Текст книги "Перстень с печаткой"

6

Войдя в коридор первого этажа виллы, Кальман так громко хлопнул дверью, что даже стены-задрожали. Узкий коридор многократно усилил этот звук, и его услышали и Рози и Илонка. С некоторым страхом и в то же время сгорая от любопытства, они выглянули в коридор.

– Как, вы уже вернулись, Пали? – удивилась Рози.

Кальман только рукой махнул и скорчил недовольную гримасу.

– Барышня-то дома? – тихо спросил он.

– Давно уже вернулась, – сказала Илонка. – Я видела ее в библиотеке.

– Даже ужинать не стала, – добавила Рози.

– Наверно, свидание сорвалось, – ехидно заметила Илонка.

Кальман поскреб в затылке и в раздумье остановился.

– Ну так настроение у нее будет еще хуже, как только она узнает, что со мной случилось. – Он подошел поближе к женщинам. – Даже и не знаю, как ей сказать… Лучше всего сбежать бы мне куда-нибудь.

– А что случилось? – в один голос воскликнули служанки.

Кальман стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, а на лице его было написано само отчаяние.

– Да вы войдите, – предложила Рози. – Или пойдемте на кухню, чего же стоять в коридоре.

– Книгу я потерял, – признался Кальман. – А фамилию и адрес, кому ее отдать нужно было, я запамятовал. Ох уж эта проклятая хвороба! – И стыдливо добавил: – На улице со мной это приключилось. Припадок… А когда в себя пришел, книги и след простыл.

– Бедняжка! Да вы хоть поужинали? – участливо спросила Рози.

– Мне сейчас не до ужина. Ну что делать? Пойти сказать хозяйке?

Илонка криво усмехнулась.

– Вам барышня все простит.

– Почему это?

Служанка пожала плечами.

– Да так…

– Опять ты говоришь глупости, – сердито перебила ее Рози. – И вообще, какое твое дело?

– Чего вы ссоритесь?

– Да вот девку зависть берет, что вы барышне нравитесь.

– Я? – удивился Кальман.

Илонка рассмеялась.

– Не прикидывайтесь малым ребеночком!

– Ах, оставьте меня в покое с этими глупостями! – возмутился Кальман и отвернулся. – Хватает с меня бед и без этого.

– Куда же вы, Пали? – закричала ему вдогонку Рози.

– В библиотеку. Скажу ей, а там будь что будет. В конце концов, что же я могу поделать, если я калека? Все знают, какой я…

Обе служанки соболезнующе посмотрели ему вслед.

На другой день Кальман проснулся рано утром. Чтобы успокоить нервы, он с ног до головы вымылся холодной водой. Но вид у него все равно был невеселый, когда он заявился на кухню, где Рози и Илонка тотчас же пристально начали его разглядывать. Кальман подсел к столу, без большого аппетита позавтракал и был настолько неразговорчив, что каждое слово приходилось вытягивать из него буквально клещами. Наконец отрывочно и с большой неохотой он рассказал служанкам, что хозяйка как следует отругала его, хотя он ничуть не повинен в утере книги.

– Так что вы, дорогая, сильно ошиблись, предсказав этой истории хороший исход, – упрекнул он Илонку. – Я настолько сильно нравлюсь барышне, что она без обиняков назвала меня дураком.

– Нужны больно вы барышне! – рассмеялась Рози. – Да у нее на каждый палец по кавалеру может быть, стоит ей только захотеть. Здоровых парней, не каких-то там инвалидов войны.

Илонка опустила пустую чашку на стол, поднялась, одернула фартучек, горделиво выпятила упругую грудь.

– Будь у меня такое богатство, как у нее, имела бы и я не меньше. Вот взять нас обеих да нагишом положить на лужке, чтобы люди не знали, кто – она, а кто – я, и еще неизвестно, какую из нас выбрали бы благородные господа.

– А мне известно! – подхватил Кальман, подмигнув Илонке. – С закрытыми глазами выбрал бы и не ошибся – и только вас, Илонка!

– Я, например, тоже не стала бы обзывать вас дураком, – в тон ему выпалила горничная и бросилась к двери, но неожиданно столкнулась с Марианной, не очень-то приветливо встретившей ее.

– Вы что это мечетесь, как безумная? Не можете быть осторожнее?

– Прошу прощения, – покраснев до ушей, извинилась Илонка.

Марианна смерила ее испытующим взглядом с головы до ног, затем с укоризной посмотрела на Кальмана.

– Н-да, наделали вы мне хлопот… – начала она, но мысль свою не продолжила, полагая, что остальные уже и без того хорошо знают, что именно она имела в виду, и повернулась к Рози: – Рози, дорогая, поезжайте в город и дайте в газетах «Фриш уйшаг» и «Восьмичасовая» объявления. В Цегледе едва ли читают какие-либо другие газеты, – добавила она, как бы отвечая на собственные мысли.

– Сейчас нужно ехать, барышня?

– Да, сейчас. А Илонка тем временем приготовит обед.

– Слушаюсь, барышня.

– Ну, а вы чего стоите? – повернулась она к Кальману. – Почему не занимаетесь своими делами? Лучше было бы, если бы вы больше думали о клумбах да грядках и меньше о юбках.

Ничего не ответив на выговор, полученный от хозяйки, Кальман, покорно согнувшись, вышел и отправился в сад.

Немного погодя Марианна ушла. Проходя вдоль ограды, она незаметно сделала Кальману рукой прощальный знак.

Выждав минут десять, он воткнул лопату в землю, умылся под садовым краном, вытер лицо своей клетчатой фланелевой рубашкой и неторопливым шагом направился к дому. Дверь кухни была распахнута. Илонка не заметила, как он вошел. Она сидела у стола, чистила овощи и, мечтательно наклонив голову на правое плечо, негромко напевала какую-то мелодию. Кальман неслышно, затаив дыхание прокрался за ее спиной, а затем вдруг решительно обнял за плечи.

Илонка взвизгнула от неожиданности, вскочила с табуретки, уронив с коленей эмалированный тазик с овощами.

– Наконец-то мы одни, – прошептал Кальман, привлекая ее к себе.

На лице Илонки тем временем изумление сменилось любопытством. Нет, она не сопротивлялась и на его поцелуи отвечала еще более страстными поцелуями.

В этот самый миг за его спиной хрипло задребезжал звонок. Кальман замер. Не ослышался ли он? Но звонок заверещал снова. Выругавшись, он растерянно улыбнулся и шепнул ей, что, мол, зайдет вечерком, пусть она оставит дверь незапертой. Пробормотав еще что-то нечленораздельное, он быстро вышел во двор.

У калитки в форме армейского лейтенанта стоял Шани Домбаи, а рядом с ним его невеста Маргит. Кальман едва узнал их: Домбаи за это время отпустил пышные усы, а Маргит в условиях конспирации превратилась в Гизи и перекрасилась в блондинку. На руке у Маргит болталась хозяйственная сумка, Шани опирался на палку.

Они сердечно, как и подобает давно не видевшимся фронтовым друзьям, обнялись. Илонка, наблюдавшая за их встречей из окна, могла видеть и как они обнимаются и как оживленно разговаривают.

Затем дверь распахнулась, и веселым, может быть, немножко хвастливым тоном Кальман представил Илонке своих гостей:

– Мой друг Петер Надь, его жена Гизи, а это и есть та самая красавица Илонка, о которой я тебе писал в госпиталь.

Они не подали друг другу руки, только раскланялись.

– Илонка, дорогая, состряпай что-нибудь такое, чтобы господин лейтенант и его супруга обязательно остались отобедать с нами. А об остальном я с хозяйкой договорюсь.

С этими словами Кальман и его гости покинули кухню. Уже из коридора до Илонки донеслись слова:

– Ну вот, Пали, и привели тебя доктора в полный порядок!..

А в это время в одном из номеров отеля «Астория» майор гестапо Генрих фон Шликкен беседовал со старшим инспектором Шалго. Шликкен был высокий, худощавый, физически крепкий человек, хотя ему уже перевалило за сорок. Белокурые волосы Шликкен в отличие от большинства прусских офицеров не стриг «под бобрик», а зачесывал назад. Крупный рот с припухлыми губами несколько оживлял его бледное лицо мертвеца. А глаза его могли буквально ежеминутно менять свой цвет – от светло-голубого до болотно-зеленого. Шалго, посмеиваясь, говорил:

– Итак, Хельмеци ты забираешь с собой?

– Обязательно. Мы встретимся с ним в Белграде, а оттуда на военном самолете летим в Афины. Дело в том, что в Греции две враждовавшие группы движения Сопротивления договорились между собой. А это для нас катастрофа. Хельмеци лично знает двух руководителей английской разведки в Греции. Если ему удастся внедриться в их ряды, мы разделаемся сразу со всем красным штабом.

– К сожалению, – заметил Шалго, – у нас здесь обстановка намного сложнее. В настоящее время мы не знаем даже, кто из членов нашего правительства ведет двойную игру.

– А хочешь, я тебе это скажу? – тоном превосходства спросил, улыбаясь, фон Шликкен. И тут же махнул рукой: – Впрочем, думаю, ты лучше меня знаешь все это! – Он подошел к окну и отдернул занавеску. – Оскар, когда я вернусь, обещай мне составить список этих деятелей.

– Я же сказал тебе: об этом ты попроси Сухорукого.

– Его я уже просил. И он обещал мне. Но тебе я доверяю больше. Не только как старому другу, но и как специалисту.

Шалго опустил тяжелые веки.

– Но все это ты мог бы узнать и от Хельмеци.

– Завтра я и от него получу такой список. Но я убежден, что он будет сильно расходиться с твоим.

– Хорошо, я подумаю об этом. Возвращайся скорее из Афин. Желаю тебе там удачи, а приедешь – поговорим.

Шликкен не стал настаивать, будучи совершенно уверенным в том, что, когда он возвратится, Шалго, ни слова не говоря, положит ему на стол список неблагонадежных венгров. Он был также уверен и в том, что в этом списке будет немало имен, которые вызовут его изумление, а вернее, в основном таких имен, потому что Шалго с его удивительным нюхом совершенно безошибочно угадывает, где нужно «пошарить». Хотя, ох, как странно порой звучат замечания этого старшего инспектора отдела внутренней контрразведки!

– Оскар, ты не спишь? – обратился он к Шалго, по-прежнему глядя в окно.

– Думаю, – отозвался тот. – Думаю, куда это мог исчезнуть Гарри Кэмпбел.

Шликкен стремительно обернулся.

– Вы умудрились непростительным образом испортить это дело. Старуха дала хоть какие-нибудь показания?

– Никаких. Но сегодня я сам посвящу ей целую ночь. Между прочим, сын ее, некий Вазул Гемери, находится под наблюдением – он, видимо, работает на англичан.

– А на квартире у них что-нибудь нашли?

– Ничего. Там постоянно в засаде трое моих людей, – ответил Шалго, закуривая новую сигару. – С этими дилетантами просто невозможно работать. Просил же я Сухорукого: не нужно арестовывать старуху, успеем.

– Но экономка сказала, что в квартире кто-то был.

– Да, но она не видела, кто именно! Старуха же продолжает настаивать, что приходила какая-то студенточка. Ну ничего, к утру будем знать больше.

Шликкен задумчиво прошелся по комнате.

– А что показал Базиль Томпсон?

– Ничего. Сухорукий сам занимается им. Вероятно, он забьет его до смерти. Потому что ни на что другое Верешкеи не способен. Ведь он и понятия не имеет о том, как нужно вести допрос.

– Сегодня вечером я через полковника Гюнтера попрошу передать Томпсона мне. Поговорю с ним немножко сам. Кэмпбела нужно найти во что бы то ни стало, – убежденно проговорил Шликкен.

– Хельмеци уверяет, что этот малый по происхождению баварец. По-венгерски не говорит. Дал мне его довольно сносный словесный портрет. – Шалго зевнул и продолжал: – Мы объявили розыск Кэмпбела, но тут я не рассчитываю на успех. Все наши полицейские такие болваны, что и читать-то как следует не умеют. Не говоря уже о сельской жандармерии…

Шликкен достал леденец из кулечка и бросил себе в рот.

– А вот скажи, Оскар, куда бы ты сам направился на месте Кэмпбела? – спросил он.

– Никуда, остался бы в Будапеште.

После обеда Марианна отослала Илонку к портнихе с двумя платьями для переделки. А Рози она поручила съездить к Вамошам за конспектами университетских лекций, которые ей передаст Кати.

Застекленный холл был залит светом, а цветы навевали такие беззаботные мысли, что на миг она и в самом деле позабыла о войне. Кальман и Домбаи ожидали ее в библиотеке. Кальман отрекомендовал Марианне своего друга – разумеется, как Петера Надя; Марианна же, хотя и догадывалась, что это не настоящее его имя, не подала виду. Маргит, невеста Домбаи, не участвовала в их совещании; она прогуливалась по саду и следила за всем происходящим на улице и вокруг дома.

Марианна была заметно утомлена и попыталась объяснить это тем, что у нее просто разболелась голова. Кивком головы она пригласила друзей к столу, а сама, взяв в руки цветной карандаш, задумчиво принялась чертить что-то на расстеленной на столе бумаге. Несколько раз она исправляла чертеж и наконец обратилась к мужчинам:

– Вот смотрите. Здесь проходит улица Хун… – Карандаш ее медленно заскользил по бумаге. – А здесь находится вилла Домослаи. Калитка от дома примерно в десяти метрах. Между прочим, – продолжала она, закуривая сигарету, – вся эта местность совсем заброшена, безлюдна, но очень красива. Отсюда видна чуть ли не половина города, потому что вилла стоит довольно высоко на горе. Второй этаж виллы занимает полковник Корнель Домослаи с семьей. На первом этаже живет журналист Тибор Хельмеци – у него двухкомнатная квартира со всеми удобствами – и привратник Балаж Топойя. Топойя служит в министерстве социального обеспечения мелким чиновником. Ему лет пятьдесят. В пятнадцати минутах ходьбы от этого дома, на улице Таш, живет его дочь. Она замужем за фельдфебелем, который находится на фронте. Дочь Топойи убирает квартиру и готовит обед в семье полковника Домослаи. Но сейчас все Домослаи отдыхают на Балатоне.

– А с женой привратника ты говорила? – полюбопытствовал Кальман.

– Да, женщина она общительная, но болезненная.

Кальман и Домбаи еще раз взглянули на чертеж.

– Ну хорошо, – проговорил Кальман и улыбнулся Марианне. – Ты молодец, отличная работа! А ты, Петер, пойди сейчас к своей супруге и обсуди с ней ее задачу.

Когда Домбаи ушел, Кальман с Марианной направились в ее комнату. Он обнял ее за плечи, и так они шли рядом безмолвно, чувствуя, что это безмолвие красноречивее любых слов. В комнате девушка достала коробку величиной с книгу, раскрыла ее.

– Это тебе посылает дядя Игнац, – пояснила она. – Сейчас я тебе все расскажу. Слушай внимательно. В этом пузырьке с синей наклейкой – позитивные таблетки, видишь, на этикетке нарисован знак «X». Растворяются они так: пять таблеток на литр воды. Таблетки растворяются мгновенно, а действуют они минут через пятнадцать – тридцать, в зависимости от организма. Во втором пузырьке, помеченном знаком «Х—2», – только смотри не перепутай их, – негативные таблетки, их растворять не нужно. Вечером, часов в пять, примешь первую таблетку, а затем через каждые полчаса еще по одной. Всего пять штук. Дядя Игнац просил передать, чтобы больше двух стаканов вина ты все же не пил.

– А это для чего? – поинтересовался Кальман, показывая на резиновые пластинки и целый набор тюбиков.

– Это он тоже посылает тебе. Применяй по своему усмотрению, – пояснила Марианна. – Я, между прочим, примерила две такие штуки – очень уж смешно я в них выгляжу. Например, если вот эту пластинку приспособить над верхними зубами, на десну, лицо меняется до неузнаваемости. И не только лицо человека, но и его речь. Приспособление это держится надежно, не выпадет, потому что внутренняя его сторона смазана липкой пастой.

– Ну, а в тюбиках что?

– Тоже какой-то особый препарат. Перед тем как идти на операцию, оба хорошенько вымойте горячей водой с мылом руки и натрите пальцы и ладони этим веществом. Только не очень толстым слоем. Подождите минут десять. После этого можете спокойно работать без перчаток – отпечатков ваши пальцы уже не будут оставлять. А вот в этом тюбике специальный крем. Особенностью его является то, что если ты смажешь им лицо, то на коже выступят красные пятна будто от ожога. А не позже чем через час пятна эти бесследно исчезнут.

7

В тот вечер Марианна ужинала необычно рано. Когда Илонка подала ужин, в комнату вошел Кальман и попросил у девушки разрешить его другу лейтенанту Петеру Надю с женой провести сегодня ночь на вилле, так как их поезд уходит только утром.

Марианна состроила кислую мину.

– В виде исключения я разрешаю. Но, Пали, чтобы впредь этого не было. Здесь не гостиница.

– Больше этого не повторится, барышня. Большое спасибо.

Когда он ушел, Марианна сказала Илонке:

– Ну не нахальные ли люди!

Когда через десять минут Илонка вернулась на кухню, она уже не нашла там Рози. Илонка быстро вымыла и перетерла посуду, расставила ее по местам и вышла в коридор. В доме повсюду уже была тишина. Илонка подкралась к двери Рози и прислушалась. Похрапывание и сопение говорили о том, что повариха уже спит. Убедившись в этом, Илонка пошла к себе.

Отворив дверь своей комнаты, она увидела Кальмана. Он сидел у стола. Когда девушка вошла, он встал и, ни слова не говоря, привлек ее к себе.

Кальману требовалось все его присутствие духа. Они уже лежали в постели обнявшись, когда он прерывающимся голосом прошептал:

– Погоди секунду… – Он высвободился из объятий девушки, подошел к столу и ощупью нашел бутылку. – Давай-ка выпьем по стаканчику. – Слышно было, как тихо льется вино в стакан. – На, держи. Осторожно только, не облей меня. «Твое здоровье… За сегодняшний вечер… За все…

Через полчаса он стал будить Илонку. Она спала глубоким сном. Он ущипнул ее за руку. Она и тогда не проснулась. Прикрыв девушку, Кальман быстро оделся, забрал с собой бутылку и стаканы и тихо вышел из комнаты.

Его уже с волнением ждали Домбаи и Маргит.

Балаж Топойя и его жена только что отужинали. Женщина чувствовала себя усталой и решила не мыть посуду; она сложила ее горкой, с тем чтобы завтра вымыть. Топойя, грузный мужчина, сидел на табуретке и потирал свою больную ногу, подвернув кверху теплые фланелевые кальсоны. Он был углублен в чтение газеты «Мадяршаг».

Жена неслышно сновала по кухне. Наконец, остановившись перед мужем, она спросила, подметет ли он тротуар, запрет ли ворота или ей идти.

Топойя выплюнул изо рта разжеванную спичку, хмуро посмотрел на жену и сказал:

– Ты что, не видишь, что я читаю? – И снова углубился в газету.

Женщина не стала спорить. Она сняла с вешалки телогрейку, так как всегда мерзла, и хотела было уже выйти наружу.

– Ты куда собралась? – грубо окликнул ее муж и встал. – Гляди, еще и нос воротит!

В этот момент за дверью позвонили.

– Кого еще несет, – прошипел Топойя и, злобно взглянув на жену, крикнул: – Войдите!

Растерянно смотрел он на высокого черноусого лейтенанта и на другого, худощавого мужчину в серой шляпе, лицо которого было покрыто какими-то странными красными пятнами. Лейтенант любезно поздоровался; Топойя смущенно пробормотал что-то, потом попросил разрешения привести себя в порядок и надеть брюки.

Вдруг зазвонил телефон. Домбаи знаком показал Топойе, чтобы тот взял трубку.

– Вилла Домослаи… Квартира Топойи… Кого вы просите, целую ручку? – Удивленно выслушав ответ, он опустил руку с трубкой и тихо сказал: – Просят господина капитана Ракаи.

Кальман подошел к телефону и, взяв в руку трубку, мысленно отметил про себя, что Маргит работает с точностью до минуты.

– Капитан Ракаи слушает. Здравствуйте… Пожалуйста… – Он кивнул Домбаи, чтобы тот запер дверь, и стал рассеянно смотреть на Топойю и его жену, лицо которой выражало сильный испуг. – Господин полковник, докладывает капитан Ракаи… – Женщина что-то тихо спросила у мужа, но тот прижал палец к губам. – Вилла нами окружена… Нет нет, еще не приходил… Так точно, понял вас. Взять живого или мертвого… Нет, перестрелки мы не боимся… Только… Только, честь имею доложить, задание это трудное… Мы должны впустить их в квартиру… Да, да, в квартиру Топойи… Надежный ли это человек? – Кальман взглянул на Топойю, потом на газету, которую держал в руках Домбаи. – Мне кажется, что надежный, истинный венгр… Но… Да, да… Опасность лишь в том, что во время перестрелки кто-нибудь из заговорщиков может подстрелить их… Понятно. Мы попробуем устранить. Не знаю, правда, удастся ли… Понятно. Слушаюсь. – Кальман положил трубку и задумчиво поправил очки на носу. – Н-да, что же нам с вами делать, Топойя? Здесь сейчас будет перестрелка. Вы служили в армии?

Женщина в ужасе схватила мужа за руку.

– Балаж…

Топойя отер рукой вспотевший лоб.

– Прошу прощения, господин капитан, о чем идет речь? – глухо спросил он.

– О том, Топойя, – ответил Домбаи, – что два вражеских агента собираются проникнуть в квартиру его высокоблагородия господина Домослаи. Они придут к вам с фиктивным разрешением от хозяина, чтобы вы передали им ключ от квартиры. По нашим данным, утром здесь был их лазутчик – одна женщина.

– Был тут кто-нибудь? – спросил Топойя у жены.

– Женщина, – со слезами в голосе проговорила она. – Из какого-то союза, показала удостоверение…

– А вы, тетушка Топойя, сказали ей, что его высокоблагородие господин Домослаи с семьей в отъезде, а ключ от их квартиры у вас… Что нам теперь делать с вами?

– Господин капитан, осмелюсь спросить: а нельзя ли нам уйти на это время к дочери? – с надеждой в голосе промолвил Топойя.

– А где живет ваша дочь? – Кальман погладил женщину по голове, отчего та еще пуще расплакалась. – Ну да не ревите же вы! Придумаем что-нибудь. Так где живет ваша дочь?

– На улице Таш, – всхлипывая, ответила тетушка Топойя.

Спустя несколько минут супруги Топойя уже были на улице. Домбаи взял слово с привратника, что десять минут первого ночи тот вернется – он будет ждать его. Тем временем Кальман привел себя в порядок: вынул изо рта резиновую накладку, снял очки и убрал их в карман, взвел курок пистолета, после чего, как и было намечено по плану, позвонил в дверь к Хельмеци. Домбаи остался в квартире привратника. До сих пор все шло с точностью часового механизма. Кальман испытывал сильное возбуждение, но он и не старался его скрыть, так как взятая им на себя роль как раз предполагала, чтобы он был возбужденным и встревоженным. Послышались шаги и, когда Хельмеци спросил, кто там, Кальман тихо, но отчетливо ответил:

– Кэмпбел.

Пораженный Хельмеци стоял в дверях и испуганно смотрел на озаренное слабым светом взволнованное лицо Кальмана.

– Скорее, – проговорил Кальман по-немецки. – Закрой дверь. – Тяжело дыша, он прислонился к стене. Ему нужно было протянуть несколько минут, пока Домбаи проведет Маргит в квартиру привратника.

Хельмеци пропустил все еще тяжело дышавшего Кальмана в комнату, поддерживая его за плечо. Несколько успокоившись, Кальман попросил чего-нибудь выпить. Он рассказал, что его чуть не схватили; Базиль, по-видимому, все же признался и выдал его адрес, так что он с трудом сумел удрать; еще счастье, что госпожа Эльвира подала условный знак и ему удалось через шахту лифта спуститься в подвал. Со вчерашнего вечера он там скрывался, и вот наконец сегодня ему повезло… Кальман выпил палинку[1]1
  Венгерская водка.


[Закрыть], снова налил рюмку и вытер носовым платком пот с лица. Хельмеци отчетливо видел, как дрожат у него руки. Это в какой-то степени успокоило его. В то же время он раздумывал над тем, как бы известить сотрудников Шалго, даже лучше не Шалго, а самого Шликкена, потому что сейчас он уже считал возможным, что и толстый старший инспектор работает на англичан. Раздумывая над этим, он дружески успокаивал Кальмана, дескать, нечего так бояться, здесь он в безопасности – ведь Базиль не знает его адреса, да к тому же вряд ли его, Хельмеци, могут заподозрить, поскольку он еще, в сущности, не включился в работу.

Кальман, несколько успокоившись, осмотрелся и закурил сигарету. Однако Хельмеци заметил, что руки у него все еще дрожат, и улыбнулся самоуверенной снисходительной улыбкой.

– Ты боишься? – спросил он.

– Какие глупости! – огрызнулся Кальман.

– Давай-ка выпьем, – проговорил Хельмеци и налил в рюмки палинку. Ему вдруг показалось, что он нашел правильное решение и что этот перетрусивший молодой человек уже не сможет ускользнуть от него.

Кальман вдруг встал и испуганно стал озираться по сторонам.

– О господи, мой портфель! – воскликнул он. – Я, кажется, забыл его там.

– Где?

– У привратника.

– Ну и здорово, видно, ты перетрусил, если проявил такое легкомыслие, – сказал Хельмеци и встал. – Но пошли, я сейчас поговорю с ним.

Они вышли в переднюю, Хельмеци открыл дверь. На лестнице стоял, Домбаи с револьвером в руках.

– Кого вам нужно, господин лейтенант? – спросил Хельмеци и заметил, что Кальман отпрянул назад.

– Господина главного редактора Тибора Хельмеци.

– С револьвером? – удивился Хельмеци. – Что ж, это я.

– Тогда – руки вверх!

– Бросьте шутки!

– Руки вверх или я застрелю вас. – Голос звучал угрожающе. Хельмеци поднял руки.

– Повернитесь и идите впереди. – Домбаи проводил его назад в комнату. Кальмана нигде не было видно. – Станьте к стене. Вот туда. – Хельмеци повиновался. Ему бросилось в глаза, что дверь в спальню была открыта.

В этот момент на маленьком столике, около которого стоял Хельмеци, зазвонил телефон.

– Снимите трубку, – приказал Домбаи, – но о том, что с вами произошло, – ни слова.

Хельмеци поднял трубку.

– Да, квартира Хельмеци. Кто вам нужен?.. Это какая-то ошибка.

– Кого спрашивают? – тихо спросил Домбаи. – Не кладите трубку.

– Одну минутку… – проговорил в телефон Хельмеци. Какого-то капитана Ракаи.

– Это я, – проговорил на чистейшем венгерском языке вышедший из спальни Кальман и, подойдя к остолбеневшему хозяину дома, взял у него из рук трубку. – Господин лейтенант, поставьте его лицом к стене, – бросил он Домбаи. – Алло, капитан Ракаи слушает.

Хельмеци совсем растерялся. Он прислонил голову к прохладной стене. «Может быть, Гарри с помощью этого дерзкого трюка, выдавая себя за Ракаи, хочет спастись? – пронеслось у него в мозгу. – И все же что-то здесь не то, ведь он свободно говорит по-венгерски и, кажется, говорит обо мне с каким-то полковником».

– Честь имею доложить, со мной лейтенант Надь. Вилла окружена нами… Понятно. Пока не приедет господин полковник, начать допрос. Слушаюсь.

Хельмеци слышал, как Кэмпбел положил на рычаг телефонную трубку и приказал лейтенанту:

– Проверьте все и проинструктируйте людей, чтобы они, не дай бог, не стали стрелять в господина полковника. Подождите, куда вы бежите?

– Осмелюсь доложить…

– Обыщите господина Монти Пинктона.

Хельмеци был близок к обмороку. Сейчас он уже ничего не понимал. Выходит, что Кэмпбел не тот, за кого он себя выдавал. Уж не он ли, не Кэмпбел ли был вторым агентом Шликкена?.. Хельмеци терпеливо сносил, когда его обыскивали.

– Теперь идите, – услышал он властный голос Кэмпбела. Щелкнули каблуки, застучали шаги, хлопнула дверь. – Повернитесь и садитесь. Вон туда, около печки.

Хельмеци попытался взять себя в руки; улыбаясь, он повиновался.

– Гарри…

– Я капитан Виктор Ракаи.

– Все равно, – сказал Хельмеци. – Будьте любезны, наберите сейчас же следующий номер телефона…

– Уж не желаете ли вы, Пинктон, разговаривать с сэром Дунканом?

– Нет, нет. Я хотел бы выяснить это роковое недоразумение.

– Какое недоразумение? Никакого недоразумения нет, Пинктон. Я вот уже несколько лет охочусь за тобой. Но ты ловко маскировался…

– Я и не собирался маскироваться. Будь любезен…

– Будьте любезны, – поправил его Кальман.

– Будьте любезны, наберите, пожалуйста, 372—08 и вызовите господина старшего инспектора Оскара Шалго. Скажите ему, чтобы он немедленно попросил приехать сюда господина майора Генриха фон Шликкена.

Кальман наморщил лоб.

– Что это должно означать, Пинктон? Майор Шликкен уехал в Афины.

– Он должен отправиться туда только завтра утром…

– План изменился. Он уехал час назад.

– Тогда пусть сюда приедет господин старший инспектор Оскар Шалго.

– Вы, Пинктон, знаете этих господ?

– Много лет…

Кальман подошел ближе.

– Уж не хотите ли вы сказать… – Кальман погрозил пальцем, – что…

– Именно это. Может быть, вам скажет что-нибудь этот шифр: Ц—76?

Кальман широко раскрыл глаза, потом начал громко смеяться.

– Может, вы и есть Ц—76?

– Да, я. Старший инспектор Шалго это подтвердит.

Кальман не знал, кто такой Шалго, только догадывался, что он стоит над Хельмеци. Поэтому, не задумываясь, он сказал:

– Сомневаюсь в этом, Монти Пинктон. Старый добрый Шалго полчаса назад скончался. Он отстреливался до тех пор, пока у него не кончились в обойме патроны. Последнюю пулю он пустил себе в лоб. Вы с ним, Пинктон, ловко замаскировались.

– Оскар покончил с собой?

– Ну, не будем играть комедии, Пинктон. У нас мало времени. Быстро диктуйте имена… Вам дурно?

– Прошу прощения, я – Ц—76.

– В материалах Ц—76 не фигурирует ваше имя.

– Иного я сказать не могу. Я могу это доказать.

– Пожалуйста, докажите.

– Можно мне встать?

– Что вам надо? – Кальман поднял револьвер. – Сидите.

Хельмеци ослабил галстук.

– Прошу вас, – глухо произнес он. – В ящике моего письменного стола вы найдете конверт.

Кальман выдвинул ящик, не упуская, однако, из виду побледневшего Хельмеци.

– Этот? – спросил он.

– Да. Вскройте, пожалуйста. Там – список, который я подготовил по заданию господина майора фон Шликкена.

Кальман вскрыл конверт. Быстро окинул взглядом весь список. В нем значилось шестьдесят три фамилии.

– А почему же вы не сообщили об этих людях в отдел, если вы действительно Ц—76?

Хельмеци облизнул губы.

– Честь имею доложить, я сообщил. Насколько мне известно, они взяты под наблюдение. – Он снова облизнул губы и проглотил слюну. Но вдруг лицо у него прояснилось. – Ведь мы вместе учились на курсах?

– Ну, вместе.

– Вы помните Джона Смутса? – Кальман кивнул. – Его истинное имя – Ян Питковский. Он был одним из руководителей польского движения Сопротивления.

– Возможно, – отозвался Кальман. – Помню, был у него оригинальный золотой перстень с изображением сирены на печатке.

– Этот перстень лежит в ящике моего стола. В коробочке, обтянутой темно-зеленым плюшем.

Кальман нашел перстень и сразу узнал его. Вспомнил он и симпатичного молодого парня. Кальман не знал только о его польском происхождении.

– Так он что ж, подарил вам этот перстень?

– Да нет, я раскрыл Питковского и всю его группу в тридцать пять человек. Их расстреляли, а перстень господин майор фон Шликкен отдал мне.

Кальман наморщил лоб и изобразил на лице озабоченность.

– Выходит, мы осечку дали? Этот перстень не вызывает сомнения – он принадлежал Смутсу. Так ты на самом деле сотрудник контрразведки? Встань… Впрочем, сиди. Но это же идиотизм! Чего ради они скрывали, что Ц—76 и ты – одно лицо?

– Они оберегали меня. Мы давно уже подозреваем Шалго. Там у меня есть и о нем сообщение. Я же… – Хельмеци наполнил рюмку палинкой и жадно выпил. – Ты что думаешь, Базиля святой дух провалил? Это я, понимаешь, я…

Кальман покачал головой и еще раз пробежал глазами список. Вдруг его бросило в жар.

– А кто такой главный врач доктор Игнац Шавош?

– По-моему, английский агент. О нем я еще не сообщил.

– Когда ты начал работать на нас?

Хельмеци быстро заговорил. Жестикулируя, он рассказал, при каких обстоятельствах был завербован, перечислил и важнейшие задания, которые он «блестяще выполнил», например раскрыл Мирко Станковича.

– Что-то долго не идет господин полковник, – с нетерпением промолвил Кальман и взглянул на часы. – Я сам не берусь решить этот вопрос. А сейчас ты каким делом занят? – спросил он равнодушным тоном.