Текст книги "Корона из сплетенных рогов"

4

Хотя я был первым, кто испытал враждебность птиц, я вовсе оказался не последним. Когда мы углубились в лес и стали рубить огромные деревья, необходимые для постройки большого холма, который должен был послужить нам убежищем в первую зиму здесь, вокруг нас собралось огромное количество этих птиц. И однажды дети, которые пасли наших овец, вдруг стали кричать и размахивать палками. Оказалось, что птицы набросились на новорожденных ягнят, на которых мы возлагали большие надежды, ведь это был первый приплод в новой стране.

Гарну пришлось выделить для охраны стада охотников с луками, отрывая их от работы. Но птицы оказались дьявольски хитры и ловки, они ускользали от стрел самых метких стрелков. Недовольство и раздражение Гарна и людей против птиц все росло – ведь они стали постоянной угрозой для нас.

И в один прекрасный день мы вдруг поняли, почему птицы стали проявлять такую бешеную агрессивность. Гигантское дерево рухнуло под нашими топорами, подмяв собой густой кустарник и показав нам, что в нашей долине Лунное Святилище не единственное, оставшееся от Прежних.

Снова перед нами стояли колонны, открывшиеся нашим взорам после того, как густой кустарник был придавлен деревом. Теперь их было семь. Высотой в человеческий рост они стояли так близко друг к другу, что между соседними едва могла пройти человеческая рука.

Эти колонны были сделаны из грязно-желтого камня, совсем непохожего на те камни, из которых состояли горные хребты, служащие границами нашей территории. Поверхность колонн была гладкой, хотя они долго подвергались воздействию погоды и растений. Они казались сделанными из замерзшей жидкой грязи. В каждую из колонн была врезана пластинка, и на каждой из пластинок вырезан символ, причем ни один из символов не повторялся дважды.

И как только лучи солнца упали на эти колонны, поднялся дикий крик птиц. Они начали бешено кружиться в воздухе, и их движения были столь угрожающими, что Гарн отдал приказ отойти назад, оставив упавшее дерево лежать там, куда оно упало.

К счастью, как мы решили, птицы недолго предавались гневу. Они собрались в стаю и полетели на запад, не обращая ни малейшего внимания на нас. И они больше не вернулись. После трех дней свободы от этих надоедливых и крикливых созданий Гарн приказал вывезти дерево. Ему не нужно было предупреждать нас о том, что нельзя приближаться к этим колоннам, и о том, чтобы мы не углублялись в лес в этом направлении. нам самим не хотелось больше приближаться к этим колоннам.

Тяжелая работа по вспашке первых полей была завершена, первые зерна легли в землю. И все мы очень волновались, пока не показались первые всходы. Мы не были уверены, что наши зерна приживутся в чужой почве. И теперь только стихийные бедствия, которые хорошо известны тем, кто выращивает хлеб, могли помешать нам собрать первый урожай, пусть даже небольшой.

Несколько женщин под руководством Фастафеи, старой няньки Инны, а теперь домоправительницы Гарна, собирали дикорастущие плоды. Здесь были вишни, а также какие-то ароматные травы. Хотя звезды над головой здесь были совершенно иными, земля была во многом подобной той, откуда мы пришли.

Стены холла уже поднялись, конечно не из камня – камень был нам пока не по силам, – а из бревен. Это было одно большое здание, разделенное перегородками на отдельные секции для каждой семьи. Широкий центральный зал был предназначен для еды. Так было во всех кланах. В одном и другом конце длинного здания были сделаны большие очаги. Еще один был установлен в центре. Он был сделан по указаниям самого Стига, большого мастера по таким делам. Он сам отбирал камни из реки для того очага. Когда здание было подведено под крышу, мы устроили небольшой праздник по случаю окончания строительства первого нашего дома здесь. Младшего сына Стига выбрали для того, чтобы он влез на крышу и закрепил под коньком травы, собранные женщинами.

Для наших небольших стад мы сделали небольшие загоны. Мы еще не знали, насколько суровы зимы в этой земле. А тем временем, когда строительство было закончено, те из нас, кто мог охотиться, ежедневно ходили на охоту, чтобы запасти и насушить мяса на зиму. Рыбы в нашей реке оказалось очень много, и за сравнительно короткий срок мы засолили несколько бочек.

Это было время работы и мы не видели никого из других кланов. Я ждал возвращения Братьев. Но никто не прибыл к нам. Ни Братья, ни люди из клана Тугнеса, которым для этого нужно было бы пересечь горный хребет. Каждый раз, когда выпадала моя очередь патрулировать в горах, – Гарн все еще заставлял нас делать это, – я останавливался у Лунного Святилища, пытаясь обнаружить свидетельства того, что Гатея побывала здесь.

Весеннее цветение давно кончилось, и деревья на площади покрылись большими листьями странной формы. Они были более темные, чем обычные листья, и какие-то пушистые, а в солнечном свете они вдруг становились голубоватыми, как символы, оставленные давно исчезнувшими строителями.

Дважды я встретил там Инну, которая как будто что-то искала там. Каждый раз она делала вид, что удивлена моим появлением. В первую же нашу встречу она потребовала, чтобы я не говорил о ее походах сюда. Это было против законов, но я подчинился ее желанию, но не потому, что она была дочерью Гарна, а потому, что мы были с ней ближайшими родственниками.

И все же тайна ее посещений Святилища обеспокоила меня. Ведь она вовсе не была девушкой авантюристического склада. Напротив она была скромной девушкой и находила удовольствие в типично женских занятиях. Она была очень искусна в шитье и почти также хорошо, как Фастафея, занималась заготовками и управлением хозяйством.

Я знал, что Гарн обещал ее руку второму сыну лорда Фаркона. Великолепная партия, она сразу вводила Гарна в круг сильных мира сего. Правда время свадьбы еще не пришло. Мы, родственники лордов, не были свободны в выборе невест и женихов. Все наши свадьбы должны были учитывать интересы Дома, а не свои личные.

Крестьяне в этом смысле были свободнее, но и они иногда страдали, если тот или иной лорд считали, что эта свадьба должна быть выгодной для его Дома.

Мы не говорили об этом, но я был уверен, что красивое лицо Инны, ее спокойный уравновешенный характер привлекут к ней хорошего парня, который будет ей верным мужем. Я видел сына Фаркона, – высокий юноша, достаточно привлекательный, в котором соединились и достоинства его отца и привлекательность матери, – комбинация, не часто встречающаяся среди нашего народа, и я верил, что она будет счастлива с мужем.

Почему же теперь она нарушила все обычаи и тайно ходила в святилище? Она не сказала мне, хотя я спрашивал ее об этом. Единственное, что она говорила, это то, что ей нужно, и затем она начинала плакать, так, что я прекращал расспросы. Но я предупреждал об опасности и пытался взять с нее обещание, что она не придет больше сюда.

Каждый раз она давала это обещание и клялась так искренне, что я не мог не верить ей. Но затем я снова находил ее на самом краю площади, как будто она была у двери в комнату, куда она должна войти, но у нее не хватает мужества сделать последний шаг.

Во второй раз я сказал, что больше не верю в ее обещания, и что я должен предупредить Фастафею, чтобы ее держали в долине и не позволяли покинуть ее без сопровождения кого-нибудь из женщин. И тогда она заплакала, медленно и безутешно, как будто у нее отобрали что-то ценное, чего заменить невозможно. И она повиновалась мне, но с таким несчастным видом, что я почувствовал себя жестоким лордом, хотя все, что я делал было для ее же защиты.

Вскоре после того, как мы закончили свое жилище, в воздухе почувствовалось дыхание зимы. Мы поспешили убрать хлеб и заготовить сено. Наши семена дали хороший урожай. Стиг ходил очень довольный и непрестанно повторял, что урожай гораздо лучше, чем он надеялся. Он уже начал строить планы засева новых полей на будущий год.

Гевлин из своей охотничьей экспедиции на западные окраины наших владений принес третье свидетельство того, что на нашей земле когда-то жили люди. Он пошел по реке, зажатой между скалистыми берегами, и нашел широкую долину. Там росли деревья, на которых было полно фруктов. И по тому порядку, в каком были посажены деревья, можно было с уверенностью сказать, что это был культурный сад.

Мы поехали собирать урожай: Фастафея с женщинами, Эверад, я и трое наших воинов. Инна отказалась поехать с нами, сказав, что плохо чувствует себя. Фастафея оставила ее в постели.

Мы ехали два дня, так как путь по скалистому берегу был нелегким. Весной, во время паводка, этот путь будет закрыт полностью, подумал я, увидев следы высокой воды на скалах.

Как только мы прибыли, мы принялись за работу. Пока люди наполняли корзины, Эверад и я делали короткие поездки, чтобы хорошенько изучить эту нашу новую долину. И мы оба пришли к выводу, что преимуществ здесь гораздо больше, и нам следует попытаться уговорить Гарна переселиться сюда.

Кроме фруктового сада здесь не оказалось следов присутствия Прежних, и это тоже обнадеживало. К тому же здесь не было зловещих птиц-шпионов. К утру третьего дня мы были готовы в обратный путь. Все были нагружены корзинами, и только два воина были свободны от груза, но их мечи и арбалеты были наготове. Как бы красива и открыта не была эта земля, мы все постоянно чувствовали внутреннее беспокойство, как будто мы жили на границе враждебного государства. Я все время думал, откуда такое ощущение. Ведь если не считать птиц, – а они давно улетели и не возвращались, – мы не встретили здесь ничего угрожающего. И все же мы были все время настороже, как будто ждали нападения.

И в конце концов то, чего мы так долго ждали, случилось. Мы приближались к дому и навстречу нам ехал Гевлин в полном боевом снаряжении. При виде его мы выехали вперед, а наши женщины сгрудились сзади и среди них наступила тишина, хотя там постоянно слышался смех и шутки.

Гевлин опустил поводья и быстро пробежал по нам глазами, как-бы отыскивая кого-то.

– Леди Инна, – остановился он перед Эверадом, – она не с вами?

– Нет… но она болела… – сказал он. – Фастафея! – Эверад повернулся к домоправительнице, которая вышла вперед, глаза ее расширились, лицо стало бледным, несмотря на загар.

– Миледи… что ты сказал про нее? – она стояла рядом с Эверадом, свирепо глядя на Гевлина. – Она оставалась здесь. Я дала ей сонного настоя. И Трудас сидела с ней. Что вы сделали с ней?

– Она исчезла. Она сказала служанке, что ей стало лучше, попросила провизии в дорогу и сказала, что они вдвоем пойдут догонять вас. Когда девушка вернулась, госпожи уже не было!

И в этот момент я осознал свою собственную вину. Я догадывался, куда пойдет Инна. Но если она исчезла сразу после того, как мы ушли, значит ее нет уже ночь и день. Мне оставалось только сказать, что я знаю, и принять наказание.

Когда я увидел Гарна, я понял, что моя жизнь в его руках, но это было ничто по сравнению с тем, что ждало Инну, если она попалась в лапы тому коту, с которым ходила в горах Гатея. Ведь моя кузина не могла приручить его. И я стал открыто говорить о том, что я видел, о тайных походах Инны к Лунному Святилищу.

Я увидел, как поднялся кулак Гарна, закованный в боевую перчатку. И я не сопротивлялся удару, который обрушился на мое лицо и швырнул меня на пол. Во рту появился соленый вкус крови. Рука Гарна потянулась к мечу. Я лежал перед ним, не делая попыток защищаться. Меч был уже на полпути из ножен. Это было его право – перерезать мне горло, если он того пожелает. Ведь я предал своего лорда, разрушил кровные узы, – каждый понимал это. Верность господину, – это первейший долг каждого. Нарушить ее, – значит остаться без клана и без родственников.

Но он отвернулся с таким видом, как будто я не стою того, чтобы меня убить. Он выкрикнул указания тем, кто был в доме, и все оставили меня. Ведь согласно обычаю я уже не существовал. Я с трудом поднялся. В голове шумело от удара. Но никакой удар не мог поразить меня больше, чем предательство своего лорда. Теперь для меня здесь жизни не было, никто не захочет иметь дело со мной.

Когда я поднялся на ноги, я увидел, что все они идут к тому склону, который ведет в Лунное Святилище. Однако я почему-то был уверен, что они не найдут там Инну. И хотя я был клятвопреступником и теперь мертв для клана, для меня все же кое-что оставалось.

Ничто не могло вернуть меня к жизни в глазах Гарна и клана. Но я остался жив, правда благодаря тому, что Гарн счел меня недостойным смерти от его руки. Нет, я не мог повернуть время и сделать то, что должен был сделать раньше, но может быть мне удастся чем-нибудь помочь Инне.

Хотя я рассказал все о тайных посещениях Инны, я ничего не говорил о Гатее. Если бы мне сейчас удалось добраться до Мудрой Женщины и Гатеи (а я был уверен, что они знают о Святилище больше, чем любой из нас), то возможно мне удалось бы найти следы моей кузины.

Без имени, без рода, я не имел права ни на что, даже на свой меч. Гарн не отобрал его у меня, и я решил оставить его себе. Возможно он поможет мне, – не искупить вину, – а просто помочь Инне.

И я повернулся спиной к людям, направлявшимся в Лунное Святилище вслед за Гарном, и пошел на юг, рассчитывая на следующий день войти в долину Тугнеса и найти Мудрую Женщину. Мой шлем с эмблемой Дома я оставил валяться там, куда он откатился после удара, и с ним вместе мой арбалет. С непокрытой головой, пустыми руками, спотыкаясь, так как голова моя гудела, а в глазах двоилось, я пошел вниз по реке.

Я провел ночь на берегу. В морской воде я обмыл лицо, и его стало жечь, как огнем. Один глаз распух и голова болела так, что в ней не осталось ничего, кроме одной мысли, – я должен найти Мудрую Женщину или Гатею, – только они могут знать, какое могущество находится в Лунном Святилище.

За мной может начаться охота, если Гарн не найдет следов дочери. Я был уверен, что так оно и будет, – какие следы могут остаться на голых камнях? И тогда Гарн захочет мстить, гнев воспламенит его. И любой из нашего клана, кто притащит меня, заслужит его благоволение. И если я хочу остаться живым, чтобы попытаться помочь Инне, я должен быть очень осторожным. Голова моя отчаянно кружилась, мысли не задерживались в ней, и я лежал на песке без сознания, пока волны, омывающие мое лицо, не привели меня в чувство.

День и ночь я с трудом шел вперед. Временами мне казалось, что я слышу крики позади. Однажды я даже обернулся, ожидая увидеть занесенный над моей головой меч, но это были всего лишь крики морских птиц.

В конце концов я добрел до того места, где повозки Тугнеса свернули с дороги. Здесь я прислонился к камню и постарался обдумать все. Прийти открыто в долину, это значит поставить точку. Раз Тугнес не был другом Гарну, вернее потому, что он не был другом Гарну, он не упустит удовольствия схватить меня. Ведь так приятно будет говорить, что один из рода Гарна предал своего лорда, и еще более приятно будет передать этого преступника в тот клан, чье имя он носит.

И поэтому я должен использовать всю хитрость, что еще осталась в моей голове, и все свое искусство, чтобы ускользнуть от людей Тугнеса и отыскать убежище Мудрой Женщины. Я даже не был уверен, поможет ли она мне. Все, что я знал, это то, что такие, как она, не придерживаются старых обычаев, их не связывают узы родства, и она может проявить жалость ко мне и показать путь, на котором я могу служить леди из дома Гарна.

Я не помню, как я проник в долину. Какие-то инстинкты, которые были сильнее, чем мое сознание, помогли мне. Я старался держаться подальше от полей, от домов. Часть дня я пролежал среди камней почти без сознания, и мне показалось, что одна из черных птиц села мне на лицо и клюнула. Боль пронизала меня с головы до ног. Но может мне это только показалось. Была уже черная ночь, когда я очнулся. Меня мучила жажда, кожа была такой горячей, как будто я был завернут в горящие угли.

Я подполз к краю горного хребта. Спуск был очень крут. Единственная мысль поддерживала меня, что где-то здесь Гатея нашла путь, по которому могу спуститься и я. Спуститься и найти жилище Мудрой Женщины. Я был уверен, что они живут вдали от места, где поселились люди Тугнеса.

Прошло время, в течение которого я вставал и падал бессчетное количество раз, и наконец, я сделал последний рывок, после которого скатился вниз с такой силой, что из меня вышибло дыхание, и погрузился в темноту, которая была не сном, а чем-то гораздо более глубоким и менее легким для тела и разума.

И в конце концов те, кого я искал, сами нашли меня. Я с трудом очнулся и увидел над собой брусья, перевитые лозой, увешанные сухими травами, и все это напоминало осенний сад, готовящийся к зиме.

Моя голова все еще болела, но тот огонь, что жег меня, прошел. Но я был так утомлен, что руки едва повиновались мне. Моя слабость не позволила даже страху проникнуть в мое сознание. Я попробовал повернуть голову. Боль была жуткой, но теперь я мог видеть кое-что одним глазом. Я понял, что лежу на постели у стены. В комнате не было ничего, кроме стульев и очага, где горел небольшой огонь. Очаг был сложен из камней и обмазан глиной. Из камней же были сложены полки, на которых находились пучки сушеных трав, глиняные и деревянные сосуды.

Воздух был полон запахов. Одни были приятными, другие, напротив, отвратительными. На огне стоял котел, в котором что-то булькало и распространяло запах, от которого я остро ощутил пустоту в своем желудке.

За пределами моего видения послышался шорох и я, преодолевая боль, постарался повернуть голову еще немного, и в полутьме комнаты я увидел Мудрую Женщину.

Она смотрела на меня и затем подошла ко мне. Рука ее коснулась моего лба, где сосредоточилась вся боль. Я дернулся, хотя пытался скрыть, какие муки причиняет мне любое прикосновение.

– Лихорадка прошла, – голос ее был тихим, но хриплым и суровым. – Это хорошо. Теперь… – Она подошла к огню, налила из котла в грубую глиняную чашку черной жидкости, добавила туда воды, подсыпала несколько щепоток сушеных трав из сосудов и коробочек.

Во время нашего совместного путешествия она была одета, как одеваются наши женщины. А теперь на ней была какая-то накидка, едва доходившая до колен, а из под нее выглядывали брюки и такие же сапоги, какие были одеты на мне.

Она подошла ко мне, положила руку под голову и приподняла меня с такой легкостью, какой я не ожидал от женщины. Она поднесла горячий напиток к моим губам.

– Пей! – приказала она, и я повиновался, как ребенок повинуется главе дома.

Напиток был горячий и горький. Такого бы я по собственной воле не выпил. Но все же я проглотил его, стараясь не показывать отвращения. Я был уверен, что это какое-то лекарство. Когда я допил все, и она хотела отойти, я попытался взять ее за рукав, задержать ее и сказать всю правду о себе. Я знал, что должен сказать ее сейчас, когда мой разум прояснился. А если я промолчу, то совершу второе свое предательство.

– Я лишен рода… – мой голос удивил меня. Слова, которые с легкостью формировались в мозгу, язык произносил с трудом, как будто он и мои губы распухли и потяжелели.

Она опустила меня на постель, затем освободила свой рукав от моих пальцев.

– Ты болен, – сказала она, как будто этот факт освобождал ее от греха, как бы ни был он черен. – Тебе нужно отдохнуть.

Когда я попытался снова заговорить, объяснить ей все, она положила пальцы мне на губы, и я опять содрогнулся от боли. Затем она поднялась и не стала обращать на меня ни малейшего внимания. Она ходила туда-обратно по комнате, переставляла ящички, сосуды, наводя порядок, понятный ей одной.

Наверное ее напиток оказал на меня усыпляющее действие, так как вскоре глаза мои стали закрываться. И вот я уже провалился в освежающий сон без сновидений.

Когда я проснулся во второй раз, я увидел у очага Гатею. Там все еще кипел котел, и она помешивала в нем длинной ложкой, что позволяло ей держаться подальше. А это было необходимо, так как горячая жидкость выплескивалась из котла, и пламя вспышками вырывалось из очага. Должно быть я издал какой-то звук, потому, что она тотчас же оставила ложку и подошла с чашкой ко мне.

На этот раз я без ее помощи поднялся на локоть и обнаружил, что она предлагает мне чашку с чистой водой. Я жадно выпил ее, и мне показалось, что я не пил ничего более вкусного в жизни. Затем я попытался разъяснить Гатее то, что не захотела понять ее хозяйка.

– Они лишили меня своего рода… – я смотрел прямо в глаза ей. Мне было стыдно, но я должен был сказать это. – Лорд Тугнес с большим удовольствием отошлет меня обратно к Гарну. Он может наказать Мудрую Женщину, если она не сообщит ему о моем появлении…

Девушка нахмурилась и оборвала меня.

– Забина не имеет отношения к лорду Тугнесу. Ей нет дела до того, что он хочет, или не хочет. Ты болен, ты нуждаешься в ее помощи. Это ее ремесло и никто не посмеет вмешиваться в ее дела!

Я чувствовал, что она все еще не понимает меня. В нашем народе тот, кто изгнан из рода, проклят навеки, и каждый, кто даст ему убежище, рискует вызвать на себя большие неприятности. Следовательно, ни один мужчина, ни одна женщина не могут заговорить со мной. Я был живым мертвецом, кто захочет общаться с человеком без рода, без имени?

– Это из-за леди Инны… – я внезапно вспомнил, что привело меня сюда. – Она ходила в твое Лунное Святилище. Я несколько раз встречал ее там и не сообщил об этом лорду Гарну. Теперь она исчезла, возможно пострадала от злых заклинаний этой страны.

– Мы знаем… – кивнула она.

– Вы знаете? – я с трудом сел, хотя голова моя была так тяжела, как будто на ней было одето сразу два металлических шлема. – Ты видела ее? – Может Инна встретила Гатею, и та дала ей помощь и убежище… хотя зачем ей делать это?

– Ты говорил об этом в бреду, – так она уничтожила мою слабую надежду. – И сам лорд Гарн приезжал сюда. Они быстро уехали на запад, так как здесь никто ничего не знал о ней.

– Запад… – повторил я. В эту незнакомую землю, которой даже Братья с Мечами советовали остерегаться. Что могло завлечь туда Инну?

– Может ее туда позвали… – сказала Гатея, как будто прочла мои мысли. – Она пошла в Лунное Святилище в полнолуние и не имела защитного экрана.

– Позвали… кто и куда? – спросил я.

– Возможно ты не имеешь права знать это. Забина решит. А сейчас, – она достала с полки кусок свежеиспеченного хлеба и чашку мягкой массы из фруктов. – А сейчас ешь и набирайся сил. Возможно тебя… ждет дорога.

Оставив пищу в моих дрожащих руках, она вышла из хижины, и мне стало некого спрашивать, кроме самого себя. А у меня ответов не было.