Текст книги "С неба свалился лось"

Андреас Штайнхёфель
С неба свалился лось

Andreas Steinhöfel

Es ist ein Elch entsprungen

Mit Illustrationen von Kerstin Meyer

© 2002 by Carlsen Verlag GmbH, Hamburg, Germany Erstmals erschienen im Carlsen Verlag 1995

© Издание на русском языке ООО «Издательство «Мелик-Пашаев», 2023

* * *

Мистер Мюз приземляется

Как-то в декабре на крышу нашего дома в Зябликовом переулке рухнул мистер Мюз[1]1
  Лось – от англ. moose. Здесь и далее прим. переводчика.


[Закрыть]. В это время мы пели и музицировали в нашей гостиной: моя старшая сестра Кики сидела за роялем, мама играла на блок-флейте, а я отвечал за пение. Считается, что у меня неплохой голос.

Пахло апельсиновой кожурой, которую мама разложила сушиться на батарее. В оконных стёклах отражалось неровное пламя свечей, а снаружи беззвучно и плавно опускались на землю крупные снежинки. Во всём чувствовалось приближение Рождества.

– С небесных высей ангелы сойдут, – затянул я.

Мама отвела от губ блок-флейту, громко и радостно подхватила:

– О-а! О-а! Ангелы – к Рождеству!

Но с небес явились не ангелы, а мистер Мюз. Раздался оглушительный грохот, и в следующую секунду он рухнул в гостиную, проломив потолок. Точнее говоря, сперва он проломил крышу, а потом и потолок.

Пол под нашими ногами заходил ходуном. Мама и Кики от ужаса заорали как резаные.

Нечто огромное и коричневое, сопровождаемое градом осколков из кровельной черепицы и битого кирпича, рухнуло на наш стол «Сёрен», купленный в ИКЕА, превратив его в кучу щепок. Заодно приказали долго жить лежавшие на нём кокосовые печенья и рождественский венок.

Кокосовых печенюшек было не жалко. Их, как обычно, испекла и прислала по почте бабушка. И они, как обычно, у неё подгорели. Ежегодно мама использует их как украшение на ёлку. Потом мы с Кики скармливаем подгорелые кругляшки уткам в городском парке.

Когда бабушка приезжает на Рождество, нам приходится рассказывать ей, какое изумительно вкусное у неё печенье. Я врать не особо люблю. Но надо же кому-то и об утках подумать.

– Боже мой, это ещё что такое? – прошептала мама, когда пыль улеглась.

Огромная коричневая туша неподвижно лежала посреди кучи из обломков «Сёрена» и раскрошенного печенья. У неё были рога и четыре длинные ноги, торчащие во все стороны.

– Это лось, – сказала Кики. – Причём самец.

Тут она попала в самую точку. Доказала, что на её эрудицию можно положиться и в кризисной ситуации. Возможно, за это она к Рождеству получит дополнительный подарок. Если твоя сестра старше тебя, жизнь порой бывает очень несправедливой.

Рога лося были как будто обтянуты мягким бархатом. На ощупь прохладным и тёплым одновременно.

– Бертиль Вагнер, ну-ка, убери от него руки! – приказала мама.

Я отдёрнул руку. Мамин страх мне хорошо знаком: она боится блох и вшей, поэтому мне не разрешают завести собаку.

– С чего ты взяла, что это он, а не она? – спросила мама Кики.

– У лосих нет рогов, – объяснила сестра.

– Ну, конечно, – сказала мама и кивнула. – Естественно!

Естественно! Хорошо, ещё наша соседка Герлинда Вольтерсхаузен этого не слышала. С тех пор как мама развелась с папой, она стала маминой лучшей подругой. По четвергам она посещает женский кружок, который борется за эмансипацию.

Мама посмотрела на тёмную дыру в потолке. С её краёв всё ещё осыпалась штукатурка.

– Разве лоси умеют летать? – недоверчиво спросила она.

– Нет, – ответила Кики. – Ещё они не умеют бегать по горам, нырять и играть в теннис. Говорить они тоже не умеют.

Лось открыл глаза, будто он только этого момента и ждал.

– Ошибаешься, малышка! – отчётливо произнёс он. – Я владею пятью языками, причём свободно.

– Положим, – как ни в чём не бывало парировала Кики, – зато у вас американский акцент!

Она терпеть не может, если последнее слово остаётся не за ней.

Мама выпрямилась во весь рост, будто только что проглотила свою флейту. Рот у неё то открывался, то закрывался. Понятное дело: не каждый день на твой дом падают говорящие лоси.

– Меня зовут мистер Мюз, – представился лось. Голос у него был такой же бархатный, как и его рога. – Из семейства Оленевых.

Он стал медленно подниматься, становясь всё больше и больше. Моя голова едва доставала ему до шеи, с которой свешивались спутанные лохмы.

– Оленевые – жвачные животные, которые ежегодно меняют рога, – заявила Кики, хотя никто её об этом не спрашивал.

– Естественно, – повторила мама.

– Как, например, северные олени, – добавила Кики.

– Естественно, – сказала мама в третий раз.

Мистер Мюз пригнулся и втянул голову.

– Уж нет ли тут кого-то из этих каналий? – фыркнул он.

– Естественно, их тут нет! – сказала мама. – Не будете ли вы столь добры объяснить нам наконец, как вы тут очутились?

Я ею восхищался: она была даже вежлива с непрошеным гостем, который превратил её гостиную, в том числе замечательный обеденный стол «Сёрен», в гору обломков.

– Упал, – ответил мистер Мюз. – Пролетая над Ирландией, свалился в пике.

– Вы летели над Ирландией?

– На самом деле целью была Скандинавия. Авария произошла, когда я делал разворот.

– От Ирландии до нас приличное расстояние.

– Сила инерции, – встряла Кики. – Он, видимо, летел на огромной скорости.

Мне показалось просто неприличным то, как она выпендривалась перед мистером Мюзом.

Мама попросила её принести фотоаппарат, чтобы сфотографировать мистера Мюза и всё вокруг для страховой компании.

– Мадам, мне в высшей степени неприятно, что я свалился на крышу столь очаровательной госпожи! – галантно произнёс мистер Мюз. – Шеф, конечно же, возместит ущерб.

Шеф?

Не помню уже, когда в последний раз маме кто-нибудь делал комплимент.

– Всего-то дыра в потолке и на крыше, – сказала она. Её щёки зарделись от смущения.

Однако постепенно становилось прохладно. Сверху на нас медленно опускались снежинки. На снимках, сделанных Кики в тот вечер, это выглядит очень красиво.

Когда Кики отщёлкала всю плёнку, мама решила, что, пока нас окончательно не замело, надо дыру чем-нибудь заделать.

– Я хотел бы помочь вам в ремонте, – великодушно предложил мистер Мюз. – Боюсь только, что я вывихнул переднюю ногу.

Для мамы это стало просто подарком! Она обожает лечить, если кто-то поранился или заболел. Она бы не расстроилась, если б у меня трижды в году была ветрянка или свинка.

– Пока не поправитесь, поживёте у нас в гараже, – сказала она мистеру Мюзу.

Гараж стоял пустым с тех пор, как папе после развода досталась машина.

– А сейчас я сделаю вам холодный компресс.

Я отчаянно завидовал Кики, которой разрешили сопровождать ковыляющего мистера Мюза в гараж, пока мы с мамой лазили на чердак.

Мы заложили пролом в потолке гостиной досками, а под дырищей в крыше прибили целлофановую плёнку.

– А можно мистер Мюз подольше у нас останется? – спросил я.

– По меньшей мере пока его лодыжка не заживёт, – сказала мама. – Там будет видно.

Папа говорил, что нельзя загадывать дурных желаний. Но когда я вбивал гвозди в плёнку, я загадал, чтобы лодыжка у мистера Мюза заживала как можно дольше.

В тот вечер все мы легли спать далеко за полночь. Я, хоть и очень устал, долго не мог заснуть. Слышно было, как на чердаке от порывов ветра слегка колышется плёнка.

Удостоверившись, что мама и Кики крепко спят, я взял карманный фонарик, надел пальто и сапоги и, тяжело ступая по занесённому снегом саду, направился к гаражу.

Мистер Мюз тоже ещё не спал. Когда я посветил на него, он зажмурился. Его левая передняя нога была обёрнута полотенцами.

– У меня к вам вопрос, мистер Мюз, – сказал я.

– Отвечу тебе с удовольствием, малыш, если ты сперва почешешь мне за правым ухом.

Уши у него были больше моих ладоней, а шкура за ними тёплая и мягкая. Немного пахло как в зоопарке или в конюшне.

Мистер Мюз уютно посапывал.

– А где твой папа? – спросил он через некоторое время.

– Не знаю. Соседка Герлинда Вольтерсхаузен сказала, что он у чёрта на куличках.

– А, это в Южной Индии. Скучаешь по нему?

Когда я думал о папе, у меня скручивало живот и кружилась голова. Ощущение не из приятных. Говорить об этом мне совсем не хотелось.

– Мистер Мюз, – спросил я, – а кто это – шеф?

– Шеф… – пробормотал мистер Мюз. Он прошёл мимо меня, прихрамывая, к гаражной двери и уставился в тёмное зимнее небо. – Разве я не сказал? Шеф – это, разумеется, Санта-Клаус.

– Кто-кто? – переспросил я.

– Санта-Клаус, – повторил мистер Мюз. Он повернулся ко мне так, что я мог смотреть ему прямо в его красивые карие глаза. – В любом случае это его американское имя. Вы его называете Рождественский Дед[2]2
  Рождественский Дед (от нем. Weihnachtsmann) – немецкий Дед Мороз.


[Закрыть].

Мистера Мюза обнаруживают

Отлично помню этого Рождественского Деда. В прошлом году он внезапно появился перед нашей дверью вечером в канун Рождества. Ни слова не говоря, он шагнул прямо из холодной темноты в прихожую. На его красной шубе были рассыпаны маленькие снежинки. Они таяли на ней, как на горячей плите. Мне стало не по себе. Ведь я не был паинькой. Всего пару дней назад я припрятал новогодние петарды, а потом с их помощью взорвал двадцать три куриных яйца в курятнике у нашего соседа Паннеке. Я не сомневался, что Рождественский Дед знал про каждое яйцо в отдельности.

– Тебе страшно, Бертиль Вагнер? – спросил он.

– Да, – сказал я.

– И поделом тебе, непослушный мальчишка! – взревел Рождественский Дед.

Он стал гоняться за мной, мамой и Кики по всей квартире, размахивая прутом из принесённой с собой охапки хвороста. Я вопил от страха.

Мы влетели в гостиную, где сделали три круга вокруг празднично наряженной ёлки. После чего мама с хохотом повалилась на диван, а Рождественский Дед плюхнулся рядом и стал её обнимать и целовать.

– Гунтрам! – крикнула мама, смеясь. – Здесь же дети!

Кики тоже смеялась. Она-то обо всём знала заранее…

Я хоть и был маленьким, но не полным же придурком. Я понимал, что Рождественского Деда не могли звать Гунтрам и что, кроме нас и папы, целовать маму никому на свете не позволено.

Так я узнал, что Рождественского Деда не существует, и ужасно расстроился.

Ещё больше я расстроился, когда вскоре мама и папа развелись и папа от нас уехал. Похоже, все их нежности ни к чему не привели.

Слабое утешение, что хотя бы история с взорванными яйцами не всплыла.

– Никакого Рождественского Деда нет, – упрямо заявил я мистеру Мюзу. – И никакого Санта-Клауса тоже.

– Нет, он существует, – мягко возразил мистер Мюз. – А теперь перестань плакать. У меня сердце разрывается, когда я вижу плачущих мальчиков.

На следующее утро, после завтрака, я затолкал Кики в гараж и попросил мистера Мюза рассказать ей о Шефе. Я был уверен, что Кики в Санта-Клаусов не верит. Но я ошибся.

– Учёная должна верить во всё, пока не будет доказано обратное, – заявила она. – То, что Рождественский Дед ни разу не засветился на телевизионных ток-шоу, ещё не означает, что его нет!

– Вот именно, малышка! – восхитился мистер Мюз.

Нравилось мне это или нет, но Кики произвела большое впечатление на мистера Мюза. Я почувствовал укол ревности. Мне бы хотелось, чтобы мистер Мюз был только моим другом.

Пришла мама, принесла новый холодный компресс. Она спросила мистера Мюза, не голоден ли он и чего бы ему хотелось.

– Немного моцареллы с помидорами на закуску, потом пиццу со шпинатом, без чеснока. К этому лёгкое итальянское белое вино, – перечислил мистер Мюз.

Мамины глаза сделались огромными, как суповые тарелки.

– Если у вас ничего этого нет, сойдёт и сухое сено, – улыбнулся мистер Мюз, обнажив гигантские зубы. – И, пожалуйста, немного фруктов на десерт… Консервированные груши были бы в самый раз.

– Сено, думаю, достать не проблема, – пробормотала с облегчением мама. – Можно позвонить в клуб верховой езды. Нет, лучше Паннеке, у него фермерское хозяйство.

Через два часа с улицы донёсся приглушённый шум мотора. Старый Паннеке в поношенном пуховике въехал на тарахтящем тракторе в наши ворота. Его лысую голову покрывала большая не по размеру ушанка, постоянно сползавшая на лоб.

– Мгновенная доставка от Паннеке! – крикнул он бодро.

Я забрался на прицеп, в котором лежало восемь больших тюков сена, и помог Паннеке их сгрузить.

Тот с ухмылкой поглядывал на меня. Мне тут же стало совестно. С тех пор как у нас приземлился мистер Мюз, я то и дело вспоминал, как подорвал двадцать три куриных яйца.

– Снесу вам тюки в гараж, – сказал Паннеке, когда мы покончили с разгрузкой. – Сервис – всё включено!

– Не с-с-стоит. У нас в га-га-гараже не убрано! – заикаясь и краснея, воскликнула мама.

Старик Паннеке сдвинул ушанку на затылок, вытянул голову кверху и принюхался. Я сообразил, что он же завзятый охотник на крупную дичь. Мистеру Мюзу, возможно, мало не покажется, когда ушанка совсем съедет с лысой головы Паннеке.

– А что там у вас в гараже? – спросил Паннеке с любопытством. – Запах такой резковатый. И для чего это вам понадобилось сено?

Мама посмотрела на Кики и на меня, ища поддержки.

Она не умеет хорошо врать, поэтому легко передоверяет это нам. Как в случае с бабулиным кокосовым печеньем.

– Мы там строим ясли, как в Вифлееме[3]3
  Вифлеемские ясли – ясли (кормушка для домашних животных), в которые, согласно евангельскому рассказу, Богородица, как в колыбель, положила новорождённого младенца Иисуса Христа.


[Закрыть], – сказала Кики. – Для представления о Рождестве Христовом. Возможно, мы к вам ещё раз обратимся, если понадобится парочка животных, ну там коров или овец.

– И свиней, – услужливо вставила мама.

У Кики вырвался короткий стон. Даже я знал, что в Вифлеемских яслях никаких свиней не было. Иначе их бы точно изобразили на рождественских календарях.

– Эвон что, одна овца у меня, пожалуй, нашлась бы, – пробормотал озадаченно Паннеке.

Он бросил последний взгляд на гараж, поправил ушанку на голове и залез в трактор, который, урча, покатил в обратную сторону.

Мама, Кики и я облегчённо вздохнули.

Мы решили никому ни единого слова о мистере Мюзе не говорить. Маме и так всё равно никто не поверил бы, стань она рассказывать о летающем лосе. Кики решила сперва собрать все научные факты о говорящих жвачных животных, прежде чем придать наш случай огласке. А я по-прежнему хотел, чтобы мистер Мюз был только мой.

Но, конечно, всё сложилось совсем иначе.

Началось с того, что Герлинда Вольтерсхаузен заглянула в гараж в поисках маслёнки с машинным маслом. Так как она лучшая мамина подруга, у неё есть все наши ключи. Перед обедом она неожиданно появилась в нашей кухне, замотанная минимум в двадцать шёлковых шалей. Она их сама расписывала.

– Кирстен Вагнер, – сказала она маме, которая в это время готовила соус для спагетти, – у тебя в гараже стоит лось!

– Да что ты! – ответила мама как можно равнодушнее и уронила деревянную ложку в кастрюлю с соусом. – Как же он туда попал?

– Как он туда попал, я не знаю, – ответила Герлинда. – Но он спрашивал, где его консервированные груши.

Делать было нечего. Пришлось её посвятить. Мы ей всё рассказали, только о Шефе ни я, ни Кики и словом не обмолвились.

– Это просто за гранью, Кирстен, – сказала Герлинда, когда мы все шли к гаражу. Мама несла миску с консервированными грушами. – Года не прошло с развода, а ты уже опять готовишь еду мужику!

Это было несправедливо, так как бóльшую часть еды для мистера Мюза в гараж притащил я. Первый тюк с сеном он уже ополовинил.

– Крайне рад с вами познакомиться, – сказал он, когда мама представила ему Герлинду Вольтерсхаузен. – Какие восхитительные шали!

– От ваших комплиментов мне ни жарко ни холодно, – отрезала Герлинда.

Я сообщил мистеру Мюзу, что Герлинда Вольтерсхаузен борется за женскую эмансипацию. Мистер Мюз спросил, что это такое.

Герлинда объяснила:

– Эмансипация – это как если бы лосихи имели право носить рога.

– Дорогая моя, это же совершенно абсурдная идея, – сказал мистер Мюз.

– Дорогой мой, – возразила Герлинда, – вы до мозга костей пропитаны гнусной патриархальной системой ценностей!

После чего она взяла маслёнку и отправилась с мамой обратно в дом.

Герлинде мистер Мюз не понравился. «Тот ещё прохиндей!» – заявила она маме. Тем не менее она никому про него не рассказала. За это я ей очень благодарен! Вот почему я теперь тоже за эмансипацию.

После обеда Кики решила, что пора наконец исследовать мистера Мюза по-научному и задать ему парочку вопросов. Она взяла с собой в гараж блокнот и отточенный карандаш.

– Мистер Мюз, – начала она, – какого свойства ваши отношения с Санта-Клаусом и связаны ли они каким-либо образом с вашим падением на наш дом в Зябликовом переулке, 4?

Вопрос и вправду звучал очень по-научному, но лично меня гораздо больше интересовало, любит ли мистер Мюз мармеладных мишек.

– Это длинная история, – сказал мистер Мюз. – Надеюсь, вы никуда не торопитесь.

Мы устроились поудобнее. Я уютно улёгся под боком у мистера Мюза и почёсывал его за большими ушами. Кики села на сложенные пирамидой старые покрышки и приготовилась записывать. И мистер Мюз начал свой рассказ. Он не преувеличивал: история действительно оказалась длинная.

Мистер Мюз рассказывает

«Мир велик, а Рождество случается лишь раз в году. Так что у Санта-Клауса не хватило бы времени выполнить всю работу даже за сутки. Поэтому однажды он принял решение в некоторых странах, как, например, в вашей, раздавать подарки уже в сочельник, а в других странах только на следующий день. Как в Америке и Англии. На американском континенте так много детей, что Санта-Клаус просто-напросто не в состоянии обойти каждый дом. И вот тут-то на помощь ему приходят сани. Настоящее чудо техники! Даже их мельчайшие детали вырезаны из тщательно обработанного дерева, а колокольчики и полозья выкованы из чистого серебра. Несмотря на внушительные размеры, сани при хороших погодных условиях такие быстрые, как… в общем, очень быстрые. Спрашивается: почему? Потому что их тащат несколько оленей, которым эта ответственная работа досталась ещё в незапамятные времена».

В этом месте мистер Мюз, скрипя зубами, назвал восемь имён. Я запомнил только четыре из них: Cтрела, Комета, Гром, Молния. Остальные записала Кики, но мистер Мюз сказал, что в этом нет необходимости: в Америке их наверняка знает каждый ребёнок.

«Можно подумать, олени рады и благодарны, что им доверено служить своему Шефу.

А я вам скажу: благодарностью там и не пахнет! Эти твари заносчивы и самодовольны, до нашего брата лося они даже не снисходят!

Им бы только жрать да жрать всё отборное! Остальное время им, видишь ли, должны чистить шкуру и полировать до блеска рога. Они даже требуют, чтобы им полировали подковы, и не дай бог, что-то им не понравится! Тогда они отказываются тащить сани! Хотя знают, что миллионы ни в чём не повинных ребятишек выплачут все глаза, если на Рождество не получат подарков.

Но они безжалостно пользуются своим положением».

Кики позже показала мне фото такого оленя. Он был намного изящнее, чем мистер Мюз, со светлой шкурой и большими красивыми глазами. Вряд ли он принадлежал к оленям Санта-Клауса, так как рога у него были чем-то испачканы.

«Что касается саней – и тут мы подходим к главному, – они используются лишь раз в году, в Рождество. Все остальные дни они практически бесполезны и простаивают без дела, а тем временем тот или другой болт расшатывается, какой-нибудь колокольчик заклинивает. Надо набивать новые полозья и перебирать упряжь. На круг получается уйма работы, так что, перед тем как отправиться в Великую Рождественскую поездку, всё тщательно проверяется и приводится в порядок. Затем совершается пробный заезд. И вот тут-то в дело вступаем мы, лоси».

Кики тщательно всё записывала своими каракулями.

«Поскольку господа олени считают, что пробный заезд не барское дело (кстати, все они без исключения самцы – это к слову об эмансипации и прочей подобной чепухе), то Шеф ежегодно прибегает к нашей помощи: моей и троих моих приятелей. Согласен, мы, лоси, не самые лучшие бегуны. Зато мы выносливы и сильны. Обширному холодному фронту нужно очень постараться, чтобы сбить нас с копыт. Впрочем, пробные заезды и без того небезопасны. Я бы никогда в жизни не свалился над Ирландией в пике, если бы мы не неслись сквозь кучевое облако с расшатанными полозьями!

Тем не менее мы довольны, ведь какому ещё лосю удаётся столько повидать на земном шаре, как нам. И притом с высоты! Да, это великая честь работать на Санта-Клауса, великая честь…»

Слушая рассказ мистера Мюза, я заметил, что голос у него был печальный. Его ужасно огорчает, сказал он, что весь мир знает и ценит оленей, а о лосях ни одна живая душа не вспоминает.

«Моя заветная мечта, чтобы мне позволили как-нибудь совершить Великую Рождественскую поездку! Чтобы сани были в полном порядке и летели, как на крыльях, чтобы холодный ветер свистел у тебя в ушах. Но это, конечно, нереально: олени этого в жизни не допустят. Шеф, кстати, тоже. Он очень чтит традиции. Он славный старикан, но, если ему что-то поперёк скажешь, потом сильно пожалеешь. Я вот думаю, хватился он меня или нет?»

Конечно же, мы задали мистеру Мюзу самый важный вопрос: как осуществляются полёты? К сожалению, его ответ меня разочаровал.

«Профессиональная тайна – не моя, а моего Шефа!

Как ему удаётся, что ни много ни мало триста килограммов живого веса на одного оленя, да ещё сани с подарками взмывают вверх, мне самому точно неизвестно. Предполагаю, что всё дело здесь в космической пыли, которую он возит с собой в маленьких матерчатых мешочках…

Знаю только, без помощи моего Шефа я бы летать не мог.

С умением говорить дело обстоит иначе. Если ты этому однажды научился, уже никогда не разучишься. Но летать без космической пыли – боюсь, нереально. Иначе я бы вас давно пригласил на небольшую воздушную экскурсию».

Кики закрыла блокнот. У неё осталась ещё куча вопросов, но она решила задать их мистеру Мюзу в другой раз. Вместе мы наблюдали, как он уминал очередной тюк сена и две консервированные груши. Позже я заметил, что он любит мармеладных мишек, и больше всего зелёных и красных.

В тот вечер я заснул мгновенно. Мне снились Санта-Клаус и его сани, запряжённые мистером Мюзом и его приятелями. Мы стремительно мчались сквозь снежную пургу по чёрному, как ночь, небу. Мистер Мюз счастливо смеялся, и там, где его могучие копыта касались облаков, вспыхивали и рассыпались в зимней ночи золотистые искры.