Текст книги "Остап Бендер – агент ГПУ"

– Таксомоторный парк лучше, Остап Ибрагимович, – протянул Адам.

– А по мне так лучше вернуться в наш дом в Мариуполе и заняться делом, командор, – встал и сел Балаганов.

– Делом? Это, каким же, Шура?

– Рыбным промыслом, поиском нового, чего другого, командор.

– А может вернуться в Киев все же, Остап Ибрагимович, и открыть свой таксомотор? – погладил свои усы Козлевич.

– Рыбный промысел и таксомотор никогда от нас не уйдут, друзья. Вначале попробуем все же открыточное дело, – опустился на скамью рядом со своими компаньонами Бендер.

Некоторое время тройка искателей-предпринимателей молчала. Затем Остап встал и решительно:

– Все. Поехали к нашим гэпэушникам благодетелям.

По пути Остап развил так красочно свою идею, что после красноречия своего председателя его друзья-компаньоны превратились из несговорчивых слушателей в соглашаемые и стали даже добавлять предложения-советы. И когда Бендер двинулся по аллее, то Козлевич с одной, а Балаганов с другой стороны, прижимаясь к великому комбинатору, заглядывали в его лицо и одобрительно поддакивали.

Глава ІІ
Первая помощь ОГПУ великому предпринимателю

Оставив автомобиль со своими друзьями за два квартала до Управления НКВД Крыма, Бендер вошел под своды этого очень им не почитаемого учреждения. Войдя в просторный вестибюль, он не успел еще осмотреться, как перед ним возник военный с тремя красными треугольничками в малиновых петлицах и строго спросил:

– Вам к кому, товарищ? – перегородил он путь Остапу.

– Я к товарищу Яровому, к начальнику ОГПУ, – не совсем чувствуя себя уверенным, ответил Бендер. – Вот мои документы… – подал он дежурному в звании помкомзвода внутренних войск НКВД. – Позвоните ему, товарищ.

Охранник посмотрел документы, вернул их Остапу, зашел за остекленную перегородку и закрутил ручку внутреннего телефона. Что он говорил в трубку, Бендер не слышал, но догадывался, что тот уточняет, что сказать посетителю. И это подтвердилось, когда дежурный вышел и сказал:

– Товарищ Бендер, комиссар Яровой проводит сейчас совещание, вам придется подождать. Пройдите в бюро пропусков, вас вызовут, когда он освободится.

– Благодарю, товарищ…

– Как выйдете, сразу же дверь слева, бюро пропусков управления.

– Спасибо, товарищ, – кивнул он дежурному и вышел.

В просторном помещении бюро пропусков на скамьях вдоль стен сидели в ожидании посетители. Бендер присел на край скамьи и огляделся. Прямо от двери в стене было небольшое оконце, казалось, наглухо заколоченное массивным щитком, но вот этот щиток отодвинулся и из окошка послышался чеканный голос:

– Абибулаев, – человек средних лет, очевидно, татарской национальности, вскочил и засеменил к отверстию. Получив листок пропуска и свои документы, он вышел поспешно из комнаты, и так посетители вызывались поочередно к окошечку, получали заказанные им пропуска и выходили, чтобы сразу же войти в соседние двери уже ведущие к тому, кто их вызывал по повестке или же к тому, к кому они напрашивались по своим делам. Делам тайным, чтобы донести на кого-то, или выпросить разрешение на что-то.

Шло время, Остап терпеливо ждал вызова своей фамилии. А окошечко периодически открывалось, произносилась оттуда фамилия, и названный посетитель спешил, а некоторые и бежали к нему со своими документами. Люди с пропусками выходили, а другие за пропусками заходили, но Остапа все не вызывали. И он уже заколебался в своем решении идти или не идти к своему севастопольскому знакомому. Даже привстал, чтобы выскользнуть из этого гэпэушного пропускника. И когда, все еще колеблясь, собрался сделать шаг к выходу, из амбразуры пропусков назвали его фамилию. Остап почему-то вздрогнул, он быстро подошел и подал свои документы. Дверка окошечка задвинулась, но Бендер не вернулся к своему месту, а ждал уже у окошка стоя.

Посетители посматривали на него: одни вопросительно, другие, настороженно, третьи сочувствующе, понимая, что в это учреждение если вызывают, то уж не для благотворительности. По хорошему делу, многие считали, что сюда люди не приходят. Но великий предприниматель осмелился прийти.

Все повторилось так же, как было и с другими посетителями, чего Остап уже насмотрелся. Заслонка окошка отодвинулась и посетитель, свято чтивший уголовный кодекс получил пропуск в виде картонки, размером в половину почтового конверта, и свои документы. Медлить Остап не стал и ринулся в другую дверь, к уже знакомому ему дежурному с тремя треугольничками в малиновых петлицах. Тот внимательно проверил пропуск и документы, вернул с напутствием:

– Не забудьте, когда будете возвращаться, чтобы там, где вы будете, сделали в пропуске отметку.

– Ясно, товарищ, куда идти? – голосом не совсем обычным спросил Остап.

– Второй этаж, комната двадцать седьмая.

– Благодарю, товарищ, – и посетитель зашагал по лестнице, на второй этаж.

Отыскав нужную ему комнату, Бендер постучал для приличия и, не получив ответа, открыл дверь. Это была приемная начальника Крымского ГПУ. За столом у двери, оббитой черным дерматином, ведущей в кабинет самого начальника, сидел военный с двумя красными кубиками на малиновых петлицах и смотрел на вошедшего.

– Я к товарищу Яровому, вот мои документы и пропуск, – подал Остап их секретарю-адъютанту, как мысленно он его определил.

– Да, посидите немного, товарищ, – указал тот на стул у стены.

Остап присел и осмотрелся. Это была просторная комната с рядом стульев у ее стен. На столе секретаря-адъютанта поблескивали никелем два телефона, лежала тетрадь, в которой хозяин приемной что-то записывал, а позади него висел портрет Дзержинского, на противоположной стене висел плакат с надписью: «Чекистом может быть только тот, у которого чистые руки, холодный ум и горячее сердце». Ничего другого в приемной больше не было.

Так прошло минут пять. Но вот раздался звонок и из кабинета вышел молодцеватый военный со шпалой в петлицах и с папкой бумаг в руке. Он взглянул на Бендера и вышел из приемной.

Секретарь-адъютант зашел в кабинет, и тут же вышел, говоря:

– Заходите, товарищ Бендер.

Остап решительно вошел в кабинет. Это было еще большее помещение с рядами стульев у стен, с ковровыми дорожками, и с большим письменным столом в виде буквы «Т», длинной ее часть к двери. За столом сидел севастопольский знакомый Бендера Яровой, с двумя шпалами в малиновых петлицах, что говорило о его комиссарском звании. Большой портрет Ленина на стене позади начальника Крымского ГПУ и большой зеленый сейф в углу, дополняли, то, что охватил своим взором Бендер.

– Здравствуйте, товарищ Яровой, судьба вновь сводит нас, – улыбнулся и как можно спокойно произнес Остап. Хотя на душе у него было не совсем радушно-приветливое настроение к гэпэушнику. Но его новая гениальная идея требовала этого визита.

– А-а, старый знакомый, в некотором роде, спаситель мой, – улыбнулся чекист и к удивлению Бендера вышел из-за стола и подал ему руку. – Здравствуйте, здравствуйте, Остап Ибрагимович. С чем пожаловали ко мне? Что-то хотите сообщить, или просьба какая? Присаживайтесь, – указал он на стул у стола, садясь напротив посетителя.

– Да вот… просьба у нас… Павел Антонович… – начал не совсем без колебаний Остап.

– Излагайте вашу просьбу, – потянулся Яровой к коробке папирос «Дюбек», чтобы закурить.

Теперь Бендер явственно увидел, что у него, как и у секретаря-адъютанта в петлицах помимо знаков, определяющих звание, были еще белые кружечки в виде мишени, с перекрещенными на них двумя винтовками.

– Курите, – протянул раскрытую коробку главный чекист Крыма Остапу.

– Благодарю, – взял папиросу Бендер и, прикурив, продолжил: – Павел Антонович, наша археология требует расходов для найма рабочих. А средств, как известно, нам отпускают совсем мало. Вот и крутись… – вздохнул Остап.

Начальник ГПУ при Крымском НКВД молчал и, глядя на посетителя, не перебивал и терпеливо ждал самой сути просьбы.

– Вот полюбуйтесь, дорогой Павел Антонович, какие мы желаем выпускать художественные открытки, не только эти, не только наших археологических раскопок, пейзажей, видов, архитектурных памятников, но, конечно, и грациозных строек наших пятилеток. Но мы – археологи, свято чтим советские законы, уважаемый Павел Антонович, – закончил великий родитель гениальной идеи.

– Так, так, значит, археология и открытки? – пыхнул папиросным дымом Яровой. – Ну, что ж, я не вижу здесь ничего предосудительного, товарищ Бендер. – Ничего такого, что могло бы вам помешать заняться этой побочной деятельностью. Так вы просите моей помощи, как я понимаю, Остап Ибрагимович?

– Да, уж… – замялся Бендер. – Помогите нам решить этот вопрос в Совнархозе, чтобы мы могли бы…

– Ну что ж, учитывая вашу помощь нашим органам… К тому же ваш вклад в мою безопасность, – ухмыльнулся Яровой, – я позвоню в соответствующий отдел Совнархоза, в отдел, который занимается издательскими делами.

– Ой, спасибо, ой, спасибо, глубокоуважаемый Павел Антонович, от всех наших археологов большая благодарность за помощь. Так можно надеяться? – встал Бендер.

– Да, идите в отдел Совнархоза и скажите от моего имени, они будут уже знать, оформят вам соответствующий документ.

Распрощался Бендер тепло с Яровым и вышел от него окрыленным. Когда отмечал пропуск в приемной, вновь увидел беленькие мишеньки с перекрещенными винтовками на петлицах секретаря-адъютанта и почему-то улыбнулся. Бросив прощальное «благодарю», Остап вышел из приемной и легко сбежал по лестнице. Вручил пропуск дежурному, а когда вышел облегченно задышал своей богатырской грудью. И провозгласил вслух:

– Открыточная идея тронулась, господа гэпэушники! – и ускоренным шагом, переходящим в бег, устремился к ожидающим его компаньонам.

К вечеру технический директор, уже держал в руках бумагу, от Крымского Совнархоза, разрешающую ему получить патент на издание художественных открыток достопримечательностей Крымской АССР. А еще через день великий предприниматель подписывал договор на аренду одной из симферопольских типографий.

Деятельность его как предпринимателя, а теперь уже и великого печатника распространилась не только в Крыму, но и в Харькове, Киеве, Днепропетровске и в том же, породнившемся ему и его компаньонам, Мариуполе. Все аренды нужных типографий, разрешений на печатание не только художественных открыток, но и открыток идейных изображающих стройки первой пятилетки. На них изображался величественный Днепрогэс, ряд металлургических комбинатов, фабрик, заводов и судоверфей с недостроенными еще кораблями. Были открытки, отражающие коньячно-винное производство в Крыму, а также парфюмерное производство из эфирномасличных культур лаванды, роз, шалфея. И, конечно, изображали знаменитые дворцы и музеи, скульптуры и другие архитектурные памятники Крыма. И открытки знаменитых киноактеров, киноактрис и кинокадров из популярных кинофильмов.

Открытки издавались миллионными тиражами и распространялись по киоскам торгующими газетами, журналами и другой периодической печатью. Снабжались ими и книжные магазины. И деньги от продажи за минусом налогов текли и текли ручейками на счета в трех банков великих печатников Остапа Бендера. Трех банков? Да, трех? Во избежание непредвиденных обстоятельств в каждом банке из трех счета были открыты на имя самого предводителя компании Остапа Бендера, Шуры Балаганова и Адами Козлевича.

Принимая такое решение, Остап заявил:

– НЭП доживает свое время. И кто знает, как советы поступят с деньгами вкладчиков, верные мои сотоварищи-печатники.

Жили концессионеры не в одном городе, а попеременно в Крыму, Харькове, Мариуполе и в Киеве, где они собирались открыть все же свою контору ДОЛАРХ, получив предварительно обещанную индульгенцию начальника Киевского ОГПУ Шаврова.

Все шло хорошо и вдруг… Во время пребывания Остапа Бендера в Киеве, ему вручают повестку вызывающую его в ОГПУ. Повестку вручил ему все тот же дворник-сторож конторы Остапа Македон со словами:

– Она долго дожидается вас, хозяин.

Это сильно взволновало компаньонов. Но Остап, чтобы успокоить своих друзей, заставил себя улыбнуться и весело заявит:

– Не надо дергаться в догадках, детушки, не иначе гэпэушники хотят все же предложить мне службу у них или дать индульгенцию на работу нашего ДОЛАРХА. Помните, в Ялте он обещал разобраться, почему это мол, милиция интересуется нашей конторой.

– Нет, Остап Ибрагимович, неспроста этот вызов я понимаю, – встал и тут же сел, Козлевич, что говорило о его взволнованности.

– И я так думаю, командор, – заходил по комнате Балаганов.

– Не надо рисовать черноту, камрады. Если это что-то не угодно властям, то меня пригласили бы не этой бумажкой, тряхнул повесткой Бендер, – а пришли и… – недоговорил Остап.

– Они могут и без этого, командор – махнул рукой Балаганов.

– Могут, Остап Ибрагимович, а так, пригласили и точка, – произнес Адам.

– Хватит догадками заниматься, поехали, Адам, – пошел из комнаты Бендер.

Глава ІІІ
Первое задание ОГПУ Остапу Бендеру

Посещение Киевского ОГПУ проходило так же, как и Крымского, когда Остап добывал разрешения на открытие открыточного дела. Охрана, проверка документов после предъявление повестки, указание куда идти и вот теперь ожидание в приемной начальника Шаврова.

В то время, как Остап ожидал приема, не без заметного волнения, начальник ОГПУ Шавров, потрясая пучком телетайпной ленты, повышенным голосом говорил своему заместителю Бодину:

– Уже доложили в Москву, что арестовать эмиссара нам не удалось. Не выявились его связи с белогвардейским подпольем. Такой промах нам не простят, Петр Иванович.

– Да, дело дошло до руководства… – вздохнул Бодин.

– Вместо того, чтобы проследить за ним, нащупать его связи, наши храбрецы открыли стрельбу по нем.

– Стреляли не прицельно, но так получилось, Семен Гаврилович, – оправдывался заместитель.

– Получилось, получилось, – раздраженно повторил Шавров, – И что теперь? Ждать нового эмиссара? Когда? Кто он? Этот промах стал известен не только нашему руководству, но, наверное, и самому Менжинскому. Да, теперь вот что… – раскрыл папку, лежащую перед ним на столе. – С каких это пор наш отдел ГПУ должен заниматься квартирными кражами?

– Дело в том, Семен Гаврилович, похищен молочник Фаберже.

– Что это еще за Фаберже?

– Это знаменитый царский ювелир. Его изделия оцениваются в миллионы. А этот молочник с двумя чашечками на международном аукционе «Солсбери» в Лондоне потянет очень большую сумму фунтов.

– Ах, вот почему перебросили это дело нам. Благодарю, просветил. Так какие следы похищения? Зацепки?

– Пока ничего. Ждали вашего возвращения из отпуска, чтобы получить разрешение, а может, и арест владельца.

– Откуда этот молочник у него, что говорит?

– Выменял на сало у беженца из Москвы. В папке там записаны его показания об ограблении его квартиры, Семен Гаврилович…

– Читаю… не густо, никакой ясности… – пробежал текст начальник.

– Вот и я об этом.

– Кому поручили следствие?

– Доменко, до нас он в милиции уголовным ведал.

– Хорошо. Занимайтесь вплотную этим Фаберже, Петр Иванович, – нажал кнопку звонка Шавров.

– Да занимаюсь, Семен Гаврилович, – встал Бодин и, выходя из кабинета, посторонился, пропуская входящую секретаршу.

– Кто там в приемной? – Шавров ей.

– По повестке… Бендер какой-то, Семен Гаврилович.

Ага, явился, ну-ну… пусть зайдет.

Остап, сдерживая волнение произнес:

– Здравствуйте, Семен Гаврилович.

Шавров кивнул и указал рукой на стул у стола.

– Ваша археологическая, а теперь открыточная деятельность, – заговорил Шавров, – не обходится без нашего внимания, гражданин Бендер.

– Так все законно, без нарушений… – выдавил улыбку Бендер.

– Помолчите лучше, гражданин Бендер, – повысил голос Шавров. – Открытки «Ленин в гробу» ваш выпуск?

– Да… мой…да, я…мы…

– Молчать! – громко прервал его Шавров. – Ленин жив, Ленин вечно будет жить! Такой народный лозунг. А вы… в гробу.

– Так я…

– Молчать! – вскричал Шавров. – Мало того, так какой-то вражеский юморист написал в газете под вашей открыткой: «Ленин в гробу», готовится выпуск таких открыток всех вождей, а?! Это уже не уголовщина, а антисоветчина, контрреволюционная пропаганда! – громко возмущался Шавров.

– Но это не я, не усмотрел…

– Молчать! – вскричал Шавров. И дальше, много ваших открыток прославляют царизм. Дворцы в Ливадии, в Массандре, в Алупке и другие. А экскурсоводы, ссылаясь на вашу открытку, весело повествуют в автобусах туристам: «Посмотрите налево. Вы видите скальную голову царицы Екатерины второй. Это гора Джемерджи. Существует легенда: какой-то купец поднимался ежедневно на эту гору и вытесывал в этой скале черты профиля головы великодержавной императрицы. Утверждать это нельзя, но такая легенда бытует. Могу сообщить вам, товарищи, что красочные открытки этой скальной величественной скульптуры вы можете приобрести в киосках солнечной Ялты и в других городах Крыма» – бросил бумагу, по которой читал гэпэушник, в папку.

– Это напечатано в туристическом приложении к газете. И тут пропаганда ушедшего царизма. Как это понимать, гражданин Бендер?

– Не додумал, уважаемый Семен Гаврилович, не принял это всерьез, прошу простить мою политическую ошибку, умоляю… простите.

– Простить? В лучшем случае, вы заработали себе годы на Беломорканале или на Магадане, а не прощение…

– Да я искуплю свою вину, свой промах, уважаемый Семен Гаврилович.

– Не так просто это сделать, гражданин Бендер, – уже мягче произнес Шавров. – Ваша открыточная деятельность прекращается, точка. Я подумаю, что поручить вам, чтобы реабилитировать, чтобы доказать вашу преданность Советской власти.

– Да я… поверьте…всегда…

– Молчать! – грохнул кулаком по столу Шавров. – Факты! – взял и бросил в папку. – Какие могут быть оправдания, а?!

– Я всегда чту уголовный кодекс, поспешил вставить Остап.

– Чтите?! А тут явная контрреволюция!

Зазвонил телефон, Шавров взял трубку.

– Да. – слушал он какое-то время, потом, – вещи ясно. А одежду, одежду просмотрели? Зашивки, как у того предыдущего? Просмотрите еще раз, вспорите подкладку. Все, – бросил он трубку на рычаги.

Некоторое время Шавров смотрел на Бендера, сидящего с опущенной головой, переложил злополучную папку для открыточного предпринимателя с одного места на столе на другое и сказал:

– Учитывая вашу севастопольскую услугу нам… отвели покушение на Ярового, помогли разоблачить врага, замешавшего в наши ряды, я не взял вас под стражу, чтобы предать суду…

– Да я, Семен Гаврилович, да я…

– Молчать! – вскричал снова Шавров. – Для вас я не Семен Гаврилович, а начальник Киевского ОГПУ, гражданин Бендер. И вы должны ответить за свою антисоветскую деятельность.

– Извините… простите, гражданин начальник, – пролепетал Остап.

– Как я говорил при встрече с вами в Крыму, что найдем вам поручение. Будете исполнять, чтобы искупить свою безграмотную деятельность, ведущую прямо в антисоветскую, что строго наказывается.

– Готов, готов, что поручите, выполню, выполню, гражданин начальник, – быстро заговорил Бендер, почувствовав облегчение от слов гэпэушника: «поручение», «искупите свою безграмотность».

– Значит так, гражданин Бендер, открыточную деятельность сокращаете. Никакой политики, антисоветчины. Только пейзажи, стройки пятилетки, киноартисты, ясно? Понятно?

– Как не понять, как не понять, уважаемый Семен Гаврилович! – вскочив Остап, назвав все же гэпэушника по имени и отчеству, забыв грозное замечание Шаврова. – Я готов, готов делать так, как вы говорите, – тараторил Остап, почувствовав прощение за свою антисоветчину.

– Ну, а теперь вот что, товарищ Бендер…

Впервые Шавров назвал обвиняемого «товарищ Бендер», отчего в сердце Остапа значительно потеплело.

– Даете объявление во всех газетах и не только в Киевских, что после продолжительной археологической экспедиции клуб… как он называется?

– ДОЛАРХ, – выпалил Бендер, – Аббревиатура от слов: «Добровольное Общество любителей археологии», – пояснил Остап.

– Что клуб «Доларх» возобновляет свою работу и приглашает всех желающих стать членами клуба. За сообщение о предполагаемых местах, представляющих археологический интерес, выплачивается вознаграждение. Ясно?

– Ясно, ясно, товарищ начальник, сегодня же дам такое объявление, – быстро заверил Остап грозного начальника Киевского ОГПУ.

Шавров взял трубку зазвонившего телефона.

– Да, – слушал он некоторое время, затем сказал: – Доставьте это все ко мне. Интересно… – опустил он трубку на рычаги.

– Добавьте, – произнес Шавров и, помолчав, повторил:

– Добавьте в объявлении, что вознаграждение выплачивается также за ювелирные изделия, найденные археологами-любителями.

– Ясно, ясно, Семен Гаврилович, так и объявлю, сегодня же.

– Сегодня я вас отпускаю, сделайте отметку в вашем пропуске и идите.

С бурей благодарностей и даже с поклоном, Остап, пятясь, вышел из кабинета грозного начальника Киевского ОГПУ.

Первым свою радость выразил громким возгласом Козлевич, увидев подходящего к автомобилю Бендера. Чуть запоздало ему вторил и Балаганов почти криком:

– Командор!

– Все обошлось, камрады-единомышленники, обошлось, – вскочил в машину недавно обвиняемый как антисоветчик, чуть ли не контрреволюционер, как классифицировал его деятельность Шавров. – Поехали по редакциям газет, – распорядился Бендер. – Рассказывать буду потом, сейчас не до этого. Даем объявления!

Через день-два после выхода в свет объявлений об открытии клуба «Доларх» появились предложения о нахождении мест, представляющих археологический интерес.

Предложений было много, как и тогда, когда компаньоны дали объявления о покупки старых альбомов.

Предложения были разные. А один старик указал место, где находилась дворовая уборная. Другой посетитель указал место на кладбище. Третий – дом, разрушенный в гражданскую войну. Еще один посетитель, вступив в члены клуба, заплатив при этом денежный членский взнос, утверждал, что место для археологических изысканий не иначе как под бывшей Десятинной церковью, построенной княгиней Ольгой.

Обо всем этом Бендер докладывал в Киевское ОГПУ. Так потребовал заместитель Шаврова Бодин.

Но ювелирных изделий, найденных археологами любителями, как говорилось в объявлении, никто не предлагал.