич, а во что вы были одеты, каким оружием владели?

– Форма у нас была однородная – шинелишка продуваемая ветрами и не держащая тепло тела да суконная буденовка. Правда, в начале декабря 1940 г. выдали ушанки. В руках тяжелая и длинная «трехлинейка» – винтовка с примкнутым штыком. Финны с автоматами, а у нас их не было. Только потом, спустя годы, я где-то прочитал, что Тухачевский был против автоматического оружия. Он объявил, что автоматы – это «оружие гангстеров и полицейских». А как бы автоматы нам тогда помогли. Но… Мерзли страшно. В нашей роте третья часть солдат погибла от отморожений. Был, правда, выход.

– Какой?

– Спирт. Именно тогда появились «наркомовские сто грамм». Они согревали хорошо, но и клонили ко сну. В обороне многие засыпали и замерзали.

– Приходилось в штыковые атаки ходить?

– Случаев рукопашных схваток было много. Финны в белых маскировочных комбинезонах легко перемещались по заснеженным лесам на лыжах. Даже пулеметы и небольшие пушки они ставили на лыжи. Выскакивали такие лыжники неслышными тенями на нас внезапно и поливали огнем из автоматов. Покоя от них не было ни днем, ни ночью. Заходили такие мобильные отряды и в наши тылы. Постреляют и быстро, как призраки, исчезают. А все же штыка нашего они боялись. В рукопашных боях мы были страшнее зверя. Даже пели частушки:

 
Белофинн в лесах таится,
Видно, доля нелегка.
Эх, боится, эх, боится
Белый красного штыка.
 

– Советские воины попадали в плен?

– Больше всего боялись плена. Политкомиссары до нас доводили информацию, что наших пленных белофинны зверски убивают – отрезают головы, сажают на кол, разрубают тела и их куски развешивают на деревьях вдоль дорог и тропинок…

– А финских «кукушек» встречали?

– А как же, снайпера у них были меткие! Выбивали моих друзей на глазах – хотелось зарыться в снег и не высовываться. Минометы их одолевали – бьют и бьют, а мы их не видим. Артиллерия у нас была на конной тяге – и кони, и пушки проваливались в метровой вате карельских снегов. Опасны были для танков низкие надолбы. Танк налетал на такой камень и зависал днищем. Гусеницы гоняли воздух, а нас заставляли стянуть махину. Но силенок не хватало. А тем временем наш «привязанный» танк легко расстреливался финнами.

* * *

Надо отметить, что Финляндия образца 1930-х гг. была государством фашистского толка. Дружила с нацистской Германией, подкрепляя себя идеологией через национально-шовинистические организации «Шюцкор» и «Лотта Свярд». Экономически быстро росла, ориентировавшись больше на внутренний рынок. Все было свое – от гвоздей до оружия. Автомат «Суоми» хорошо зарекомендовал себя в боях. Выпускали они и свои легкие минометы.

Русофобские настроения росли как на дрожжах. Президент 1931–1937 гг. Свинхувуд стремился наладить тесное военно-техническое сотрудничество с фашистской Германией. Советская Россия для него была словно красная тряпка для быка. Его любимое изречение: «Любой враг России должен всегда быть другом Финляндии!»

Советское руководство надеялось, что война в Финляндии поднимет оппозицию – социал-демократов и коммунистов, – и наши братья по пролетарскому классу помогут сбросить профашистское правительство в прошлом царского генерала Маннергейма. Для этого даже подготовило замену руководству Финляндии в лице коммуниста Куусинена.

Увязнув в тяжелых боях в лесах и бездорожье Карелии, советское командование снова и снова бросало солдат на бетон линии Маннергейма.

По рассказам очевидцев, работающих в штабе с маршалом Тимошенко, нижестоящих командиров он ругал и пугал одним коротким рыком: «Не возьмешь объект, «шлепну», – т. е. застрелит собственной рукой.

В воспоминаниях генерала армии П.И. Ивашутина, в то время начальника Особого отдела военной контрразведки 23-го корпуса, снега было так много, что наши саперы умудрялись, словно кроты, проползать через прорытые траншеи к финским дотам, закладывать фугасы, а затем дистанционно их подрывать.

А вот разгильдяйством и некомпетентностью он назвал план Ворошилова, разработанный вместе с Буденным, об использовании кавалерии в боевых действиях. Снега доходили лошадям по брюхо. Кони выдыхались в глубоких сугробах уже через несколько сот метров хода, как ни давили в их бока шенкелями ног всадники и не били шпоры кавалерийских сапог…

Много погибало бойцов и командиров в заранее заминированных и оставленных при отступлении финнами строениях. Из-за сильных морозов и метелей бойцы помногу набивались в такие помещения для отогрева, там ведь были печи-голландки и даже с дровами. И тут происходил подрыв фугаса… Таких фактов поначалу было множество.

И еще один момент. Капитан ГБ П.И. Ивашутин обратил внимание, что финские воины носятся по лесу на лыжах, как черти, а в соединениях у него не было даже ни одной роты, поставленной на деревянные снегоходы. Нашему солдату метровый снег приходилось преодолевать «пешкодралом», вдобавок, без белых маскхалатов.

На снегу серая шинель резко контрастировала, превращаясь для неприятельских снайперов и, вообще, пехотных стрелков в лучшую из мишеней.

Об этих изъянах капитан не раз докладывал начальнику Особого отдела НКВД Ленинградского военного округа Алексею Матвеевичу Сидневу. Он, видимо, робко указывал на это военачальникам. Дело не двигалось: тыловики кормили командиров частей одними обещаниями.

Вольтер когда-то говорил, что короли знают о делах своих министров не больше, чем рогоносцы о делах своих жен. Нечто подобное капитан П.И. Ивашутин увидел и на фронте у Тимошенко. Видя опасность продолжения гибели наших солдат из-за разгильдяйства командования, он, набравшись смелости, лично обратился к одному из членов областного руководства, прибывшему вместе с секретарем ЦК ВКП(б), главой Ленинградского обкома и горкома партии А.А. Ждановым, на передовую с просьбой принять оперативные меры по срочному обеспечению разведчиков штаба корпуса всем необходимым для выполнения боевых заданий в тылу противника.

Просьба военного контрразведчика была, на удивление комкора, в короткий срок выполнена. С тех пор командиры разных степеней «зауважали» напористого, голубоглазого и широкоплечего крепыша – начальника военной контрразведки 23-го стрелкового корпуса.

Потом стали переодевать в белые маскхалаты и других солдат и командиров.

Думается, этот поступок капитана госбезопасности спас от смерти многих солдат не только его стрелкового корпуса.

А с другой стороны, отсутствие маскхалатов говорило о некомпетентности руководства фронта, заставлявшего солдат в серых шинелях на снегу бросаться в атаки, где их легко выбивали, как куропаток.

По указанию Тимошенко подвели к «линии» за 8-10 км 203-мм гаубицы – «сталинские кувалды» – и крошили ими укрепления противника. На огромных снарядах воины писали: «Финским волкам от русских медведей».

И все же ощущение победы было так выражено в стихах:

 
Мы прошли, не зная пораженья,
Сквозь леса, болота и снега.
И, прорвав стальные укрепленья,
Разгромили злобного врага…
 

Однако завоевать Финляндию так и не удалось. Сталин понял, что если дальше война будет крутить свою мясорубку, то в ней могут оказаться большинство военнослужащих фронта. Кроме всего, он понимал, что солдаты будут нужны для большей войны – войны с немцами.

Финны, осознавая реалии, тоже решились вступить в переговоры на тех условиях, которые выдвигал СССР.

Подписанный в Москве мир был для Финляндии, естественно, обременительным. К территории Советского Союза отошла территория Карельского перешейка с Выборгом, острова в Финском заливе, западное и северное побережье Ладожского озера с городами Кексгольмом, Сартавала, Суоярви, пространства далее к северу от Ладоги с городом Куолаярви и часть полуостровов Рыбачий и Средний на Крайнем Севере.

В результате Советско-финской войны Финляндия превратилась во врага СССР и в 1941 г. стала союзницей гитлеровской Германии.

За подвиги в эту зимнюю кампанию 405 военнослужащим было присвоено звание Героя Советского Союза. Однако все наши завоевания 1940 г. не принесли нам выгоды и после 1941 г. были отбиты финнами.

Что касается укреплений линии Маннергейма, то они советскими войсками в период весен 1940–1941 гг. были взорваны нашими саперами. Не думали больше воевать с финнами, но были вынуждены. А из-за этого красноармейцам потом пришлось нести дополнительные потери.

И все же для наших воинов это был пусть горький, но опыт, поэтому символично, что штурм Берлина советский солдат начинал со штурма бетонных линий Маннергейма.

Потери были дикими… Погибло: СССР – около 150 000, Финляндия – 19 576; пропало без вести: СССР – 17 000, Финляндия 4 101; попало в плен: СССР – около 6 000, Финляндия – около 1 000; раненые: СССР – 325 000, Финляндия – 43 557 человек.

Эта война показала нашу слабость, поэтому положительно повлияла на решимость Гитлера начать войну против Советского Союза.

Роковое решение

Как говорил Федор Тютчев, в мире существует парадокс: чем больше власти, тем меньше ответственности. Надо отметить, что ответственность власти в полной мере не реализована еще нигде в мире, и решение этой задачи предстоит попробовать найти в ХХ! веке.

О Великой Отечественной войне написаны тонны книг в жанрах мемуаров и художественной литературы. Красной нитью через них проходит тема героического сопротивления нашего народа и его защитницы Красной Армии от напавшего коварного противника – гитлеровской Германии – 22 июня 1941 года.

Война длилась до 9 мая 1945 г. – 1 418 тяжелейших, изнурительных дней и ночей. Многие книги и статьи на тему борьбы с фашистами не раз прочитывались автором, но в них он не находил ответа, почему все-таки мы, в лице довольно подготовленной и приличной по численности РККА, позорно отступали с западных рубежей. Не в пример нашим доблестным пограничникам, подчиненным НКВД СССР, до последнего дыхания державших нарезанные им участки госграницы.

Почему же «непобедимая и легендарная» не смогла удержать наступательного ража противника в летние дни 1941 года?

Причин в тех же книгах мы можем найти уйму: от шапкозакидательства до незавершенных реформ в армии, от тупого преклонения народа вождю до некомпетентности в принятии оборонных решений Кремлем, от неверия Сталина данным политической и военной разведки до уничтожения командирской элиты во время предвоенных чисток и т. д. и т. п.

Вождь, действительно, обладал непререкаемостью в принятии решений. Ответственности за свои ошибки, проступки и преступления – никакой.

На то они и вожди!

В его руках была большая власть самого большого государства в мире. Маховик авторитета авторитарной власти Хозяина великой державы раскручивался с такой силой, что трясло всю страну вместе с ее многострадальным народом.

Кровавый 1937 г. «ежовских репрессий» продолжался, хотя и не в тех масштабах, и в дальнейшем, при Лаврентии Берии – земляке «кремлевского горца».

Ленинско-троцкистская идеология о непременной победе пролетарской революции во всем мире через марксистско-ленинскую подготовку вползала в стены военных училищ и академий, а затем оседала в умах курсантов и слушателей.

Более двадцати лет советская военная доктрина исходила из положения необходимости раздувания пожара мировой революции во всех странах, на всех континентах любой ценой, вплоть до гибели в ходе этой революции самой России как государства.

По рассказам отца автора, участника Великой Отечественной, накануне войны в тетрадках по политзанятиям многих слушателей того времени красовался такой перл: «Война будет классовой. Рабочий класс других стран Советский Союз непременно поддержит. Поэтому мы непобедимы!»

Подобный бред становился парадигмой, хребтом, фундаментом советской идеологии, основной конструкцией, в том числе и в военной области.

Где и когда впервые Советская Россия и сам Сталин почувствовали хлипкость этой заманчивой идеи? Когда она дала трещину и стала катастрофически разрушаться?

Думается, в 1920 г., как уже говорилось выше, при походе на Польшу и битве под Варшавой с позорным поражением.

* * *

Принцип домино для страны начал осуществляться роковым решением 21 июня 1941 года. Доверимся словам начальника Генерального штаба РККА Г.К. Жукова. Он вспоминал:

«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Максим Алексеевич Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждавший, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал Пуркаев.

– Приезжайте с наркомом минут через пять в Кремль, – сказал И.В. Сталин.

Захватив с собой проекты директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

И.В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.

– А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.

– Нет, – ответил С.К. Тимошенко, – считаем, что перебежчик говорит правду.

Тем временем в кабинет Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.

– Что будем делать? – спросил И.В. Сталин.

Ответа не последовало.

– Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в боевую готовность, – сказал нарком.

– Читайте! – сказал Сталин.

Я прочитал проект директивы. И.В. Сталин заметил:

– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Не теряя времени, мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома. Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить. И.В. Сталин, прослушав проект директивы и еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи».

Ввиду особой важности привожу эту директиву полностью:

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗакОВО, НОВО, ОдВО

Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота

В течение 22–23.06.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, НОВО, ОдВО. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Особенно со стороны Румынии.

Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Ниевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

Приказываю:

а) в течение ночи на 22.06.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.06.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко,

Жуков

21.06.41».

Никто из членов Политбюро даже не спросил у Тимошенко и Жукова, а дойдет ли эта директива до войск, и будет ли время для ее исполнения. На их лицах застыла маска состояния отрешенности и ступора. Они стояли все, как истуканы, как парализованные – вершители судеб людских. Люди, чьи портреты несли трудящиеся Москвы, да и всей страны, теперь стояли перед вождем, словно парализованные – за них отдувались генералы.

Они смотрели перед собой и ничего и никого не видели от перепуга.

Они привыкли глядеть только в рот сюзерену – Хозяину Кремля и Большой страны.

Они боялись в такой критический час для государства, для советского народа, да и для них самих обнародовать свои предложения по животрепещущему вопросу судьбы Советского Союза.

Они оказались некомпетентны для такой обстановки.

До большинства частей эта директива вовремя, естественно, не дошла, и командиры узнали о начале нападения, когда обнаружили вторгнувшиеся на нашу территорию немецкие войска, прущиеся прямиком на них, обходившие их с флангов и заходящие в тыл.

Что касается населения СССР, то оно узнало о начале войны 22 июня ровно в полдень.

В 12:00 В.М. Молотов выступил по радио.

* * *

Героем предгрозовых событий в результате смелого поступка выглядел только по-настоящему компетентный командир – нарком ВМФ адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов, которому пришлось потом дорого заплатить за свою смелость, рассудительность и компетентность.

Он вспоминал:

«Около 11 часов вечера 21 июня зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С.К. Тимошенко: «Есть важные сведения. Зайдите ко мне»…

Семен Константинович, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну.

Жуков встал и показал телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной – на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии.

Пробежав текст телеграммы, я спросил:

– Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

– Разрешено…

Позднее я узнал, что нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его…

Мне довелось слышать от генерала армии И.В. Тюле-нева – в то время он командовал Московским военным округом, – что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО».

* * *

Уже шла война.

Немцы стремительно продвигались по нашей земле, врезаясь броневыми клиньями в боевые порядки наших нередко спешно отступающих войск. Вечером 22 июня начальник Генштаба Георгий Константинович Жуков подписывает директиву № 003, в которой перед Западным, Юго-Западным и Северо-Западным фронтами ставится задача: силами механизированных корпусов к исходу 24 июня овладеть Сувалками (Восточная Пруссия) и Люблином (Польское генерал-губернаторство).

И это тогда, когда наши войска не были еще фактически развернуты (мобилизация начнется только 23 июня), еще в своем большинстве не укомплектованы, т. е. вооружены и снабжены по нормам мирного времени – и то не полностью.

Как результат этой директивы – мы потеряли за неделю боевых действий Львов, Каунас, Вильнюс, Минск. Все это свидетельствует о том, что ни Народный комиссариат обороны, ни Генеральный штаб не были готовы к войне.

Это так похоже на трагедию 7 сентября 2011 г., когда самолет с командой хоккеистов Ярославского «Локомотива», не набрав достаточной подъемной скорости из-за проблемы не до конца снятых тормозов, с трудом оторвался от взлетной полосы и рухнул на землю, зацепившись крылом за ЛЭПовский столб.

Нелепость и бессмысленность этого документа вытекала из того, что из имевшихся в Генштабе документов были данные, что в середине июня 1941 г. немцы сосредоточили у наших границ до 1 40 дивизий, укомплектованных по штатам военного времени.

Мы же, по состоянию на 22 июня, в полосе глубиной 50 км имели всего 48 дивизий неполного состава. При этом стрелковые дивизии не имели артиллерии – она находилась на стрельбах на окружных полигонах в большом удалении от своих частей.

Не имели зенитного прикрытия, а зенитные установки не имели снарядов. Вот почему в небе над нашими позициями хозяйничали стервятники Геринга.

В целом, противник имел, по крайней мере, трехкратное превосходство. Разве этого не знали Сталин, Тимошенко и Жуков? Знали, но надеялись – пронесет. Главное – отдать приказ…

Хотя есть и другая версия в соотношении сил, но о ней читатель узнает позже.

* * *

22 июня 1941 г. немецкому командованию удалось добиться оперативной внезапности. Цена ее страшная – сотни тысяч загубленных жизней. В первый же день войны советские ВВС потеряли 1 200 самолетов. Из них 800 было уничтожено на земле. Причина – труднообъяснимое «ослепление» Сталина, не поверившего многим очевидным вещам, передаваемым ему разными источниками.

Возражать вождю и тем более действовать против его воли, да еще в таком вопросе, когда решалась судьба государства, не решался никто из ближайшего окружения скорого на расправу вождя.

Но такой человек нашелся. Им оказался нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов. Он встретился со Сталиным ровно за неделю до начала военного лихолетья. В беседе с вождем флотоводец понял, что говорить ему о приближающейся войне бесполезно. Его не переубедишь, поэтому на свой страх и риск надо немедленно действовать.

Покинув кабинет, он не убоялся Сталина. Решил действовать немедленно, т. к. понял в беседе с его нерешительность и колебания. Практически с 19 июня 1941 г. он своим приказом перевел все флоты на повышенную боевую готовность.

«Теперь надо сделать главное, – рассуждал Николай Герасимович, – спасти корабли от внезапных бомбардировок – рассредоточить их и провести затемнение кораблей и главных баз флотов».

И он выполнил свой обет.

Вечером в кабинете у Кузнецова оказался только что прибывший из Берлина сотрудник Разведывательного управления Генштаба РККА, военно-морской атташе капитан 1-го ранга М.А. Воронцов.

– Здравия желаю, товарищ адмирал! – лихо отчеканил гость.

– Желаю здравия и вам, товарищ Воронцов, – ответил нарком. – Доложите обстановку.

Адмирал и без доклада знал ее, но решил выслушать военного дипломата и разведчика.

С учетом характера времени беседа прошла быстро. Она вселила дополнительную уверенность в правильности своих умозаключений. Обстановка требовала экономить драгоценное время для действий.

Вечером 21 июня Кузнецов передал на флоты сигнал боевой тревоги: «Готовность № 1».

Сталин мог рассуждать: у него было время и были его соратники, с кем он мог советоваться. И Генеральный штаб мог тратить время на подготовку директив; у адмирала же был только один выход – действовать просчитано и незамедлительно. В результате его правильных действий в тот роковой день не было потеряно ни одного надводного корабля, ни одной подводной лодки, ни одного самолета военно-морской авиации, не был допущен на наше побережье ни один десант противника, не была взята с моря ни одна военно-морская база (ВМБ).

Многие военачальники и сам Сталин понимали, что Кузнецов совершил подвиг, что его мысль опередила их рассуждения и привела к положительному результату. Завидовали его смелости, решительности и правильности поступка. Но зависть, некомпетентность, трусость всегда заряжены на подлость. И они выстрелили залпом.

Если во время тяжелейшей войны Сталин еще терпел строптивого наркома, то новые смелые предложения Кузнецова по реорганизации флота завершились тем, что 19 февраля 1947 г. он был снят с должности и назначен… начальником Управления военно-морских учебных заведений.

С момента отстранения Кузнецова от должности Сталин фактически сам определял судьбу нашего флота. Регулярно проводил совещания по его проблемам. Тратились большие деньги, а нового лица масштаба Кузнецова у отечественного флота не было. Американцы далеко за это время ушли вперед. Личное руководство вождя в данном случае завело ситуацию в тупик. Он стал искать выход. Решил 13 июля 1951 г. провести в Кремле заседание Главного Военно-Морского совета. В нем участвовало все руководство страны, Вооруженных Сил и флота.

Как писал Г.Г. Костев:

«Совещание продолжалось две ночи… На повестке дня стоял один вопрос: о недостатках в руководстве военно-морским флотом. Чье это было руководство, всем было ясно. Но никто не решался сказать об этом прямо, в глаза Сталину. Не хватило личного мужества. Как тогда, в июне 1941 года.

В своем выступлении Сталин заявил, что государство тратит на флот миллиарды, а самого флота нет…»

Все ответственные чиновники и военные безответственно промолчали.

А вот Кузнецов не побоялся во второй раз гнева небожителя и, несмотря на то, что отсутствовал – был на учениях, а может, его специально отправили руководить 5-м ВМФ на Тихом океане, он прислал Сталину доклад с перечислением причин, тормозящих возрождению мощного флота и кучу деловых предложений выхода из кризиса.

Сталин снимает адмирала И.С. Юмашева с должности главного флотоводца, словно говоря Кузнецову, мол, попробуй ты вырваться из плена долго не решаемых проблем на флоте.

Но не долог был второй заход флотоводца на высокую должность. Еще при жизни Сталина у Кузнецова не сложились отношения с Хрущевым. Придя к власти, он в декабре 1955 г. снял адмирала Кузнецова с должности главкома и понизил в звании.