Текст книги "Три часа перед рассветом"

NEFFEX – Fight Back

Если у свободы есть лицо – то это облик этой ночи. Проносящиеся фонари, деревья и дома за окном, струя свежего воздуха в лицо, запах ночного города. Полная голубовато-серебристая луна на ясном небе. Легкий морозец, около –3 по Цельсию. Дима вновь сливается с музыкой из мощных динамиков. Кажется, он нашел свою панацею – скорость, музыка, ветер в лицо и абсолютное отсутствие разговоров.

После нескольких десятков километров по шоссе туда и обратно они возвращаются в город. Андрей останавливает машину у знакомого бара.

– Оставим ее здесь.

Щелкает блокировка дверей и подмигивает сигнализация. А Дима думает, что этот бар слишком близко от его дома и когда он отпрашивался с ночевкой «к другу», там не звучали слова «бар», «выпивка», «надраться в щи», «клуб» и иже с ними. Когда парень отпрашивался у родителей он говорил что-то вроде «видеоигры», «рубиться в приставку», «лечь до 12». А сейчас как раз стукнули эти двенадцать, а Дима с Андреем спускаются по узкой лестнице в какой-то незнакомый клуб, зазывающий громкой музыкой и неоновыми огнями. Внутри воздух сизый от дыма кальяна. Сильно пахнет алкоголем. Неоновая подсветка бара гармонирует с подсветкой подиума для танцовщиц и с диодами на потолке. Свет синхронно меняется с красного на желтый, потом на зеленый, синий, фиолетовый и снова возвращается к красному. Диме больше всего нравится фиолетовый. Умиротворяет. Музыка долбит некачественной попсой из огромных колонок, расставленных по периметру зала. Контингент очень характерный для клуба: размалеванные девицы на каблуках-копытах, посмотрев на которых и не скажешь, сколько им лет: семнадцать или тридцать, столько на них штукатурки. Дима невольно начинает придумывать завсегдатаям клуба имена: «Копытца» – для девушки на высоченных шпильках с платформой, «Сиськи-навыкате» – для девушки в красном платье, что едва прикрывает ее грудь, «Губищи» – для красотки с огромными, перекачанными силиконом губами.

Парни здесь тоже колоритные, в пиджачках и брюках, с зачесанными назад и залаченными волосами. Этакие денди 21 века, смотрящие только на самих себя в отражениях зеркал. Дима одет практически также и внезапно его накрывает желание сорвать с себя этот пиджак и рубашку, надеть самую растянутую футболку в его гардеробе, растрепать укладку и выкинуть к чертям туфли. Сделать все, лишь бы не быть похожим на этих павлинов в клубе. Его плечо обхватывают чужие холодные пальцы. Это Андрей. Кивает в сторону бара и тянет за собой. Говорить что-то бессмысленно, в такой шумихе собеседник не услышит ни слова, даже если орать ему в ухо. Андрей облокачивается на стойку, тыкает в название шота в меню и пальцами показывает «2». Бармен понятливо кивает и быстренько начинает выполнять заказ. Он уже наверняка привык к этому шуму.

Дима смотрит на друга и повторяет за ним, залпом опустошая горьковатый шот. Морщится, прислоняя кулак к губам. И не успевает опомниться, как в его ладони оказывается следующий ничтожно маленький ядовито-зеленый напиток.

Школьника накрывает слишком быстро. Голова начинает слегка кружится, танцпол плывет куда-то в сторону, а неоновая подсветка сияет все ярче. Сзади за плечи кто-то подхватывает и выталкивает Диму прямо в центр зала, где не протолкнуться от оголенных тел, сильно пахнет женскими духами и ничего не слышно кроме долбящих в уши битов.

Андрей смеется, когда видит потерянный взгляд школьника. Он ловит ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, совершенно дезориентирован в пространстве, единственный маяк для Димы – это расслабленная улыбка психиатра. Андрей полирует выпитый алкоголь бутылкой пива, знает наверняка, что развезет так, что сам встать не может, но это именно то, что позволит ему сейчас отключить наконец поток мыслей. Так нужно. Обычно психиатр не танцует. Стесняется того, как глупо может выглядеть, пытаясь дергаться под музыку. Но сегодня ему наплевать. Он в самом центре толпы, вместе с Димой. Начинает двигаться под музыку, и его отпускает совсем.

В какой-то момент приходит недюжинная смелость и Андрей уверенно кладет руки на бедра девушки перед ним, двигается в такт музыке, притягивает красотку ближе. И совсем непонятно, когда они уже целуются под гул окружающего мира. А потом психиатр отлетает в сторону, сбивая собой несколько человек, потому что, оказывается, девушка вообще-то тут не одна.

– Совсем охуел?! – Ревет ее парень, больше похожий на неандертальца.

Андрей только смеется, встает на ноги, показывает уроду средний палец и поднимается на улицу. Надо покурить. Эмоции зашкаливают.

Покурить ему не дают. Взбешенный парень той девицы выбегает следом за ним и с размаху бьет прямо в скулу, а пьяный психиатр даже не успевает понять, что происходит. Андрей роняет сигарету на мокрый асфальт, пытается сфокусировать зрение и тут же получает следующий удар уже в челюсть. Снова не успевает среагировать, падает на стену дома, в котором клуб и чуть ли не сползает по ней на землю. Любой бы адекватный не стал избивать человека в таком состоянии. Жаль, неандерталец неадекватный.

Дима выбегает следом за Андреем и видит, как его избивают. Как-то резко трезвеет, зовет на помощь охрану и в целом думает, что делает все правильно. Только вот, когда взбешенный урод в третий раз замахивается на Андрея, нервы сдают, и школьник со всей силы пинает того под коленку. Урод подкашивается, падает. Потом резко вскакивает и смотрит на Диму.

– Тебе хана, урод! – Орет он и резко бьет школьника под дых.

Дима падает на асфальт, как поломанная кукла. Хватает ртом воздух, но никак не может сделать новый вдох – удар был слишком сильный.

В этот момент охранники наконец-то соображают, что пора бы остановить избиение и оттаскивают неандертальца от парней, бросая тем, чтобы убирались из клуба. Андрей снова смеется, помогает Диме подняться и вызывает такси. Приключений на сегодня достаточно.

* * *

Hollywood Undead – Medicine

Андрей сидит на холодном полу в комнате. На правой скуле наливается цветом свежий синяк, а чуть выше, около глаза, все еще не подсох кровоподтек. Челюсть болит нещадно, но ее хотя бы не выбили, а синяка там все равно не будет. Левое плечо ноет, кажется, он что-то потянул. Ночь, оживившая его сонную жизнь, исчезла без следа. За окном давно уже день, бьющий все рекорды по своей серости. Над городом сомкнулись тяжелые облака, которые вот-вот просыплются на землю мощным снегопадом. Снег будет идти три дня, не останавливаясь ни на секунду, – Андрей смотрел прогноз погоды. В квартире, не смотря на довольно сильное отопление, резко похолодало. А он сидит в одних только тонкой футболке и джинсах. Кожа уже покрылась мурашками, но разрушить этот момент нельзя. Единственная эмоция, проходящая изнутри в сознание, через все уровни бытия, – разочарование. Андрей бросает взгляд на лежащую рядом пачку сигарет. Курить не хочется. Не хочется пить. Есть. Спать.

Он закрывает глаза. Всё пропитано горьким, по-настоящему взрослым, разочарованием. Все воздушные замки разрушены, а радужные пони сдохли от недостатка витамина D. Его руки безвольно лежат на согнутых коленях. В набухших венах ровно пульсирует кровь. Внутри не осталось не смеха, ни слез.

Для того, чтобы жизнь изменилась не нужно ни подвигов, ни чудодейственных пилюль.

Достаточной быстрой, как пуля в сердце, мысли. Маленькой мысли без слов. Просто импульса понимания, что все правильно.

Андрея бьет эта мысль, прямо под дых, так, что у него перехватывает дыхание. Он – не исключительный. Не принц, не избранный, не звезда со сцены. О нем знает две сотни человек, половина – студенты других курсов его университета и преподаватели. Он – обычный. И это похлеще разряда высоковольтного тока. И он не знает, что с этим теперь делать. Раньше он хотел карьеру, потом быть счастливым, а сейчас чего хочет? Что теперь не дает ему покоя?

Андрей встает. Медленно натягивает уличную одежду. Медленно заправляет кровать. Главное, не спешить. Не думать. Не заниматься самобичеванием – это максимально опасно. Тишина вокруг то хочет сомкнуться мертвым куполом над головой, то служит щитом от внешнего мира. Все вокруг обрело две стороны медали. Нет больше добра и зла. Нет горя и радости. Нет счастья и несчастья. Все смешалось. И Андрей посреди этого всего, как будто его ударили мешком муки по голове. Он плохо соображает, двигается как-то криво. Он еле дышит. В растерянности натягивает кроссовки, спотыкается о собственные шнурки, его шатает, как пьяницу.

Он выходит из квартиры, едва не забыв закрыть дверь. Спускается по лестнице, вцепившись в перила мертвой хваткой. В голове абсолютная пустота. Ударь по ней сейчас и услышишь резонирующий гул, как под колоколом. Он садится в машину и бездумно ведет ее, пока не останавливается перед собственным университетом. Прямо напротив него главное административное здание, сияющее зеркальными пластиковыми стеклами, отделанное декоративными плитами песочного цвета, «под камень». На улице немноголюдно, зато на парковке много машин. Пятница, 15:45.

Андрей выходит из машины и, сам не зная зачем, входит в здание администрации. Потом идет прямиком в деканат, входит без стука. На него устремляются три удивленных взгляда, один из которых принадлежит его декану.

– Демидов? Что вы здесь делаете? – Изумленно говорит декан, кивая на стул напротив себя.

– Хочу написать заявление. – Андрей садится. Он до сих пор не знает, зачем пришел. Знает только, что это ему необходимо.

– Какое заявление? – Декан смотрит в упор, а Андрей где-то в своем мире. И в голове нет мыслей, он просто завис где-то между космосом и реальностью.

– Какое заявление, Демидов? – Напоминает о себе декан.

– Хочу отчислиться.

Его слова звучат, словно гром среди ясного неба, в небольшом кабинете со светлыми стенами, пластиковыми окнами и ненавистными Андрею жалюзи, которые вешают во всех госучреждениях.

– Демидов, вы точно уверены? Вы не больны?

Психотерапевт мотает головой.

– Хочу отчислиться. – Повторяет он.

Андрей выходит из административного здания спустя час с подписанным заявлением на получение академического отпуска в руках. Декан долго уламывал его не бросать учебу ни с того ни с сего, а просто все обдумать. Ничего обдумывать Андрей не хотел, но на академ согласился, лишь бы старик его отпустил хоть как. Теперь он свободен на целых двенадцать месяцев или даже навсегда, если решит больше сюда не возвращаться.

На часах 4:55 утра, когда будильник разрывает сонную тишину с мерным жужжанием холодильника звонким треком «Medicine». Андрей с силой разлепляет веки, но получается открыть только один глаз. Он открывает лохматую голову от подушки и сердито осматривает комнату одним глазом. Телефон с будильником лежит на другом конце комнаты, в том самом, неудобном на первый взгляд, красном кресле. Он обреченно вздыхает, вылезает из постели, предварительно завернувшись в одеяло, как в римскую тогу, и громко шлепает босиком по ламинату по направлению к креслу. Орущий будильник получается выключить только с третьего раза. Тогда же получается и разлепить второй глаз. Андрей бы может даже подпел Hollywood Undead, но в 4:57 его настроение далеко от отметки «хорошее». На самом деле он специально завел будильник так рано. Диме он посоветовал вставать на три часа раньше, чем обычно, а сам он давно забросил ранние подъемы. Как только поступил в университет. Андрей надевает спортивный костюм и несколько раз дергает руками и ногами. На этом он считает утреннюю зарядку оконченной. Его взгляд падает на лежащий на столе листок с приказом об академическом отпуске. Он должен был бы чувствовать облегчение, потому что освободился от тяжелой и сложной учебы. Или панику, потому что совершил необдуманный поступок. Но Андрей не чувствует ничего. У него словно отключили все органы чувств. Или, может быть, ему нужно время, чтобы осознать, что он больше не студент медицинского университета?

Он делает себе крепкий кофе без сахара. Выпивает кружку почти залпом. Затем открывает все антресоли, кладовку и шкаф и вываливает все содержимое на пол. Вскоре в спальне Андрея образуются три кучки вещей: то, что он еще не разобрал, то, что он выкидывает, и то, что он оставляет. Сам Андрей сидит посреди этих кучек, как будто в центре пентаграммы, и методично рассовывает свое имущество по трем направлениям, в зависимости от того, пригодится оно ему еще или нет. Меньше вещей. Еще меньше. Андрей избавляется не от вещей, – от прошлого. В помойку летят старые открытки и письма, подарки-безделушки и брелоки на память, старые дневники и учебные конспекты. Старая одежда, одежда, которая ему не нравится, обувь, посуда, фотографии… Андрей безжалостно уничтожает свои вещи одну за другой. Он словно очищает себя от старой шелухи.

В конце концов, все его вещи, включая обувь и книги, умещаются в одном ящике комода. Андрей доволен своей работой. Пока он возится с уборкой, незаметно наступает полдень. Он заказывает на дом лапшу и колу и устраивает себе поздний завтрак.

На другом конце города, во дворе, в кольце многоэтажек Дима бездумно пинает ногой мелкие камушки гравия. Он не был в школе уже три дня. Заметили ли это родители? Звонили ли им? На носу экзамены, должно быть, все ищут его. Сейчас нельзя пропускать. Вроде как нельзя… На улице уже кое-где лежит снег, все-таки середина декабря. Скоро мерзкий Новый год, который Дима ненавидит всеми фибрами своей души. У него нет детской травмы, просто сейчас вид радующихся людей, бегущих по магазинам за подарками, бьет по его хрупкому душевному равновесию тяжелой кувалдой. Чем выше градус счастья и веселья на улице, тем тяжелее на душе у школьника. Пока не все витрины и окна украшены яркими гирляндами и игрушками, есть еще шанс сделать вид, что его не коснется этот праздник. На прошлой неделе, когда мама спросила парня, чего ему бы хотелось на Новый год, он только неопределенно пожал плечами. Хотелось вернуться в тот момент, когда вдруг все стало плохо, когда дышать стало тяжело и когда паника стала подступать к горлу при любой мысли о будущем. Попасть в эту точку невозврата и выбрать другой путь, отреагировать иначе.

На площадку выходят две мамы со своими детишками. Маленькие одеты в яркие комбинезончики: красный с белыми полосочками по бокам и белый в разноцветный горошек. У них смешные шапки с помпонами, которые настолько большие, что оттягивают головы детей немного назад. Малыши замотаны в шарфы по самый кончик носа, в своих комбинезонах они похожи на космонавтов, неуклюже двигаются. Им сложно нагибаться, но они упорно нагибаются, касаются снега, лепят шарики и снеговиков.

Дима без шапки, в черных джинсах, черных кроссовках, черном свитере и черной куртке. Только глаза и волосы не черные, а в целом он сегодня чистый поглощатель света. Дима ловит себя на мысли, что ему в общем-то было наплевать, что надеть на себя. Он даже не подумал, что может быть холодно. Когда он в последний раз наряжался? Не с помощью Андрея, а сам. Когда в последний раз он гулял с девушкой или друзьями? Когда в последний раз он ел то, что действительно очень хотел, а не просто поглощал пищу? Когда в последний раз смеялся до слез над дурацкой шуткой?

Очень давно.

Парень смотрит на весело играющих детишек и его в очередной раз накрывает мощной черной волной грусти, боли и паники одновременно. Он шепчет в своих мыслях: «Отпусти меня. Отпусти меня, пожалуйста». Ноги и все внутри становится ватным. Мир начинает кружиться, многоэтажки смыкаются, закрывая небо.

Дима бежит к выходу со двора, выбегает на проспект и останавливается лишь на остановке, но и там ему не становится легче. Он хочет поехать домой, но перед глазами вмиг встает сцена скандала, что непременно будет, если его засекут в такое время дома и без учебников. Он достает телефон, лихорадочно набирает сообщение и отправляет на уже заученный наизусть номер.

«Мне очень плохо».

Машина тормозит рядом с остановкой спустя полчаса. Невероятно быстро для того, кто живет в крупном городе. Дима сидит на остановке, вытянув ноги, запрокинув голову и прислонившись спиной к пластиковой стене. У него закрыты глаза, руки сцеплены в замок так, что побелели пальцы. Куртка расстегнута и ветер треплет ее полы, забираясь и под свитер.

Андрей сегодня тоже выглядит не лучшим образом. В противовес себе обычному, сегодня он в спортивном костюме, кроссовках и бейсболке. Не самый теплый образ для зимы. Он не говорит ни слова, просто хватает Диму за руку, заталкивает в машину и едет вперед.

Мимо снова проносятся улицы, дома, деревья. Идет снег.

– Куда мы едем? – Безвольно и тихо спрашивает школьник.

– К врачу.

* * *

В холле клиники светло и стерильно чисто. Их заставили надеть нелепые синие бахилы. На прием к врачу вытянулась целая очередь. Здесь нет людей Диминого возраста. В основном взрослые, уже за тридцать, у всех уставшие, грустные лица, спокойные позы. Андрей молчит, думая о чем-то своем. И Дима опять начинает копаться в себе, выискивать причину, почему же сейчас он сидит в очереди на прием к психотерапевту рядом с психотерапевтом. Какая ирония.

– Дмитрий Котов. – Объявляет медсестра, высовывая голову из-за двери в кабинет врача.

Дима поднимается и спокойно заходит в кабинет. Андрей остается в коридоре.

В кабинете светло-коричневые панели под дерево, мягкий свет, удобное кресло для пациента. Врач сидит в медицинском халате поверх пиджака. Он лет пятидесяти, его волосы еще не до конца поседели и кое-где видны черные прядки. Глаза внимательные и спокойные, не добрые и не злые.

– Садитесь, молодой человек. – Врач кивает на кресло.

– Итак, что вас беспокоит?

Внезапно Дима не может выдавить ни единого слова. Ему очень хочется описать ту противную вязкую жижу, что сидит у него в животе. Ту панику, что накрывает его каждый раз, когда он слышит чей-то смех. Ту боль, которая появляется внезапно и без причины. Но он не может сказать ни слова. Только наклоняет голову к коленям и обхватывает ее руками.

Психотерапевт молчит, внимательно всматриваясь в Диму. Ждет, когда парень сам начнет говорить. Дима не знает с чего начать. Ему неловко и стыдно за то, что он посмел думать, что чем-то болен. Ему кажется. Что он сам придумал себе симптомы и сейчас пытается выдать их за правду. Дима поднимает голову, смотрит на врача со страхом в глазах. Тот по-прежнему молчит и внимательно смотрит в ответ.

– Так что вас беспокоит?

Дима тяжело вздыхает.

– Я… – В голове смешиваются все чувства, мысли, все, что он хотел сказать, пока ехал в машине. – Мне очень тяжело внутри… Грустно. Мне ничего не хочется… Ничего существенного. И иногда мне страшно.

Он не знает, как описать тот кокон, в котором он ощущает себя заложником. Не знает, как рассказать про гнетущее чувство внутри, что вызывает то панику, то апатию.

Врач кивает. Заполняет медицинскую карту. Спрашивает, как долго уже школьник это чувствует, какие сопутствующие симптомы, как он ведет себя дома, в школе. Спрашивает, легко ли ему уснуть, есть ли аппетит и может ли Дима сконцентрироваться на уроках долгое время. Ответ один – «нет».

– У меня… – Дима боится сам произнести это слово. Как будто он недостоин даже этого диагноза. – Депрессия?

Врач отрывает голову от бумажек и снова всматривается в школьника.

– Да. Слабенькая депрессия. Вам надо бы пропить таблетки, но сейчас я ухожу в отпуск и не могу вам их выписать. Вот рецепт на успокоительные. Пейте на ночь, чтобы легче уснуть.

– Что же мне делать дальше? – Ошалело спрашивает школьник. В голове крупным шрифтом пульсируют слова «слабенькая депрессия».

– Обратитесь к другому врачу.

Психотерапевт взглядом дает понять, что прием окончен.

В коридоре Диму сразу перехватывает Андрей.

– Ну что?

Школьник вкратце пересказывает свою беседу с врачом.

– Блять. Пошли запишем тебя к другому врачу.

Он хватает Диму за рукав и тащит в регистратуру.

Записи нет на ближайший месяц. Один психотерапевт в отпуске, а другой работает за двоих, принимая в два раза больше пациентов, чем обычно.

– Поехали в платную клинику.

– Не надо. – Отмахивается Дима. Он так устал.

– Отвези меня домой.

* * *

The Retuses – X

Понедельник, 18 декабря.

Дима безбожно просыпает свой ранний подъем, школу, и вообще все на свете. Он разлепляет глаза, когда будильник, не достучавшись до парня, уже успокоился сам по себе, а на часах веские «10:49». Дима переводит взгляд влево от будильника. Там, на тумбочке, лежит сложенный вчетверо рецепт от психотерапевта. От настоящего врача. И диагноз тоже более, чем реален.

Школьник широко зевает, переворачивается на бок и снова закрывает глаза. «Посплю еще минут десять».

Следующее пробуждение уже не из приятных. В комнату заходит мама и начинает тормошить Диму. Стягивает с него одеяло и включает яркий свет, и что-то кричит.

– Ты почему не в школе? Сколько дней уже прогулял?!

Дима не может ответить на этот вопрос. Он запутался в днях и датах.

– Это все из-за общения с этим твоим Андреем! Ничего хорошему он тебя не научит!

– А кто научит? – Безэмоционально выдавливает Дима.

Он все-таки встает с кровати и плетется умываться в ванную.

– А это что? – Мама двумя пальцами поднимает рецепт от врача и рассматривает его, как какую-то диковинку.

– Ничего. Так. Просто…

– Просто? – Женщина раскрывает бумагу и вчитывается в листочек. – Депрессия? Успокоительные?? Это он тебе эту чушь выписал?

Дима устало потирает лицо. Ну вот. Опять ссора.

– Это моя бумажка, мам. Положи на место.

– Я хочу знать, это он тебе выписал?? С чего он взял, что у тебя депрессия? Он вообще имеет на это право?!

– Нет, мам, это не Андрей. Я ходил к врачу. К настоящему врачу. И он выписал мне эти таблетки.

– Зачем ты ходил? И почему не сказал нам?

– Это было не запланировано. Так…вышло.

– Это не простуда, чтобы идти к первому попавшемуся врачу!

Матушка сегодня решила, похоже, вытрясти из Димы всю душу прямо с утра. Она допытывается до него еще добрых полчаса. Внезапно Дима плюет на все и рассказывает, рассказывает все. И про ночные покатушки, и про подъемы в 5:30 утра, про то, что он боится будущего и не знает, куда ему поступать, про прогулы в школе и про свою усталость. Не говорит только про бар и драку там. Мама бы не поняла. Он сам себя до конца не понимает.

Женщина смотрит на него как-то пристально и разочарованно, качает головой и тихо удаляется из комнаты. На пороге она оборачивается и сухо бросает:

– Вечером с отцом это обсудим.

* * *

Дима с тяжелым вздохом садится на кровать. Он потерян. Он зол. Он обеспокоен (и это мягко сказано). Но он неподвижен. В какой-то момент резко расхотелось истерить, плакать, жалеть себя, ругать других. Расхотелось вообще что-либо чувствовать. Расхотелось все. Школьник устало сидит на краешке кровати, ссутулив спину и безвольно опустив руки на колени ладонями вверх. Он задает себе один и тот же вопрос вот уже час и никак не может ответить на него. Вопрос максимально простой, но для Димы он сложнее всего в этой жизни. «Чего бы ты хотел прямо сейчас?» – спрашивает парень у самого себя. И подбирает ответы, словно паззл, но картинка никак не сходится.

«Гулять?» «Нет». «В кино?» «Нет». «Есть?» «Нет». «Позвонить Андрею?» «Нет». «Пофотографировать?»

Дима внутренне замирает на секунду. Бросает взгляд на пылящуюся на полке камеру. Он не брал ее в руки уже две недели.

– Нет. – Печально выдыхает парень.

Нет, нет и нет. Это стало гимном его существования. Он встает с кровати и шлепает в ванную. Подходит к зеркалу и застывает перед ним. Он только недавно пришел с улицы. Ездили с родителями по магазинам и еще в кафе. Обычный выходной. Дима не стал переодеваться в домашнюю одежду, и сейчас разглядывает то, что нацепил на себя еще утром. Конечно, сама одежда не главное. Главное, как ты ее носишь. На Диме черная растянутая футболка с узким пятном от зубной пасты прямо по центру и мягкие серые спортивки. В таких еще шнурок протянут на поясе, чтобы потуже сидели. Но у штанов, что на Диме, нет шнурка. Они сползли до середины паха, открывая вид на блеклую резинку застиранных трусов, которые когда-то были черными, а теперь непонятного цвета.

Школьник проводит рукой по зеркалу.

– Почему я не надел чистую футболку и джинсы? – Вопрошает он сам себя. – Почему надел футболку с пятном? И что мне стоило сходить в душ и вымыть голову с утра?

Простые бытовые вопросы, за которыми кроется почти что отчаяние.

«Не потому ли, что мне уже все равно?» – приходит внезапная мысль.

Дима идет обратно в свою комнату, плотно задергивает шторы и выключает свет. Затем вырубает телефон. Снимает одеяло с кровати, бросает подушку на пол и ложится на спину. Больше ни в чем нет смысла. Он его потерял и никогда не вспомнит, как и когда это произошло. Единственное, что Дима знает: это конец.

* * *