Текст книги "Остап Бендер в Крыму"

Глава V. В ХЕРСОНЕСЕ

Окрыленный возвратом денег и тем, что преследование органов им здесь не грозит, Остап подписал протокол своей фамилией и выбежал к своим друзьям. Те, истомившись ожиданием своего предводителя, увидев Бендера, выскочили из машины к нему.

– Вперед, мои дорогие детушки-голуби! Вперед! – весело выпалил возбужденный сын турецко-подданного, – Получите свой сказочный пояс Шехерезады, Шура Шмидт! И ваши законные удостоверения!

– Ох, командор! – бросился обнимать Остапа эксперт киевского ДОЛАРХа.

– Остап Ибрагимович! – преданным взглядом поедал великого деятеля Козлевич, пошевеливая своими неизменными усами.

– Ну-ну-ну выдвиженцы, без телячьих нежностей попрошу Поехали, – уселся на свое командорское место Бендер.

– Нет, нет, ведь если по справедливости, так как же можно говорить, что Бога нет, командор, Адам!.. – восклицал Балаганов, садясь рядом с Козлевичем, который уже завел свое любимое детище. – Ведь это же… – всхлипнул он, поглаживая денежный пояс. – И пусть язык вывернется наружу у тех, кто утверждает, что Бога нет, братцы мои дорогие, – высказался ставший более боговерующим бывший названный сын лейтенанта Шмидта.

– Да, детушки, если бы я назвался своей двойной фамилией, то погорели бы, как пить дать. С гэпэушниками шутки плохи, братцы. Ведь наши подлинные документы они изъяли у бандитов…

– Ох, командор, Бог отвел от нас это, – перекрестился Шура.

– Да, Остап Ибрагимович, если бы вы назвались иначе… Не иначе, Бог-таки вразумил вас, – отметил Козлевич.

Выехав с Соборной площади, где находился городской отдел НКВД с подотделом ГПУ, «майбах» поехал по проспекту Нахимова.

Разузнав у прохожих, где находится Херсонесский музей, компаньоны вскоре выехали на Севастопольскую. Подъехав к воротам музея, Бендер с Балагановым отправились на встречу с бывшей графской горничной. А Козлевич занялся тщательным осмотром лимузина, протирая его до блеска, радуясь в душе, что повреждений на нем нет.

Войдя на территорию древнего города – Херсонеса Таврического – Остап и Балаганов приостановились, глядя на беломраморные колонны вдали, на каменные стены и башни, изъеденные временем, на церковь с почерневшими стенами и куполами. Увидев храм, Балаганов быстро осенил себе крестным знамением. Бендер сделал вид, что не заметил этого. У встречного человека, похожего на монаха, компаньоны узнали, что сам музей находится в зданиях монастыря. Идя туда, друзья увидели вдали на возвышении прямоугольную каменную арку с подвешенным к верхней ее части большим колоколом. А дальше, за аркой, и вдаль, и вширь, синело море, переливаясь в лучах вечернего солнца.

– Что, музей уже закрыт? – спросил Бендер сторожиху, лицо которой появилось за стеклом двери, когда он постучал.

– Закрыт, закрыт, граждане! – прокричала та в ответ, – Завтра приходите, завтра. – Кроме заведующей никого здесь сейчас нет. – Да меня вот…

– Нам нужна Анна Кузьминична, уважаемая. Мы из Симферополя к ней с приветом от ее маман, понимаете? – улыбаясь во весь рот своей приветливой улыбкой, пояснил великий искатель. – Как ее найти, подскажите, любезнейшая?

– Не ведаю, товарищи. Разве, что вот заведующая… – исчезла за стеклом двери дежурная.

Вскоре перед компаньонами появилась пожилая, интеллигентного вида, женщина в очках.

– Заведующая античным отделом, – открыв дверь, представилась она. – Южина… Чем могу помочь, товарищи?…

Бендер обворожительно улыбаясь, изложил просьбу:

– Не будете ли так любезны, уважаемая, сообщить нам адрес Анны Кузьминичны, у нас поручение от ее маман из Симферополя, передать ей кое-что, уважаемая.

– Сожалею, товарищи, но она сегодня уже сменилась и будет только после выходного, – указала Южина на таблицу работы музея, а вот где она живет… – задумалась она. – Номер дома не знаю, но улицу… Да, живет она на Большой Морской, как мне помнится. Она работает не в моем отделе, а в Средневековом, смотрительницей. Так что, товарищи, прошу извинить, но большего сообщите не могу, – закрыла дверь заведующая Античным отделом музея, слыша слова благодарности великого предпринимателя со своим компаньоном.

Едва единомышленники-искатели отошли от двери, как увидели бегущего к ней человека, одетого в пропотевшую рубаху рабочего. Подбежав к двери, он за-тарабанил в нее и прокричал:

– Эй, ученые, ученые музея!

И когда в дверях вновь показалась Южина, он громко и быстро ей проговорил:

– Копали и наткнулись на какие-то плиты с древними надписями!..

– Где копали?! – взволновалась заведующая античностью музея.

– Да рядом! Там, где будут строить! – пояснил землекоп.

И когда он вместе с Южиной пробегал мимо, то говорил волнуясь:

– Нас же предупредили, гражданка ученая, что если найдем… Может, там и золото под плитой будет…

Сотворившие себя археологами, компаньоны деловито зашагали за ними.

– Это древняя могильная плита, товарищи, из некрополя древнего Херсонеса, – сказала Южина, когда все окружили найденную рабочими и уже очищенную от земли плиту.

– Что же там написано, на плите, товарищ ученая? – спросил один из землекопов.

– Написано по-гречески примерно следующее: «Сыну воздвиг своему, усопшему Кенолису, эту гробницу отец, виноградарь…»…

– А вот еще кусок какой-то плиты найден. Посмотрите, товарищ… – подал кусок мрамора другой рабочий.

– О, Боже! – воскликнула Южина, когда прочла вслух:

– Гикия!..

– Почему это слово вас так взволновало? – спросил Бендер. Заведующая Античным отделом музея сняла очки, протерла их носовым платком, одела снова и, внимательно, как-то благоговейно смотря на камень с высеченными литерами, ответила:

– Гикия – это имя легендарной героини Херсонеса, уважаемые… – И, покачав головой, промолвила: – Если это та Гикия…

– Расскажите, товарищ ученая, – попросил пожилой рабочий. И к его просьбе присоединились другие. – Дело к вечеру, работа сегодня закончена… – снова послышались голоса подтверждения. Не удержался и Бендер, сказав:

– Очень интересно узнать, товарищ Южина.

– Хорошо. В виде благодарности рабочим за ценную находку и бережное отношение к ней, – улыбнулась женщина и начала свой рассказ: – Херсонес был основан в пятом веке до нашей эры выходцами из города Гераклеи на южном берегу Черного моря. Основную массу населения составляли греки. Херсонес занимал площадь около 36 гектар с населением 20 тысяч человек, включая рабов. Самым крупным соседом Херсонеса было Боспорское царство в Понтикапее, нынешняя Керчь… – оглядела рабочих Южина, убедившись, что ее внимательно слушают, она продолжила: – Херсонесом тогда правил Ламах. Архонт – это выборный представитель знатных семейств города. Архонт Ламах был очень богат, имел много золота и серебра, скота и земли. Дом его – большое квадратное здание – был настоящим дворцом. У архонта Ламаха была единственная дочь по имени Гикия. Среди девушек города она выделялась красотой и умом.

В четвертом веке до Рождества Христова, царь боспорский Асандр решил овладеть богатым и независимым Херсонесом. Но видя, что ему войной не покорить херсонитян, решил хитростью добиться своего. Он попросил у Ламаха для своего сына руки Гикии. Архонт Херсонеса согласился на брак, но с условием, чтобы дочь осталась в родном городе. Когда Ламах умер, к мужу Гикии, босфорскому царевичу, стали наезжать воины его отца. Они привозили подарки, но затем как-то тайно исчезали из города. Гикия начала следить за ними и вскоре узнала, что в подвалах ее дворца тайно находятся около двухсот воинов царя Асандра. Она поняла, что это тайное войско ждет удобного момента, чтобы напасть врасплох на город. Установила, что и в море уже готов был флот для помощи им. Тогда Гикия, сообщив согражданам о заговоре, заперла все выходы из дворца, облила его маслом, обложила хворостом, и подожгла. Дворец стал костром, в котором сгорел ее муж с заговорщиками, посягнувшими на свободу ее города. И две статуи из меди увековечили ее имя, товарищи…

– Ой, интересно, – сказал пожилой рабочий, и послышались такие же возгласы других.

– Так она похоронена там, где статуи? – спросил Бендер.

– Это спорный вопрос, товарищи. Видите ли, херсониты хоронили умерших за стенами города, чтобы сохранить чистоту воздуха у своих домов. Гикия же, в награду за свою услугу Херсонесу потребовала, чтобы ее похоронили в стенах города. Граждане дали ей клятву, что исполнят ее желание. Прошло несколько лет, и мудрая Гикия задумала испытать верность клятве горожан. И она притворилась умершей. Печаль охватила народ Херсонеса. Но старейшины нарушили клятву и постановили похоронить Гикию за городом. И вот когда похоронная процессия подошла к яме, Гикия поднялась из саркофага и стала горько упрекать граждан в обмане и нарушении клятвы. Пристыженные старейшины вновь поклялись исполнить ее желание и даже позволили ей избрать внутри города место для погребения, которое отметили его медным позолоченным бюстом…

Захваченные интересным рассказом Южиной слушатели, в том числе и Бендер с Балагановым, не обратили внимания на подошедшего к их группе высокого представительного человека в модном, светлом в крупную клетку, костюме, с интеллигентным лицом. Его черные волосы прикрывал, сдвинутый чуть набок, котелок. А воротник белоснежной рубашки украшал галстук-бабочка.

– Так ее все же похоронили на том месте? – спросил один из рабочих.

– Утверждать этого нельзя. Но в 1826 году под стеной города была открыта гробница, где были найдены золотое ожерелье, бронзовое зеркало, ножные серебряные обручи, бусы из янтаря и агата, два золотых перстня, две серебряные бляшки с вытесненным на них бюстом Афродиты и двумя амурами по сторонам ее, серьги в виде рысьих голов, топазы, масса древних монет и много-много других вещей из этого маленького подземного музея. Несомненно, что в этой гробнице была похоронена женщина, и, быть может, это именно героиня своего города Гикия, о которой я вам рассказала, товарищи…

Кто-то зааплодировал, его поддержали и другие. Захлопали в ладоши и компаньоны. Слыша слова благодарности, Южина направилась в музей. Проходя мимо Бендера, она негромко сказала:

– Если не ошибаюсь, товарищ, то тот щегольски одетый человек, не иначе как муж нужной вам Анны Кузьминичны. Он греческий коммерсант, как мне известно.

– Да неужели! – воскликнул Остап, оглянувшись на человека в котелке. Премного благодарен…

Южина ушла своей дорогой, разговаривая по пути с тем рабочим, который сообщил ей о находке плиты, а компаньоны направились к мужу бывшей графской горничной – греческому негоцианту. Но остановились, ожидая, когда тот закончит, по всей видимости, тет-а-тет разговор с одним из рабочих-землекопов. И когда иностранный коммерсант, переговорив, быстро пошел от него, Бендер дромадерским шагом двинулся за ним, но тут же остановился. Он и Балаганов увидели, как к щегольскому негоцианту подкатил автомобиль, из него выскочил Донцов и бесцеремонно затолкал грека в машину.

– Оля-ля, у этого греческого негоцианта нелады с законом, Шура, а, следовательно, нам надо поостеречься. Я не ошибусь, если скажу, что этот сборный автомобиль…

– Да, Остап Ибрагимович, – подошел Козлевич. Истомившись ожиданием, он подъехал к самым воротам музея. А когда увидел, как его друзья устремились оттуда за женщиной с рабочим, то не преминул подъехать к месту находки древней плиты и даже послушал часть рассказа Южиной. И вот сейчас подтвердил: Этот авто из НКВД, я его видел там тоже. Машина, как и мой «лорен-дитрих», сборная. Колеса «мерседеса» и «пеуса», мотор фордовский, Остап Ибрагимович, а кузов склепанный из частей других машин.

– И тот, который затолкал грека в машину, был тоже тогда с теми, которые подъехали на своем «майбахе», – подтвердил Балаганов.

– Все это так, камрады, все это так… – Бендер подошел к рабочему, который с озадаченным видом смотрел вслед уехавшей машине с его недавним собеседником. – Уважаемый товарищ, у меня должен был состояться разговор с тем господином, а он… – развел руки в неопределенном жесте Остап.

– Да, что-то его артельные дружки не очень-то… – покачал головой тот, очищая лопату от земли.

И Бендер понял, что рабочий не уловил, что грек арестован, так как энкавэдисты были в гражданской одежде и довольно приличной по виду. «Тем лучше, – подумал Остап, – попробуем поговорить с трудягой». И он сказал:

– Вылетело из головы, из какой артели дружки…

– Из ювелирной, какой же еще, – усмехнулся землекоп. – Так и рыщут они вокруг раскопок, чтобы приобрести по дешевке то, что выкопаем…

– Но, конечно, не каменную плиту, – засмеялся дружелюбно великий хитрец.

– Золотишко ему подавай, изделия какие-нибудь, а камень к чему ему.

– Вот и хотел предложить я ему кое-что, дорогой товарищ, – вздохнул сожалеющее Бендер. – А он укатил… Домой надо, наверное, к нему завернуть.

– Надо, так надо, – солидно ответил рабочий.

– Знаю, что живет он на Большой Морской, а вот номер дома… – задумался, вроде бы, Остап, – не помню… Не подскажете, уважаемый?

– Номера и я не помню, а так… наглядно, знаю где он живет, гражданин, внимательно посмотрел на Бендера рабочий.

– Ну, магарыч с меня, дорогой товарищ! Автомобиль у нас, поехали? И домой завезем вас, после трудов праведных, – улыбаясь землекопу, просительно и многообещающе произнес Остап.

– Если магарыч, то можно и съездить, чего не съездить, – кивнул важно рабочий. – Возьми и мою, – сказал он молодому землекопу, собирающему лопаты, кирки, ломы, которые тот затем уносил в деревянную будку. – Григорием Ивановичем меня величают, – ответил он затем на вопрос Бендера, когда они шли к машине.

– Очень приятно, дорогой Григорий Иванович. А меня зовут Степан Остапович, – выдал себя в очередной раз под другим именем и отчеством Бендер.

– Познакомились, – констатировал Григорий Иванович, с некоторой осторожностью садясь в лимузин. В машине уже сидели Балаганов и Козлевич за рулем, они поняли, что командор неспроста привел с собой нового пассажира.

Глава VI. ГРЕЧЕСКИЙ НЕГОЦИАНТ

В кабинет Железнова вошел Донцов и доложил: – Оказался иностранным подданным, но я его все же доставил. По пути внушение сделал, Петр Иванович… – посмотрел в сторону сотрудник.

– Не переборщил, Семен? – посмотрел на Донцова начальник. – Приглашай. Донцов вышел и тут же ввел в кабинет щеголя-коммерсанта, а сам вышел.

– Этот ваш огромный помощник, – указал на дверь вошедший, – так настойчиво пригласил меня к вам, что я сейчас перед вами.

– Прошу садиться. Простите, а с кем имею честь? – улыбнулся ему Железнов.

– Греческий негоциант Мишель Канцельсон, гражданин начальник.

– Вы иностранец, но так хорошо говорите по-русски.

– Я родился в Одессе, но после двадцатого судьба забросила меня сначала в Турцию, а затем в Грецию.

– И чем бы занимались в Одессе? – взглянул на приглашенного энкавэдист.

– Известное дело, коммерцией. У нас в Одессе все занимались коммерцией, смею заметить. Вы слышали анекдот о коммерсанте, который покупал сырые яйца, варил их, а затем продавал по той же цене? А барышом считал оставшийся навар? Так это, уверяю вас, происходило со мной в Одессе. Именно там и родился этот анекдот. Так это так, гражданин начальник.

– И что же, все время занимались такой пустой коммерцией?

– Ах, гражданин начальник, гражданин начальник. Вы знаете, что в то время в Одессу съехалась вся знать России. Я подумал и сказал себе: «Сколько же потребуется для них ночных горшков? Ведь в городе мало квартир с встроенными туалетами». И я открыл свое дело. Снял помещение для магазина, закупил горшки и открыл торговлю. Но князья и графы, и прочие воротилы, скажу я вам, проклинали, извиняюсь, вас, революцию и Советскую власть, кутили в одесских кабаках, но ночным инвентарем не обзаводились. Я прогорел, гражданин начальник. А в двадцатом году, в этом кошмарном году, мне удалось уехать из Одессы за границу.

– Если бы вы не покинули родину, то теперь были бы полноправным гражданином Советского государства, как все.

– Я не хотел быть как все, я хотел иметь свое миллионное дело, – вздохнул тяжело греческий подданный.

– И имеете? – усмехнулся Железнов.

Канцельсон пожал плечами и с нотой возмущения в голосе сказал:

– Вы же не даете мне развернуться, гражданин начальник.

– Как это понимать? Господин Канцельсон? – с удивлением смотрел на негоцианта Железнов. – Если все по закону…

– Нуда, следите, а теперь вот задержали, доставили сюда, – обвел он рукой кабинет, – в НКВД…

– Так чем Вы занимаетесь сейчас, господин Канцельсон?

– Я поверенный в делах турецкой фирмы «Анатолия», как вам, надеюсь, известно.

– Известно. Но странно, что Вы, греческий подданный, а представляете фирму Турции. Как понимать это?

– Очень просто, гражданин начальник. После того, как после суда наши две фирмы были закрыты здесь, и деятельность их была прекращена, как вам известно и, если откровенно, не без помощи вашей, гражданин начальник, появилась фирма «Анатолия». Как знающего русский язык и дела прежних греческих фирм «Камхи» и «Витое», меня пригласили работать в этой турецкой фирме.

– И сколько же вам платят, господин Канцельсон?

– Я получаю проценты от коммерческих операций, – гордо ответил греческий и турецкий негоциант.

– Например. Назовите одну из ваших коммерческих операций.

– Но это является коммерческой тайной фирмы!

– Да, тайной. Скупать золото, серебро, антикварные изделия, а затем контрабандно переправлять через границу? И это вы называете коммерческой тайной? Канцельсон съежился и быстро заговорил:

– Я как поверенный в делах фирмы, скупал то, что вы говорите, и отдавал представителю фирмы, отчитывался перед ним. Я же не знал, что это все идет контрабандным путем, гражданин начальник. Я выполнял указание фирмы!

– Нами установлено, что деятельность вашей фирмы выходит за рамки, предусмотренные законом. И вы, как поверенный фирмы, являетесь соучастником незаконных действий.

– Я не состою в штате фирмы! – вскричал Канцельсон. – Я служу на процентных условиях и формально…

– Если вы не соучастник незаконных действий фирмы, то вы соучастник воровских банд и шаек, у которых покупаете драгоценности. Если вы будете уходить от моих вопросов, я предъявлю вам официальное обвинение, – строго предупредил Железнов.

– Ой, не говорите такого страшного слова! Я вам все скажу, что знаю, но я не знаю, что вы хотите знать?

– Разумеется правду, господин Канцельсон. Только правду. У кого покупали золото, серебро, драгоценные камни? Адреса?

– Гражданин начальник, ведь это будет не честно, не по-купечески, – сдвинул свой котелок на голове поверенный фирмы.

– Почему же не честно, когда вы покупали краденое. Ведь вы же отлично об этом знали, господин Канцельсон.

– Ну кто мне может об этом сказать, гражданин начальник? Я только догадывался. Откуда у какого-то голодранца может быть браслет немецкого мастера! И догадываться незачем, ворованный.

– А чем вы рассчитывались за драгоценности?

– Товаром: спиртом, сахарином, чулками, женским бельем…

– Контрабандным товаром, вы хотите сказать? Что еще привозилось из-за границы?

– Парфюмерия, табак, чай, кофе…

– И марафет, наркотики?

– Мне об этом никто ничего не говорил, но я таки знаю – привозилось…

– Чем же рассчитывалась эта самая Настя за такой контрабандный товар?

– Золотом, серебром, драгоценными камнями, иногда иконами, картинами, коврами…

– Помощники Насти сами доставляли все это на фирму?

– Нет, все расчеты велись только через меня.

– А где и как вы встречались с этой Настей?

– Она всегда приходила ко мне сама и так неожиданно…

– Это она? – вынул из папки фотографию Железнов протянул ее греко-турецкому негоцианту.

Канцельсон внимательно посмотрел на фотографию и ответил:

– Конечно, как же может быть иначе, гражданин начальник?

– Может. Настоящее ее имя не Настя, а Любка. Любовница и помощница одного бандита, гражданин Канцельсон. Ясно?

– Ой, ясно, как же может быть не ясно, если говорите это вы мне. Ой, ой, бандита…

– А помимо контрабандного товара, чем вы рассчитывались за все эти наворованные ценности? – закурил Железнов.

– Я в конверты не заглядывал, но я таки знаю – долларами, фунтами.

– И вы не знаете, где живет эта Настя-Любка? – усмехнулся Железнов.

– Не знаю, но догадываюсь, что на Базарной в доме одноглазого часовщика Пашки. И это таки так, гражданин начальник.

Некоторое время Железнов молчал, затем сказал:

– Пока можете идти, господин Канцельсон.

– Ой, правда? – вскочил со стула негоциант. – Могу идти? – попятился он к выходу. – Честь имею, гражданин начальник, честь имею. – Повторил он уже в дверях.

В то время как происходил описанный допрос Мишеля Канцельсона, компаньоны уже были в доме его, и, представившись, вели разговор с женой допрашиваемого греко-турецкого негоцианта.

– За привет от маменьки я вам премного благодарна, – сказала Анна Кузьминична, когда компаньоны представились ей и передали добрые пожелания ее родительницы из Симферополя. – Но хочу внести ясность, господа-товарищи, что горничной я была в загородном доме графа Воронцова в Симферополе, а не в Воронцовском дворце в Алупке. Поэтому ничего не могу вам сообщить, как графиня Воронцова-Дашкова покидала дворец, как уезжала… все то, что мне известно.

– Весьма благодарны, весьма, уважаемая Анна Кузьминична, за ясность. Но вы, может быть, подскажете нам, кто из прислуги дворца… Их имена, фамилии, где сейчас проживают. Зная это, мы могли бы обратиться и к ним с просьбой дать интервью.

– Да, как мне известно, почти вся прислуга дворца рассеялась после отъезда графини. Горничные Софья и Екатерина проживают в Ялте. Адрес Софьи Павловны вам сообщу… Письмо от нее… – достала из шкатулки конверт. – Перепишите адрес, поскольку такой интерес у вас.

И пока Остап переписывал адрес, Анна Кузьминичны говорила:

– И в Феодосии, как мне сообщила Софья, проживает Фатьма Садыковна, кухарка графини. Но адреса я не знаю. А в самом дворце еще работает старый служака дома Романовых Березовский Петр Николаевич. Он приезжал к нам не раз в Симферополь, сопровождал графиню. Петр Николаевич всю свою жизнь верно и преданно служил дому Романовых. Как вам известно, Воронцовский дворец превращен сейчас в музей, доступен сейчас трудовому народу, – усмехнулась Анна Кузьминична. – И Березовский, как мне рассказывали, сейчас работает там экскурсоводом. Вот все, господа-товарищи, что я могу сообщить по интересующему вас вопросу.

– Весьма, весьма вам благодарны, – склонил голову Бендер и поцеловал руку бывшей горничной загородного дома графа Воронцова.

Несколько картинно и не так элегантно, как его предводитель, со словами «мерси» этому последовал и бывший уполномоченный по рогам и копытам.

Компаньоны уже выходили из комнаты, когда хозяйка, провожая их, сказала:

– Советую, судари, познакомиться с Петром Николаевичем. Он многое должен знать, я полагаю. Мой Мишель, хотя он и греческий негоциант, тоже собирается в Алупку познакомиться с Петром Николаевичем.

– Вот как? – с улыбкой посмотрел на Анну Кузьминичну Бендер. – Любознательный ваш супруг, весьма любознательный. Это похвально, весьма похвально, уважаемая Анна Кузьминична, – продолжал улыбаться женщине Остап.

Выйдя из дома, Бендер и Балаганов уже хотели садиться в машину, которая поджидала их в стороне, как вдруг увидели подъехавшую к дому пролетку с греческим негоциантом.

– Странно, – произнес Остап, наблюдая, как щеголь-коммерсант, расплатившись с извозчиком, вошел в дом. – Любопытно, Шура.

– Что, командор? – прошептал тот, открыв дверцу «майбаха». Любопытно и странно то, что задержанного грека так быстро отпустили до мой, камрады.

– И я согласен, Остап Ибрагимович, с вами. Из той конторы, куда его увезли, так быстро и просто не отпускают, – голосом знатока произнес Козлевич.

– Конечно, эти поганые легавые разве так просто отпустят, – сплюнул недавний частый постоялец допра.

– Легавые, это что, Шура. Но ведь там, где мы по воле судьбы побывали, сидят не простые легавые, а не иначе, как гэпэушники. Вот и думай… – стоял возле машины Остап и не спешил в нее садиться.

– Может, вернемся, командор, и… поговорим с ним? – сжал кулаки Балаганов, намекая на применение силы, чтобы выведать у негоцианта кое-что нужное компаньонам.

– Отпадает, акционер Балаганов. Не вижу повода, чтобы вступать с ним в объяснения. Да и заострять внимание его, не зная, кто он и что он на самом деле, ведь так, Адам?

– Правильно говорите, Остап Ибрагимович, правильно, – и если бы не сгустившийся уже южный вечер, то можно было бы увидеть в глазах Козлевича взгляд преданного Бендеру человека.

– Если он интересуется Воронцовским дворцом, то уверен, мои акционеры-компаньоны, что мы с ним еще встретимся. И думаю, на путях таких же, как и наши.

Глядя на ночь, компаньоны не решились выезжать из города и заночевали в бывшей гостинице «Кист».

Утром позавтракали, но выезжать из Севастополя не спешили. Великий искатель сокровищ сказал:

– Не будем дураками, поедем позже, когда дорога будет не такой пустынной, как вчера.

– Правильно, командор. Береженого и бог бережет, – закивал головой Балаганов.

– Конечно, Остап Ибрагимович, и другие бандиты могут появиться, – складывая газету, подтвердил Козлевич. – Ювелирный магазин недавно ограбили, пишут в газете…

– Вот-вот, мы и должны быть начеку, камрады. Поскольку, Шура, вы являлись названным сыном лейтенанта Шмидта, то…

– Но и вы, командор, – засмеялся Балаганов, – тогда в Арбатове, забыли?

– Раз, только единственный раз, дорогой молочный брат Вася, – засмеялся Остап. – Но благодаря этому эпизоду мы и встретились, ведь так?

– Верно, командор, верно. Это перст божий указал нам встретиться и броситься в объятия друг другу, если по справедливости.

– Довольно не очень-то веселых воспоминаний, камрады. До выезда из прославленного города-порта, используем время для ознакомления с достопримечательностями Севастополя. Вперед, Адам.

Компаньоны-акционеры подъехали к Графской пристани, вышли на пирс и некоторое время смотрели на спуски подъем водолазов, которые вели какие-то работы у причальной стенки.

– Как и вы, командор, – кивнул на водолаза, который был поднят из воды и его освобождали от грузов, шлема и костюма.

– И все же, Остап Ибрагимович, не следует больше заниматься подобными делами, – вздохнул Козлевич. Он стоял рядом, но глаз не спускал со своего детища, припаркованного у входа на пристань.

– Да, камрады, тяги к подводным поискам у меня больше нет. Не волнуйтесь. Что еще посмотрим?

Услышав эти слова, проходящий мимо моряк сказал:

– Памятник затопленным кораблям, товарищи, а там, неподалеку, и аквариум большой…

Поблагодарив, компаньоны направились к указанному месту. С берега посмотрели на памятник затопленным кораблям, а затем все трое хотели войти в здание севастопольского морского аквариума. Но Козлевич вздохнул с сожалением и промолвил:

– Идите сами, братцы, я при машине останусь, а то…

– Мы вам расскажем, Адам Казимирович, – пообещал Остап. – Мы не долго… Увидев, что слева от входа находится вводная экспозиция, Адам стал изучать ее, поглядывая на «майбах». Из нее он узнал, что аквариум при Севастопольской биологической станции открыли еще в 1871 году по предложению тогда еще молодого Миклухо-Маклая, знаменитого русского путешественника и исследователя. То, что станцию создавали крупнейшие русские биологи – Ковалевский, Мечников, Сеченов. Он взглянул на бюсты Миклухо-Маклая и Ковалевского у входа и тут его взгляд уловил прогуливающегося неподалеку вчерашнего знакомого – греческого негоцианта. И Адам стал незаметно наблюдать за ним.

Бендер и Балаганов, войдя в первый зал, бегло посмотрели на рельефную карту Черного моря. Громко звучал голос экскурсовода, рассказывающего историю моря:

– Море то совсем отделялось от океана горами и перемычками, то вновь открывался доступ океанской воде. Это повторялось неоднократно. Когда связь с океаном прерывалась, речные воды стремились превратить море в пресное озеро. В наступление шла пресноводная фауна – окуни, красноперки, лещи. Когда же океанская вода подавляла пресную, эти животные уходили в реки, уступая место типично морским обитателям… – говорил экскурсовод группе посетителей.

Если многие виды рыб Остап видел на дне моря, то Балаганов и представить себе не мог такого многообразия животного мира моря. Он только ахал и широко раскрытыми глазами смотрел на обитателей, живших в аквариуме № 1. Это были рыбы, живущие на песчаном дне. А в аквариуме № 2 жили рыбы зарослей. А в аквариуме № 7 обитали рыбы прибрежных каменистых грунтов.

– Боже, каких рыб ты только не создал! – восторгался Балаганов, когда в бассейне центрального зала он увидел ровно, уверенно движущихся рыб. Здесь были белуги, осетры, акулы и скаты. А между ними стайки смариды и другой «мелочи».

– Долго можно здесь ходить и восхищаться подводным миром, Шура, но труба нас призывает к отъезду, – произнес Бендер, направляясь к выходу.

– Так что, камрады, в путь? – спросил Остап своих друзей, когда вышел к машине.

И тут Козлевич, немного спеша, поведал о своем наблюдении за появившимся здесь греческим негоциантом.

– И где он сейчас, Адам? – внимательно смотрел на того Бендер.

– Встретился с какой-то женщиной, и пошел с ней вон туда, – указал Козлевич.

– И вы не слышали, о чем они говорили, Адам Казимирович?

– Всех слов не слышал, но одно услышал точно: «Панорама», а по смыслу предполагаю, что они и зашагали в эту самую панораму, Остап Ибрагимович.

– Что это еще за панорама… – призадумался великий искатель сокровищ. – Вы случайно не знаете, Шура?

– Понятия не имею, командор, – пожал плечами бывший названный сын лейтенанта Шмидта.

– Впрочем, откуда вам знать, если я только догадываюсь, что значит это слово, – продолжал думать Бендер и тут же обратился к уборщице, подметавшей тротуар: – Уважаемая, где здесь панорама?

– Как это где? Товарищ… – удивленно посмотрела на него женщина. – Да на Историческом бульваре она и есть самая. Приезжие что ли?

– Да, уважаемая, приезжие…

– Оно и видно, – кивнула она на лимузин. – Там картины обороны Севастополя, товарищ. В крымско-турецкую войну, говорят, нарисованные.

– Спасибо, спасибо, уважаемая, – вскочил в машину Остап. – Адам, поехали по Историческому бульвару, как указала добрая гражданка Севастополя.

Больше компаньонам расспрашивать о месте нахождения «картин, нарисованных в Крымско-турецкую войну» не пришлось. Вскоре они увидели круглое массивное здание, которое высилось на бульваре, а у входа в это здание была вывеска: «Панорама обороны Севастополя 1854–1855 гг».

– Так, «Панораму» нашли, камрады, а где искать теперь греческого негоцианта? – вышел из машины Бендер.

– Надо зайти в здание, командор, – посоветовал Шура, идя за ним.

– Адам, вы на посту, смотреть во все глаза, если увидите, то поезжайте за ним, незаметно. Проследите. И если мы выйдем и не обнаружим вас, то будем ждать вашего возвращения.